Kitabı oku: «Самые невероятные факты обо всем на свете», sayfa 4

«Playboy»: почему кролик?

В 1951 году американец Хью Хефнер⁵⁰ работал в рекламном отделе журнала «Esquire». Денег платили мало, поэтому, недолго думая, Хью послал всех и вся к чертовой бабушке и отправился издавать свой собственный журнал. Заняв тысячу долларов у матери, найдя инвесторов, согласившихся вложить свои денежки в мужской журнал под названием «Stag party» («Мальчишник», или «Холостяцкая вечеринка»), Хефнер с головой погрузился в работу. Согласно задуманной Хью концепции, журнал должен был содержать в себе все то, что так нравится взрослым мальчикам: красивые и, конечно, раздетые девочки, увлекательные приключения (в данном случае это были романы и произведения культовых писателей), комиксы и треп (интервью с интересными людьми). Спустя несколько дней был готов логотип, нарисованный приятелем Хефнера, художником-карикатуристом Арвой Миллером. На логотипе красовался олень в смокинге с коктейлем в копыте. И хотя оленей на переправе не меняют, в самый последний момент кто-то подсказал Хефнеру, что предложенное им название журнала не ново. Есть уже «Stag magazine», и потому, чтобы не повторяться, нужно подумать еще.

«Playboy» – так называлась одна из автомобильных компаний, в которой работал друг Хефнера. Почему бы нет? На том и порешили.

Нужен был новый логотип.

«В ту пору я работал свободным художником, делал рекламные плакаты, листовки, разрабатывал логотипы, – рассказывал журналистам американский дизайнер Артур Пол. – У меня была своя студия в Чикаго. Однажды Хефнер заглянул в эту студию, долго и внимательно рассматривал все, что висело на стенах и лежало на моем столе. Наконец, он спросил, кивнув на плакаты и листовки:

– Это твоя работа или то, что тебе нравится делать?

Я ответил:

– И то и другое».

Так Артур Пол начал работать вместе с Хью.

Первый результат не заставил себя долго ждать. На логотипе, нарисованном для журнала, красовался кролик одетый в домашний халат и обутый в тапочки. Позади него возвышался стол, на котором было многое из того, что составляет мужские интересы: книги, шахматы, статуэтка обнаженной женщины. На столике поменьше стояла батарея бутылок.

Логотип, нарисованный в стиле карикатуриста Херлуфа Бидструпа, зарубили.

Работа продолжилась. Голову кролика, которая позже вошла в историю, Артур Пол нарисовал за час.

«Почему в черном цвете? Это лаконично плюс символизирует роскошь, профессионализм и класс», – пояснял Хью журналистам.

Впоследствии художники, трудившиеся над «Плейбоем», то и дело заигрывали с читателями, встраивая эмблему в дизайн обложки и устроив своеобразную игру под названием «найди кролика».

Понадобилось не так много времени, чтобы весь мир, только взглянув на нарисованную Артуром Полом картинку, понимал, о чем идет речь. Когда в магазинах появились товары – значки, футболки, кошельки – с логотипом журнала, они раскупались как горячие пирожки.

Известен случай, когда кролик «Плейбоя» стал эмблемой американского военного истребителя. Кроме того, на основе рисунка Артура Пола были созданы футболки для рок-музыкантов. Футболки эти впоследствии продавали всем желающим, а вырученные деньги жертвовали в пользу больных СПИДом.

«Почему мы выбрали кролика?

Во-первых, кролик – это инстинкты, во‑ вторых, это, как мне кажется, очень несерьезное животное, – рассказывал Артур Пол. – Нам же было важно показать, что «Playboy» – это издание для людей, которые умеют подтрунивать над жизнью».

«Мы не собираемся забивать вам головы государственными делами. Мы не надеемся решить ни одну из мировых проблем и не собираемся отстаивать высокие моральные и нравственные принципы. Если нам удастся заставить американского мужчину немного посмеяться и отвлечься от тревог атомного века, мы будем считать, что живем не зря», – написал Хью Хефнер во введении к первому выпуску журнала.

