Kitabı oku: «Путь Светлячка», sayfa 2
2005
– Всё-таки решил сам ехать? – в тоне Марьяны явственно слышались нотки недоумения и слабого протеста, хотя она старательно делала независимо-равнодушное лицо. – Почему нельзя послать туда директора по кастингу, ассистента… или кто там у вас съёмками заведует? Честно, не понимаю этой твоей блажи. С чего вдруг ты, популярный певец, для которого снимает клип один из лучших режиссёров страны, должен самолично уламывать какую-то престарелую и всеми забытую актрисульку, чтобы она согласилась в этом клипе сыграть?!
– Ну, во-первых, она не престарелая, – спокойно отозвался Тим, заканчивая втирать в кожу лосьон после бритья. – Во-вторых, это не блажь, а моя детская мечта, я же тебе рассказывал. Как ты не понимаешь? Неужели у тебя никогда не было кумиров?!
– Мой единственный кумир – это ты, милый, – усмехнулась Марьяна. – Послушай, ну как же не «престарелая»? Ей, наверное, уже лет сорок…
В устах двадцатитрёхлетней девушки эта устрашающая цифра прозвучала минимум как «девяносто». Тим невольно улыбнулся, глядя на её свежее хорошенькое личико.
Впервые они встретились три года назад на реалити-шоу «Взлётная полоса» – телевизионном вокальном проекте, куда слетелись, будто осы на варенье, юные певцы и певички со всех уголков нашей необъятной страны. Изнуряющие репетиции, тщательная подготовка номеров для еженедельных отчётных концертов, работа с лучшими педагогами по вокалу и хореографами, жёсткая конкуренция, жизнь под прицелом видеокамер… Не каждый мог выдержать такой стиль и ритм жизни. Кто-то срывался, скандалил, проваливал сольные выступления, сам уходил из шоу или же его сливали зрительским и судейским голосованиями – но Тимофей Солнцев и Марьяна Лукашкина продержались до финала. К тому моменту в шоу осталось лишь пятеро участников – великолепная пятёрка, как окрестили их журналисты и телезрители. Лучшие из лучших, талантливейшие из талантливейших.
Роман Тима и Марьяны завязался с лёгкой руки продюсера телепроекта – он настойчиво советовал им немного поиграть в любовь и страсть на публику, уверяя, что нотка романтики благоприятно повлияет на рейтинги «Взлётной полосы» и освежит шоу. Как в воду глядел! Красавчик Тим, покоряющий девичьи сердца своей неподражаемой улыбкой чеширского кота, и хорошенькая, как кукла, Марьяна, были идеальной во всех отношениях парой. Постепенно они и сами втянулись в эту игру, распробовали её и вошли во вкус. Тим стал победителем проекта, а Марьяна заняла почётное третье место. За неё голосовали и слали эсэмэски преимущественно мужчины. Мало кого могла оставить равнодушным эта молодая сексапильная брюнетка с пышными формами и низким томным голосом, от которого у любого здорового мужика моментально начиналось шевеление в штанах – сразу же представлялось, как она будет мурлыкать в постели в момент ласк.
После окончания шоу Тим и Марьяна решили жить вместе. Вернее, они даже не обсуждали это, всё случилось как бы само собой, по умолчанию. Сняли в Москве квартиру – ни ему в родной Ярославль, ни ей в Екатеринбург возвращаться, понятное дело, совсем не хотелось. У каждого были грандиозные планы на будущее…
Карьера Тима после победы в шоу предсказуемо пошла на взлёт, в то время как Марьянина слегка притормозила, однако жили они хорошо, дружно и практически не ссорились. Марьяна была идеальной сожительницей по всем пунктам: не обижалась и не ревновала к успеху своего любимого, хотя у неё тоже имелись кое-какие звёздные амбиции; не нервничала из-за сумасшедших фанаток, которые гроздьями висели на Тиме после каждого выступления; не произносила ни слова упрёка, если он задерживался или вообще являлся домой под утро. Если у неё самой не было съёмок или выступлений, Марьяна терпеливо ждала Тима дома с борщом, котлетами и даже пирогами. Она была ласкова, всегда оживлена и неизменно изобретательна и горяча в постели. Тим даже подумывал о том, что надо бы сделать подруге предложение – лучше жены он себе всё равно не найдёт. Не сейчас, конечно… пока ещё они оба слишком молоды, но… через годик-другой, глядишь, можно будет и расписаться.
