Kitabı oku: «Промзона»

Nullum crimen sine lege¹

Часть первая

Если вы смотрите телевизор, то вы привыкли, что хорошие парни всегда побеждают плохих. И так всегда, кроме девятичасовых новостей.

Из разговора в коридоре «Останкино»

Глава первая,
в которой бедный экскаваторщик с помощью сил правопорядка возвращает себе жилище, а в гостинице на Рублевке происходит ЧП

Денис Федорович Черяга, вице-президент ОАО «Ахтарская металлургическая компания», сладко спал в постели на третьем этаже роскошного особняка, когда внизу завизжали.

Черяга чмокнул губами, перевернулся на другой бок и забился головой под подушку. Визг прекратился, и в ту же секунду грохнул выстрел, один и второй.

Денис штопором взлетел на кровати, пытаясь вспомнить, где он и какой сейчас день недели. Память возвращалась сравнительно быстро. Денис сообразил, что он в Москве, на Рублевке, в загородной гостинице АМК, и что сейчас воскресенье. Электронные часы на темно-коричневой тумбочке, укрытой атласным колпаком витого торшера, показывали четыре утра.

Дико болела голова. Обычно такие симптомы наблюдаются после долгого и планомерного ночного разврата. Денис, однако, не развратничал: просто первую половину предыдущей недели он провел в Казахстане, оттуда полетел в Швейцарию, из Швейцарии – в Канаду, а из Канады – в Черловскую область, на угольную шахту, входившую в холдинг.

И так как с черловской шахтой происходили ужасно нехорошие вещи, о которых был назначен воскресный разговор с его шефом, президентом холдинга и директором Ахтарского металлургического комбината Вячеславом Извольским, (к каковому разговору Черяга и готовился весь перелет из Сибири в Москву), то Черяга разумно считал, что хоть до разговора-то он имеет право поспать! Тем более если последний раз он спал, – Денис сощурился на часы и прикинул, – ну точно, в постели последний раз он спал ровно пятьдесят четыре часа назад.

Выстрел грохнул в третий раз. Звякнул, осыпаясь, стеклопакет (сволочи поставщики, обещали ведь пуленепробиваемые), завизжала девица, и тут же в номере чего-то грохнуло, слетело, зазвякало, по лестнице затопали грохочущие ботинки.

Денис прыгнул в штаны и босиком бросился вниз.

Дверь пятнадцатого номера валялась в коридоре сама по себе, отдельно от притолоки, и по этой двери в номер – бух-бух – сплошным потоком залетали охранники.

Денис больно ударился босым пальцем о латунную ручки двери и заскочил внутрь.

Пятнадцатый номер был трехкомнатный люкс, такой же, как у самого Черяги, с полами, затянутыми в буковый паркет, удобными кожаными креслами в гостиной и кроватью размером с футбольное поле в спальне. Справа, в распахнутую дверь, виднелась двадцатиметровая ванная, в дальнем конце которой цвел каменный цветок с золочеными кранами – итальянская джакузи.

В правом углу гостиной в твердых лапах секьюрити бился Сергей Ахрозов, генеральный директор Павлогорского ГОКа, входившего в империю Извольского: сорокапятилетний, поджарый, со свалявшимися рожками волос, скрывавших лысину на голове. Был Ахрозов совершенно гол, если не считать размотавшегося вокруг бедер полотенца и пистолета в правой руке. Этим-то пистолетом Ахрозов и размахивал, к отчаянию двух здоровенных лбов, пытавшихся пистолет у него отобрать. Ахрозов был жилист, силен и пьян, и секьюрити справлялись с ним с трудом.

– Убью пидора, – ревел Ахрозов медвежьим басом.

Из левого угла гостиной ему аккомпанировал Анастас Анастасов, «серый кардинал» Черловской области, бисексуал, кутюрье и блядь. Анастас Анастасов был красив, как Антиной, и мускулы его перекатывались под тонкой загорелой кожей, как кролик в чреве питона, но всего одного охранника хватило, чтобы пришпилить Анастаса к полу, как бабочку к пергаменту.

