Kitabı oku: «Черные вороны 12. Тьма в его глазах», sayfa 2

Глава 2

Мы просидели с Ищейкой до утра, и после того, как он уехал, я направился наверх, правда, перед этим зашёл на кухню, которую обнаружил по запаху. Видимо, у нас часто бывают видные деятели. Как только вошёл в помещение, все работники в белых халатах и черных фартуках остановились и замолчали, смиренно опустив головы.

– Ты,– поманил к себе пальцем шатенку с приличным бюстом- я проголодался.

– Господин, – вперед выступил всё тот же Глеб, – я покажу вам…я приготовил уже для вас еду. Пройдёмте со мной.

Полоснул по нему замораживающим взглядом, и он осёкся.

– Я сказал, что она покажет мне, где я могу пообедать.

Подхватил под локоть девушку и потащил за собой. Мне понравилась идея опрокинуть ее в каком-то углу этого дома, если моя так называемая жена решила держать меня от себя подальше. Может мы вообще с ней на грани развода.

От нее вкусно пахло.

– Господин, позвольте, я буду идти впереди.

Она томно вздохнула, и я сцепил зубы, когда её соблазнительная грудь колыхнулась в вырезе халата. Всё чертова Дарина! Возбудила так, что я, словно пацан, реагирую на каждую самку. Именно самку, потому что девка призывно провела языком по пухлым губам и, дождавшись моего молчаливого кивка, виляя бёдрами, пошла впереди меня вниз, куда-то в подвал.

– Господин… Максим, – прошептала на выдохе, жеманно развернувшись ко мне лицом и касаясь своей грудью, когда я остановился вслед за ней возле какой-то двери, – вот ваша…, – снова обводит язычком губы, и я улыбаюсь, видя призывный блеск её глаз, – комната…другая. Вы иногда здесь ночевали.

– Давай. Иди на кухню. Я сам разберусь. Пусть мне принесут завтрак чуть позже!

Всё как всегда – даже немного скучно. Никакой интриги, никакой игры. Сучка течёт, откровенно предлагая себя, и единственная неизвестная в этом уравнении – захочу ли я, чтобы моя новоиспечённая жёнушка унюхала на мне запах секса с этой шлюшкой? Задумался и понял, что не хочу – мне еще многое предстоит узнать именно от неё. И потом, куда интереснее охотиться за сильной жертвой, той, которая не даётся в руки так просто. Именно такая и ждала меня наверху.

Есть женщины на один раз, и неважно, чем он кончится – моим или обоюдным оргазмом, лишь бы тебе было хорошо. А есть такие, каждая встреча с которыми вызывает не удовлетворение, а болезненное желание новой встречи. И сейчас я стоял перед дверью комнаты, в которой была именно такая женщина. Постучал в неё.

– Невежливо так надолго оставлять гостей одних, Дарина.

***

Я его шаги услышала еще до того, как их действительно стало слышно. Я ждала, что он придет сам. Так правильно дать ему это время прийти в себя, осмотреться в доме… и самому захотеть увидеть меня. Конечно, не потому что хотел именно этого, а, скорее, за очередными ответами, которые я ему обещала. Когда мне будет нечего рассказывать, придет ли он ко мне вот так непринужденно? И снова дикий страх, что я не справлюсь, что он никогда не полюбит меня так, как любил раньше. А мне будет мало всего остального, невероятно мало иметь несчастный клочок земли после того, как имел целую Вселенную.

Поправила юбку и блузку, застегнутую на все пуговицы и при этом подчеркивающую каждый изгиб тела. Я все утро выбирала одежду. Переодеваясь снова и снова. Потому что отчаянно хотелось увидеть мужской блеск в его глазах, и в тот же момент именно сейчас эта реакция была для меня самой ненавистной. Так как не выделяла меня из серой массы всех тех, кто сходил по нему с ума.

Выдохнула и распахнула дверь.

– Доброе утро, Максим. – на секунду перехватило дыхание от его взгляда, от присутствия, от близости и еще одного осознания – ЖИВОЙ! Здесь! Со мной!