А потом она тайком сделала аборт.
Это потрясло Тима до самого основания.
– Почему ты мне ничего не сказала? – орал он как резаный, сам не ожидая, что может так взбеситься.
– Позволь мне самой решить, что делать с собственным телом, – шипела Марьяна в ответ, точно разъярённая кошка.
– Но это был и мой ребёнок тоже! – возражал Тим.
– И что? – язвительно спрашивала она. – Ты собирался на мне жениться?
Его запал тут же испарился. Точно это и не он планировал сделать ей предложение некоторое время назад.
– Ну… – пробормотал Тим в замешательстве, – не то, чтобы жениться. Мне кажется, мы ещё не созрели, рано пока об этом думать, но… своего ребёнка я бы не бросил.
– Быть матерью-одиночкой, осчастливленной твоими алиментами? – она презрительно расхохоталась. – Нет уж, спасибо. Как ты ловко решил всё за меня! Я, значит, буду сидеть дома с малышом, а ты станешь платить мне каждый месяц отступные и гастролировать с концертами, записывать новые песни и раздавать интервью… Твоя жизнь вообще не изменится с появлением этого ребёнка, а я должна буду лишиться всего, что имею. Так вот, милый – я не собираюсь похерить свою карьеру в самом начале, так и знай! – подытожила Марьяна. – Я, вообще-то, певица, если ты забыл, и довольно неплохая. Я тоже хочу славы и популярности – так, к сведению. Или ты вообразил, что меня прельщает домохозяйская стезя?
– Я думал, ты меня любишь, – горько бросил он, отворачиваясь. – Могла хотя бы посоветоваться со мной! Вместе мы бы пришли к какому-нибудь решению… Или ты настолько мне не доверяешь?
– Ты же всё равно не хочешь жениться… – всхлипнула Марьяна от жалости к себе. – О чём тут можно было советоваться?
А потом внезапно оказалось, что она вся горит – столбик термометра показал тридцать восемь градусов. Тим уложил её в постель и позвонил в скорую, однако бригада отказалась выезжать к ним домой.
– Температура – это обычные последствия аборта, – авторитетно заявили ему в трубку. – Она может продержаться несколько дней. Вот если дольше – тогда и вызывайте врача. А пока дайте вашей девушке что-нибудь жаропонижающее. Только аспирин не надо, он может спровоцировать маточное кровотечение. Лучше парацетамол.
Тиму вдруг стало безумно жаль Марьяшку. И так перенесла операцию, бедненькая, перенервничала, настрадалась, а он на неё накинулся со своими претензиями… Ведь, положа руку на сердце, он тоже совершенно не был готов заводить детей.
Неделю он трогательно заботился о подруге: отпаивал её клюквенным морсом и свежевыжатым апельсиновым соком, кормил куриным бульоном с ложечки, окружил вниманием и лаской. Когда Марьяне полегчало, Тим купил путёвки в турагентстве и вывез девушку на Кипр. Казалось, всё потихоньку налаживается и возвращается на круги своя… Но с тех самых пор из их отношений исчез былой огонь. По крайней мере, со стороны Тима.
Нет, он по-прежнему спал с Марьяной, но она уже не заводила его так, как раньше. Она, разумеется, не могла не замечать этого, но у неё хватало ума и такта не поднимать данную тему и не провоцировать скандал. Ведь пока у них всё хорошо?.. Да просто прекрасно, если взглянуть со стороны: Тим внимателен, нежен и заботлив. У него совершенно точно нет другой женщины, в этом она абсолютно уверена. Так зачем же искать добра от добра? Она любила его, действительно любила, и не собиралась завершать их отношения только потому, что в них стало маловато огня.
