Kitabı oku: «Жестокие игры II»
Глава 1. Не остановишь поезда – я труп
– Остановить работу целой ветки метро – это…
– Я на рельсах. Не остановишь поезда – я труп.
Ночь. Улица. Фонарь.
Я стоял и с удовольствием втягивал в легкие горячий дым, стряхивал пепел и ждал Маришку. Гулкие частые шаги, наконец, раздались за спиной – она почему-то бежала по брусчатой аллее. Я бросил сигарету и наступил на нее ногой, чтобы потушить, выдохнул остатки пагубного наслаждения – не хотелось обдавать губы любимой девочки смрадным дыханием никотина.
Повернулся и встретил полный паники взгляд Маришкиных глаз. Она что-то хотела сказать, но ее голова с противным хлопком оторвалась и полетела мне в руки.
Я не успел ее поймать, онемевший от ужаса, потому что в груди что-то рвануло, череп словно раскололся, как грецкий орех. Меня отшвырнуло спиной в фонарный алюминиевый тонкий столбик так, что оглушило, и по позвоночнику словно густой ток пустили, а потом будто кто за грудки рванул – и я уже держал за горло Тарасова Олега, черты лица которого плыли и менялись. Не мой полный ярости и ненависти голос вырвался из моего рта, обжигая язык хрипловатым рыком:
– Я сказал тебе, гнида, не тр-рогать его!
Лицо мажора окончательно трансформировалось, и на меня смотрел с наглой ухмылкой… я сам:
– А то что? – резанул слух собственный веселый голос…
…и я подскочил на постели весь в холодном поту. Хапал воздух пересохшим ртом, как обезвоженная рыба на горячем песке, и вместо сердца в груди дико билась чистая паника.
Понадобилось несколько минут и сонный Маришкин вздох, чтобы осознать, что это снова кошмар – я видел его почти каждый день с тех пор, как получил смс от Тарасова.
«Красивая девочка. Молоденькая, нежная, горячая, влюбленная… Живая… Игра еще не окончена, Гром. Продолжение следует…»
Лег снова, укрыл мою девочку одеялом – конец августа выдался дождливым и неуютно холодным, а у нее и без того всегда прохладные ступни. Раньше она грела их в шерстяных носках, теперь засовывала мне между ног.
Любимая моя.
Едва коснулся ее щеки губами и осторожно встал, чтобы не разбудить. Вышел в гостиную, закурил, чувствуя, как до рези в легких нужна доза никотина. Накинул на голое тело махровый халат и вышел босой на балкон.
Сегодня дождя не было, но густой туман скрывал двор. Я стоял и разглядывал воздух прямо перед собой – видел водяную пыль и наблюдал за хаосом в ее движении. Такой же царил в моей голове.
Я с ног сбился искать Тарасова. Он затих, ни звука от него, ни шороха. Кроме того послания, заставившего меня круто изменить свои планы.
В тот вечер я вез в карете Маришку в ресторан, где ждали ее родители и мой отец, чтобы сделать ей предложение. Я и сделал, но после этого не вернул девочку домой к маме и папе, а увез к себе – не мог доверить ее никому. Боялся за нее безумно.
Почему я не многорукий многочлен? Опутал бы Маришку всем собой и любил, любил, любил без устали. Хотелось трогать ее сразу везде, целовать сразу всю. Какое-то всеобъемлющее наваждение – желание укутать ее в свою любовь и не выпускать из рук ни на мгновение. Каждый раз отрывался от нее с трудом, каждый день отпускал ее на работу в универ, как будто срывал пластырь с раны, и нервоточил, пока снова не получал ее в свои лапы. Мне нужно было каждую минуту знать, где она и что с ней все хорошо. Смотрел на движения маячка, установленного в ее телефоне, едва держал себя в руках, чтобы не срываться к ней, не мог не звонить, чтобы узнать, что это она куда-то пошла, а не ее кто-то у меня забрал.
Я просто чертов клинический идиот, но ничего не мог сделать с этим. Без нее воздух – стекловата. Люблю ее без ума и памяти.
Нежные руки обвили мой торс:
– Виталь, опять кошмары?