Невольно улыбнулась ему, задыхаясь от счастья и сжимая до хруста пальцы, потому что так сильно захотелось обнять его, вот такого слегка заросшего, со взъерошенными волосами, в моей любимой синей рубашке с распахнутым воротом. Подавила порыв чудовищным усилием воли.

– Ты не гость в этом доме и свое одиночество ты мог прервать в любое время, что ты, впрочем, и сделал.

А потом я почувствовала этот запах…запах чужих духов. Запах женщины.. Медленно подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза, чувствуя, как сердце бьется где-то в висках. От понимания и от того, как потянуло обратно в пропасть, окунуло в его прежний мрак. Словно везде внезапно выключился свет, и я стою в кромешной темноте с широко открытыми глазами.

– Я смотрю, ты уже даже позавтракал?

***

Какая всё же она красивая. Дьявол! А я ведь позабыл, насколько она яркая, за эти часы, проведённые с Ищейкой. Настолько, что дух захватывает и хочется зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Да, девочка, ты всё правильно поняла. Только не до конца, так ведь? И наверняка захочешь узнать больше. Если только всё это правда – твоя сказка про нереальную любовь ко мне.

Зашёл в комнату, не дожидаясь приглашения, стиснув ладони в кулаки, когда ненароком коснулся её груди рукой.

– Можно сказать, хотел перекусить, но передумал.

***

Я очень медленно выдохнула, стараясь держать себя в руках…Он другой. Не помнит. Не виноват. И тут же ярость как хлыстом по нервам – это ничего не меняет. Его неведение ничего не меняет в глазах тех, кто живёт под одной с нами крышей. Только не здесь. Господи! Только не в нашем доме! И не смогла сдержаться, резко повернулась к нему:

– Максим, я понимаю, что ты не помнишь последние несколько десятков лет, – смотрю прямо в глаза и чувствую, как пересыхает в горле от этого наглого взгляда, и сердце сжимается от гнева, от мысли, что где-то в доме ходит та к кому он сейчас приставал и я понятия не имею что именно с ней делал, – но даже, если опустить, что ты привык жить по своим законам…Зачем нарушать наши в собственном доме? Зачем…, – я не могла подобрать нужного слова, а мне хотелось его выпалить…, – зачем разводить грязь там, где ты живешь? ЭТО ТВОЙ ДОМ. Люди, которые здесь работают, доверяют нам!

***

– Если это действительно МОЙ дом, – я склонился к ней, усмехнувшись той злости, которой светились ее глаза, – если я действительно хозяин в нём, – смотрит, прищурившись, а мне впиться в её напряжённые губы поцелуем хочется, чтобы думала о том, что я могу сделать с ней, – значит, здесь должны быть установлены МОИ правила.

Обхватил ладонью её запястье, снова удивившись про себя тому, какая хрупкая у нее рука.

– Значит, я могу делать в своем доме то, что хочу.

Поднёс её руку к своим губам и царапнул зубами запястье, тихо зарычав от вкуса её кожи.

– Если собственная жена отвергает меня!

***

Этот взгляд…как же я ненавижу его сейчас и люблю одновременно. Люблю до какой-то отчаянной одержимости, а у меня в голове те картинки, где он с другими…Снова и снова. Меня лихорадит от приступа панической ревности и одновременно бессильной ярости.

И в то же время от этой унизительной его власти надо мной. Потому что держит за руку, а у меня кожа дымится в месте прикосновения сильных пальцев, а когда поднес мою руку к губам, я в изнеможении закрыла глаза, и перед ними все поплыло, как от наркотического яда. Этот голодный рык, и я полетела в пропасть на такой скорости, что дух захватило.

И тут же распахнула глаза, накрыв его руку своей, судорожно сглотнув, а в горле так же сухо, и, кажется, я смогу дышать, только если жадно найду губами его губы. Смогу дышать только его дыханием. Какая разница, сколько их было там, в его прошлом до меня? Ведь я для него не существовала. Еще сутки назад меня просто не было. Они могли кричать под ним от наслаждения или в агонии ужаса, надрывая горло, но ни одна из них не сможет заглушить беззвучный шепот моего сердца…и он его услышит через все другие голоса, увидит в моих глазах. Должен услышать и увидеть.

