Kitabı oku: «Христос с тысячью лиц»

© Юлия Латынина, 2019

© Издание, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

«Ты услышишь, что я страдал, но я не страдал».

«Деяния Иоанна», 101, 6

«Они его не убили и не распяли, им лишь показалось».

Коран, Сура 4, 157.

«Какая пошлая казнь! Но ты мне, пожалуйста, скажи, ведь ее не было!

Молю тебя, скажи, не было?»

Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»

Вступление

Книга «Иисус с тысячью лиц» является продолжением книги «Иисус: историческое расследование», и первоначально обе книги составляли одну – попытку биографии исторического Иисуса и истории его ранних последователей.

В первой книге мы попытались показать, что проповедь Иисуса ничем не отличалась от проповедей других иудейских фанатиков того времени и, более того, что он возглавлял их значительную часть и принадлежал к целому роду Мессий из дома Давидова, которые сменяли друг друга в руководстве движением.

Первый тезис – тезис о том, что исторический Иисус не был пророком мира, прощения и любви, – не является сколько-нибудь новым по крайней мере со времени Роберта Айслера и Самуэля Брендона. Второй, о значительности Иисуса, – встречается гораздо реже, но с ним можно ознакомиться, к примеру, в фундаментальном исследовании Роберта Эйзенмана «Иаков, брат Иисуса».

В результате вторая книга оказалась посвящена ответу на следующий простой вопрос: почему же тогда последователи Иисуса победили? В мире была масса мегаломаньяков, обещавших своим последователям власть над миром, – от какого-нибудь буржского разбойника, объявившего себя Христом в 591 г. н. э., до живого бога Млимо, который во время второй войны англичан с матабеле хвалился, что умеет превращать пули белых в воду и снаряды их – в скорлупки от орехов. Мистиков, разбойников и террористов, чье окружение считало их богами, в человеческой истории было предостаточно, – но ни одному из этих прекрасных людей не удалось стать основателями мировой религии.

Как же это удалось Иисусу?

В результате ответа на этот вопрос «Иисус с тысячью лиц» – несколько неожиданно для автора – оказался посвящен, почти полностью, гностическим христианствам.

«Гнозис» по-гречески означает «знание».

Слово «знание» – «гнозис» по-гречески, «мандай» (מַנְדַּע) по-арамейски и «мада» (מַדָּע) или «яда» (ידע) на иврите – было одним из ключевых слов в революционном словаре раннего иудейского милленаризма. При этом всегда имелось в виду тайное знание. Знание о боге. Знание, позволяющее человеку стать бессмертным и даже богом.

Это слово было очень популярно в Кумране. Именно «знание… спрятанное от собрания плоти» (IQS XI, 6) позволяло членам кумранской секты подниматься на небо и «вступать в совет чистых богов (элим) и всех, кто владеет вечным знанием» (4Q286 Fr.7ai). Гнозис был целью жизни загадочной египетской секты терапевтов, «совершенствовавших знание» в уединенных монастерионах¹. А потомки почитателей Иоанна Предтечи, и сейчас обитающие в песках Ирака, до сих пор называются «мандеями», то есть в переводе с арамейского на греческий – «гностиками».

Был гнозис ключевым термином и для ранних грекоговорящих христиан. Именно гнозис обещал Иисус своим ученикам в Евангелии от Иоанна, и именно обладателем гнозиса называл он себя сам.

«Отче праведный! и мир Тебя не познал; а Я познал (έγνων) Тебя, и сии познали, что Ты послал Меня» (Ин. 17:25). «И я дал им знать имя Твое, и буду давать им знать (γνωρίσω)» (Ин. 17:26).

Ученики апостола Павла, так же как и обитатели Кумрана, обладали знанием (γνωσις) (1Кор. 8:1) и росли в познании (επίγνωσις) Бога (Кол. 3:10). Именно познание истины обещало послание к Евреям (Евр. 10:26). Тексты, написанные от имени апостола Петра, рекомендовали мужам жить с женами «по гнозису» (1 Петра 3:7) и показать в «добродетели – гнозис и в гнозисе – воздержание» (2 Петра 1:5–6).

Однако в 180-х гг. н. э. – то есть значительно позже, чем были написаны все эти канонические тексты Нового Завета – один из отцов церкви и епископ Лиона Ириней написал текст, который так и назывался, «Обличение и Опровержение Лжеименного Гнозиса», он же: «Против ересей».