– А…а… – визжал Анастасов тонкой фистулой, голым карпом скользя в руках охранника.

С дивана мужчинам вторили три раздетые девицы, видимо исполнявшие роль хора.

В тот момент, когда Черяга появился на поле боя, пьяный Ахрозов встряхнулся, повел богатырским плечом и двинулся на Анастаса. Охранники волочились за ним, как болонки, повисшие на шкуре медведя.

– Спасите, – заорал Анастас, вскакивая на ноги. Охранник выпустил его, Анастас голой рыбкой извернулся в воздухе и бросился за спину Черяге. Член кутюрье, наряженный в импортный веселенький презерватив «с усиками», стоял колом, и Денис гадливо дернулся в сторону, когда губернаторский фаворит уцепился ему за плечо.

Это была ошибка. Грохнул четвертый выстрел. Пуля просвистела мимо уха Дениса. Анастас взвизгнул в каком-то экстазе, выпустил руку начальника службы безопасности, а потом задергался и стал сползать на пол.

– Убью подонка! – проревел Ахрозов. Глаза его, синие и бешеные, надвинулись на Черягу, как фары беспилотного трейлера. Ни малейшего проблеска сознания в них уже не было. Денис тщательно примерился и с ненавистью влепил Ахрозову кулаком под челюсть. Директор вздохнул и шумно свалился на ковер. Пистолет выпал из его рук в протянутую длань Дениса.

В гостиной стало необыкновенно тихо. Потом, повинуясь короткому распоряжению Дениса, двое секьюрити подбежали к Анастасу и поволокли его из номера.

Денис подошел к проституткам. За плечом его болтался начальник охраны. К его досаде, девицы были не местные. В гостинице существовал свой пул девушек, которые могли быть предоставлены постояльцу в любой момент дня и ночи, и если постоялец был важный, то девица, само собой, считалась бесплатным удобством, вроде баночки пива в холодильнике или флакончика с гостиничным шампунем. И, разумеется, такие девицы были не очень склонны болтать обо всем, что видели. Две девицы были щуплые и безгрудые, скорее всего – модели Анастаса, а третья была здоровенная негритянка, килограммов на восемьдесят, с губами, накрашенными пепельной помадой и волосами, заплетенными в бесчисленное множество черных косичек.

– Мы не виноваты, – быстро сказала негритянка на чистейшем русском языке, – он сам полез. Этот – к тому.

– Нам по штуке обещали, – заявила вторая.

– Получишь две штуки, – сказал Денис, – а болтать будешь – п…ду вырву. Миша, разберись с девочками.

Уходя, Денис заметил презерватив «с усиками», видимо свалившийся с Анастаса. Презерватив был уже полнехонек.

* * *

Олег Самарин, начальник Павлогорского РУБОП, надавил на дверной звонок, и в глубине коттеджа раздалась нежная заливистая трель.

Коттедж располагался в элитном поселке на окраине Павлогорска и еще полтора часа назад принадлежал мелкому местному бандиту по кличке Леша Панасоник. Час назад Орджоникидзевский межмуниципальный суд города Павлогорска вынес решение, восстанавливавшее во владении домом пятидесятилетнего Александра Семенова, экскаваторщика шестого разряда, отработавшего двадцать девять лет на Павлогорском горно-обогатительном комбинате. Для того, чтобы вынести этого решение, Самарин был вынужден приставить к судье круглосуточную охрану.

Поэтому сейчас Самарин лично жал кнопку звонка, а за ним стояли десять сотрудников Ахтарского СОБРа, выписанных по такому случаю из соседней области. Закутанные в камуфляж и шерстяные маски, посереди летней степной жары, с изящными смертоносными «кипарисами», взятыми наизготовку, они напоминали роботов-андроидов из фантастического фильма. Несмотря на маски, собровцы старательно отворачивали прорези глаз от двух телекамер, сопровождавших действо. Рядом с Самариным стояли судебный пристав и Вова Калягин, начальник ахтарской промышленной полиции. У забора жался экскаваторщик с семейством. Телекомпании уже дважды взяли у экскаваторщика интервью, и теперь теща выговаривала ему, чтобы третье интервью взяли у нее.