– Ты уже установил правила и в этом доме, и в этом городе, и в своем клане. Идем, я хочу показать тебе…Не здесь.

Взяла за руку, выводя из комнаты. В кабинете в папках все бумаги, которые подписаны им лично.

– Я хочу показать тебе, какие правила установил именно ты.

***

Пока шёл за ней, думал о том, почему её реакция на меня вызывает не усмешку, не удовлетворение, не триумф, а одержимое желание большего. Шагнуть еще дальше. Не глядя под ноги – только в её глаза. И по хрен, где мы упадём, только бы вот так же видеть ту же самую одержимость по ту сторону отражения её глаз.

Чёртов Зверь! Что за задачку ты мне подкинул в виде нашей жены?

Чем дольше нахожусь рядом с этой женщиной, тем глубже нырнуть в неё хочется. Так, чтобы с головой. И задыхаться от нехватки воздуха под накатывающими волнами. Никогда море не любил, а сейчас до самого конца хочется. Чтобы дна рукой коснуться мог. И плевать я хотел, сколько толщ воды над головой!

Когда зашли в кабинет, пододвинул ей стул и начал разливать виски по бокалам. Потянулся к портсигару и вздёрнул бровь, заметив её взгляд.

– Закуришь?

***

Усмехнулась, когда предложил закурить, но сигару не взяла.

– Правило номер один – ты не разрешаешь мне курить. – бросила взгляд на бокал, – и пить виски тоже. Поэтому нет. Не закурю. Я уважаю твои правила.

От его удивленного взгляда снова потянуло рассмеяться, но в тот же момент было не до смеха. Словно я рядом с моим Максимом и все же с настолько чужим, что от холода стынут пальцы. Я подошла к шкафу и потянулась за папками. Достала одну из них и бросила на стол.

– Здесь все бумаги по сделкам. Самые первые бумаги, которые вы составляли с Савелием, когда ты вошел в семью Вороновых.

Обернулась к нему.

– Ты ведь не знаешь самого главного, Максим. Тебя приняли в семью. Савелий Воронов… признал тебя своим сыном. Как и мой брат Андрей признал тебя своим братом!

***

Схватил её за руку и притянул к себе так, что она нависла надо мной. Дарина охнула, но сейчас мне была абсолютно безразлична её боль.

– Кто твой брат, ты сказала? – Прошипел ей в лицо, чувствуя, как зашумело в висках и снова загудело в голове. Мне показалось. Мне должно было показаться это.

***

Я была готова к этой реакции, и все равно сердце гулко забилось в горле.

– Андрей Воронов наш с тобой брат. Я только появилась в вашей жизни и тебя приняли в семью, Максим.

Я не пыталась освободиться, я просто смотрела ему в глаза и медленно перехватила его запястье, потому что резонансом почувствовала, как Максима накрыло…Невольно провела большим пальцем по его ладони. Успокаивая. Как всегда, когда чувствовала, что он нервничает.

– Ты уже давно не какой-то главарь группировки. Ты часть клана Вороновых. Важная часть. Верхушка, хозяин, предводитель. Твой отец дал тебе это право.

***

Она снова не лгала, но сейчас…сейчас я, блядь, хотел её лжи. Хотел видеть, что обманывает, но чуял, каждое слово – правда. Отчаянно некрасивая, уродливая правда, от которой внутренности узлом скручиваются и позывы к рвоте появляются. Нет на дне голубого взгляда мерзких щупалец лжи. Отпустил её руку и залпом опрокинул в себя виски, отворачиваясь от неё и думая. В голове по-прежнему гудело так, что боль отдавала в зубы.

Признал, значит, старый чёрт. Проявил своё гребаное благородство – пожалел ублюдка – сына, которого годами не замечал, которого держал возле себя, будто пса цепного, изредка обглоданные кости ему кидая, чтобы и к другим не ушёл, и сытым не был. Голодный пёс – злой пёс. Сделает, что прикажет хозяин, лишь бы кормил.