Слово «гнозис» не случайно соседствовало в этом названии со словом «ересь».

Термин «ересь» до появления христианства не существовал. Существовало греческое слово «эйресис». Но оно обозначало просто «выбор» или «школа, направление». «Ересь» – это одно из понятий, которые подарил нам христианский новояз.

Дело в том, что глупым язычникам и не приходило в голову, что веровать в бога можно неправильно. Жрецы Зевса Боттея никогда не называли «бешеными псами» жрецов Зевса Кассиоса. А жрицы Афродиты не призывали императоров казнить жрецов Аполлона.

Не так обстояло дело с религией добра и мира, чьи приверженцы обладали абсолютной истиной. В ней то и дело заводились ужасные богохульники, понимавшие истину неправильно, и добрым христианам, любящим своих врагов, постоянно приходилось напоминать этим богомерзким псам, что если они не раскаются, то будут вертеться на сковородах в аду не хуже язычников. «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что́ мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал. 1:8), – писал апостол Павел.

Тут надо сделать маленькое отступление и напомнить, что в I–V вв. н. э. общины последователей Иисуса были чрезвычайно разнообразны. Далеко не все эти последователи принадлежали к той общине, догматы которой впоследствии и стали государственной религией Римской империи. Более того, далеко не все они назывались христианами! Общины последователей Иисуса отличались и ритуалами, и диетой, и теологией.

Многие из последователей Иисуса строго соблюдали иудейский закон. Они ели только кошерное. В других общинах, наоборот, учили, что можно есть что угодно. Так поступали, например, последователи апостола Павла. «Все, что продается на торгу, ешьте без всякого исследования» (1 Кор. 10:25).

Был и третий вариант – есть все, кроме мяса, принесенного в жертву языческим богам (а таковым было практически любое мясо, продававшееся на рынке). Победившая церковь придерживалась именно этого варианта. Варианта Павла она не придерживалась, и тем, кто ел идоложертвенное, отцы церкви обещали, что их, как мерзких еретиков, в аду будут жарить на сковородках.

Различались христианские общины по отношению к календарям. У одних, как у евреев, календарь был лунный. У других, как у обитателей Кумрана, – солнечный.

Общины различались ритуалом причастия. Некоторые общины причащались кровью и плотью Христовой, то есть вином и хлебом. Этот вариант восходил, по-видимому, к апостолу Павлу, который заявил, что Христос лично рассказал, что он причастил своих учеников на Тайной вечере именно так (1 Кор. 11:23).

Однако другие братья во Христе об этой встрече Павла и Христа на третьем небе, видимо, не знали, и причащались хлебом и водой – какового еретического заблуждения, разумеется, было достаточно, чтобы обречь их на вечное проклятие.

Более того! Некоторые и хлеба не ели, а питались только овощами, как, например, община эльхасаитов, в которой родился основатель манихейства, пророк Мани.

А еще некоторые общины считали, что на Тайной вечере вообще не было никакого причастия. Вместо этого Иисус на Тайной вечере научил своих поклонников экстатическому танцу: они вставали в круг и плясали под гностический гимн, который был популярен среди присциллианистов еще в IV в. н. э., за что их и сжигали. (Присциллианисты вообще были первые еретики, которых начали сжигать.)

Общины последователей Иисуса разнились по отношению к аскетизму. Они разнились по отношению к женщинам и по отношению к добровольным скопцам (некоторые считали самооскопление вершиной аскезы, некоторые осуждали его, как козни Сатаны).

И, конечно, у них было разное отношение к теологии.

Краеугольным камнем учения той общины, к которой принадлежал Ириней Лионский, было утверждение о том, что Иисус, сын Бога, принес себя в жертву за грехи человечества. Он физически умер и физически воскрес.

Однако огромное количество последователей Иисуса Мессии вообще не считали, что он умер. Это, собственно, и были те, «кто ложно назывался гностиками»².

Обладатели лжеименного гносиза считали, что Иисус – посланец Настоящего Бога, надмирный дух, никогда не имевший тленной плоти – не умирал и не воскресал. Они не считали, что он пришел искупить первородный грех. Они считали, что Христос пришел дать людям знание, и это было знание о том, как самим стать богами.

Кроме того, эти еретики считали, что наш, вещный, мир, недостоин спасения. Они не считали, что спасать нужно мир. Они считали, что спасаться нужно от мира. Они полагали, что люди могут увидеть бога, стать богами, сбросить с себя смертные одежды (то есть плоть) и обратиться в сверкающее эфирное тело ангела. «Ты увидел Христа – ты стал Христом», – учили гностики³.