Коттеджный поселок «Ореховский», более известный в Павлогорске как турецкая деревня, построили еще в 1994 году. «Турецкой» деревня называлась потому, что строили ее турецкие рабочие с невиданным для России размахом, и акция была разрекламирована по всей стране. В самом деле: дома в поселке были розданы экскаваторщикам и слесарям за самую символическую плату, а то и просто в кредит. Отеческая забота директора Брешева о трудящихся широко освещалась в местных СМИ. Не так широко освещался тот факт, что комбинату каждый типовой домик обошелся в четыреста тысяч долларов: смета была завышена втрое, и разница поделена между директором и турками.

И совсем уже не дошло до широкой печати, что обалдевших рабочих, въезжавших в невиданной красоты дома, с семьями, бабушками, дедушками и внуками, – у ворот поселка поджидали мрачные личности в тренировочных костюмах и шлепанцах на босу ногу: пацаны из всевластной в городе группировки Мансура. Разговор был короток: «Вселился?» «Вселился». «Получи обратно свой льготный кредит и выметывайся, пока дети целы».

Панасоник же въехал в свой дом вообще на халяву, даже льготного кредита не возвращал, и семья выкинутого им экскаваторщика Евстигнеева ютилась в страшной халупе, а у самого Евстигнеева на работе аккуратно вычитали кредит из невыплачиваемой зарплаты. «Это ему урок, чтоб не рыпался», – заявил Панасоник. Истинная же причина, конечно, заключалась не в том, что экскаваторщик рыпался, а в том, что жадный Панасоник решил показать свою крутость на беззащитном лохе.

Леша Панасоник был типичный представитель той фауны, которая расплодилась на заводе при прежней власти.

Формально Леша числился генеральным директором заводского Дома Культуры. Обязанности его заключались в том, что он лично курировал сложный химический процесс варки «винта», имевший место в одной из клубных комнат, а также надзирал за доставкой в клуб промышленных партий героина: принадлежавшая Мансуру дискотека в Доме Культуры была главным рассадником наркотиков в Павлогорске.

Кроме этого, Леша Панасоник управлял линией по розливу лимонада. Линия ценой семьсот тысяч дойчемарок была куплена на деньги завода и смонтирована в одном из заводских складов, за копейки проданных Мансуру. Разливали, самое смешное, действительно лимонад, а не водку. Во-первых, чтобы не запороть рынок для своей же дури, во-вторых, потому что наркоманы любят сладкую водичку. В этом бизнесе, помимо Мансура, участвовал и мэр.

Еще один бизнес Панасоника был на запчастях трудящихся в карьере БелАЗов. Бизнес заключался в том, что днем фирма Панасоника поставляла эти запчасти по тройной цене, а ночью рабочие откручивали новенькие запчасти с машин и сдавали Панасонику же, за бутылку водки. В этом бизнесе, помимо Мансура, участвовал начальник городской милиции.

В результате совокупной жизнедеятельности Панасоников, Мансуров, мэров и гендиректора Брешева, в августе 2001 года задолженность комбината по зарплате перевалила за восемь месяцев. А в сентябре ГОК купил стальной король Вячеслав Извольский.

Многие организмы, зародившиеся в недрах разлагающегося предприятия, со временем эволюционировали в более или менее пристойные фирмы; им дали по зубам и оставили работать.

Но то Леша Панасоник. Он был слишком глуп и слишком жаден, и когда на ГОК пришли новые хозяева, именно Панасоника Мансур пустил вперед, для разведки боем – насколько новички слабоваты.

Панасоник нагло подал два иска в суд, утверждая, что ГОК задолжал его фирмам сто сорок миллионов рублей за поставку немецкой линии по розливу воды, добился положительного решения и даже арестовал счета завода. На этом его фарт кончился – на Панасоника с грохотом обрушилась вся правоохранительная система области. Первое уголовное дело на Панасоника завели по факту кражи этой самой линии. Второе уголовное дело последовало по факту мошеннического завладения складом, где линия была смонтирована. Третьим был Дом Культуры, где менты конфисковали двадцать килограмм непроданного героина.