А потом узнал, что и не пса столетиями палкой гнал, а собственного сына? Вину решил титулами искупить всемогущий король? И вот уже не жалкий бандюган, а верхушка, глава, наравне с Графом. То, о чём грезил всю жизнь, вдруг таким незначительным показалось. Богатство всё это, статус. Ненастоящим. Бутафорским, отдающим противным резиновым привкусом.

Твою маааать…почему я не помню ни слова из разговора с ним? Почему не помню, каким стал его взгляд, когда узнал всё? Почему не смакую минуту своего триумфа? Проклятье! Я шёл к нему столько лет, и теперь у меня даже не осталось воспоминания об этой ничтожной победе.

И вдруг как обухом по голове – сестра Андрея. Моя жена – моя же сестра. Развернулся к ней, жадно рассматривая уже другими глазами, выискивая его черты в ней. Сжимая ладони в кулаки от желания встряхнуть её, заставить говорить без этих пауз, без деликатности, чёрт бы ее побрал. Она мне время свыкнуться с этой мыслью даёт, а меня накрывает от понимания, что она – моя кровь.

Грёбаный извращенец, ты трахал собственную сестру? И в голове всё ровно выкладывается в картину единую. Вот как я решил брату насолить?

Склонился над столом, ощущая, как снова начинает раскалываться от усилий вспомнить голова.

– Ты наша сестра, – не глядя на неё, рассматривая своё отражение на поверхности стола, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота и сердце трещинами покрывается.

Я знал себя. Я всегда мразью был конченой. Я мог соблазнить племянницу собственного отца и, отымев накануне помолвки бросить несчастную. Я мог так же соблазнить Дарину…мог убить её, чтобы заставить взвыть от горя Воронова. Но сделать своей женой? Сделать матерью своих детей?

– Ты моя сестра…и моя жена?!

А в голове мысли о том, что убью на хрен Радича… Не мог не знать, подлец. Намеренно промолчал. Увёл тему, когда я начал о происхождении Дарины рассказывать, а я и не настаивал. Меня больше заинтересовало то, что он начал говорить о ней нынешней.

Глава 3

Я до боли в суставах хотела обнять его сзади, когда он опрокинул в себя стакан с виски и стиснул челюсти так, что хруст и я услышала. Давала ему время на ярость, на осознание…Ведь я скоро ударю его еще раз, а потом еще и еще. Сколько всего он не знает. Сколько горя и потерь пережито нами, сколько боли и отчаяния.

Мы многое прошли вместе когда-то, а сейчас он будет в этом один. Вариться заново, а я…я даже помочь не могу. Потому что стена между нами. Я выдергиваю из нее даже не по кирпичику, а по крошке.

Протянула руку, чтобы положить Максиму на плечо и тут же отдернула, когда он вдруг задал свой вопрос, от которого у меня по коже пошли мурашки. Я знала, о чем он думает и в чем сейчас обвиняет себя. Захотелось закричать, чтоб не смел считать себя мразью, чтоб не смел опять ненавидеть.

– Я не родная сестра. Сводная. У нас с Андреем общая мать, а у тебя с ним общий отец. Мы с тобой не брат и сестра.

Все же положила руку ему на плечо и сжала пальцами. Сильно. С трудом сдерживаясь, чтобы не обнять его рывком. Но он не даст. Ему не нужно сейчас мое сочувствие. Жалость не нужна. Она лишь унизит и оттолкнет от меня. А я делаю свои первые шаги по знакомому лабиринту, но в кромешной тьме и по памяти, и мне страшно, что вдруг я что-то забыла или в лабиринте изменилось расположение тупиков и смертельных ловушек.

– Когда родилась наша дочь…Ты назвал ее Тая. Потому что тебе казалось, что она может растаять как и все то счастье, что у тебя было.

***

Облегчение. Оно позволяет выдохнуть. Позволяет проглотить ком, застрявший в горле и вдохнуть полной грудью. На автомате повернул голову и взглядом в ее руку тонкую впился, в то, как сжимает моё плечо пальчиками. А я не чувствую ничего. У меня тело окаменело, и сердце всё еще по швам трещит, потому что она не улыбается. Потому что в ее голосе тревога. В нём молчание. То, которое перед взрывом бывает. Когда на осколки разлетается весь твой мир. Только что она сделала пробный выстрел. И даже несмотря на то, что я выстоял на ногах, всё еще не убирает руку, неосознанно готовя к чему-то еще.