Некоторые из них считали, что Христос – всемирный дух – просто принял облик человека. Некоторые, наоборот, считали, что он надел на себя тело человека Иисуса, как рубашку, и что он также может войти в тела самих гностиков.

Эта позиция резко противоречила позиции победившей церкви, согласно которой Иисус Христос пришел во плоти, воскресение было процессом вполне физическим, а будущее Царство Божие имело своей составляющей вполне ощутимое материальное изобилие.

«Кто говорит, что нет ни Воскресения, ни Суда, тот первенец Сатаны», – сурово предупреждал в 160-х гг. епископ Смирны Поликарп⁴.

Это неимоверное разнообразие общин, веровавших в Иисуса, создает перед нами совершенно очевидную сложность. Начиная с XIX в. н. э. в классической библеистике было принято то, что можно назвать теорией «маленького ручейка». Согласно этой теории, Иисус Христос был никому не известный проповедник мира и любви, распятый по ошибке римлянами в переполненой религиозными террористами провинции Иудея.

Смерть его прошла совершенно незамеченной, но с течением времени маленький ручеек добра и любви, который он проповедовал, превратился в могучую реку, которая смела языческую античность со всеми ее богами и статуями в пропасть забвения.

Очевидно, что само это огромное разнообразие общин, веровавших в Иисуса и существовавших как за пределами, так и в пределах империи, противоречит тезису о «незначительном ручейке». «Незначительный ручеек» уже ко II в. н. э. не мог иметь такое количество мутаций.

Кроме того, он ставит под вопрос еще одно часто встречающееся утверждение, а именно, что христианство восторжествовало из-за своего уникального месседжа о Сыне Бога, сошедшем на землю, проповедовавшем любовь и прощение и давшем себя распять за грехи человечества. Ведь далеко не все эти общины исповедовали этот месседж! И если кто и был «маленьким ручейком» на фоне безбрежного еретического океана – так это именно победившая церковь.

Как мы уже сказали, ересей в христианстве было очень много. Можно было сказать, что весь период II–IV вв. отцы церкви провели в непрестанной борьбе с ересями, точно так же, как сталинское НКВД беспрестанно боролось с врагами народа. И точно так же, как в случае с врагами народа, – чем больше церковь с ними боролась, тем больше их становилось.

Ириней Лионский в 180-х гг. насчитал еретиков: Валентина, Птолемея, Коловраса, некоего Марка, от которого пошли маркосиане, Симона Волхва, Менандра, Сатурнина, Василида, Керинфа, Николая, Эбиона, Кердона, Маркиона и Татиана, а также офитов, каинитов и варвеолитов, – итого 17 позиций.

Ипполит Римский спустя полвека насчитал их уже несколько десятков, включая, впрочем, еретиков Аристотеля и Платона. А старательный Епифаний из Саламиса, создавший в V в. н. э. фундаментальный труд под названием «Панарион», то есть «аптечка от ересей», насчитал их уже 80.

Дело выявления ересей осложнялось тем, что сама церковь – тоненький мост спасения, пролегавшый над зыбучими безднами ересей, – вынуждена была, мягко говоря, маневрировать.

К примеру, один из основоположников церковной ортодоксии, предшественник Иринея Юстин Мученик был страшно недоволен еретиком Маркионом, который думал, что души являются бессмертными и тотчас после смерти берутся на небо. Юстин даже отказывался считать тех, кто так думает, христианами.

«Если вы встретитесь с такими людьми, которые… не признают воскресения мертвых и думают, что души их тотчас по смерти берутся на небо, то не считайте их христианами», – предупреждал Юстин⁵. Как и Ириней, Юстин считал, что Царство Божие будет иметь вполне плотский характер и что мученики будут царствовать «в том же создании, в котором они получили плоды страдания своего и были умерщвлены»⁶.

Однако вместо еретиков иногда приходилось возражать римским префектам, в которых такое описание Царства Божия порождало вполне понятные опасения. И тогда тот же самый Юстин Мученик, который только что отказывался считать христианами тех, кто не верит в физическое воскресение мертвых, вдруг выступал перед императором со вполне гностических позиций. «Когда вы слышите, что мы ожидаем царства, то напрасно полагаете, что мы говорим о каком-либо царстве человеческом», – заверял он⁷.