Марьяна отнюдь не была дурой и подозревала, что его чувство к ней – скорее привязанность, нежели чем любовь. Но Тим тоже не являлся дураком и наверняка догадывался, что едва ли найдёт партнёршу, подобную ей – такую же надёжную, преданную, любящую… да ещё красивую и талантливую. Нет-нет, она знала, что он не опустится до пошлых интрижек и не станет размениваться по пустякам, пока у него есть крепкий тыл в её лице. Он возвращается домой, зная, что его там любят и ждут. Он привык к ней. Он без неё уже не сможет.
Марьяна была уверена, что рано или поздно они всё равно поженятся – это будет абсолютно логично и естественно. Просто нужно набраться терпения и немного подождать…
А затем вдруг в их доме впервые всплыло имя Светланы Звёздной.
1990
Тим с детства был влюблён в эту актрису: по-мальчишески пылко, искренне, отчаянно. Точнее, даже не в саму Светлану Звёздную, а в экранный образ, воплощённый ею в знаменитом фильме «Самое лучшее лето», где она сыграла юную оторву – хулиганку Анфису, двоечницу и авантюристку.
Происходил Тимофей Солнцев из самой что ни есть пролетарской семьи. Мать – повариха в заводской столовой, отец – слесарь. Они любили сына, но, к сожалению, практически не занимались его воспитанием из-за занятости и постоянной усталости. Тимофея воспитывали двор и улица, и совсем немножко – школа. Во время летних каникул ребёнок был фактически предоставлен самому себе. Он целыми днями шлялся с другими пацанами по городу: исследовал подворотни, бегал в речной порт посмотреть на теплоходы или отирался на пляже. Мать опасалась, что сын попадёт в плохую компанию, и вообще страшно боялась дурного влияния. В конце концов, из деревни на лето был вызван мамин семидесятипятилетний дед – бывший конюх, которому отныне надлежало осуществлять надзор за малолетним правнуком.
Дед оказался невероятно забавным. Ночами он громко ржал на всю квартиру – не хохотал, а именно ржал во сне, как конь, видимо, тоскуя по своим четвероногим питомцам, а затем оглушительно командовал: «Но-о-о!» или «Тпр-р-ру!..» Тимофей давился от смеха и даже тайком записывал дедовское ржание на магнитофон, включая затем эти записи дворовым дружкам и приятелям, чем доводил их буквально до истерики. Дед не обижался на это, он вообще был покладистым стариком, но вот беда – уследить за шебутным, шустрым правнуком у него просто не хватало сил и энергии. Правда, кое в чём он всё же смог оказать влияние на мальчишку: приучил его к незатейливому деревенскому угощению – горбушке чёрного хлеба, густо присыпанной солью. Уважал он также и «тюрю» – блюдо, состоящее из кусков подсохшей белой булки или батона, залитых молоком.
Даже много лет спустя, став известным певцом, Тим мог проснуться среди ночи от голода и, оказавшись на кухне, с наслаждением вгрызться в подсоленный кусок чёрного хлебушка, запивая нехитрое лакомство простой водой из кружки…
Едва продрав глаза утром, Тимофей тихонько, стараясь не потревожить храпящего старика (родители были уже работе), бочком-бочком крался к выходу и просачивался за дверь. Впереди был целый день летней вольницы – бесконечный, счастливый, насыщенный разнообразными яркими событиями…
Мальчишка кубарем скатывался с лестницы и выскакивал во двор, а дед, разбуженный звуком хлопнувшей двери, ковылял в прихожую, поддерживая спадающие портки, и кричал вслед правнуку на весь лестничный пролёт:
– Тимоха!.. Ты хоть рыло-то умой!!!
Куда там – юркого пацана уже и след простыл. Вот и весь дедов «присмотр»…
Домой мальчишка являлся, когда на улицах уже зажигались первые фонари. Чумазый, лохматый, со ссадинами и болячками на коленках и локтях, которые он заклеивал листьями подорожника, но невероятно воодушевлённый, переполненный эмоциями и сочащийся впечатлениями, как спелый фрукт – сладким соком.