– Отец…Расскажи мне о нём. Ты сообщила ему, что я жив?

И вдруг резкое понимание – его я не видел на похоронах. Андрей был там, а отца не было.

***

Я невольно сжала пальцы еще сильнее и уже сама стиснула челюсти.

– Савелия нет больше, – голос сорвался. и я отвернулась…не могу смотреть ему в глаза и говорить это, – его убил Ахмед Нармузинов. Лет восемь назад, Максим.

Снова повернулась и встретилась с его взглядом. Я должна была увидеть, что он чувствует. Должна была поймать эту волну боли. Она была мне необходима, чтобы схлестнулась с моей…чтобы понять – там под этой отвратительной маской циничного мерзавца тот самый Максим, которого я разглядела сердцем еще много лет назад… И я его увидела. Он смотрел на меня расширенными зрачками, в которых поднялось цунами всепоглощающей тоски, от шока дрогнули уголки чувственных губ и пальцы стиснули бокал с такой силой, что, мне кажется, я сейчас услышу треск стекла.

***

Я мечтал об этом столько лет. Изо дня в день, из года в год несколько лет подряд. Я жил только своими планами о мести. О том, как сообщу ему всё о себе, как ткну в лицо письмо матери…а потом вырву его сердце, потому что простить не смогу. Я знал, что не прощу.

Я настолько сильно ненавидел его. И не только за то, как он поступил с моей матерью. Дьявол, я со многими женщинами поступал гораздо хуже. А за то, что не узнал меня. Не почуял кровь свою, за то, что другого сына приблизил к себе, а меня, словно прокажённого, не замечал в упор, отворачивался в сторону Андрея от меня…Я так сильно ненавидел его, что и представить не мог такой боли. Когда потрескавшееся сердце разбивается на осколки и падает вниз, царапая острыми краями грудную клетку.

Закрыл глаза, делая глубокий вдох и понимая, что снова не могу. Будто сразу несколько осколков в легких застряли и не дают дышать. Я столько раз представлял, как убью его сам, что ни разу не подумал о том, что будет так больно услышать о его смерти. О том, что его больше нет. О том, что не посмотрит другими глазами. Без того презрения во взгляде, которым замораживал, заставляя вскипать от ненависти. И даже если смотрел, то я этого не помню. Дьявол! Не помню, как впервые обнял, как впервые сыном назвал. Ведь это всё должно было быть! Даже у такой твари, как я.

Повёл плечом, пытаясь сбросить ее руку, и когда она убрала её, снова закрыл глаза, собираясь с мыслями.

Я так часто называл его отцом в своих мыслях. Но каждый раз, когда хотел сказать об этом ему в лицо, понимал, что время еще не наступило. А теперь оно ушло безвозвратно. И он тоже ушел безвозвратно. Какими словами я прощался с ним? Что последнее я сказал ему перед смертью? Почему, чёрт побери, я не помню ничего!

Я на какое-то мгновение забыл о том, что Дарина по-прежнему была в кабинете. Я просто смотрел перед собой, пытаясь воссоздать образ отца перед глазами. Представить, каким он был с тем, с другим Максом. Но тщетно. Ничего, кроме очередной волны головной боли, и я сжимаю пальцами виски, мечтая поймать эту боль в черепе за хвост и вытащить её, выкинуть в окно, потому что эта тварь распространяется уже по всему телу. Столько лет самобичевания и ярости, ненависти лютой к нему…И всё зря. Зачем? Сколько лет я пробыл его сыном, а он моим отцом? Так ничтожно мало. Катастрофически много времени упущено впустую. Времени, которое нельзя повернуть вспять. Даже если я вспомню…его…почувствую ли я то, что чувствовал рядом с ним?

– А Андрей? Расскажи о нём, – замолчал, чувствуя, как пересыхает в горле от дикого желания опрокинуть в себя всю бутылку виски, – о нас с ним.

Схватил бутылку и приложился к горлышку, удовлетворённо зарычав, когда виски горло обжёг.