Развернулся к ней, выплюнув сигарету, обхватил за талию:
– Зачем босиком вышла? Не хватало еще, чтобы простыла, – хотя тогда бы она сидела дома, и мне было бы спокойнее. – Вставай мне на ноги, – нахмурился и понял, что, кроме длинной футболки, на ней ничего не было. – Еще и голожопая, – ворчал, как дед Карелий, растягивая узел на поясе своего халата и запахивая в него нас обоих.
– Ты такой бука, – проворковала расслабленно, заглядывая мне в глаза.
А у меня от ее тепла член поднялся. Маришка смущенно заулыбалась и потерлась о него, моя шалунья. Её щеки заполыхали, как будто не живем мы вместе уже несколько месяцев и не занимаемся любовью везде, где приспичит, и так часто, как хочется. Целовал обе алые щечки, любуясь своей красоткой, сполз поцелуями к ее губам и не смог от них оторваться. Маришка вся прильнула ко мне, вытянулась всем телом, задрав ножку, скользнув коленкой по моему бедру.
Я подхватил ее под попу и опустил на член, поймал ртом первый всхлип удовольствия. Моя девочка подняла вторую ножку, сжала меня коленками и сама задвигала попкой, а я помогал ей, пытаясь держать еще и халат, чтобы моросявый воздух не заморозил мою ненасытную невесту.
– Солнышко мое… – прошептал ей и ничуть не соврал – даже яснее вокруг стало, когда она выглянула из квартиры. – Люблю тебя…
Не уставал ей признаваться в этом, нравилось, как начинали блестеть ее глаза, как она закусывала губу, пытаясь скрыть счастливую улыбку, как бросалась мне на шею и принималась целовать. И каждое такое признание всегда заканчивалось жарким сексом… если позволяло место и время.
Я и не знал, что могу быть влюблен вот так паталогически. Но не хотел, чтобы это чувство стало слабее. Меня все устраивало, мне очень нравилось ей принадлежать целиком, нравилось, что она это чувствовала и понемногу училась принимать.
Первый раз, когда она сама проявила инициативу в сексе не забуду никогда. Я волновался как ни разу в жизни, боялся, что ее напугает собственная неловкость и смущение, и она больше не осмелится взять то, что принадлежит только ей одной. Тот наш раз был волшебным, я впервые был настолько возбужден и осторожен. Мне нравилось все: и сбивавшийся ритм ее движений, и рваные вдохи и стоны, которые она и не пыталась сдержать.
Я не выдержал только, когда она сползла с моего члена и прикоснулась к его головке губами. У меня мозг и кровь схлынули вниз, так что все перед глазами поплыло, трясло всего от напряжения, потому что сдерживался из последних сил, чтобы не кончить Маришке в ротик в первый же раз. Стонал от того, как она гладила кожу на внутренней поверхности бедер и старалась взять член глубже, ласкала его языком и осторожно посасывала.
Почувствовал, как прошла под кожей волна жара, подмял мою смелую невесту под себя, вставил лом в ее узкую дырочку и жахнул со всей дури, массируя клитор и жадно трахая языком теплый ротик. Когда она стиснула меня влажными упругими мышцами, закричала в губы, царапаясь, как безумная, я кончил с рычанием, и это был самый долгий и сильный оргазм в моей жизни.
Правда, мне его было мало. И я продолжил.
А моя зефирка потом ходила довольная, поглядывала на меня, думая, что не вижу этого, закусывала губку и улыбалась так, будто украла конфетку и не попалась.
Красть «конфетку» ей понравилось, а я был доволен, что она раскрывалась только со мной и только для меня. Наблюдал, как изучает свою сексуальность. Как-то даже застал ее, когда она ласкала себя пальчиками, извиваясь на постели и постанывая. Прикрыл тихо дверь и ушел в гостиную. Девочка сравнивала свои ощущения от секса со мной и наедине с собой. И я выиграл тот раунд – она вышла из комнаты возбужденная и сама отдалась в мои руки со словами «Ты лучше». И я это доказал, вбил в нее членом, зашлифовал языком и заставил выкрикнуть в момент каждого оргазма.
Шагнул с балкона в комнату, пнул за собой дверь, чтобы закрылась, сел на диван и откинулся на спинку, поддерживая мою горячую девочку под попку одной рукой, и стиснул грудь другой, захватив губами маленький сосок. Просто балдел от того, какой он нежный и сладковатый, какая бархатная кожа на груди и шелковая на ареоле. Сам себе завидовал и насытиться ощущениями и эмоциями был не в состоянии – жадно хапал и хранил все оттенки чувств, каждое прикосновение, каждый ее взгляд.