«Если вы спросите меня, почему в качестве логотипа я выбрал кролика, – рассказывал в одном из своих поздних интервью Хефнер, – я отвечу: это очень шустрое, игривое, забавное существо. Кролик чувствует вас, интересуется, убегает, затем возвращается. С ним хочется играть, гладить его. Кролики и некоторые девушки похожи. Если вы обратите внимание на фотографии тех, кто снимался у нас, вы не увидите утонченных дам, сложных натур в накрахмаленном кружевном нижнем белье. Нас не интересуют трудные, роковые и вечно страдающие. Девушка из «Плейбоя – это веселая, здоровая девчонка соседка. У нее нет кружев. У нее вообще нет белья. Она голая, хорошо вымытая с мылом и всегда счастливая».

Буква «Ё»: «урод в русской азбуке»

«Хотя и действительно все так говорят, то есть произносят букву «е», как «iо» или «ё», но сие произношение есть простонародное, никогда правописанию и чистоте языка не свойственное. Выдумка сия, чтобы ставить над буквой «е» две точки, вошла в новейшие времена к совершенной порче языка. Она до того распространилась, что с буквой «ё» пишут даже «звезды», «гнезды», «лжешь» и т. д. Да, говорящими никогда не говорилось чисто «гнезды» и «звезды», но ни при каких обстоятельствах никто не говорил слова «лжёшь». Сие и произнести невозможно!» – писал в начале девятнадцатого века русский писатель, литературовед, филолог, президент литературной Академии Российской Александр Семенович Шишков.

Если бы буква «Ё» была дамой, можно было бы сказать, что жизнь ее была горемычной, полной лишений и потрясений. Добра она видела мало. Разве что от родительницы своей, княгини Екатерины Романовны Дашковой.

Дело в том, что до 1783 года буквы с рожками не существовало. На письме заменяла ее громоздкая конструкция «jo». А вот в простонародной речи «ё», кажется, была всегда, даже если не «ёкали», а «йокали».

Однажды, поздней осенью 1783 года на одном из заседаний недавно созданной Российской Академии ее директор княгиня Екатерина Романовна Дашкова предложила всем присутствующим написать слово «йолка». У ученых мужей – а в комнате за столом сидели в тот момент русский поэт и государственный деятель Гавриил Романович Державин, русский литератор, секретарь главы русской дипломатии, статский советник Денис Иванович Фонвизин, один из виднейших драматургов своего времени Яков Борисович Княжнин, – такое предложение вызвало по меньшей мере изумление.

«А не кажется ли вам, что неправильно отображать на письме один звук двумя литерами?» – обратилась к собеседникам Дашкова. Тогда-то она и предложила употреблять букву «ё». Впоследствии поговаривали, что эта идея посетила Екатерину Романовну после того, как она ознакомилась со шведской азбукой и обнаружила там литеру «о» с двумя рожками (произносится, как «Ё»).

Действительно, зачем же использовать две буквы, если можно обойтись одной?

Доводы директора показались мужчинам убедительными.

Кто как не писатели могли продвинуть новенькую в массы, опробовать ее в своих текстах, отметить удобство написания. Так, первым начал использовать букву, которой еще не было в азбуке и которую, как и все новые литеры, не спешили туда помещать, Гавриил Романович Державин. Все, с кем писатель вел переписку, вдруг начали получать письма, в которых конструкция «jo» была заменена на «ё».

Первым печатным изданием, в котором автор употреблял новую букву, считается книга русского поэта, баснописца, члена Российской Академии Ивана Дмитриева под названием «И мои безделки» (1795).

Букву вводили постепенно, с оглядкой. Первым словом, напечатанным с «ё», стало слово «всё», затем «огонёкъ», «пенёкъ», «василёчикъ», первой напечатанной фамилией – «Потёмкинъ».

Насколько много было у новой литеры сторонников, настолько же много оказалось и противников. Для тех, кто стремился привести народ к знаниям, кто хотел отучить его от подлого «ёканья», внедрение буквы «ё» в письменную речь стало настоящей катастрофой. В рядах консерваторов были русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов, русский поэт Василий Кириллович Тредиаковский.

А уж русский поэт и литературный критик Александр Петрович Сумароков и вовсе оскорбительно отозвался о «ё», во всеуслышание заявив:

«Ввели мы едакова в нашу Азбуку урода».

Еще одним препятствием на пути буквы стали сложности, возникавшие при изготовлении типографских литер.

В 1917 году российский революционер Александр Луначарский писал: «Признать желательным, но не обязательным употребление буквы «ё».