***

Я не смогла сдержать слез, когда он сбросил мою руку, а я погрузилась в океан отчаянья в его глазах. Давно, много лет назад я не была с ним в эту минуту. Когда Максим узнал о смерти Савелия, то меня в этот момент ненавидел такой лютой ненавистью, что даже сейчас я содрогнулась, вспоминая об этом.

Захлебнулась его болью, так невыносимо видеть ее в его глазах, что у меня сердце сжалось, и я почувствовала, как по щекам потекли слезы. Мой сильный мужчина пытается справиться с ударом один, держит его неимоверным усилием воли, а я слышу, как у него внутри все на части разрывается.

Можно сколько угодно кричать о ненависти или о любви, но если она не живет в ваших глазах, то ее нет и в вашем сердце. В его глазах не было любви ко мне, но в них отразилась отчаянная любовь к отцу. Та, самая, которую Зверь привык скрывать за масками презрения и злобным оскалом кровожадного монстра. Но только я знала, что он чувствовал на самом деле. Если бы презирал отца так, как говорил, разве не убил бы? А он не смог. Он рядом всегда быть хотел. Хотя бы так.

Отворачивается, пьет виски и не смотрит на меня… чтоб не видела, чтоб не поняла. Прячет себя от меня, и от этого больно втройне.

Резко вцепилась в воротник его рубашки, разворачивая к себе, наклоняясь к нему.

– Ты отомстил за него. Слышишь? Посмотри на меня, любимый, – слова срываются сами с губ…потому что невозможно себя контролировать, когда боль становится общей, а у нас с ним она всегда общая, – ты отомстил за каждую каплю его крови. Жутко и люто отомстил.

Обхватила ладонями его лицо, всматриваясь в почерневшие от горя глаза и сама поцеловала в губы, в скулы, в глаза. Быстро, хаотично, размазывая свои слезы по его колючим щекам, касаясь губами длинных ресниц, висков с бешено пульсирующими от напряжения венами.

***

Притянул ее к себе на колени и впился в губы, жадно, зло. Стереть хочу с них её слова о смерти. Вот только они всё еще в ушах отдаются. Прижимаю к себе, слыша, как эхом в голове её "любимый" бьётся. Успокаивает, мать вашу. Позволяет сделать наконец очередной вдох.

Оторвался от неё, внимательно глядя на опухшие губы, на глаза её, потемневшие, с поволокой. Знает, как успокоить, как в себя вернуть, вытаскивает из болота, в которое известие о Савелии окунуло. Вытаскивает так, будто не впервой меня тащит на поверхность, не позволяя зловонной жижей захлебнуться. Провожу пальцами по её щеке.

– Кто ты такая, Дарина, что знаешь меня лучше меня самого?

***

Поцелуи горько-соленые. Алчные и дико отчаянные. Позволяю терзать свои губы жадно и яростно, а сама в ответ лихорадочно глажу его волосы, зарываясь в них пальцами, прижимаясь к нему всем телом. Пусть забудет обо всем. Пусть растворится во мне, если это принесет облегчение. Пусть отдаст мне свою ярость и боль. Выплеснет её самым естественным образом.

Когда спросил, показалось, что сердце остановилось. Посмотрела на него и всхлипнула – в глазах его нет этого адского льда, а меня лихорадить начинает от осознания, что иначе смотрит сейчас, и от прикосновения пальцев к щеке по телу ворох мурашек россыпью, как искрами. Осторожно касается, словно изучает.... А я его сквозь слезы вижу, и мне хочется закричать, громко закричать, что я его малышка, его женщина. Я – это он сам, а он – это я.

Прибита к нему гвоздями ржавыми от высохшей крови, распятая на нем, как на кресте, пригорела на тех лучах, под которыми он сжег себя ради меня, примерзла в том лесу, где убивал нас обоих. И не отодрать меня от него – намертво вросла, мясом и костями. Если попытаться, я кровью истеку.

– Я тебя не знаю…, – перехватила руку и прижалась губами, целуя пальцы. Задохнулась, увидев на них рваные жуткие свежие шрамы. На каждом из них и на ладони, на запястье. Внутри все похолодело и саму пронизало болью невыносимой – я знала, что это за шрамы. Я поняла. Его всё же кромсали на части ножом. Наживую. Вот почему нашли ДНК. Потому что его изрезали, и эти пальцы…как долго они заживали и все еще не зажили? Шрамы багровые, воспаленные болят еще, наверняка.