Четвертым уголовным делом стал как раз дом Панасоника. У экскаваторщика, по счастью, сохранились все документы, сохранился и договор с Панасоником о продаже дома за десять тысяч долларов, договор принципиально не оплаченный, – и теперь юристы АМК выиграли для экскаваторщика дело в суде.

Что же касается Олега Самарина, то еще восемь месяцев назад, до того, как Ахтарский металлургический комбинат пришел в Павлогорск, Самарин не был ни начальником, ни замом. Он был простым опером, правда, в звании майора, заслуженном им в Чечне.

Неприятности Самарина начались после того, как он налетел с СОБРом на уже упоминавшуюся дискотеку в Доме Культуры. Самарин положил посетителей дискотеки на пол и изъял три килограмма героина. Спустя неделю он взял курьера с еще пятью килограммами. Самарину позвонили от Мансура и в весьма доходчивой форме объяснили, чтобы он, «мусор, не выеживался». Самарин взял еще одну поставку.

Спустя неделю после этого первого наркокурьера освободил суд, на месте наркотика, хранившегося в опечатанной комнате, обнаружилась безобидная сода, а еще через три дня Самарин был арестован по жалобе того самого невинного наркокурьера, якобы сильно избитого при задержании.

Опер Самарин сел в одну камеру с уголовниками. Дома у него устроили обыск без понятых и нашли там два грамма героина, а его непосредственный начальник, замглавы местного УВД, навестил его в тюрьме и предложил заступиться за Самарина перед Мансуром. «Он же все вопросы прямо с папой решает, – сказал начальник, – ты уволься, дело закроют». «Папой» звали начальника УВД.

Самарин не уволился. Он объявил голодовку.

Спустя два месяца после ареста Самарина освободили из-под стражи в зале суда. Самарин вышел на ступеньки здания, блаженно щурясь и потирая только что освобожденные от наручников запястья. Была ранняя осень, в лужах сверкало уходящее солнце, и прямо перед зданием суда на солнце грелся большой черный «Мерседес». Из «Мерседеса» вышел охранник, распахнул заднюю дверцу и вежливо пригласил Самарина садиться.

Самарин сел, ожидая, что в «Мерсе» его ждет Мансур. Однако Мансура там не было. На заднем сиденье был абсолютно незнакомый человек, лет тридцати семи, с умным, чуть циничным лицом, в хорошо пошитом черном пиджаке, на лацкане которого красовался какой-то значок. Под пиджак был поддет черный же тонкий свитер.

– Меня зовут Денис Черяга, – сказал человек, – ты знаешь, мы только что купили Павлогорский ГОК. И мы бы хотели тут кое-что изменить.

Майор Самарин осклабил белые зубы.

– Я думаю, мы сработаемся, – сказал он.

Самарин надавил на звонок в третий раз. Панасоник не отзывался.

– Ломайте дверь, – распорядился начальник РУБОП.

Дверь в коттедже была стальная, сейфовая, и выдерживала не только воровские отмычки, но и автоматную очередь. Спецсредств, дверь, однако, не выдержала, и через минуту после того, как собровцы обложили ее взрывным шнуром, рухнула на ступеньки в облаке дыма и искр, как поскользнувшаяся на старте ракета.

– Ух ты! – закричал младший сын экскаваторщика.

Операторы у телекамер заходились в экстазе. Самарин вместе с собровцами бросился в дом.

В широкой гостиной было тихо и сумрачно. На столике в гордом одиночестве красовалась недопитая бутылка водки, – ни стаканы, ни рюмки не составили ей компании. Видимо, пили прямо из горлышка. Перед широким диваном работал никогда не выключающийся телевизор, и чья-то областная рожа негромко вещала о борьбе с оргпреступностью.

Сквозь арку виднелась кухня. В кухне мирно мурлыкал трехэтажный импортный холодильник, и в раковине громоздилась кучка немытых тарелок.

Самарин, пожав плечами, поднялся на второй этаж.

