Kitabı oku: «Фол последней надежды», sayfa 3

Глава 4

Ангелина

Следующие три дня Ваня в школе не появляется, и я как-то вся сникаю. Придирчиво выбирать одежду и старательно краситься становится будто бы незачем. Мне ведь всегда хочется быть самой красивой именно для него. Пусть и в рамках своего стиля. Вечерних платьев не ношу, виновата.

Писать ему я больше не решаюсь, потому что на последний мой вопрос Громов тогда не ответил. Может, не захотел, может, пожалел, что поделился со мной, а может, просто отвлекся и забыл. Так что моя радость от его внезапной откровенности быстро выветривается. Я часто открываю наш диалог в мессенджере, перечитываю его сообщения, но вот этот висящий безответный знак вопроса заставляет все внутри неприятно сжиматься.

В соцсети Ваня тоже ничего не выкладывает. Я проверяла и с аккаунта Бо, который входит в разряд «лучшие друзья» и автоматически видит чуть больше контента, чем я. Не друг, не лучший, да и вообще никто.

– Геля, ты чего такая хмурая?

– А? – я поднимаю голову от тарелки с омлетом и смотрю на папу, который остановился на пороге кухни.

– Настроение, говорю, плохое, дочь?

Он щурится на утреннее солнце за окном и, рассеянно почесывая плечо, идет к холодильнику. Обычно папа выходит на работу очень рано, но по пятницам может позволить себе поспать подольше.

Улыбаюсь, задирая подбородок повыше – это мой личный прием. Всегда помогает мне переключиться и стать той самой веселой Гелей, которую все любят.

– Просто задумалась. Как ты?

– Лучше лучших, – выдает он свою стандартную присказку и достает из холодильника яйца и сыр.

– Хочешь, приготовлю тебе завтрак?

– Да нет, Гель, собирайся в школу, у меня предостаточно времени.

Я снова склоняюсь к тарелке и подцепляю вилкой кусочек помидора. Позволяю улыбке плавно сползти куда-то под стол. Конечно, глупо так себя вести. Нужно взбодриться.

– Пап, я сегодня съезжу к Стефане, – говорю внезапно даже для самой себя.

Он оборачивается и чуть морщит нос. Я это движение знаю, сама так делаю. Но отец быстро справляется с собой:

– Хорошо. Только скажи ей, чтоб вина тебе не наливала!

На этот раз смеюсь вполне искренне:

– Ты же знаешь, она найдет, как обойти твои запреты. Разберемся. Не переживай.

– Я и не переживаю, – он разбивает яйца в сковородку и выразительно хмыкает, – ты же к бабушке едешь, не в притон.

– В бабушкин притон.

– Геля, не дразни меня.

Я снова смеюсь. Папа не сильно любит Стефаню. Точнее, не так. Он как будто ее не понимает и боится этой эпатажной личности. И словно чувствует свою вину перед ней, поэтому избегает. По папиной линии у нас никого уже не осталось, а по маминой – только бабушка Стефания. Только не говорите ей, что иногда я зову ее бабушкой, она страшно оскорбится!

– Энж! – кричит Бо еще из коридора, и, повернувшись, вижу его хитрющую физиономию.

С преувеличенно тяжелым вздохом интересуюсь:

– Что, пришел меня поторопить?

– Нет, что ты! У нас куча времени. О, кстати, сегодня Громов в школу придет, представляете?

С трудом удерживаюсь от того, чтобы сделать стойку, настроив нос по ветру. Но полный надежды взгляд на брата вскидываю, это сильнее меня.

Папа вздыхает:

– Да, парню не позавидуешь.

– Почему? – спрашиваю и, не выдержав, повторяю: – Почему?

– Не вовремя его подсекли. В другой раз отсиделся бы спокойно, пролечился. А тут этот матч дурацкий, да и Ванька узнал, что скаут будет. Не зря говорят: меньше знаешь – крепче спишь.

Замираю, вцепившись в вилку. Каждая моя клеточка слушает, боясь упустить хоть звук.

Спрашиваю:

– А кого смотреть будут?

– Ну, как кого… – тут папа разворачивается с тарелкой в руках и строго смотрит на меня, – Геля, опять выведываешь? Еще не хватало, чтоб ты Ваньке рассказала!

– Мы с ним не общаемся, – буркаю я и понимаю, что тема на данный момент закрыта.