Мать ворчала на него для проформы, отец лениво стращал, что в конце концов даст Тимофею ремня, но одними лишь угрозами дело в итоге и ограничивалось.
Позже, отмочив в горячей ванне дневную грязь, чистенький и распаренный мальчик пил на кухне чай с сушками и взахлёб рассказывал деду о своих сегодняшних приключениях.
В кино на «Самое лучшее лето» Тимофей попал совершенно случайно. Несмотря на то, что билет на детский утренний сеанс стоил всего десять копеек, мальчишка не желал тратить свои скудные сбережения на всякую ерунду. Вот уже полгода он старательно откладывал деньги на велосипед, собирая мелочь в свинью-копилку. Иногда родители великодушно разрешали ему оставить себе сдачу после похода в магазин, изредка сами подкидывали карманных деньжат «на мороженое», порою он находил медяки на улицах, прямо под ногами, а по выходным дням промышлял возле ЗАГСов – многие гости забрасывали молодожёнов мелкими монетками, когда те появлялись на парадной лестнице после регистрации, и Тимофей всячески одобрял эту традицию. Он резво ползал под ногами у очередной свадебной процессии и собирал рассыпавшуюся мелочь в целлофановый мешочек.
В тот день он как раз возвращался с добычей домой. Тяжесть мешочка, набитого монетками, ощущалась ужасно приятной – Тимофею не терпелось высыпать всю эту мелочёвку на стол и обстоятельно пересчитать. Он не сомневался, что там будет как минимум рубль.
Путь его лежал мимо кинотеатра. Мельком скользнув взглядом по красочным пёстрым афишам, мальчик вдруг чуть не споткнулся, замедлил шаг, а затем и вовсе остановился.
С одной из афиш на него смотрела девчонка. Он таких никогда прежде не видел. И дело даже не в том, что она была красивой – вернее, не только в этом. Что-то было в её глазах… некое загадочное лукавство, словно она заговорщически подмигивала пацану, приглашая узнать какой-то необыкновенно важный секрет. При этом казалось, что ей самой-то уже давным-давно всё известно про него, Тимофея – вся его подноготная. Он был перед ней весь, как на ладони, но это почему-то не раздражало, а радовало. У девчонки были удивительные глаза – светлые, бездонные, лучистые…
Минут пять Тимофей торчал перед кинотеатром, пялясь на афишу, не в силах оторвать взгляд от девчонкиного портрета. Затем прочитал название фильма и рванул к кассе.
– Сколько стоит билет на «Самое лучшее лето»? – выдохнул он в полукруглое окошечко.
– Двадцать копеек на две серии, – равнодушно отозвалась кассирша. – Но сегодня сеансов уже не будет. Завтра приходи в десять утра… Или в час дня.
– Дайте мне два билета на завтра, – выдохнул он торопливо, трясущимися руками развязывая свой мешочек и пересчитывая монетки на ладони. – На десять… И на час тоже.
Он и сам не понимал, что на него вдруг нашло. Словно с ума сошёл из-за какой-то картинки! Да может, эта девчонка на самом деле вовсе не такая уж и красивая. Может, это просто художник так её изобразил…
Фильм его просто потряс. Он просмотрел его два раза подряд, а затем вернулся к кассе и купил ещё два билета – на следующий день.
Так он ходил на «Самое лучшее лето» целую неделю – до тех пор, пока его не сняли с показа, заменив другим. Кассирша и билетёрша уже запомнили его в лицо и только посмеивались. Содержимое копилки заметно поредело за эти дни.
Когда фильм перестал идти в кинотеатре, Тимофей умолил работниц подарить ему ту самую афишу. Поначалу они гнали его прочь, сердились, говорили, что это не положено. Он упрашивал со слезами в голосе и даже обещал заплатить. В итоге они сжалились и отдали афишу просто так, задаром. Не было в тот момент на свете человека, счастливее Тимофея…
Он повесил афишу у себя в комнате и отныне засыпал, глядя в эти огромные бездонные глаза. «Я люблю тебя, Анфиса!» – тихонько шептал он, безумно стесняясь собственного признания и краснея. Он даже не отдавал себе отчёта в том, что актриса носит совершенно другое имя, что сейчас она, должно быть, уже выросла и, скорее всего, вышла замуж – ведь фильм вовсе не был новинкой…
Это лето действительно стало самым лучшим в его жизни. Тогда он понял, каково это – любить по-настоящему. Во всяком случае, так ему казалось. Ему только-только исполнилось десять лет.