Хуже того, вовсе не все гностики утверждали, что Царство Божие непременно не от мира сего! К примеру, богохульник Керинт, который жил в конце I в. н.э, как раз утверждал, что Царство Божие именно-таки от мира сего. Физический мир, полагал он, будет преображен Вторым Пришествием Христа.

Короче говоря, Керинт верил точь-в-точь в то, что было написано в Евангелии от Иоанна в конце I в. н. э. (каковое Евангелие, по мнению римского пресвитера Гая, Керинт и написал). И все-таки при этом Керинт был гностик и ужасный еретик, а Евангелие от Иоанна было частью св. Писания.

Прибавьте к этому тот факт, что доктрина самой церкви непрерывно менялась, и то, что было самой что ни на есть ортодоксией во II в. н. э. – вроде отрицания Юстином Мучеником бессмертия души, – к V могло оказаться совершеннейшей ересью. Верующим, чтобы не попасть в ад, приходилось колебаться с линией партии, а все новым и новым поколениям переписчиков – постоянно редактировать Евангелия, как у Оруэлла в «1984» редактировали задним числом газеты.

Словом, ересь подстерегала верующего везде и всегда, и даже автор, с покоем преданный земле как отец церкви и мученик, мог быть с улюлюканьем предан позору в следующем поколении как злейший еретик. Можно только себе представить, как тяжело это сказывалось на его посмертном существовании: ведь после каждого очередного церковного собора этих бедных людей выгоняли с неба, где они блаженствовали в венцах на престолах, в ад, где и поджаривали их на сковородках.

Нетрудно из всего вышесказанного заметить, что точно определить, что именно есть «гностицизм», очень сложно. Поэтому мы будем коварно использовать это слово в двояком смысле. Во-первых, мы уверенно будет считать «гностическими» все те поздние тексты, которые за «лжеименный гнозис» преследовала сама церковь. В этом смысле мы полностью доверяемся бдительным отцам церкви, безошибочно изобличавшим крамолу в самых потайных местах. Если текст сжигали или запрещали как гностический – значит, мы и будем считать его таковым.

Во-вторых, мы будем говорить о протогностицизме или «гностических элементах» в тех текстах, написание которых предшествует размежеванию между «ортодоксами» и «гностиками», а иногда даже предшествует самой проповеди Иисуса Христа.

Все те, кого Ириней заклеймил как представителей лжеименного гнозиса, действительно жили довольно поздно. Бесстыдный богохульник Маркион, происходивший из Понта, претендовал на пост папы римского в 130-х гг. н. э. Примерно тогда же претендовал на этот же пост презренный ересеучитель Валентин, явившийся в Рим из Александрии. Собственно, проиграв в административной борьбе, они и превратились в еретиков, подобно тому, как превратились в уклонистов Троцкий и Бухарин, проигравшие Сталину.

Наша проблема заключается в том, что и их обличители, выигравшие все в той же административной борьбе, жили не раньше!

Нет сомнения, что представление о том, что воскресший Иисус имел самое настоящее тело, «напитанное кровью, укрепленное костями, пронизанное нервами, переплетенное жилами»⁸, возникло очень рано.

К примеру, в гностических «Деяниях Иоанна» есть такой эпизод.

Любимый ученик Иисуса Иоанн в этом тексте укрывается на Елеонской горе, в то время как на Голгофе распинают Христа. Иоанн, естественно, страдает по этому поводу. Он жалуется на судьбу и рыдает в три ручья. И вот, в тот самый момент, когда Иоанн достигает пика отчаяния, Христос – распинаемый в это самое время на кресте – объявляется рядом с Иоанном.

Христос сообщает своему любимому ученику, что он жив-здоров, а распятие есть просто видимость. «Я не претерпел ничего из того, что они говорят», – говорит Иисус (Деян. Ин. 101:1)⁹. Познав эту великую тайну, Иоанн спускается с горы, радуясь и смеясь и презирая тех глупых людей, которые думали, что Иисуса и вправду распяли.

Несложно заметить, что эти глупые люди как раз и есть протоортодоксы – предшественники Юстина, Иринея и практически всего современного христианства. Из этого мы можем справедливо заключить, что точка зрения «глупых людей» сущестовала еще до того, как были написаны полемизирующие с ней «Деяния Иоанна», то есть еще до конца I в. н. э.

Бинго! Ортодоксы существовали раньше!