Торопливо подхватываю свою тарелку с почти нетронутым омлетом, ставлю около раковины и говорю:

– Кажется, там погода изменилась, пойду переоденусь.

– Ага, – веселится Бо мне вслед, – изменилась, как же!

Но мне уже плевать, я несусь к шкафу. Знаю, что надену. Черный комбинезон, который я заказывала через интернет, пришел гораздо меньшего размера, чем я рассчитывала. Сидит на мне почти в обтяжку. Мне в таком довольно некомфортно, потому и не носила ни разу, а вот Бо даже присвистнул, когда меня в нем увидел. Сказал, что это самая выдающаяся шмотка в моем гардеробе. Я тогда недоверчиво хмыкнула и швырнула в брата карандаш, но к его мнению прислушалась и оставила до лучших времен. Будем считать, они настали.

Одеваюсь и застегиваю молнию до горла. В зеркало стараюсь не смотреть, а то передумаю. Но быстро наклеиваю около глаз по два стразика. Яркий макияж я люблю, этого у меня не отнять.

Состроив максимально независимое выражение лица, появляюсь в коридоре с рюкзаком.

– Бо, я готова! Выходим?

– Неплохо погода изменилась, – выдает он ошарашенно.

Я игнорирую его и обуваюсь. Повышая голос, говорю:

– Пока, пап!

– Стефане привет, – нехотя отвечает он с набитым ртом. Что ж, это не самый плохой результат.

– Богдан, ты ужас как долго собираешься, я заколебалась тебя ждать!

Брат подходит и едва слышно ворчит, пока обувается и старательно протирает кеды тряпочкой:

– Заколебалась она ждать. В этой квартире ты никого не обманешь, Энж.

– Знаешь, что удивительно? – я скептически кривлю губы. – Ты устраиваешь такой бардак вокруг себя, а обувь просто вылизываешь.

– Все просто. Мой бардак – только для тебя, сестренка! – он щелкает меня по носу и протискивается мимо.

– Не ругайтесь! – кричит папа, но я уже захлопываю дверь.

Мы и не ругаемся. Мы так любим друг друга. Нас другому никто не учил, пришлось разбираться самим.

По пути в школу пристраиваюсь к шагу Бо и сначала долго и сосредоточенно смотрю себе под ноги. А потом спрашиваю:

– Как думаешь, если бы мама была с нами, мы бы меньше спорили?

В ответ брат красноречиво округляет глаза и позволяет бровям подняться максимально высоко. Я часто задаю подобные вопросы, но сейчас почему-то застаю его врасплох, он даже с шага сбивается.

Но все-таки отвечает:

– Мы не спорим, Энж, ты сама знаешь. И папа знает. Если… – он отводит глаза в сторону, но потом опять смотрит на меня и твердо заканчивает, – если бы мама была с нами, она бы тоже это знала.

Я киваю и тихо говорю:

– Но ее нет.

– Но ее нет, – повторяет Бо, но уже гораздо жестче. Будто хочет, чтобы я это поняла, наконец.

Отворачиваюсь, чтобы он не увидел мои глаза. Взбиваю на затылке волосы, которые сегодня уложила недостаточно тщательно, и теперь, конечно, жалею об этом. Надеюсь, этот неудобный комбинезон все компенсирует. Оттягиваю штанины вниз и еще сильнее расстраиваюсь. Надо было идти в чем-то более привычном.

Тогда брат берет меня за локоть, заставляя остановиться, и крепко обнимает. Когда мое тело едва заметно расслабляется, принимая этот утешительный жест, он тихо произносит:

– Ее нет. Зато мы есть. Богдан и Ангелина.

Он больше ничего не говорит, но мне все и так понятно. Папа чувствует свою вину перед бабушкой Стефой, но по факту, если кто и виноват, то это мы с Бо. Потому что мама умерла в тот момент, когда давала нам жизнь.

И даже имена для нас выбирал уже папа. Он никогда не был особенно религиозным, но в тот момент, когда ему сказали, что мы с братом все-таки выживем, он решил, что у него Богом данный сын и дочка Ангел.

– Слишком большая ответственность, – говорю я так тихо, чтобы Бо не услышал.

Но он, конечно, слышит.

– Твой Громов идет, Энж. Успеешь подобрать сопли?

– Он не мой, – успеваю буркнуть я Богдану в плечо и вытереть об его футболку нос.

– Фу, сопливая, – шепчет мне брат, но потешаться надо мной перед Ваней не начинает.