Тимофей никому не говорил о своих чувствах, подозревая, что его поднимут на смех. Он ужасно боялся, что всё то светлое, нежное, непередаваемое, что он испытывал к чудесной девочке Анфисе из фильма, будет грубо высмеяно и втоптано в грязь. Хотя многие знакомые мальчишки тоже были увлечены киношными героинями: кто-то симпатизировал Алисе Селезнёвой из фильма «Гостья из будущего», кому-то нравилась Маша Старцева из «Приключений Петрова и Васечкина». Но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с Анфисой! Алиса, в общем-то, казалась неплохой девчонкой, но её портила короткая стрижка. Маша вообще была занудной отличницей. А вот Анфиса… Анфиса была не такой. Она была классная – настоящая, живая, искренняя и непоседливая. С такой девчонкой он действительно мог бы дружить в реальной жизни…
Он записался в библиотеку и целыми дням просиживал в читальном зале, листая старые подшивки «Советского экрана», чтобы найти хоть какую-нибудь информацию о девчонке, играющей Анфису. Наконец, ему повезло – один из номеров журнала тринадцатилетней давности был почти полностью посвящён премьере фильма «Самое лучшее лето» и включал множество роскошных цветных фотографий (со съёмок и постановочных), а также интервью с режиссёром и исполнителями главных ролей.
Осторожно стрельнув глазами туда-сюда, Тимофей вороватым движением извлёк из кармана штанов завёрнутое в бумажку бритвенное лезвие. Чик-чик-чик – и через пару мгновений странички журнала, на которых были фотографии Анфисы и её интервью, уже незаметно перекочевали мальчишке за пазуху.
Сдавая подшивку «Советского экрана» обратно, Тимофей больше всего боялся, что украденные страницы предательски зашуршат под рубашкой и он будет пойман старушкой-библиотекаршей на месте преступления. Слава богу, обошлось… Да, мальчишке было ужасно стыдно за столь низкий поступок, но иного выхода для себя он просто не видел.
Дома он засел со своими драгоценными трофеями – сначала просто рассматривал фото, любовался нежными чертами лица своей кумирши, гладил странички ладонями… А затем нырнул в чтение с головой.
Вот тогда-то он и узнал, что актриса Светлана Звёздная родилась в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Это означало, что ей уже исполнилось двадцать пять лет. Она была старше его на целую жизнь…
1977
Шурика и Светку постоянно принимали за сестёр, более того – за двойняшек, уж очень похожими они выглядели, абсолютно один типаж. Конечно, у Шурика и щёчки были покруглее, и румянец поярче, и светлые волосы от заграничного шампуня как-то особенно ярко сияли и волнами ниспадали на плечи, но в целом ни у кого не возникало даже тени сомнения, что эти девчонки – кровная родня. Они и сами смеха ради поддерживали перед новыми знакомыми эту легенду, тем более, что родились действительно в один день.
Это, кстати, было предметом вечных конфликтов и споров: каждый год остро вставал вопрос – у кого состоится основное празднование, у Светки, Шурика или Дани (которого тоже угораздило родиться пятого сентября)? Шла нешуточная борьба за привлечение на свою сторону дворовых приятелей и одноклассников – ведь чем больше у тебя гостей, тем ты круче! Каждый тянул одеяло на себя. Злополучное пятое сентября стало яблоком раздора. В конце концов, родителям надоели ежегодные сопли и истерики своих детей, и, посовещавшись, они решили праздновать так: утром все собираются на чай с тортом и прочей домашней выпечкой у Дани, после полудня – торжественный обед у Светки, а вечером застолье плавно перемещается в квартиру Костровых, как финальный праздничный аккорд, и присутствуют там уже не только дети, но и взрослые, и стол у них тоже совершенно «взрослый»: с вином, шампанским и изысканными деликатесами из «Берёзки». Подобная расстановка сил устраивала абсолютно всех, ведь тройной праздник куда лучше одного! Когда пятое сентября выпадало на будний день, торжество автоматически переносилось на ближайшее воскресенье и развивалось по тому же сценарию.