Но – вот проблема – в «Евангелии от Луки» есть сцена, которая совпадает с вышеописанной с точностью до наоборот. В ней Иисус после распятия является своим ученикам, и они решают, что видят Духа.

«Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа» (Лк. 24:37).

Чтобы разубедить глупых учеников, Иисус показывает им руки и ноги: вот же они, они осязаемые, физические, материальные! А когда апостолы все равно не верят, что он не Дух, Иисус требует печеной рыбки и ест.

Перед нами – та же богословская полемика. Лука полемизирует с теми из учеников Иисуса, которые считают, что видят Духа. Поедание Иисусом печеной рыбки – это сцена, с помощью которой Иисус убеждает апостолов, что он не бесплотный Дух. Духам рыбка не нужна.

Но если Лука полемизирует с той точкой зрения, что Иисус был Дух, – это значит, что она существовала уже во время Луки, писавшего в 80-х гг. н. э.

Более того: она существовала уже при Павле! Апостол столкнулся с ней в лице некоего Аполлоса, который пришел из Александрии и, как нам известно из «Деяний апостолов», «учил о Господе правильно, зная только крещение Иоанново» (Деян. 18:25). Этот Аполлос вдруг стал учить, что воскресения из мертвых вовсе нет! (1 Кор. 15:13) И Павел вынужден был не только опровергнуть его, но и сделать ему большую уступку. Да, конечно, физическое воскресение мертвых будет, но тело человеческое при этом будет изменено: «Сеется тело душевное, восстает тело духовное» (1 Кор. 15: 44). «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся» (1 Кор. 15:50–51).

В этом тексте Павла поразительно не только то, что гностик Аполлос, отрицавший физическое воскресение, проповедовал очень рано: в 50-х, а то и 40-х гг. н. в. Поразительно то, что Павел, не будучи гностиком и, более того, отрицая главный пункт учения Аполлоса, использует тем не менее совершенно гностическую терминологию. В частности, он противопоставляет «душевное» и «духовное» в точности так, как будет об этом потом негодовать Ириней¹⁰.

Читателю может быть не очень понятно, почему, собственно, мелкие различия в догматах вызывали у проповедников мира и любви такую бешеную ненависть. В конце концов, какая разница: приходил ли Христос во плоти или в духе? Мучился ли он физически на кресте или его мучение заключалось в том, что он, трансцендентный дух, спустился в тленный мир низкой материи, подобно Супермену, уроженцу планеты Криптон?

Но дело в том, что из этих догматических различий проистекали важные практические следствия. В частности, просветленные гностики не нуждались в церковной бюрократии для того, чтобы общаться с богом. Они делали это самостоятельно! Они сами становились богами.

Между тем церковь полагала, что воплощением Христа на земле была сама она. «Епископ председательствует на место Бога»¹¹, – требовала она. Ясное дело, что гностики, которые не нуждались в епископах для установления междугородней связи с богом, а общались с ним по местной линии, вызывали у церкви жесточайшее раздражение. Ведь эти еретики часто вовсе не имели церковной иерархии, а на собраниях своих, чтобы определить, кому в этот день быть священником, бросали жребий. И в результате этот жребий выпадал – на кого бы вы могли подумать! – на женщин!

По счастью, после прихода церкви к власти, к методам убеждения кроме слова добавились меч и костер. Уже к V в. епископы по всей империи самоотверженно использовали для борьбы с еретиками те самые войска, которых в это время недоставало на фронте: ведь именно в это время империя гибла под натиском варваров.

В результате с десятками разновидностей христианства, существовавших в империи к IV в. н. э., произошла престранная вещь. Все эти разновидности без помех пережили века жесточайших языческих преследований. И все они были истреблены огнем и мечом после триумфа религии любви и добра.

Полторы тысячи лет внедренной словом, огнем и мечом монополии ортодоксов сделали свое дело. Еще в XIX в. библеистика считала победившую церковь носительницей истинного слова Христова, а гностицизм – отклонением от ее единственного верного учения.

Адольф фон Харнак назвал его «острым случаем эллинизации христианства». Другие влиятельные библеисты, например Вильгельм Буссе и Рудольф Бультман, наоборот, считали, что гностицизм обязан своим возникновением индийским и иранским культам. Это была самостоятельная восточная религия, гностический «миф об искупителе», которая повлияла на незамутненное христианство и исказила его.

Однако – как мы постараемся показать и как это все чаще признается в последнее время – гностицизм имеет отчетливо иудейские корни.