Я жадно гляжу на Громова. Соскучилась. В груди приятно екает. Сам Ваня выглядит не особо радостным. Вид вызывающий, взгляд жесткий, а под штаниной голубых джинсов я вижу какой-то черный фиксатор.

– Здорово, Гром.

– Привет.

Ребята жмут друг другу руки, а я страшно хочу поприветствовать Громова поцелуем в щеку, но не решаюсь. В голове мелькает картинка, как я шагаю вперед и прикасаюсь губами к его теплой коже рядом с уголком губ, но на деле я застываю, как деревянная кукла. И сам Ваня ограничивается кивком. Большего не заслужила.

– Как ты? – интересуется Бо ровным тоном, и от этого Громов как будто расслабляется.

– Жить буду. А вот тренироваться – нет.

– Запретили? На сколько?

– Пока на месяц.

Брат вытягивает губы трубочкой и шумно тянет воздух, показывая, насколько это хреновая новость. Но этой реакцией Ваня почему-то остается доволен, даже улыбается и разводит руками. Мы разворачиваемся и идем к школе уже втроем. Ребята обсуждают уже что-то другое, когда меня, наконец, осеняет. Неужели Громов боялся жалости в свой адрес? Нащупав эту мысль, я прикидываю, как мне себя лучше вести. Очевидно, о травме спрашивать его не стоит. Бросаю на него затуманенный размышлениями взгляд, и он его ловит. Я с усилием сглатываю, но глаз отвести не в силах. И Ваня почему-то тоже удерживает этот зрительный контакт, а потом просто отворачивается к Бо и отвечает ему на очередной вопрос. Какая-то особенная энергия между нами, которую, как мне показалось, я почувствовала, в тот же миг пропадает. И я уже не уверена, что она вообще была.

Хотела бы я не придавать значения таким мелочам, но они – это все, что у меня есть.

И я иду молча, делая вид, что совершенно не заинтересована в их беседе, хотя исподтишка, конечно, внимательно прислушиваюсь.

Пишу сообщение Аринке, бегло на ходу пролистываю соцсети, ни на чем не задерживаясь.

Потом достаю из рюкзака бутылку с минералкой, но крышка сидит слишком плотно, открыть не получается. Быстро стреляю глазами в Громова, автоматически отмечая, как он прихрамывает. И решаюсь.

– Вань, открой, пожалуйста, – состроив умоляющую мордочку, протягиваю ему бутылку.

Может, мне стоило бы попросить об этом брата, но не буду же я тянуться к нему через Громова, верно? Это нелогично.

Ваня, не прерывая разговора, берет минералку, с треском откручивает крышку и вручает мне обратно.

Я, будто бы случайно, касаюсь его пальцев своими и старательно запоминаю ощущение. Как, должно быть, чудесно было бы держаться с ним за руки.

Громов снова смотрит на меня, на этот раз быстро оглядывая до самых кроссовок. Чувство такое, будто я пакетик чая, который в кружку с кипятком макнули.

Медленно прижимаю бутылку к груди, а Ваня, как ни в чем не бывало, опять отворачивается. У меня же сердце колотится как бешеное. Как жить, когда от каждого его движения у меня все внутри в клочья рвется, а потом волшебным образом исцеляется?

Торопливо пью, пытаясь вернуть самообладание. Пузырьки ударяют в нос, и я фыркаю.

Громов внезапно смеется и говорит мне:

– Гелик, ты как котенок.

– Почему? – оторопело спрашиваю, пытаясь затормозить приток крови к щекам.

– Они так же смешно чихают.

– Я не чихала, – говорю сварливо.

Но внутри меня буквально райские сады распускаются и птицы поют. Очень много теплых мелочей для одного утра, даже не успеваю как следует их посмаковать.

Когда подходим к школе, я торопливо взбегаю по ступеням к Арине, которая ждет меня у дверей. И надеюсь, что Ваня смотрит на меня, хотя бы мельком. Знаю, что фигура у меня неплохая, особенно в этом чертовом комбинезоне, который он, кажется, действительно оценил.

Обнимая подругу, заливисто смеюсь, прогибаюсь в пояснице и откидываю назад согнутую ногу. Иногда я тихо ненавижу эту театральность, которая включается, когда Громов рядом. Но как же мне хочется, чтобы он наконец меня заметил! От этой мысли в солнечном сплетении все болезненно сжимается, что заставляет меня светиться еще ярче. Я обнимаю Арину за шею и вместе с ней захожу в школу. Соблазн обернуться слишком велик, но на этот раз я с собой справляюсь. Мы переобуваемся, сдаем вещи в гардероб, и только тут я смотрю на Громова. У нас уроки на разных этажах.