По свидетельству историков, Иосиф Виссарионович Сталин миндальничать, как Луначарский, с противниками буквы «ё» не стал. Когда ему подали список имен и фамилий маршалов, представленных к награждению, он в ярости стукнул кулаком по столу. Уже на следующий день все статьи в номере газеты «Правда» были напечатаны с использованием буквы «ё».

В двадцать первом веке букву с рожками снова обидели, признав во многих случаях необязательной. В то же время пришли к выводу: в некоторых случаях «ё» незаменима.

«Употребление буквы «ё» обязательно в текстах с последовательно поставленными знаками ударения, в книгах для детей младшего возраста (в том числе в учебниках для школьников младших классов), в учебниках для иностранцев. В обычных печатных текстах «ё» рекомендуется писать в тех случаях, когда возможно неправильное прочтение слова, когда надо указать правильное произношение редкого слова или предупредить речевую ошибку. Букву «ё» также следует писать в именах собственных».

Интересно, что в свое время редактор, который работал с известным русским поэтом Афанасием Фетом (настоящая фамилия поэта была Фёт, происходила она от немецкого Foeth), пренебрег буквой «ё». Книга вышла с ошибкой, а поэт получил известность и вошел в историю под чужой фамилией.

«Брошенный» ребенок Астрид Линдгрен

Писать сказки – дело сложное, но увлекательное. Отпускаешь фантазию на волю, и вот уж вырисовываются черты и характеры придуманных или списанных с друзей детства персонажей. Этим маленьким созданиям можно приписать мечты и разочарования, их голосами можно рассказать обо всем, что тревожит, и никто не догадается, что они – это ты, твои обиды, твои переживания. Куда сложнее выйти к журналистам и откровенно рассказать о своей жизни, о своих ошибках, о своей боли.

Неумолимо будет бежать время, и однажды в чужой стране, в двадцать первом веке кто-то забредет в интернет и спросит:

«А вы не знаете, почему в молодые годы шведская писательница Астрид Линдгрен⁵¹отдала своего новорожденного ребенка в приемную семью?».

Знаем. И чтобы избежать пересудов, расскажем и вам.

Ей было восемнадцать, и в ту пору она носила фамилию Эрикссон. Родилась и воспитывалась Астрид в небольшом провинциальном городке под названием Виммербю. Описывая те края, местные жители чаще всего вспоминали ярмарку, на которой продавали коров. Как бы далеко ни отъехал от ярмарочной площади, а все равно было слышно заунывное мычание буренок. Здесь же крестьяне продавали масло, молоко, вышитые дорожки, свежеиспеченный, сильно отличавшийся от магазинного, безвкусного, душистый, ароматный хлеб. Росла Астрид в дружной, многодетной, работящей семье. Казалось, дальнейшая судьба девушки определена: придет и ее черед стать невестой, родители выберут ей мужа – так тогда было принято, родятся дети, молодые построят дом здесь, в Виммербю. Но, поспешив, дрогнуло сердце, потеплело в груди. А вскоре Астрид узнала, что с ней «случилась беда» – она беременна.

Позже, в 1977 году, писательница рассказывала: «Это сегодня женщина может смело рожать ребенка в браке или вне брака – по большому счету, разницы никакой. А в двадцатые годы, когда я поняла, что жду ребенка, могли затравить. Причем не только меня, но и всю мою семью, моего малыша. Узнав о том, в какое положение я попала, родители были убиты горем. Не скажу, что они сильно упрекали меня, просто думали, что если уж я и собралась рожать, то лучше бы, чтобы у этого малыша был другой отец».

Она и сама так думала, не желая даже вспоминать о том, от кого носила свое дитя.

«Меня не выгоняли из дома. Я ушла сама. Решила, что лучше уехать подальше, чем упасть в яму со змеями и утянуть туда сестер, брата, мать и отца», – рассказывала Астрид.

В Стокгольме юная фрёкен Эрикссон сняла комнатку в пансионе и стала обучаться стенографии. Неопределенность пугала: быть может, напрасно она уехала из родного дома. Куда они пойдут, когда родится ребенок? Как она сможет зарабатывать на жизнь и одновременно ухаживать за новорожденным?