Я совершенно точно безумец.
– Мари-ина-а… – простонал, когда выпустила из себя член и, стоя надо мной на корточках, массировала его ладошкой. Она закусила губку и лукаво смотрела на меня из-под полуопущенных ресниц. – Что, моя сладкая… что ты хочешь? – притянул к себе ее за шею, лоб в лоб, взгляд в глаза, шепот в губы.
– Чтобы ты сделал мне… стыдно, – зажмурилась.
Она все еще стеснялась слишком открытых поз, и когда я смотрел на то, как член входит в ее тесную щелочку. Порочная и все еще невинная. Моя. Любимая.
Без слов унес ее в спальню, скинул халат и снял с нее футболку. Желание моей принцессы – нерушимый закон. А мне сегодня хотелось запечатлеть совсем другие картины в памяти, не те, что снились.
Развел ножки моей красавицы широко. Она там блестела от влаги, но ее половые губки были закрыты, скрывая розовую сердцевинку от взгляда, и напоминали бутон тюльпана. Покрыл живот и ножки поцелуями, подбираясь к нежной мякоти, провел языком между складочек, задержав его на клиторе. Марина отзывчиво застонала и запустила пальцы мне в волосы – аж до мурашек по хребту, потянула голову к себе ближе, подалась навстречу, еще сильнее раскрываясь. Так эротично и уязвимо.
Раскрыл пальцами налившуюся плоть и вылизал бутончик изнутри, посасывая упругий бугорок, вызывая у моей девочки стоны. Вход во влагалище пульсировал, чуть приоткрываясь, по персиковой коже пробежалась рябь мурашек. Обвел кончиком языка дырочку и вонзил его внутрь, пальцами нежно растирая влагу по половым губкам и клитору.
Маришка застонала и поднялась на локтях, я поднял глаза на ее затуманенные. Трахал языком и держал взглядом, пока не почувствовал, как мне в рот потек терпко-сладкий оргазм. Моя девочка стонала от удовольствия. Когда затихла, поднялся на колени и развел ноги еще шире, подтянул ее на себя, еще трепетавшую, направил член в мокрую дырочку, соединив «борта».
Смотрел на то, как скользит толстый, длинный ствол, раскачивал «лодочку», сложенную из наших ног, и иногда вскидывал взгляд на лицо Маришки. Она ловила его и сразу же краснела, а я медленно соскальзывал по ее телу к нашей тесной сцепке и тащил за собой и ее взгляд тоже. Набирал ритм, вбивался, как гвоздь, до упора, рывками дергая на себя бедра моей девочки.
– Ты… красивая… – сообщал стомиллионный раз, пальцем проводя по раскрывшимся на члене гладким складочкам.
И Маришка дрожала всем телом от откровенности, от бесстыдства, от моего восхищения, от наслаждения, которое дарил ей и испытывал сам. Хотелось взять ее по-животному неуправляемо, спустить себя с тормозов, и я перевернул ее на живот, снова широко развел ножки и вбивал членом в постель, лаская клитор. Рычал, расслабив ягодицы и бедра, давая собраться махровому комку, прокатиться щекотно от основания до кончика члена и выпорхнуть в красивую мокрую дырочку струей, размазать ее по гладким тесным стеночкам и вытрахать все возбуждение до искр из глаз под ее длинные стоны от нового оргазма.
– Маринка… – терся носом о ее вспотевшую шею под волосами, – я люблю тебя так, что сам себя боюсь… – шептал, потому что грудь разламывало от нежности. – На разрыв просто… Как я жил без тебя, не понимаю…
Она потерлась попкой о мои бедра и перевернулась подо мной, обняла крепко, прильнула всем горячим телом и губами к губам:
– У меня мурашки бегут по сердцу и в животе, когда ты так говоришь, – смотрела в глаза серьезно. – Я чувствую, как ты меня любишь, и иногда не верю, что это правда…
– Правда, Маришка. У меня в груди при виде тебя все дрожит, а когда тебя нет рядом, так скребется, что думать не могу ни о чем, только о тебе. Я хочу тебя всем собой каждую минуту…
Не понимал, почему мне нужно было высказаться именно сейчас, что-то горело в солнечном сплетении, что-то тревожило, как ни хотели мы оба, чтобы я забыл чертов кошмар. И я говорил и говорил, удивляясь, откуда знал столько этих слов.