Если гностицизм использует какие-нибудь мифологические персоналии, то это исключительно Адам, Ной, Сиф, Энох. Перед нами исключительно иудейская мифология, без малейшей примеси иранской, греческой или индийской.

Если гностицизм и имеет множество Властей и Эонов («родословия бесконечные», как ехидно говорит о них автор Послания к Тимофею (1 Тим. 1:4)), то они являются совершенно статическими эманациями Монады.

Эоны не грешат, не влюбяются, не распутничают, как языческие боги. Они напоминают скорее математические символы, нежели живых существ. Все главные составляющие будущего гностицизма, включая убеждение в возможности человека увидеть бога и стать богом, мы находим уже в Кумране, и именно кумранский мистицизм в конце концов приводит к появлению еврейской мистической литературы Хекалот и Меркава, а после – Каббалы.

И Хекалот, и Меркава, и Каббала – это, по сути, разновидности иудейского гностицизма. Более того, еще одна разновидность этого раннего, арамейскоговорящего гностицизма сохранилась до сих пор в болотах Ирака. Речь идет об уже упоминавшихся мандеях, которые считают настоящим Мессией и посланцем надмирных эонов не Иисуса Христа, а Иоанна Крестителя. Иисуса они считают лже-Мессией евреев.

История мандеев подводит нас к главному герою нашей книги, а именно, к Иоанну Крестителю.

Все четыре канонических Евангелия настаивают на очень странном на первый взгляд обстоятельстве. Они настаивают на том, что у Иисуса был некий предшественник. Они называют этого человека Иоанном Крестителем.

Они настаивают на том, что именно Иоанн крестил Иисуса. Более того, они настаивают, что при этом обряде Иоанн «увидел разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, сходящего в Него» (Мк.1:10).

Заметим что это описание имеет отчетливо гностический характер.

Во-первых, Марк сообщает нам, что Иоанн Креститель обладал способностью видеть разверзающиеся небеса и Духа Святого. Это было очень необычное умение для иудейского пророка. Дело в том, что иудейским пророкам было строго-настрого запрещено видеть бога. Они от этого умирали.

Зато процедура видения бога – с последующим превращением в бога – была в большом ходу у иудействующих гностиков. «Кто не соблюдает субботы, не увидит Отца» (Фм. 27), – гласит одно из изречений гностического «Евангелия от Фомы». И вот Иоанн у Марка обладает этим самым умением видеть божественное: он видит Духа, сходящего в Иисуса.

Во-вторых, согласно Марку, Иоанн видит, как Дух снисходит в Иисуса. Дух надевает Иисуса на себя, как рубашку. Утверждение Марка в оригинале опасно близко к «гностической ереси».

История про Иоанна, если подумать, была, скорее, невыгодна христианам. Она утверждала, что был какой-то человек, который крестил Иисуса. Именно этот человек заявил, что видел лично, как в Иисуса сошел Дух Святой, или, точнее, учитывая, что оба персонажа нашей истории говорили на арамейском, Святая Руха. Арамейское «руха» («руах» в иврите), то есть «дух», – женского рода, и во многих гностических системах она, Руха, и считалась матерью Иисуса.

Эта невыгодность заставляет подозревать, что эта история – правда. И что Иоанн Креститель действительно существовал. Более того, из верований мандеев (и не только из них) мы можем подозревать, что между Иоанном и Иисусом, или, точнее, между их учениками, впоследствии начались серьезные разногласия.

Кто был этот таинственный Иоанн Креститель?

У нас есть ответ и на этот вопрос: если верить тексту, известному как «славянский Иосиф», Иоанн Креститель был не кто иной, как тот самый страшный пророк Цадок, которого Иосиф Флавий называет одним из основателей «четвертой секты», секты ассасинов, террористов и убийц, ответственной за Иудейскую войну. Он был не современник, а предшественник Иисуса. Он начал проповедовать за поколение до него и был казнен несколько позже, около 36 г. н. э.

«Славянский Иосиф» – несомненно, крайне токсичный источник, полный христианских интерполяций и вообще бог знает какого мусора. Его надо использовать с большой осторожностью.

Мы постараемся показать, однако, что в этом вопросе ему можно доверять. И что текст, отождествляющий Иоанна Крестителя и основателя фанатичной «четвертой секты», не мог быть фантазией христианского переписчика по той простой причине, что для любого верующего христианина такое отождествление было самым страшным поклепом, который только можно возвести на Иоанна, и самой ужаснейшей ересью, которую можно было сказать об основании христианства.