Спасительной соломинкой стала для Астрид случайно прочитанная в одной из местных газет статья. Это был материал о Еве Йоханне Анден – шведском юристе, первой женщине, вошедшей в шведскую ассоциацию адвокатов. Ева оказывала правовую и любую другую помощь дамам, оказавшимся в сложных жизненных ситуациях. В свое время она выступала в защиту женщин-рабочих, которые были арестованы за попытку аборта. Лесбиянка, феминистка, не признававшая мужчин и прожившая несколько лет в браке со своим секретарем Лизой Экедаль, Ева водила дружбу с революционеркой Александрой Коллонтай и, казалось, ничего не боялась.

Выслушав обратившуюся к ней Астрид, Ева помогла девушке уехать в Копенгаген, устроила ее в Государственную больницу, в которой в условиях секретности рожали незамужние женщины. Оставшиеся месяцы до родов, девушка могла жить в семье, которую тоже нашла Ева и которая согласилась взять новорожденного на воспитание.

Астрид родила накануне Рождества 1962 года. Ларса – так она назвала своего мальчика – Эрикссон передала на руки приемной матери фру Стивенс, у которой к тому времени уже было двое детей.

«Утешало одно: фру Стивенс была очень хорошей женщиной. Все годы, что Лассе провел в приемной семье, ему было очень хорошо. «Матушка» и «братья» – так он стал называть их, когда подрос, – любили моего сына. Мне же, напротив, было очень плохо. Я должна была закончить обучение, найти работу и придумать хоть что-нибудь, что позволило бы забрать ребенка к себе. Это было время лишений и непрекращающейся тоски по моему мальчику».

Устроиться на работу оказалось не так просто. Но, наконец, удача улыбнулась ей, и Астрид получила место продавца в одном из шведских торговых центров. При малейшей возможности она покупала билет и мчалась в Копенгаген.

«Деньги платили небольшие – сто пятьдесят крон. На поездки в Копенгаген их не хватало. Тем не менее я умудрялась откладывать, занимать, выкручиваться.

В те дни она и ее приятельница, конторская служащая, снимали комнатку на двоих, спали на маленькой кровати с железными пружинами, недоедали.

«За комнату надо платить сто крон, – писала Астрид родителям. – Мы вынуждены отказаться от завтрака. Покупаем себе немного хлеба. К тому же, Гун потеряла работу».

В очередной раз собравшись в Копенгаген, Эрикссон, не отпросившись у начальства, убежала из магазина в середине рабочего дня.

«В городе меня увидел человек из вышестоящего начальства и, когда я вернулась в Стокгольм, узнала, что уволена. Мой непосредственный начальник относился ко мне с симпатией и порекомендовал обратиться в редакцию путеводителя, редактором которого оказался Стуре Линдгрен».

Не успела Астрид устроиться на новую работу, как узнала страшную новость: у фру Стивенс – сердечный приступ. Её сыновей забрали родственники, за Ларсом присматривают то друзья приемной матери, то соседи.

«Лассе стал жить со мной. Он вдруг тяжело заболел, и хвори не было ни конца ни края. Три месяца ребенка мучил кашель. Это был коклюш. Самое страшное время в моей жизни. Я тогда совсем не спала: лежала и прислушивалась. Время от времени он вспоминал о той своей семье и говорил: «Матушка и братья, наверное, давно спят». Я пряталась под одеяло и беззвучно рыдала».

Узнав о сложностях дочери, родители настояли, чтобы их девочка вместе с внуком вернулась домой.

«И мы вернулись в Виммербю. Гуляли до упаду. Иногда падали от усталости на траву и засыпали. Я научила Ларса лазать по деревьям. Помню, как-то мы с сынишкой зашли в один из местных магазинчиков. Ласе все время называл меня мамой, когда же я сделала заказ и обмолвилась, что меня зовут фрёкен Эрикссон, продавец едва не упала за прилавок. Побледнев, она уточнила, будто бы не верила собственным ушам:

«Фрёкен?»

«Да!» – гордо ответила я.

В 1931 году Астрид Эрикссон вышла замуж за Стуре и забрала сына в Стокгольм.

А три года спустя у супругов родилась дочь Карин. Впрочем, это уже совсем другая история.

Давка в Сокольниках

Рассказывая сегодня о событиях, происшедших 10 марта 1976 года в московском Дворце спорта «Сокольники», невозможно сдержать горечь и досаду. «Как же так? Из-за какой-то жвачки». Но, как известно, запретный плод особенно сладок.