Что касается остальных важных праздников, то здесь родители условились следующим образом: каждая семья принимает гостей по очереди. Если на Новый год все собирались у Костровых, то уж на двадцать третье февраля – милости просим к Звёздным, а на восьмое марта – к семейству Шульман.
Это были поистине гармоничные и идиллические отношения абсолютно разных семейств. Да, можно было смело сказать, что все они – не одного поля ягоды, все принадлежат к разным кругам, но никому это всерьёз не мешало. Разве что Данин отец, Михаэль Давидович Шульман, слегка недолюбливал мать Шурика, и она платила ему тем же. До открытой конфронтации, впрочем, дело не доходило – каждый предпочитал держать своё мнение при себе. Тётя Люба Кострова казалась Шульману весьма недалёкой и примитивной особой, чья главная цель в жизни – хапнуть побольше, пустить пыль в глаза и покрасоваться в лучах всеобщего завистливого восхищения. Она же находила Михаэля Давидовича занудным и чопорным типом, и иногда это невольно проскальзывало в её презрительно оттопыренной нижней губе и ехидном взгляде. А в остальном общение членов трёх семейств шло гладко, без сучка и задоринки.
Детям и вовсе не было дела до взрослых заморочек – кто из какого круга да какого социального статуса. Они прекрасно проводили время втроём, и не было счёта их забавам и выдумкам. Летом они целыми днями пропадали на улице, развлекаясь на полную катушку.
Светка, как всегда, фонтанировала безумными идеями. Больше всего на свете она обожала разыгрывать незнакомых людей, и благодаря врождённому артистическому таланту делала это просто мастерски. Иногда, если родители были на работе, эта троица заседала у кого-нибудь дома возле телефонного аппарата – Светка набирала первый попавшийся номер и несла в трубку всякий вздор, разговаривая с незнакомыми людьми: то представлялось сотрудницей секретной научной лаборатории и убеждала, что на сегодня объявлен конец света, а она обзванивает население, чтобы предупредить; то называлась радиодикторшей и просила людей что-нибудь спеть в трубку – дескать, эта запись затем пойдёт в эфир… Шурик и Даня изо всех сил зажимали себе рты ладошками, чтобы не расхохотаться и не испортить малину.
Но чаще всего Светка разыгрывала людей прямо на улицах, лицом к лицу. Подбегая к какому-нибудь прохожему, имеющему простую и добрую физиономию, Светка делала жалостливые глаза и, кося под иностранку, лепетала на английском вперемешку с ломаным русским:
– I am sorry, little question… Ви не знать, где йесть Первомайская-стрит?
Самое удивительное, что ей верили! Девчонке, малолетке – но верили! Она была ужасно убедительна в своей растерянности. Искренне желая помочь юной заблудившейся иностраночке, прохожие активно пытались объяснить дорогу до «Первомайской-стрит»:
– Лефт, потом прямо, потом снова лефт энд зе райт!
На самом деле, иностранные граждане в их городке не были таким уж редким явлением. В Речном сохранилось множество исторических построек, дворянских усадеб и прочих памятников старины, поэтому сюда привозили целые группы туристов прямиком из Москвы. Наверное, прохожие думали, что Светка отбилась от одной из таких групп, отстала от экскурсовода и потеряла родителей из виду.
В тот июньский день, бесцельно шатаясь по улицам, Светка, Шурик и Даня увидели, что их город почтила визитом киногруппа из столицы.
Прямо на набережной была организована съёмочная площадка. Возле хлипких ограждений толпилась толпа зевак, помощник режиссёра что-то яростно и нервно выкрикивал в свой мегафон, актёры суетились и шумно ссорились, а сам режиссёр сидел чуть поодаль на складном стульчике и, сложив руки на груди, отстранённо наблюдал за процессом, словно не имел к нему ни малейшего отношения.