Он говорит Богдану:

– Короче, если сможешь пойти, скажи, он скинет адрес.

Я тут же вскидываюсь. Эту часть разговора я пропустила. О чем они?

– Что такое? – спрашиваю нетерпеливо. – Какая-то тусовка?

Ваня прищуривается:

– Ты любопытный котенок, Геля.

По моей коже, скрытой провокационным комбинезоном, несутся мурашки. Вскидываю брови и улыбаюсь:

– Любопытство – не порок, Громов. Так что за мероприятие?

В моем голосе сквозят почти игривые нотки. Черт знает, почему я вдруг решаюсь так разговаривать, но чувствую, что сейчас можно.

– Тусовка, Гелик, – сдается он.

– Я приглашена?

– Если брат отпустит.

Бо хмыкает и смотрит на меня исподлобья, но молчит.

– Ладно. Покеда, субботние абрикосы, – говорит Ваня насмешливо и, развернувшись, уходит.

– Субботние абрикосы? – бормочет подруга обескураженно. – Котенок?! Что у вас тут происходит?

– Не знаю, – отвечает Бо, – может, он повредил не только ногу, но и мозги?

Я щиплю брата за плечо и прошу, насупившись:

– Помолчи, ради бога.

– Энж, а с тобой-то что? «Я приглашена?», – передразнивает он меня, принимая карикатурно сексуальную позу, отклячив зад.

– Замолчи! – шиплю я и, схватив Абрикосову за локоть, тяну ее к лестнице.

Слышу, как Богдан смеется за моей спиной, но уже игнорирую. Щеки горят, ноги едва касаются пола. Мне не могло показаться! Он так раньше со мной не разговаривал, я почти уверена! Почти.

Мы бежим по ступеням, и Арина, сбивая дыхание, тарахтит:

– Серьезно, Ангелин, что за дела? Почему «котенок»? Что это было? Вы что, общаетесь? Звучало, как будто у вас есть общий секрет!

– Мы не общаемся, – отвечаю на ходу, – тебе ли не знать? Я же, как дурочка, тебе все скрины скидываю.

И это правда. Мы с Абрикосовой очень близки, я доверяю ей безраздельно. Наверное, она даже лучше брата знает, насколько сильно я влюблена в Громова. И потому ей приходится бесконечно выслушивать про все взгляды, жесты и фразы, которые мне от него перепадают. Сегодня, кажется, их слишком много. Мне даже становится жаль подругу – всего на секундочку. Ее ожидает тако-о-ой поток сознания.

Вдруг я смеюсь, запрокинув голову. Резко останавливаюсь, поворачиваюсь к Арине.

– У тебя такие глаза шальные, – замечает она, будто одобряя.

– Я сама сегодня шальная.

– Классный комбез, кстати. Может, это он на тебя так влияет? Никогда не видела, чтобы ты заигрывала с Ванькой.

– Я заигрывала? – переспрашиваю, чтобы убедиться.

– Да. И это замечательно. Ты была прекрасна.

Подруга целует меня в щеку и словно хочет добавить что-то еще, но замолкает, услышав голоса на лестнице.

– Пойдем, – говорит тихо, – может, успеешь рассказать про «котенка».

«Котенок» – мысленно произношу я, разделяя по слогам. Ко-те-нок. Как приятно представлять, что он мог бы назвать меня так не по приколу, а ласково.

– О, Анж, привет! – слышу за спиной, и меня, как обычно, передергивает.

– Привет, Коса, – отвечаю, тем не менее, бодро.

– Аринка, привет! Как дела, девчонки?

Он в несколько шагов догоняет меня и идет рядом. Лестница узкая, а Серега снова склоняется ко мне, и от его близости мне не хватает воздуха. Хочется, чтобы отошел, что за преступное, блин, нарушение границ.

– Все путем, – щебечет Абрикосова притворно-радостно, – но, Акостин, у нас разговор по душам, позволь, я украду у тебя эту барышню?

– Конечно. Не заболтайтесь только, географ терпеть не может опозданий.

Мы дружно закатываем глаза. Опять эта липкая забота. Арина тянет меня за собой, и я с радостью сбегаю.