– …только твой, не могу без тебя дышать – и это не фигурально, это по-настоящему… Слышишь, Марин? Я только твой, только для тебя, помни это.
– Ты как будто прощаешься… – тяжело сглотнула она, и в глазах загорелся испуг. – Что-то случилось? Ты что-то не говоришь мне, да?
Напугал, идиот. Хотя теперь и сам испытывал как-то странный иррациональный страх, как олень, почуявший, что его уже назначила жертвой стая гиен.
– Нет, зефирка моя, я приношу тебе клятву верности и любви, – целовал ее, а самого трясло от беспокойства все сильнее. – Не хочу и не могу ждать до свадьбы. Я люблю тебя, всю жизнь буду любить. Буду верным мужем и защитником… Ты – моя. Я – только твой, Мариш… – смотрел глаза отчаянно, записывая ей все, что говорю, сразу в матрицу. – Слышишь, Марин? Только твой…
– Я… – задохнулась почему-то, смотрела широко распахнутыми глазищами прямо в душу, – я знаю, люблю тебя… Виталь, – жалобно прозвучало мое имя. – Ты меня пугаешь…
Я прижал любимую девочку к себе и повернулся на бок, укутав ее собой и одеялом.
До звонка будильника оставалось полчаса. И я больше не хотел ничего говорить, хотел просто чувствовать ее, защищать, держать в руках и никуда сегодня не отпускать.
Почему-то сегодня – особенно.
***
– Звони мне, когда захочешь и по любому поводу, ладно? – казалось, сказал это спокойно, а в груди тряслась паника. – Я приеду через три-четыре часа. Никуда не уходи из универа. – Черт, что я несу! Сам извелся от дурного предчувствия и ее накручивал. – Люблю тебя. Помнишь? – голосом потребовал ответа.
– Помню, – улыбнулась, наклонилась, чтобы подставить губы под поцелуй.
Чмокнул ее и с трудом отпустил. Каждый ее шаг к лестнице главного корпуса крошил мою выдержку. Сцепив зубы, я перебрался на переднее сиденье, когда за ней закрылась массивная парадная дверь.
– Громила, ты сам на себя не похож – белый весь, как будто смерть увидел, – заметил Дим и тронул машину с места. – Случилось что-то?
– Нет, но… кошмары замучили.
Белый весь… Я и сам это видел, когда брился. Ноги и руки похолодели, даже губы обесцветились от того, что кровь вся из конечностей отхлынула и собралась беспокойным сгустком, студенистыми волнами обволакивающим внутренности мерзким беспомощным страхом. Разница температур в одном теле вызывала то морозную дрожь, то испарину на лбу и вдоль хребта . Меня штормило нешуточно.
– Куда едем?
– До метро Китай-город подбрось, там в кафешке подожди.
Всю дорогу не проронили ни слова больше. Я уставился в окно, но не видел ни черта, кроме самого себя и наглой ухмылки: «А то что?»
В бюро расследований особо опасных преступлений ворвался злым комком нервов, пронесся мимо дежурного, на ходу мазнув электронным пропуском по считывающему экрану.
– Гром! – ударилось в спину. Крош. Лучше ему принести хорошую новость, потому что я уже едва держался, чтобы не разнести все вокруг в щепки. – Пошли, я нашел, где он исчез.
Мы оба знали, о ком речь. Перед глазами так и стояло лицо ублюдка, исказившееся и превратившееся в мое. Этот фокус в моих кошмарах случился впервые.
– А что, раньше нельзя было сделать?! – рыкнул в нетерпении.
– Ты слышь, Гром… – возмутился Игорь.
– Ладно, извини. Нервы ни к черту, – перебил, оправдываясь.
До моего отдела, где за стеклянной перегородкой нашлось место и для Кроша, дошли быстро. Сразу рванули к хакерскому пульту, конечно, не такому крутому, как у него дома, но ему хватало. Едва Игорь коснулся мыши, на мониторах загорелись экраны входа в профиль. Хакер долбил пальцами по клавиатуре с такой же скоростью, с какой мой револьвер расстреливал барабан – шестнадцать знаков за четыре секунды.