В голове Шурика промелькнула безумная идея.
– А слабо тебе, Свет, – сказала она, сверкнув глазами, – режиссёра надурить?
Подруга чуть-чуть наморщила лоб.
– В каком смысле?
– Ну, как обычно: ай эм сорри, я потерялась, где есть Первомайская-стрит…
– Да брось, – вмешался Даня. – Это же москвичи, к тому же киношники. Их на такое не купишь.
– Слабо, значит, – с притворной скорбью вздохнула Шурик. – Ну да, я понимаю… Одно дело – местных дурачков разыгрывать. А совсем другое – важных и серьёзных людей…
Светка оскорбилась – неужели её подозревают в том, что она испугалась? Неужели сомневаются в её профессионализме?
– Да запросто! – тряхнув волосами, объявила она, сама обмирая от своей наглости и храбрости.
– Не сходи с ума! – попытался было вразумить её Даня, но Светку уже захлестнул азарт: пусть друзья не думают, что ей это не по силам!
Через пару минут она уже подбегала к режиссёру, стараясь от волнения не забыть вызубренный наизусть текст.
И вот здесь Светку ожидал сокрушительный провал, поскольку режиссёр оказался англоговорящим. Да ещё как говорящим! В ответ на её вопрос он расплылся в широкой улыбке и разразился такой длиннющей тирадой на великолепном английском, что Светка со страху ничегошеньки из неё не поняла: её словарный запас был слишком скуден для этого.
– What happened? – поинтересовался режиссёр, делая невинные глаза. – Do you have some problem? Don`t you understand?
Светка смешалась – её скромных школьных знаний едва хватило на то, чтобы промямлить:
– Андерстэнд, сэнк ю…
Меньше всего она рассчитывала на подобное развитие событий и уж точно не готова была вести живой диалог на английском языке, поскольку привыкла, что обычные люди, как правило, теряются, заслышав иностранную речь.
– Ну что? – спросил режиссёр по-русски, добродушно рассмеявшись. – Дар речи потеряла?
– Не потеряла, – сердито буркнула Светка, краснея до корней волос. – Просто… пошутить захотелось.
– Я уже понял. Шутница, – он продолжал улыбаться, внимательно её рассматривая. – А знаешь, мне нравится, как ты держишься. Очень раскованно и артистично. В бесстрашии тебе не откажешь.
– Спасибо… – пробормотала она растерянно, не зная, как реагировать. А режиссёр тем временем вырвал листочек из записной книжки и нацарапал там карандашиком несколько цифр.
– Это мой рабочий телефон, – сказал он. – Видишь ли, у меня в проекте один детский фильм, и в настоящее время мы как раз заняты поиском главной героини. В Москве сейчас проходят кинопробы. Пусть твои родители позвонят мне как можно скорее – лучше прямо завтра – и запишут тебя на ближайшее время. Мне почему-то кажется, что ты здорово нам подходишь. В тебе чувствуется потенциал.
– Меня что, – цепенея от ужаса и восторга, неверяще уточнила Светка, – берут сниматься в кино?
– Пока ещё не берут, – улыбнулся он, охлаждая её пыл, – но приглашают попробовать свои силы.
– Но это же вы решаете, подхожу я вам или не подхожу. Вы же главный! – в Светке проснулась отчаянная наглость. – Стоит вам сказать одно только слово – и…
Режиссёр хмыкнул.
– Ну, в общем-то, по большому счёту… скажем так – решаю не я один. На это есть специальная комиссия. Художественный совет. Но к моему мнению, определённо, прислушиваются. Так что, если перед камерой ты проявишь себя должным образом – есть реальный шанс заполучить эту роль. Поэтому, пожалуйста, передай родителям, чтобы не мешкали. Пусть обязательно мне позвонят и договорятся о пробах. Я буду ждать! – и не удержался от шпильки, ехидно добавив напоследок:
– Good luck, see you!