– Ну что, котенок, рассказывай, – шепчет подруга мне на ухо, и мы хихикаем, как две дурочки.

Глава 5

Ангелина

После уроков я забегаю домой переодеться, потому что ни секунды больше не могу вытерпеть идиотский комбинезон. В спальне расстегиваю молнию, быстро скатываю его вниз и, наконец, выпутываюсь, наступая ногами на штанины. Кайф! Оно того стоило, но как же мне хочется скорее влезть во что-то более привычное. Надеваю любимые широкие джинсы с прорезями на коленях, безразмерную футболку и сверху – серый свитшот.

Удовлетворенно вздыхаю. Так гораздо лучше.

Подумав, собираю волосы в небрежный пучок и водружаю на голову кепку. Готово. Теперь это Ангелина стандартной комплектации.

Перекидываю пару вещей в поясную сумку и выхожу из дома. Я голодная, но от идеи перехватить бутерброд отказываюсь, Стефаня точно будет меня кормить, мне потребуется все свободное место в желудке.

Выхожу на улицу и вдыхаю свежий весенний воздух полной грудью. Обожаю май. Месяц предвкушения лета.

Достаю кейс с беспроводными наушниками и задумчиво верчу его в руках. Подарок Громовых на мой последний день рождения. На наш с Бо. Мне нравится считать, что Ваня тоже в этом как-то участвовал. Как минимум, должен был сказать родителям, что у нас с братом таких нет.

Вдеваю наушники и быстро пробегаю свой плейлист глазами. Выбираю песню и иду к остановке.

 
«выплюй выпей эту боль
отпусти на волю
я хочу молчать с тобой
этой болью
если б я была собой
с тобой
если б я была собой
с тобой»¹
 

Девушка так проникновенно поет последние строчки, что мое сердце снова заходится. Наверное, для меня давно почти все песни так или иначе стали про Ваню. Даже если не полностью, иногда какая-то одна фраза так цепляет, что все равно связывает трек с моим безответным чувством.

Если бы я действительно могла быть с Громовым собой, он полюбил бы меня? Может, зря я ему не пишу? Если бы мы стали общаться как близкие друзья – у меня был бы шанс?

Понятия не имею. Знаю только, что хочу быть к нему ближе. Любым способом.

Забегаю в подъехавший автобус и, поддавшись порыву, пишу сообщение. Но не Ване. Для этого я слишком труслива. Мне как будто требуется благословение свыше.

Субботина Ангелина:

Да или нет?

Абрикосова Арина:

Да.

Субботина Ангелина:

Ты всегда выбираешь «да»!

Абрикосова Арина:

Так что в следующий раз можешь даже не спрашивать. Хочешь написать Громову?

Субботина Ангелина:

Либо слишком хорошо меня знаешь, либо ты ведьма.

Абрикосова Арина:

Сделать приворот?

Субботина Ангелина:

Ой, да ну тебя. Чем занимаешься?

Абрикосова Арина:

Иду мимо стадиона. Думаю зайти, глянуть тренировку.

Я блокирую экран и задумчиво смотрю в окно на пробегающие мимо дома. Очень неторопливо они мелькают, примерно так же, как мои мысли. Аринка и правда живет рядом со стадионом и часто задерживается, чтобы посмотреть, как тренируется команда Бо и Вани. Обычно и я к ней присоединяюсь, но сейчас ведь Громова там нет. Думаю, какой же резон моей подруге быть там? Она всегда говорила, что ей просто нечего делать. В отличие от меня, Арина не так часто делится своими переживаниями. Но я всегда знала, что ей не очень нравится дома. Считала, что это и есть основная причина ее походов на стадион. А теперь почему-то начинаю сомневаться.

Следующие тридцать минут я вяло ворочаю в голове эти мысли, но особенно на них не концентрируюсь. Во-первых, я ни в чем не уверена. Во-вторых, я точно знаю, что все это не имеет смысла до тех пор, пока подруга сама мне не признается. Энергичная, смешливая и прямолинейная, она на самом деле очень ранима. Так что в итоге я решаю об этом не размышлять. Пока что это совсем не мое дело. Об остальном подумаю позже.

Дорогу до Стефани я очень люблю. Просто садишься в автобус, едешь по одному маршруту, выходишь у парка и пересекаешь его насквозь, огибая искусственное озеро. Там красиво и летом, и зимой, и многое напоминает о нашем детстве. Бабушка Стефа отдавала нам массу своего времени и сил, потому что папа должен был работать.

