Kitabı oku: «Любовь за гранью 5. Изгой»
Пролог
1587 год. Польша (Гражданская война)
Смог дыма вился тонкой струйкой над обугленными домами. В глухой тишине еще раздавалось сухое потрескивание догорающих обломков старой церкви, от которой остался лишь могучий чугунный колокол, стоящий посреди сгоревших дотла строений. Мертвая деревня, только вороны кружили над своей добычей – трупами убитых жителей деревни и солдат. Бледный лунный свет пробивался из-за туч, освещая полное разрушение и изуродованные тела. В тишине раздался конский топот, одинокий всадник приближался к мертвой деревне. Светлые волосы воина развевались на ветру, доспехи гремели при каждом движении. Внезапно конь громко заржал и встал на дыбы, чуя мертвецов. Всадник осадил его уверенной рукой и спешился. Он медленно шел, наступая тяжелыми сапогами на догорающие обломки. Внезапно лунный свет озарил его лицо – молодое, красивое, но покрытое пылью бесчисленных дорог, только светлые глаза сверкают на темной коже. Он обвел искореженные, выжженные строения взглядом. Порыв ветра взвил его плащ, открывая широкий пояс с могучим мечом, лезвие сверкнуло в лунном свете.
Воин повернулся в сторону обгоревшей церкви и вздрогнул.
Возле догорающих обломков, на ветках дуба, раскачивались мертвые тела повешенных жителей деревни. Веревки жалобно стонали, вот-вот оборвутся под тяжестью своего страшного груза.
Мужчина упал на колени и закрыл лицо руками. Его большое, сильное тело сотрясалось от рыданий. Он сгребал пальцами золу, ломая ногти и громко, надсадно стонал.
– Бог проклял меня за мои грехи! За то, что убивал с его именем на устах! Или бога нет? Нет его на этой грешной земле и на этой бездне над моей головой?
На рассвете, когда первые лучи солнца осветили выжженную землю, воин, наконец, поднялся с земли и снял тела несчастных с виселицы. Бережно складывая растерзанных мертвецов на траве, он всматривался в их лица, словно ища кого-то. Уложив тело матери, отца и братьев отдельно от других, он скорбно склонил голову, стараясь не смотреть на окровавленные одежды, на изувеченные побоями лица, на страшные синие следы от веревки. Солдаты Максимилиана не пожалели никого, даже самых маленьких детей. Слез у воина не осталось, красивое лицо юноши осунулось, покрылось смертельной бледностью.
Через несколько часов на равнине за мертвой деревней виднелись холмики с ветками вереска. Напротив одного из них воин преклонил колени, воткнув меч в землю, в его глазах горела ненависть, а по щеке покатилась одна единственная слеза, оставив за собой, светлую дорожку на грязной, покрытой пеплом коже.
– Я клянусь! Я клянусь самим дьяволом, что найду сестру на этом свете или на том. Даже если она мертва, я принесу ее останки и похороню рядом с вами. Проклятая земля, где брат убивает брата за золото. Где с именем бога на устах потрошат как скот женщин и детей. Больше я не служу ему! Я больше не его воин! Лучше продать душу самому Сатане!
И он продал, но намного позже, когда встретился со смертью лицом к лицу. Когда полз по усеянной трупами земле и думал не о себе, а о том, скольких людей Максимилиана он убил и сколько миль прошел в поисках своей младшей сестренки. Одинокий безумец, убивающий любого, кто носил доспехи солдата короля Максимилиана, которому присягнул на верность, и который приказал сжечь его родную деревню. Изгой среди своих, преследуемый законом и церковью. Мстислав не хотел умирать, пока не сдержал клятву, данную на могиле матери. Здесь, среди зловония разлагающихся тел, он думал, что знает, что такое ад. Он ошибался. Свой ад он увидел, когда над ним склонилась фигура в черных одеяниях. Тогда это показалось ему бредом умирающего, но он все еще был жив, и ледяное дыхание черного мрака окутало его. Содрогнувшись от ужаса, Мстислав пронзил страшное видение своим мечом и почувствовал, как сталь вошла в бесплотную материю.
– Мне еще рано в ад! – с истерическим хохотом прокричал воин, тщетно сражаясь с черной паутиной оплетающей его тело и медленно высасывающей из него жизнь.
– А ты не попадешь в ад, Изгой. Таких, как ты, даже там не ждут. Я пришел за твоей душой, которую ты обещал нашему Повелителю. Я пришел за тобой. Предатель, убивающий своих же друзей по оружию, дезертир, убийца. За твою голову назначена награда, и если не сдохнешь здесь, тебя все равно рано или поздно четвертуют за преступления перед вашим богом и людьми. Ты готов предстать перед тем, кого так звал в глубине своей черной души? Посмотри, они ждут тебя, чтобы поживиться твоей плотью.