Закрыла глаза, целуя их снова, тяжело дыша и задыхаясь от слез. Господи, какая разница, что он помнит? Какая разница, какой он теперь? Он же вернулся ко мне. Живой. Воскрес для меня. Как же все остальное не важно.

– Нет…я тебя чувствую, понимаешь?

Привлекла к себе и сильно обняла за шею, ощущая, как зарывается лицом в мои волосы, шумно втягивая их запах, как делал это всегда раньше.

***

Не понимаю. Ни хрена не понимаю. Смотрю в твои глаза, слышу, как сердце твоё бьётся, отбивает аккорды бешеные так, будто сломается сейчас само или из груди твоей выскочит, и мне поймать его хочется ладонями. Не позволить разбиться, чтобы так же продолжало по мне стучать. Я каким-то долбаным шестым чувством ощущаю – для меня и по мне оно бьётся. И даже если это иллюзия, мне так сладко в неё сейчас смотреться.

Не понимаю. Но хочу понять. До трясучки хочу. До боли в пальцах, которыми стискиваю тебя, вжимая в себя. До зубовного скрежета, пока выцеловываю твою шею, пьянея от запаха волос и вкуса кожи.

– Кажется, у меня появился любимый аромат, – шепотом ей на ухо, прикусывая мочку, свободной рукой сжимая упругую грудь. Она громко застонала, и я сорвался. Хочу её. Хочу сильнее, чем вчера, когда просто красивую женщину трахнуть хотел. Когда похоть чистая взыграла. А сейчас она смешивается с интересом, с неистовым желанием в неё глубже погрузиться – не в тело, а в самую её суть, чтобы понять для себя. Почему моя боль на её лице отражается? Почему смотрит на меня, а мне кажется – не глядит, а читает, зная каждую букву, каждую точку.

Рывком со стула поднялся и на стол её спиной опрокинул, устроился между её ногами, задрав юбку и сильно сжав ладонями её руки, на какое-то бесконечное мгновение утонув в её полупьяном взгляде.

– Ты обязательно почувствуешь меня, малыш, – склонившись к ней и кусая грудь через ткань блузки, вскрикнула, а меня скрутило от желания ворваться в неё одним движением. Наконец сделать своей.

И снова к её рту, кусая, сплетая наши языки, пальцами расстёгивая пуговицы блузки. Трусь об нее возбужденным членом, ловя губами её рваные выдохи…Ты же чувствуешь меня, я знаю. Чувствуешь, как нужна мне сейчас?

И в этот момент кто-то постучал в кабинет, и раздался ненавистный голос:

– Ну что, Зверь, позволишь брату войти или мне выбить эту дверь ногой?

Отпрянул от Дарины, всё еще не понимая, что происходит. Я же приказал, никого не принимать. Хотя этот подонок – Андрей Воронов. Тщедушный слуга, наверняка, не смог ему отказать.

Возбуждение всё еще не отпускало, но я резко поднял её со стола, разворачиваясь с ней спиной к двери и помогая привести одежду в порядок. Она лихорадочно поправляет наряд, а я смотрю в стену, думая о том, что Воронов – последний, кого я хочу видеть именно сейчас – таким ослабленным в некоторой степени. Сзади открылась дверь и послышались уверенные мужские шаги.

Нет ничего глупее, чем поворачиваться спиной к врагам, и я оборачиваюсь к нему, чтобы увидеть его напряжённый внимательный взгляд, быстро пробежавшийся по мне, по моему лицу, напряжение в нём сменяется облегчением, но не исчезает полностью – затаивается на дне его глаз.

– Здравствуй, Даша. Обнимешь брата? – улыбается, глядя на Дарину, будто забыв обо мне, но я слышу, с каким нажимом он произносит некоторые слова специально для меня.

Воронов раскинул руки в стороны, и Дарина обошла меня, чтобы кинуться к нему в объятия, а я не смог сдержать протестующего рыка.