На экране появилась топографическая карта района, схема технических тоннелей метрополитена и канализации.
– В общем, «братская могила» с секретом оказалась, – Игорь упал в свое кресло и наложил все три схемы друг на друга. Нужное нам место тут же приблизилось. – Вот тут примерно метр между линией канализации и технической веткой метро. Не удивлюсь, если там была развалена стена.
– Тогда бы увидели, я сам прошел весь тоннель… – осекся, поймав тяжелый взгляд Игоря. – Ладно, продолжай.
Меня колотило от плохого предчувствия, и нервы сдавали окончательно.
– Спасибо, – с сарказмом склонил голову хакер, а я подумал оторвать ему ее, чтобы вспомнил, кто его жопу от зоны отшептал. – Я ни в чем не уверен, надо место осмотреть, – сменил тон. – Если найдешь там лаз, дверь, дыру – хоть что-то…
Его слова догоняли меня уже на выходе из отдела, а спустя минуту я получил на сотовый координаты тонкостенья. Почему-то казалось, что это первая за все время существенная зацепка.
***
Клуб со времен ареста его владельца – криминального авторитета Хрома, папаши садиста Дениса – стоял опечатанный и под вневедомственной охраной. Мне пройти внутрь труда не составило – я вел дело Игрока.
Теперь его объединили с делом Тарасова. Под ответственность моего отца. Все равно так и так выходило, что мы оба лица заинтересованные, а передавать это дело из Бюро закрытых расследований в Следственный комитет пока не собирались.
Вошел в зал, и взгляд упал на клетку – филина. Кулаки и челюсти сжались сами собой. Я столько раз видел в кошмарах Маришку в пропановом огне, каждый раз просыпался и не мог уснуть, думал о том, что надо было глушить Олега, пока рядом не было его ловцов. Да даже будь они с ним, я бы справился – не с такими борцевал.
Я крупно облажался.
Отодрал взгляд от клетки и спустился на блатной этаж. Здесь, в казино, все осталось, как было, и меня не интересовало – это не моя сфера «обслуживания». Прошел за драпировку в тот самый зал.
И снова накатило.
Стеклянные глаза Алины, недоверчивая осторожность мажора…
Штора, закрывавшая проход в коридор, в котором я неверно расставил приоритеты и, спасая Верхову от самой себя, бросил Тарасова, даже не связав его, теперь была отодвинута, и темный зев казался входом в мои кошмары. Включил свет, и тусклые лампы зажглись неохотно, одна лопнула, порвав мне нервный узел неожиданным хлопком. Я выматерился от души, достал пачку сигарет, прикурил и шагнул в прохладный подземный ход, вынимая из кармана сотовый. Крошевская прога автонаведения уже считала мое местонахождение и выстроила маршрут до нужных координат – двести четыре метра с двумя поворотами мимо раздолбанных стен «братской могилы» и брошенных монтировок, пары ломов, лопат и бог знает чего еще.
Когда обнаружили замурованные скелеты и еще пока тела, дар речи потеряли даже бывалые. Патологоанатомы и антропологи еще долго будут идентифицировать всю эту гору недомумий, а следаки возобновлять дела и ловить звезды на погоны. По большому счету, я отделался рапортом и отстранением от дел на два месяца только потому, что это вот все перекрыло то, что я упустил Тарасова и ни на шаг не приблизился к Игроку.
И даже исповедь Алины, которую записал на мою мобилу Егор и которую она позже повторила на допросах – уже без признаний мне в любви, – не помогла ничуть.
Но я словно чувствовал дыхание Игрока мне в затылок, и это дико нервировало.
Двести четыре метра я прошел неторопливо, выбросив сигаретный бычок как раз на нужной отметке. Земля под ногами задрожала, приглушенный гул поезда метро прошелся по телу вибрацией. До станции отсюда еще примерно несколько сотен метров, но это не точно. И, похоже, была еще одна неточность – в этих координатах. Потому что я ни черта не видел, даже могильник здесь уже закончился, а стена, отделявшая этот тоннель от метрополитеновского, была целехонькая, очень даже…
…целехонькая…
…очень даже…
Я поискал вокруг, поднял обломок кирпича и начал простукивать кладку. Пара ударов – и понял, что бью не по камню, а по пластиковой стеновой панели под кирпич. Обнаружить дверь стало делом внимательности, открыть ее – техники и пары минут: простецкий замок, лишь бы дверь держалась закрытой в немного нависавшей под углом стене, переходящей в полукруглый потолок.