– …И тут он такой и говорит: «В тебе чувствуется огромный потенциал и удивительный талант!» – ликовала Светка, делясь с друзьями подробностями своей беседы с режиссёром и немного привирая на радостях. – Прямо так и сказал: «Ты умная, красивая и находчивая… сразу видно, что идеально подходишь на главную роль в моём новом фильме!»
Даня тихо сиял, радуясь за подругу и утвердительно кивая: конечно-конечно, она и умная, и красивая, и талантливая… лучшей кандидатуры на главную роль и впрямь не найти. Шурик же отчаянно завидовала, пытаясь это скрыть и улыбаясь напряжённой натянутой улыбкой.
Они всегда негласно соперничали друг с другом. И если Шурик производила на окружающих впечатление в основном своей красотой, более утончённой и нежной, чем у подруги, то Светка брала напором – недюжинным обаянием и живой непосредственностью. Вслух девчонки не признавались в этом, но в глубине души каждая знала, что ведёт постоянную упорную борьбу за лидерство.
Если Светка исполняла песню на школьном концерте, то Шурик обязательно выступала у себя в школе с зажигательным танцем. Когда Шурик рассказывала стихотворение на уроке литературы, то Светка заучивала прозаический отрывок из какого-нибудь классического произведения и с выражением читала его в классе, заставляя учительницу млеть от восторга. Если же Светка радовала одноклассников пародиями на известных артистов и певцов, то Шурик неизменно блистала с шутливыми монологами из репертуара Райкина или Хазанова. А затем они обе, тщательно скрывая нотки ревности в голосе, рассказывали друг другу о своих успехах и о том, как их принимал публика. Правда, мотивы подобного поведения у обеих были разными. Шурик просто жаждала быть в центре внимания, ей нравилось сиять – в этом она, как две капли воды, походила на свою мать. Для Светки же сама сцена была наркотиком. Да, всеобщее восхищение, поклонение и аплодисменты – это прекрасно, но перевоплощение было интереснее всего: воображать себя кем-то другим, проживать с этим другим новую жизнь… о, как это приятно и волнующе!
Вот и сейчас, глядя на окрылённую подругу, Шурик терзалась муками зависти и ревновала к её успеху: огорчало даже не то, что Светка, возможно, получит главную роль в кино, а то, что ей представилась уникальная возможность обрести славу и любовь зрителей.
Ввалившись домой и мечтая поскорее поделиться с родителями и братом сногсшибательной новостью, Светка с порога почувствовала, что атмосфера накалена до предела. В воздухе явственно пахло бурей. Мама скорбно восседала на диване и демонстративно тёрла виски пальцами, показывая, что у неё разболелась голова.
– Что-то случилось? – осторожно спросила Светка, присаживаясь на краешек дивана и лихорадочно прикидывая, не она ли виной маминому плохому самочувствию, не накосячила ли чего, сама того не желая. Вроде бы, за хлебом сходила, посуду вымыла… Что ещё?
– Случилось, – устало выдохнула мать. – Спроси об этом у своего брата!
Светка незаметно перевела дух: значит, дело вовсе не в ней, а в Тёме…
– Что он натворил сегодня?
– Сегодня, – усмехнулась мама горько. – Да он только и делает, что творит… с самого своего рождения. Господи, как же я устала! Я больше не могу. У меня просто нет сил… А он… он… сидит сейчас, как ни в чём ни бывало, спокойно диафильмы смотрит… Ну как можно быть таким бесчувственным?!
Выяснилось, что Артемий сегодня был в ударе: и в детском саду, где на него наперебой жаловались воспитатели и даже заведующая, а вот теперь и дома.
– Он постоянно плачет. Несколько раз в день, на ровном месте – навзрыд, с завываниями, – принялась жаловаться мать. – Я больше не могу это видеть и слышать. До трясучки не могу! Мне его башкой об стенку стукнуть хочется уже, честное слово…
– Не надо об стенку! – перепугалась Светка и невольно покрепче прижала к себе братишку, который выбежал из другой комнаты ей навстречу, чтобы поздороваться.