Из таможенного акта 1978 года:

«Жевательная резинка в количестве 190 гр., пересылаемая в почтовом отправлении за № … в соответствии с таможенными правилами конфискована как запрещенная к пересылке в СССР. Инспектор Московской таможни, Оператор Международного почтамта (подпись)».

Сложно сказать, настоящий акт или результат работы одного из современных интернет-фальсификаторов. Как бы там ни было факт остается фактом: вплоть до 1977 года жевательная резинка в СССР была вожделенным лакомством, о котором можно было только мечтать. Иногда мечты сбывались и счастливчик, чьи родственники, вернувшись из загранпоездки, привозили джинсы и жвачку, активно работая челюстями и выдувая пузыри, вызывал плохо скрываемую зависть у своих одноклассников. Большая редкость, даже однократно использованная и потерявшая свой вкус и аромат жевательная резинка обваливалась в сахаре, обмакивалась в варенье, хранилась в стаканах с водой и использовалась снова и снова.

Элемент осуждаемого в Советском Союзе американского образа жизни, жевательная резинка, по мнению многих педагогов советской школы, «вызывала гастрит, язву и мешала нормально думать головой». Подрастающее поколение в ответ на это только усмехалось и бежало туда, где можно было выклянчить жвачку у иностранцев, похвастаться ею перед сверстниками, тем самым возвысившись в их глазах.

В начале 1976 года в Советский Союз прибыла юношеская сборная Канады по хоккею (в Википедии дается название команды «Бэрри Кап», автор статьи «The Sokolniki Tragedy 1976», размещенной на сайте HF Boards – NHL Message Board and Forum for National Hockey League, Роберт Гордон упоминает команду, как «Barrie colts»). Юным канадцам предстояло сыграть серию из пяти матчей: два – с юношеской сборной СССР, два – со «Спартаком» и один – с «Крыльями Советов». Спонсором поездки канадской команды стала одна из крупнейших в мире производителей жевательной резинки, американская компания «Ригли» («Wrigleys).

10 марта 1976 года должен был состояться третий по счету матч. Во дворце спорта «Сокольники» собрались четыре с половиной тысячи человек. Большинству из присутствующих было от одиннадцати до семнадцати лет. Многие были наслышаны о том, что после окончания игры канадские хоккеисты угощают своих соперников и болельщиков жевательной резинкой. По свидетельствам очевидцев, в тот день «угощать» начали уже в процессе игры, бросая вожделенные жвачки в зал. Представители спонсора фотографировали и снимали происходящее на видеопленку: восторг советских детей, дорвавшихся до жвачки, мог стать отличной рекламой для «Ригли». (Справедливости ради напишу, что среди очевидцев были и те, кто опроверг информацию о съемке).

Из свидетельских показаний пятнадцатилетнего Александра Назарова:

«Вместе с двумя одноклассниками мы уселись на первом ярусе в третьем ряду, как раз напротив скамейки канадцев. Всю игру канадцы оборачивались и кидали детям жвачки и наклейки. В зале сидели сотрудники милиции и не позволяли ничего подбирать. В девятом ряду тоже сидели иностранцы, но и им не позволили к нам приблизиться. Матч закончился со счетом 3:3. Как только раздалась сирена, мы устремились к выходу, чтобы успеть до того, как канадские хоккеисты сядут в автобусы. Там еще можно было что-то ухватить. Если бы мы знали, что из-за этой жвачки наш друг Вовка погибнет!».

В 1976 году в «Сокольниках» было четыре выхода. Выход, располагавшийся там, где канадцы припарковали свои автобусы, был закрыт. Людей никто об этом не предупредил.

В тот день не оказалось на месте директора Дворца спорта Александра Борисова (после, на суде он будет утверждать, что находился на районном партактиве). Ушел с половины матча заместитель директора Виктор Титиевский, начальник семидесятого (по другой информации – семьдесят девятого) отделения милиции, который должен был следить за порядком вместе со своими подчиненными, почувствовал себя плохо и отправился домой. Этих троих и еще начальника отдела Сокольнического РУВД впоследствии объявили виновными.