В спальне Панасоника царил бардак. Кто-то сорвал дверцы платяного шкафа и опростал все его содержимое на постель. У небольшого туалетного столика, стоявшего в углу, ящики были выдраны с корнем. При общем беспорядке бросалось в глаза отсутствие бумаг, – Леша Панасоник был не охотник до чтения. Прежде чем Самарин успел оценить нанесенный спальне ущерб, откуда-то со второго этажа раздался дикий вопль. Кричала девочка, видимо, дочка экскаваторщика.

Самарин бросился на второй этаж, туда где возле зимнего сада располагалась роскошная хозяйская спальня с кроватью, на которую мог бы приземлиться небольшой вертолет. На кровати, спиной к Самарину, сидел бурый медвежонок. Медвежонок был почти взрослый, килограмм на шестьдесят весу и в метр ростом. Мишку бандиту подарили на день рождения, и обычно его держали в клетке на заднем дворе. Иногда Леша Панасоник брал мишку в дом.

Мишка сидел на кровати, довольно чавкал и урчал.

Из-под задницы его торчала босая человечья нога, проеденная до кости, с толстыми, пораженными грибком ногтями.

На шум мишка обернулся. Морда его была окровавлена, и бурые глазки сияли восторгом. Видимо признав в Самарине конкурента, он недовольно зарычал, обнажая клыки.

Майор Самарин всадил в него три пули, одна за другой, прежде чем мишка свалился у трупа хозяина.

Александр Феликсович Ревко, полномочный представитель президента в Южно-Сибирском федеральном округе и личный друг Вячеслава Извольского, осматривал в Жуковском новенький вертолет.

Вертолет был великолепен. Он стоял на летном поле посереди старых военных машин, как яркий подснежник, проклюнувшийся из-под истлевшей за зиму листы, и смотреть на него сбежалось все аэродромное начальство. Вертолет был весь угольно-черного цвета, как новорусский шестисотый мерседес, и по обеим сторонам его на кронштейнах хищно торчали ракеты с тепловыми головками наведения и ПТУРы.

В руках Александр Ревко держал автомат – старый добрый «калашников», с которым ему так часто приходилось иметь дело и в Анголе, и в Эритрее, и в Намибии, – везде, куда посылали его партия и правительство в те дни, когда великая советская империя простиралась от Кубы до Антарктиды, когда КГБ и ЦРУ играли в мировые шахматы на равных, и когда на Конгарском вертолетном заводе производили триста винтокрылых шершней в год.

Беззакатная империя. Империя, над которой никогда не заходило солнце. Империя, в которой сажали спекулянтов, расстреливали взяточников, а рабочим выдавали квартиры бесплатно. И в центре этой империи, на площади у мрачного здания, стояла статуя его троюродного деда.

Ревко отщелкнул предохранитель и обдал вертолет веерной очередью с расстояния в двадцать метров. Вячеслав Извольский, стоявший рядом с полпредом, невольно напрягся. Пули защелкали по угольно-черной поверхности, как градины по крыше. Они не высекали искр и почти не давали рикошета.

Ревко опустошил магазин, привычным движением переставил рожок и продолжил стрельбу. Вскоре весь бетон под вертолетом был покрыт пулями, как почва под дубом – опавшими желудями.

Вертолет не был бронированным. Он был покрыт особой пленкой под названием «кларол». Пленку придумали две старушки, Клара и Роза Левашовы. Старушкам было, соответственно, семьдесят три и семьдесят пять, и всю жизнь они протрудились в секретном конструкторском бюро, а последние десять лет они продолжали выполнять задание умершей уже партии, расходуя на это собственную пенсию. Старушек для Извольского нашел Денис Черяга, и Извольский выкупил у них патент за сумму, о которой они до той поры слышали только в кино, и которую завод Извольского зарабатывал примерно за семь минут. Разумеется, пленка не могла полностью заменить броню. Но пулю калибра 5,45 мм она останавливала, начиная с пяти метров.

– Потрясающе, – сказал Александр Ревко. Оборотился, посмотрел на Славу Извольского своими прозрачными серыми глазами и промолвил:

– Что у вас там случилось в гостинице? С Анастасом?

