«Краденый город» kitabından alıntılar
Таня вздохнула запах реки и почувствовала, как в ней самой что-то расправляется, разглаживается, светлеет. Ей стало легко. Не весело, нет, скорее грустно. Но легко.
- Мой милый! - не удержалась она. - Какой же ты красивый!
Как будто Ленинграду не говорили этого миллион раз. Тем не менее он всякий раз отвечал. Ответил и теперь. Распахнул Тане свои небесно-водные-каменные руки и сказал: иди ко мне.
Это похоже на картину в Русском музее, подумала Таня. Далеко-далеко на полнеба растирался черный, необычайно плотный жирный дым. Внизу он был подбит багрово-красным.
Картина в Русском музее называлась «Последний день Помпеи». Только под багровыми клубами была сейчас не Помпея, а красные и зеленые ленинградские крыши, от которых то тут, то там тянулись черные дымовые трубы.
– Пустите, – дернулся Шурка. Но рука, тащившая Шурку, ухватилась за воротник так крепко, что казалось, это навсегда: так он и школу окончит, и институт, и на работу будет ходить, и женится – и все с милиционером.
— Я ей сказала, что когда людям хорошо — они хорошие. Когда им плохо — они плохие. А когда им ужасно — они ужасные. А хороших или плохих людей или, там, добрых и злых — нет.