Какое отношение фигура Иоанна Крестителя имеет к возникновению гностицизма?

Самое прямое. Как мы постараемся показать, пророк Иоханан, который крестил людей в Иордане и питался, если верить «славянскому Иосифу», только тем, чем питались Адам и Ева в раю, проповедовал от имени хорошо известного персонажа – а именно, праотца Еноха, седьмого сына Адама и Евы, взятого, согласно Бытию, живьем к Богу на небо (Быт. 5:24).

Отрывки целых пяти книг Еноха обнаружены в Кумране, в то время как в нем не найдено ни одного отрывка из книг основателя секты праведников. Мы постараемся показать, что кумранский мистицизм был не просто абстрактным набором мистических рецептов для ассасинов, желающих при жизни подняться на небо и войти в Совет Богов.

Он был основан на конкретном жизненном опыте его основателя – человека, который утверждал, что он был праотцем Енохом, прапраправнуком Адама в седьмом колене. Он был взят живьем на небо, увидел Бога, превратился в результате его лицезрения в ангела и вернулся обратно на землю перед концом времен.

В основополагающей книге цикла Еноха – книге Стражей – праотец Енох, взятый живьем на небо, возвращается на землю по повелению Господа, чтобы произнести проклятие Господа Стражам – падшим ангелам, которые спустились на землю, развратили ее и совокупились с дочерьми человеческими. Эти Стражи, а потом их сыновья, Великаны, пытаются подкупить Еноха и переманить его на свою сторону. Они просят его заступиться за них перед Господом. Но Енох вместо этого проклинает их.

Мы постараемся показать, что история Еноха, перед которым безуспешно заискивают сыны Божии, – это метафорическое изображение совершенно конкретной истории. А именно – попыток сыновей Ирода заискивать перед пророком, который говорит от имени вернувшегося на землю Еноха.

Мы постараемся показать, что мифический «енохианский иудаизм», который так любят исследователи, – это не абстрактное направление в иудаизме, не сферический конь в ваккууме, который существовал где-то в вечности, то ли в V, то ли во II в. до н. э.

Это совершенно конкретная военно-прикладная теология, которая начала развиваться в кругах ревностных иудеев после позорного конца династии Маккавеев, в качестве ответа на многочисленные и неудачные восстания против римлян.

Эта военно-прикладная теология начала обещать своим приверженцам не физическое воскресение, как это было в ранних разновидностях иудейского милленаризма, а освобождение души, родственницы Бога, от тела. Эта военно-прикладная теология начала обещать не материальные богатства, а попадание в Рай.

Эта теология уничтожала одну из главных несущих конструкций иудейского монотеизма: великую китайскую стену между Богом и человеком. Она утверждала, что душа есть родственница Бога. Что человек способен подняться на небо, увидеть бога, сбросить с себя прежнюю одежду (т. е. физическое тело) и облечься в одежды славы – то есть в сияющее тело ангелов.

Она утверждала, что павшие шахиды попадают на небо и становятся там ангелами (Енох. 19:139/104:4)¹. Что они вступают в Небесное Воинство (Енох. 19:140/104:6). И что они сияют при этом, как небесные светила (Енох. 19:137/104:2).

И она утверждала это от имени человека, который все это проделал, – от имени вернувшегося с небес Еноха.

Именно этот человек – он же Иоанн Креститель – он же реформатор иудейского милленаризма Цадок – стал основателем совершенно революционного (во всех смыслах) бренда мистицизма, невиданного до той поры ни среди язычников, ни среди монотеистов.

Он и его последователи создали концепцию нового, небесного Рая. Рая у престола Бога, где собираются шахиды, причисленные к богам (элим), где они созерцают Бога и сами становятся святыми и богами, где они садятся на своих небесных тронах и надевают свои венцы. И к этому Раю, естественно, прилагался Ад – где мучаются все те, кто не примкнули к числу шахидов.

Цадок/Иоанн/Енох переосмыслил или отверг все догмы ортодоксального иудаизма (или, точнее, переразвил их на основе древних, домонотеистических иудейских верований). Он обещал, что человек в результате познания может стать Богом.

С его времени обещание Рая стало неотъемлемым для фанатичных сект – от ассасинов до нынешних исламистов, которые надеются получить своих 72 девственниц.