Я оказался в тесном тёмном пространстве, стало жутковато – еще одна могилка, если закрыть обе двери. Замок двери напротив тоже взломал, хотя пришлось повозиться гораздо дольше, открыл ее и чуть не вывалился на рельсы метрополитена – узкий приступок был пологим и скользким от влаги. Я вцепился в дверь, чтобы удержаться, и только подгреб сорвавшиеся с бетона ноги, из-за близкого поворота вылетел поезд метро. Махина мчалась мимо, потоком ветра увлекая меня за собой, а у меня гулко колотилось сердце. Аж в пот прошибло. Еще бы две-три секунды, и получила бы Маришка меня назад инвалидом.
Хотя нет, не получила бы. Портить или усложнять ей жизнь я не собирался никаким из всевозможных способов.
Поезд промчался, но я все еще был оглушен, в ушах стоял гул такой, что приближение следующего локомотива-убийцы я бы не услышал. По-хорошему, нужно вызывать оперативную группу, но я изнывал в неведении несколько месяцев и не мог себе позволить проволочек.
Тем более у нас с Маришкой свадьба скоро. Мне нужно поднажать.
Я засек время и пропустил еще три поезда, прикинув, что сейчас средний интервал между ними плюс-минус три с половиной минуты. В эти короткие перерывы осматривал тоннель в поисках места, куда отсюда мог деться мажор с довольно-таки объемным рюкзаком бабла. Прижаться к стене и идти вдоль нее – исключено, размазало бы тонким слоем.
Вернулся в подземный ход клуба и набрал Кроша:
– Узнай интервал движения поездов на этой ветке в тот день.
Тогда был вечер, час пик уже кончился, и интервалы наверняка были не три с половиной минуты. А от этого зависело все – за пять минут пройти можно большее расстояние, чем за три с половиной, тем более когда точно знаешь куда идти. Вероятнее всего, где-то есть еще одна дверь. Или…
– Игорь, от меня до станции сколько?
– Около километра. Точнее… – хакер замолчал, слышно было, как быстро стучит по клавишам, и через паузу я услышал: – километр двести восемь метров…
Слишком много для трех минут.
– …а интервал был от шести двадцати до семи пятнадцати минут, – ответил на первый вопрос Крош. – Гром, ты же не собираешься делать то, что я думаю? Это очень узкий тоннель…
– Поэтому сделай так, чтобы я мог пройти это расстояние спокойно. Куда-то ведь Тарасов с килограммами бумаги делся. Даже семь минут для человека с такой тяжелой ношей мало, если он вышел на станции. Кстати, проверь это. Если он спокойно уехал на метро, где его искать – одному черту известно.
Отсмотреть видео со всех станций – утопия. На это уйдет год.
– А что я, по-твоему, должен сделать? Остановить работу целой ветки метро – это…
Его голос заглушил поезд. Я рванул в проход и, едва последний вагон махнул хвостом, спрыгнул на пути:
– Игорь, я на рельсах. Не остановишь поезда – я труп.
Слушать оглушительные маты не стал – рванул по тоннелю, как сайгак от своры охотничьих собак. Лампы неплохо освещали рельсы, бежать по шпалам было трудно, и уже скоро – как-то слишком быстро – пятна света от фар поезда, вынырнувшего из-за поворота сзади, мазнули по стене и догнали меня.
Не помню, чтоб я так бегал когда-то еще, даже в армии. Сигнал едва не разорвал барабанные перепонки, но подстегнул как крапивой по голой заднице. Метрах в двадцати впереди свет фар выхватил разветвление линий, и я на последних жилах рванул к стене между ними с диким криком «А-а-а-а!», но чувствовал – не успеваю.
Железная кишка, как монстр из кошмаров, шипела и визжала, смрадный запах горячего железа забил ноздри. Земля под ногами дрожала, и жопой я уже почти чувствовал последнее прикосновение в этой жизни.
Жаль, что не Маришкино.