Извольский помолчал. Осведомленность полпреда, как всегда, неприятно поразила его. Следовало бы разобраться: то ли ему стукнул кто-то из младшего персонала гостиницы, то ли полпред перехватил телефонные разговоры Анастаса.

– Этот урод вздумал приставать к Сереже Ахрозову, – ответил Извольский. – У Сережи очень тяжелый характер и исключительно гетеросексуальные пристрастия.

– Кто владеет лицензией на пленку?

– Одна швейцарская компания.

– Кто владеет компанией?

– Пятьдесят процентов мои.

– А другие пятьдесят?

– Любой фирмы, которую ты укажешь.

Ревко легким профессиональным движением закинул за плечо автомат, предварительно проверив предохранитель.

– Слава, это изобретение было сделано на советские деньги советскими людьми. Отдай другие пятьдесят государству. ГУПу² при полпредстве.

– Я бы предпочел заплатить налоги, – сказал Извольский.

Ревко усмехнулся.

– Чтобы они потом достались таким, как Анастас? Ты сам знаешь, Слава, эта страна прогнила сверху донизу. Ее не спасти с помощью обычных мер. Те деньги, которые мы получим через ГУП, пойдут на строительство государственной машины новой России. И я советую тебе при этом оказаться на нашей стороне. А не на стороне анастасов. Не делай ошибки, Слава. Мой проект – проект политический. Так что скажешь?

– У меня есть встречное предложение, – медленно произнес Извольский.

* * *

Анастас Анастасов открыл глаза. Страшно болела голова и во всем теле была дикая слабость, как всегда, когда Анастас баловался первитином. Анастас «винт» не любил, под «винтом» делают такие странные вещи: однажды Анастас, обжабавшись «винта», залез в машину и всю ночь ехал задом по шоссе. Доехал от Москвы до Торжка, а ведь дело было еще до черловского губернатора. Никто ему тогда бы задом не позволил ездить, хорошо, что чудом пронесло.

Но так уж случилось, что вчера вечером это был «винт», и еще какой странный «винт», не вода, а кисель.

Анастас огляделся. Он лежал в широкой постели; из-под плотно занавешенных окон спальни едва пробивалось жаркое летнее солнце; номер был прелестно отделан белой лепниной, мебель была немецкая, из цельного дуба, а трюмо рядом с постелью было просто выше всяких похвал: очень миленькое, в завитушках и с точеными копытцами ножек. Вроде бы таких номеров в «Кремлевской» не водилось – так где он?

Скрипнула дверь, и в спальню вошел невысокий худощавый человек с васильковыми глазами. Анастас сначала отметил крепкие мышцы и итальянский крой полуспортивных брюк, удивительно подходивших к серой футболке, а потом уже узнал: Денис Черяга. Вице-президент Ахтарского холдинга. Милый парень, но слишком зажатый. Не сам себе хозяин. Анастас со стоном взялся за голову.

– Черт, – сказал он, – Денис, а, как болит-то! Денис, что вчера было?

– Не знаю, – настороженно сказал Денис, – меня там не было.

– А кто был?

Черяга промолчал.

– У тебя порошок есть?

Анастас слез с кровати и начал рыться в своем портфеле. На нем ничего не было, кроме длинной мужской рубашки. В портфеле видимо ничего не обнаружилось. Анастас, страдальчески морщаясь, достал сотовый.

– Вить, ты в Жуковке? Витя, это Стасик, сделай милость, сейчас приедет машина, обзовется, отгрузи ей… Умираю, Витенька. Я вчера такую дрянь на борт взял… Все, целую.

Анастас поднял на Черягу умоляющие глаза.

– Денис, отправь кого-нибудь. Вот адрес. Денис, а Денис, а че, вчера чето было? А то я, прикинь, я однажды, когда «винтом» обжабался, сел за комп играть. Два дня играл, а комп забыл включить. Денис, прикинь: два дня на выключенном компьютере играл. Дрянь этот «винт». Никогда не жри.