Подхожу к старенькой девятиэтажке и встряхиваю головой, прогоняя грустные мысли.

Поднимаюсь на второй этаж по лестнице и старательно вдавливаю кнопку звонка, потому что иначе он не работает.

Дверь резко открывается, и я вижу Стефаню. На ней цветастое шелковое кимоно, а седые волосы подвязаны банданой с черепами. В руке у нее массивный вейп, и она выпускает густой дым, скашивая губы в сторону. Пахнет клубникой.

Вот она, королева контрастов.

– Опять в мешковине? – интересуется бабушка.

– Это стиль, Стефаня, – ворчу я, разуваясь.

Она качает головой и идет на кухню, бросая через плечо:

– Такая жопка добротная, а ты ее прячешь.

Закашливаюсь, подавившись собственной слюной. Вроде бы давно уже нужно было к ней привыкнуть, но она все равно находит способы меня шокировать.

Когда переступаю порог кухни, вижу, что стол уже ломится от всего, что она нашла в доме и что успела приготовить. Стефаня совсем не похожа на классических бабушек наших сверстников, но вот это желание накормить до отвала у нее точно имеется.

Поэтому первые минут двадцать я только и делаю, что запихиваю в себя еду под ее едкие комментарии. Насчет моей костлявой фигуры и того, что отец не может нас нормально накормить, раз мы такие худые. Стефаня не видела Бо по крайней мере месяц, но профессионально домысливает, что он тоже страдает от недоедания.

Я веселюсь. То и дело фыркаю и срываюсь на громкое хихиканье. Бабушка не реагирует. Она уверена в своей правоте, а там хоть трава не расти.

И я, наконец, откладываю вилку и говорю, отдуваясь:

– Не могу. Реально больше не могу, Стефаня, пощади.

Только тогда она сдается и снисходительно машет рукой:

– Ладно, ты хорошо поела.

А потом затягивается своим огромным вейпом, выдувает клубничный дым в сторону и спрашивает:

– Как дела?

Тут я, конечно, смущаюсь. Знаю, что она хочет услышать, но упорно отыгрываю дурочку:

– Все хорошо. Тройку вот заработала по геометрии, но договорилась уже исправить.

– Ага. Ага, – кивает бабушка, – а если о действительно важных вещах?

Я вздыхаю. Смотрю на нее исподлобья. Стефа снова подносит свой курительный агрегат к губам и прищуривается. Она всегда была слишком проницательной. Поэтому я втягиваю голову в плечи, снова шумно вдыхаю воздух и резко опускаю лицо к столешнице. Говорю бесцветно:

– Ничего не изменилось. Громов меня не замечает, к тому же у него есть девушка. Никаких шансов, Стефаня. Оставим эту тему?

Но она не сдается. Оглаживает рукав своего шелкового кимоно и спрашивает:

– А бороться, значит, ты не собираешься?

– С кем? – я медленно закипаю. – С его девушкой или с его равнодушием?

– В таких штанах ты им всем проиграешь.

И вместо того, чтобы разозлиться, я смеюсь.

Качаю головой и думаю, что страшно люблю бабушку, что бы она ни говорила.

– Разве дело только в штанах? – спрашиваю тихо.

Она отвечает быстро и уверенно:

– Нет. Но ты удивишься, как сильно это может помочь.

Мне хочется просто кивнуть и съехать с темы, но на самом деле я не в том настроении, чтобы уступать. Откидываюсь на спинку старого стула, потирая раздувшийся живот.

– Окей. Если я буду носить юбки каждый день, это поможет?

– Нет.

– Тогда зачем ты об этом говоришь?

– Потому что показать ноги проще, чем показать душу. Начни с малого, Ангелок.

Я демонстративно фыркаю, но сама задумываюсь, глядя в окно. Может быть, она права? Как он сможет полюбить меня, если совсем не знает?

И тогда под столом в телефоне я открываю наш с Ваней диалог. Быстро нахожу смешное видео с котенком, который чихает несколько раз подряд, и отправляю ему, почти не размышляя.

Что ж. Разве может быть хуже, чем сейчас? Либо глубже в яму, либо хватанем немного кислорода.

И я, конечно, успеваю пожалеть о своем порыве, когда телефон в моей руке вибрирует. Не может быть. Ответил?