Одна из сотрудниц «Сокольников» вспоминала:

«На трибунах была в основном молодежь. После матча народ хлынул туда, где стояли автобусы с канадскими игроками, болельщиками и их родителями. До того по трибунам разнесся слух, что там раздают жевательную резинку. Вроде бы снизу от автобуса жвачку кидали на балкон. Наверное, что-то не долетело и упало на землю. Все побежали за жвачкой по лестнице – туда, где был закрыт юго-восточный выход.

Внизу была так называемая накопительная площадка. Люди падали, наваливались друг на друга, сзади напирали другие, крича: «Продвигайся! Быстрее!» Получился своего рода живой пресс».

В гостевой книге «Спартака» в 2006 году один из свидетелей тех событий вспоминал:

«После матча канадцы стали разбрасывать «гамушник» (Bubble Gum) прямо на трибуны и лестницы. И народ ломанулся. В основном это были пацаны и девчонки лет одиннадцати – шестнадцати. У нас была компания из двенадцати человек. Кто-то умный сказал, что надо пройти через верхний ярус. Поначалу когда мы оказались внизу, ничего не поняли. Какие-то люди были высокие. Они уже тогда стояли на трупах. В давке люди падали с лестниц, на них летели следующие. Только из нашей школы погибло одиннадцать человек».

Люди хорошо запомнили, как по спинам и головам побежал молодой человек, крича: «Детей давай!» Из толпы кое-как доставали детей и передавали семнадцатилетнему Александру Гончарову. Он приехал посмотреть матч со своими друзьями – Анатолием Зудиным и Виктором Заикой.

Вдруг, ко всеобщему облегчению, под напором толпы распахнулись заблокированные ворота: первая волна людей, среди которых были раздавленные о решетку, выпали на улицу, на них наваливались остальные.

«Среди упавших я увидел своего бывшего одноклассника из 367 школы Сашу Медведева, – рассказал журналистам Александр Гончаров. – Он задыхался, но смог сказать: «Сашка, Гончарик, вытащи меня».

Под ним уже лежали мертвые. Я не смог справиться в одиночку, позвал ребят, закричал: «Тащи Медведя!».

К счастью, Сашу удалось спасти.

«Одной из жертв стала шестнадцатилетняя Таня Лобанова. Она впервые пришла посмотреть хоккей», – писал Роберт Гордон.

«Погибла девочка из нашего класса, – рассказывал Саша Медведев. – Таня Лобанова. Мы пришли в одной компании. Я слышал в толпе ее голос, но не мог точно определить, где она. Таня лежала на снегу. Ей полностью раздавило грудную клетку».

10 июня в давке погиб двадцать один человек. Большинство жертв – подростки, не достигшие шестнадцатилетнего возраста. Двадцать пять человек получили тяжелые увечья.

Канадские хоккеисты доиграли два оставшихся матча и уехали домой, вспоминая впоследствии, как «выносили на носилках женщину, чья голова была прикрыта одеялом», как увозили в тот день в «скорой» их погибших сверстников.

«Буду двигаться, пока не упаду, остановлюсь не так скоро, и пока я в движении, я не забуду прихватить с собой жевательную резинку», – поется в легкомысленной эстонской песенке – рекламе семидесятых годов.

«Как же так? Из-за какой-то жвачки», – говорим мы, сокрушаясь, но в глубине души понимаем – не только она виновата в случившемся.

Все «назначенные» виновные (директор, заместитель, начальник отдела милиции, начальник РУВД) получили по три года лишения свободы (согласно другим источникам, заместитель был осужден условно) и были отпущены домой в том же году, попав под амнистию. Вскоре Александр Борисов получил назначение на должность БСА (Большая спортивная арена) «Лужники».

В советских газетах о трагедии не заикались.

«Долгое время болельщики «Спартака» обвиняли в том числе и нашего электрика, который, якобы специально отключил свет в помещении, когда происходил весь этот ужас, – рассказывал один из сотрудников Дворца спорта. – Будто таким образом руководство хотело прекратить попрошайничество и избежать позора. Но, во‑ первых, все знают, что после окончания любой игры происходит световой переход с игрового режима на тренировочный. Кроме того, трагедия произошла на улице. Причем тут свет в помещении? А на улице было светло».

После происшедшего Дворец спорта «Сокольники» закрыли на ремонт. Было увеличено количество лестниц для входа и выхода, урегулирован вопрос с освещением. А главное, в нашей стране начали выпускать свою, отечественную жевательную резинку. Тем более что приближалась Олимпиада 1980 года.