В номере показался официант со столиком, на котором дымился свежий утренний кофе. Анастас жадно выпил сразу две кружки, ему стало значительно легче. Некоторые детали вчерашней гулянки начали всплывать в памяти. Денис подошел к двери номера, вызвал кого-то и шепотом отдал приказание.

– Слышь, Денис, мы ведь о чем-то говорили, когда летели. А? – спросил Анастас, когда Денис вернулся в номер.

– О шахте.

– Да. Урод этот Цой. Он что думает, он если папе на выборы дал, папа у него теперь в кармане?

Анастас встал и принялся одеваться.

– Папа ни у кого в кармане не будет. Я тебе говорю, дай двоечку, я закрою вопрос с шахтой.

– Я сам не решаю такие вопросы, – сказал Черяга.

В кармане Дениса зазвонил сотовый. Это был Извольский.

– Денис, тебя где черти носят? Я в офисе.

– Через полчаса буду, – сказал Денис.

Когда Денис выключил телефон, он заметил, что полуодетый Анастас сидит бочком на краешке стола и исподлобья изучает его. Из-за вчерашней ночи Анастас был бледней, чем обычно, и его черные брови и серые глаза особенно выделялись на красивом, самовлюбленном лице.

– Что, хозяин звонил? – спросил Анастас. – Тогда беги.

Выйдя в коридор, Денис перевел дыхание и бережно закрыл дверь, как будто по ту сторону порога в номере лежала большая дохлая крыса. Он был искренне рад, что Анастас ничего не помнит. Что будет, когда он вспомнит, не хотелось и думать.

* * *

Путь Анастаса Анастасова к званию «серого кардинала» Черловской области начался в 1998 году, когда Данила Григорьевич Орлов, бывший первый секретарь обкома партии, передовик производства, добропорядочный коммунист и вождь областной оппозиции, выиграл губернаторские выборы в первом туре и с разгромным счетом.

Через два месяца после принятия присяги губернатор, в компании супруги, обедал с министром экономики в отдельном кабинете ресторана «Гранд-опера». Третьей стороной на этом обеде был средней руки предприниматель Сережа Лисичкин, претендовавший на химкомбинаты региона. На губернаторе был костюм фабрики «Большевичка», родной брат того, в котором губернатор в 1991 году произносил зажигательные речи перед бастующими шахтерами. На губернаторше была синяя вязаная кофта с поддетой под нее черной юбкой. Эта была очень знаменитая кофта и очень знаменитый костюм: их специально рекомендовали для народного кандидата столичные пиарщики, причем кофту губернаторше пришлось связать самой, по выкройкам, изысканным пиарщиками в журнале «Огонек» 76-го года издания.

Теперь выборы кончились, а кофта осталась. Губернатор и губернаторша смотрели на темно-желтый в полосочку галстук министра экономики и мучительно осознавали свое несоответствие. Лисичкин, человек проницательный, заметил состояние губернатора. Пять лет назад он впервые приехал в Москву и пришел в ресторан «Националь» в куртке типа ватник.

– Данила Григорьевич, – сказал Лисичкин, – если у вас есть завтра немного времени, не хотели бы вы посетить мой бутик? Я вложил четыре миллиона в одного очень известного кутюрье, и сейчас у него одевается пол-Москвы.

На следующий день губернатор с супругой стояли на черном зеркальном полу модного бутика «Анастас». Бутик располагался на улице Кузнецкий мост между крупным банком и модным рестораном.

В бутике висели изысканнейшие мужские костюмы с неуловимо-распутным покроем бортов, женские наряды самых воздушных форм и расцветок, и шляпки, причудливые, как грезы кокаиниста. Навстречу губернатору с супругой вышел гибкий молодой человек с мягкими чувственными губами и огромными глазами цвета грецкого ореха. На молодом человеке были белые штаны спортивного покроя и черная майка, подчеркивавшая безупречные мускулы плеч и стройные бедра. Это был сам модельер Анастас Анастасов, восходящая звезда модельного бизнеса, самый модный кутюрье сезона, сменивший к своим двадцати четырем годам трех постоянных любовников и бесчисленное количество партнеров.