Вот какого ответа я заслуживаю. Три желтых кругляшка. Кажется, я тоже почти готова расплакаться, с той только разницей, что мне совсем не смешно.

– Что случилось? – спрашивает Стефаня и отпивает какао.

Боже, кажется, в целом мире только она одна еще пьет какао.

Я поднимаю голову и говорю с улыбкой:

– Ничего.

Хватит на сегодня душещипательных разговоров о Громове. Они и так уже привели не к лучшему результату. Стоило на протяжении последних лет строить из себя Миледи Винтер, чтобы в итоге отправить видео с котенком? Боже, чем я только думала?!

– Как скажешь, Ангелина, – кивает бабушка и снова затягивается своим огромным вейпом.

Я не выдерживаю:

– Зачем ты куришь эту дрянь?

– А зачем ты каждый раз об этом спрашиваешь?

– Сама не знаю.

– Нравится, – пожимает она плечами.

Я задумчиво жую губу. Нравится. Она делает что-то только потому, что ей нравится. Неужели нужно прожить целую жизнь, чтобы прийти к этому?

Стефаня прищуривается в своей обычной манере, как будто читает все мои мысли. Откидывается назад и кольцами выпускает дым в потолок. Какое-то время я завороженно наблюдаю за тем, как четко очерченные кругляшки растворяются в воздухе. Я представляю на их месте злополучные смайлики и, кажется, чувствую небольшое облегчение.

– Я пойду, Стефань.

– Планы?

– Сегодня же пятница, – я развожу руками и многозначительно улыбаюсь, будто бы у меня и правда есть какие-то планы.

Просто не хочется оставаться и терпеть то, как мою душу препарируют. Хоть мне и безумно стыдно, что я вот так сбегаю. Последнее время мы не так часто встречаемся.

В коридоре бабушка интересуется:

– Отец и Богдан не собираются заехать?

Звучит так, словно ей все равно, но само построение фразы… оно как будто с претензией. Но я знаю, что она не хочет вешать на меня эту ответственность, вот и скрывает свои эмоции.

Стефаня поправляет бандану на голове и отставляет в сторону руку со своей дым-машиной.

Тогда я порывисто обнимаю ее и прижимаюсь щекой к ее плечу, склонив голову. Говорят, что к старости люди становятся ниже. То ли это правда, то ли я раньше сама была меньше.

Произношу, сжимая ее покрепче:

– Мы скоро придем в гости, обещаю. Все втроем.

– Хорошо. Пиши мне.

– И звонить буду. По видео, хочешь?

– Слишком большая честь, – хихикает бабушка совсем по-девичьи.

Я выхожу за порог и вздыхаю с облегчением. Мое чувство вины малодушно замолкает. Осталось только организовать семейный визит к Стефе, и сложнее всего, конечно, будет с папой. Но я подумаю об этом чуть позже. А сейчас, пожалуй, поеду, посмотрю тренировку. В конце концов, там сейчас Бо и Арина, мои самые близкие люди.

Но когда доезжаю, уже становится поздно. Смеркается, в воздухе сквозит вечерняя прохлада. Я едва не начинаю стучать зубами. Слишком легко оделась.

Издалека смотрю, как Бо, оттягивая на груди мокрую футболку, улыбается Арине. Она смеется, наверняка над какой-то шуткой моего брата. Он вечно шутит. Ветер легко трогает ее кудрявые распущенные волосы, и она убирает их от лица, смущенно глядя вниз.

Я остаюсь на месте. Даже под дулом пистолета не подошла бы сейчас к ним. Слишком интимным выглядит этот вроде бы простой разговор. Я уверена, что они не обсуждают ничего особенного. Но эта атмосфера между ними… Чувствую, что это что-то значимое.

Неожиданно мне становится очень грустно. Не знаю почему, но ощущение какого-то тотального одиночества захлестывает меня с головой. Надо было остаться у Стефани. Посмотрели бы какой-нибудь фильм, попили какао с мятными пряниками. Хороший был бы вечер.

Вместо этого я стою в тени лысых пока деревьев, чувствуя себя бесконечно одинокой.

– Тоже подсматриваешь? – раздается около самого моего уха.

Вздрагиваю и чуть поворачиваю голову. Конечно, уже знаю, кого увижу, этот голос мне хорошо знаком.

– А ты? – спрашиваю тихо.

– И я, – отвечает Ваня.