Первый любовник Анастасова, известный стилист Михайлов, нашел его в мужском стрип-баре, когда Анастасову было восемнадцать лет. Михайлов научил Анастасова шитью и кройке, дал ему деньги и клиентов, а когда Михайлов умирал от СПИДа, Анастасов забрал клиентские книжки и ушел жить к другому.

Второй любовник Анастаса был сорокалетний авторитет, известный своей крутостью и немеряным количеством трупов. Окружение бандита, совершенно шокированное, потребовало от босса «замочить петуха, не сходя с места». Влюбленный людоед отрекся от трона и укатил вместе с Анастасом в турне по Европе, снимая ему президентские апартаменты в самых дорогих отелях. Через пять месяцев авторитет заглянул на недельку в Москву и был встречен на пороге своей квартиры автоматной очередью. Анастас был безутешен. Он целых три дня проплакал в роскошном отеле «Хайят» в Ницце, пока его не утешил проживавший в соседнем «Интерконтинентале» английский лорд.

Последним любовником Анастасова был тот самый Сережа Лисичкин, который и рекомендовал его губернатору. Губернатору на выборы он дал два миллиона долларов, а в Анастасова вложил четыре с половиной. На эти четыре с половиной лимона у Анастасова появилось пять бутиков в самых модных местах столицы, и один бутик в Париже.

Анастасов поклонился губернатору и поцеловал руку губернаторше.

Губернаторша была сражена.

Губернатор был сражен.

Спустя две недели коммерсант Лисичкин получил в управление Черловский азотный комбинат, а губернатор с губернаторшей поехали отдыхать на виллу Лисичкина в Ниццу. Вместе с Лисичкиным на вилле был Анастасов.

Из Ниццы губернатор с губернаторшей поехали на остров Бали. Лисичкин оплачивал поездку и, натурально, сопровождал их с любовником.

Спустя две недели губернатор с губернаторшей вернулись с Бали в Черловск, и Анастас Анастасов стал готовиться к открытию своего фирменного бутика в богатой столице Южной Сибири. Все это время Анастасов с Лисичкиным жили в губернаторской резиденции.

На неделю Лисичкин отъехал в Женеву, а когда он вернулся, губернатор вызвал его на мужской разговор и предложил коммерсанту Лисичкину подобру-поздорову отписать в пользу Анастаса Анастасова принадлежащую Лисичкину долю в бутиках. «Стасик мне рассказал, как ты его обижаешь», – сказал губернатор.

Совершенно потрясенный таким коварством коммерсант принялся объяснять, что он вложил в Анастаса четыре с половиной лимона, что за два года Анастас лично не пошил ни одной коллекции, что под его именем давно работают молодые, талантливые ребята, и что если бы не Лисичкин, то Анастас бы сейчас жил в канаве и, чего доброго, умирал бы от какой-нибудь заразы.

Губернатор был слеп. Любовь всегда слепа.

Коммерсант Лисичкин бросился к супруге губернатора и… с ужасом обнаружил, что сложившееся положение губернаторшу устраивает. Губернатор, тщательно прятавший свои наклонности во время избирательной кампании, не спал с перезрелой супругой вот уже пять лет, и она мучительно боялась, что он разведется с ней и женится на молоденькой. Анастас в качестве любовника был куда предпочтительней. Отныне Галина Орлова могла не бояться развода. Кроме того, Анастас был так мил, предупредителен и робок с губернаторшей, что она испытывала к нему почти материнские чувства.

По итогам объяснения Лисичкина с супругой губернатора арбитражный суд региона сменил управляющего на отданном Лисичкину «Черловском азоте». В течение следующего месяца Лисичкин потерял еще два завода, «Аммофос» и азотно-туковый.

Торговая марка «Анастас» еще принадлежала Лисичкину. Лисичкин закупил для города Москвы семьсот штук передвижных туалетов и на каждом повесил. «Анастас. Все для вас».

Это его не утешило. Лисичкин перестал спать, потому что каждую ночь ему снился великолепный Анастас, с его мягкой кожей, безупречной линией мускулов, и большими глазами цвета грецкого ореха.