Я разворачиваюсь к нему всем корпусом и своим натренированным боковым зрением окидываю его фигуру. После школы он не переодевался. Легкая куртка, черная футболка, торчащая из-под пуловера. Голубые джинсы и гвоздь программы – черный фиксатор на ноге.

– Как дела? – говорю, лишь бы спросить хоть что-то.

– Нормально.

Мы все еще стоим слишком близко друг к другу, потому что Громов, очевидно, хотел меня напугать, а я не сделала шага назад. Все мои рецепторы обостряются и в бешеном ритме поглощают непривычные ощущения.

– А у тебя? – спрашивает он и чуть хмурится.

Я вижу лишь намек на морщинку между бровями, но мне и этого хватает, чтобы понять.

Поэтому внезапно признаюсь:

– Мне грустно.

Он смотрит на меня и молчит. Я замираю. Слишком желанна для меня эта близость. Аккуратно и очень тихо я вдыхаю отдаленные нотки парфюма, которым он воспользовался с утра, легкий запах пота и густой аромат кожи Вани. Когда-нибудь эта смесь, возможно, меня убьет. Примерно через минуту, если Громов не отойдет. Все это слишком для меня.

– Проводить? – он отступает, наконец, назад.

Киваю и перевожу дух. Как хорошо, что я снова могу дышать.

Ваня оглядывается, засунув руки в карманы:

– Куда нам?

– На остановку. Не помнишь, где мы живем?

– Помню. Сегодня пятница, подумал, вдруг ты не домой.

Я вспыхиваю. Ну что за дура! После видео с котом мне стоило сказать, что я еду на крутую тусовку или на свидание. Ну как я не догадалась?

Тут же решаю, что лучшая защита – это нападение, и едко интересуюсь:

– А тебе что, совсем нечем заняться в пятницу вечером?

Громов сжимает челюсти и уводит взгляд в сторону:

– Не твое дело, Гелик.

Суровый тон режет мне слух, но сильно не ранит, я уже упала в чан с эйфорией, когда поняла, что Ваня собирается проводить меня домой. Давлю внутреннее сопротивление и безразлично бросаю:

– Окей, пойдем ловить автобус.

Иду вперед и маниакально прислушиваюсь к тому, как он, прихрамывая, следует за мной. Боже мой! Боже мой! Громов сам предложил проводить меня! Это я с ума сошла или он?

Я бы совсем ошалела от счастья, если бы не его холодность по отношению ко мне. Я не совсем уж дура, кое-какие сигналы считывать умею. Не очень хорошо понимаю, почему он вызвался довести меня до дома, но точно не из-за внезапно вспыхнувшей симпатии. Может быть, просто не хочет к себе домой?

Так же молча мы приходим на остановку, где неловко топчемся рядом друг с другом. У меня есть сто тысяч тем, которые я хотела бы с ним обсудить, но мой рот надежно запаян. Мне страшно, что Ваня снова оттолкнет или проигнорирует. Поэтому, не проронив ни слова, мы заходим в автобус, садимся вместе.

Я достаю телефон и начинаю листать ленту соцсетей, чтобы создать видимость хоть какой-то деятельности и куда-нибудь деть руки.

– Любишь чужие фотки?

– Люблю, – отвечаю с вызовом.

Громов хмыкает и отворачивается обратно к окну.

Я едва успеваю отвести взгляд от его красивого лица, когда он говорит:

– Смотри-ка, бар. Сходим?

– С ума сошел? Нам по шестнадцать, какой бар?

Но Ваня уже подскакивает со своего места и за локоть поднимает меня. Не церемонясь, тащит к двери, и мы почти выпадаем на остановку. Я больно ударяюсь носом о его плечо, но смеюсь. Громов вторит мне своим низким смехом.

Он разжимает пальцы, но я как будто все еще их чувствую, даже через куртку. Смотрю на него, задрав голову. Красивый. Особенно когда смеется вот так искренне.

– Пойдем.

– Нам по шестнадцать, – упрямо повторяю я.

– Поэтому мы и идем именно сюда.

Начинаю понимать, о чем он, только когда заходим в маленький темный барчик, всего на четыре столика. За стойкой, уткнувшись в свой телефон, со скучающим видом сидит девушка в кофте с таким вырезом, что я вижу цвет ее бюстгалтера. Когда мы подходим, я понимаю, что при желании могла бы пересчитать и цветочки на ярком кружеве. Нацеливаю испытующий взгляд на Громова, но он смотрит девушке четко в глаза и обворожительно улыбается.