Воин повернул голову и дернулся от ужаса – на него, как пауки, ползли непонятные существа с оскаленными ртами и горящими красными глазами. Один из них подобрался так близко, что Мстислав увидел, как сверкнули острые как бритва клыки. Еще миг и они вонзятся в его ногу. Мужчина резко махнул мечом, и голова чудовища тут же откатилась в сторону, но к ужасу воина она появилась снова, спустя мгновение.
Черная тень выпрямилась, махнула рукавом, и чудовища отползли назад. Мстислав увидел, как под капюшоном блеснули красным сполохом дьявольские глаза. Мужчине все еще казалось, что у него бред, предсмертная горячка. Рука уже потянулась осенить себя крестным знамением, но перед глазами встало мертвое лицо матери, и пальцы сжались в кулак. Тень захохотала, и жуткий, скрипящий смех эхом прокатился по выжженной земле.
– Кто ты? – выкрикнул воин, – Кто ты такой, чтобы выносить мне приговор? Ты смерть? Так я тебя не боюсь.
Теперь жуткий смех зазвучал у него в голове. Мстислав вздрогнул и сжал сильнее меч окровавленными пальцами.
– Я не смерть, Изгой. У смерти много лиц. Каждый видит ее образ по-своему. Я лишь исполняю твою волю и воплощаю твои темные желания. Ты желал продать душу моему Повелителю, и я здесь. А смерть? Она намного ближе, чем ты думаешь. Ее не нужно искать, она ходит за тобой по пятам.
Мстислав с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, вонзил меч в землю, чтобы опереться на него. Перед глазами стелилась красная пелена.
– Значит, ты не пришел меня убить?
– Нет. Ты и так умрешь. Через несколько часов истечешь кровью, и вороны склюют твое мясо, а звери обглодают кости.
Мстислав криво усмехнулся и посмотрел на тень. Там, под черным плащом скрывалась пустота, только красные глаза поблескивали в сумраке, обжигая холодным сиянием. Дул пронизывающий осенний ветер, и темно-бордовые листья, кружась в воздухе, падали на окровавленную землю.
– Кто ты? И что ты хочешь мне предложить?
Темная фигура исчезла и вдруг появилась позади Мстислава, распространяя ледяной холод, настолько сильный, что у раненного даже пар пошел изо рта, а по телу пробежала дрожь.
– Я – Асмодей. Дух. Демон. Называй, как хочешь. Я вербую воинов тьмы. Рыцарей свиты нашего Повелителя. Исполнителей. Если ты согласишься служить ЕМУ, то станешь его личным палачом в мире бессмертных. Повелитель вынесет приговор, а ты приведешь в исполнение. Ты будешь наказывать тех, кто попрал наши законы. Взамен ты получишь бессмертие и власть. Разве ты не хочешь найти свою младшую сестру, Изгой? Я дам тебе несокрушимую силу. Я дам тебе все, о чем только мог мечтать смертный, и к чему стремится бессмертный – абсолютную власть.
Мстислав попытался схватить тень за полу плаща, но та резко исчезла и теперь появилась с другой стороны.
– Ну, так как, ты согласен, Мстислав? Или мне оставить тебя подыхать здесь от жажды и истекать кровью? А как же клятва, данная на могиле матери? Или ее ты тоже предашь?
Мстислав взмахнул мечом из последних сил и упал на землю, корчась от боли. Тень склонилась над ним.
– Соглашайся… Я подарю тебе новую жизнь, Изгой. Отныне ты будешь решать, кому и как умирать. Ты перестанешь бояться смерти. Отныне ты будешь знать, как она выглядит, ведь ты будешь видеть ее отражение в зеркале…
Глава 1
Я чувствовала, как мое тело плавно извивалось, напрягались мышцы, и приятная боль растекалась по натянутым, словно струны, венам. Руки взмывали в воздух, будто крылья птицы, а пальцы ног поджимались и скользили по паркетному полу. Спина изгибалась назад, перед глазами все плясало, крутилось как в хороводе. Внутри нарастало мощное чувство полета, эйфории, экстаза ни с чем несравнимой иллюзии невесомости. Со мной это происходило всегда, когда я танцевала. Мир переставал существовать, я уносилась вслед музыке, перевоплощалась, жила в теле образа, который передавала движением тела. Я даже забыла, как волновалась перед пробами, перед этим решающим для меня просмотром. В этом танце заключалась жизнь. Моя жизнь. Мое будущее, то, каким оно станет уже через несколько минут, когда стихнет музыка. В этот момент забывалось все: и постоянная боль в мышцах, и головокружение от нескончаемых тренировок, нечеловеческая усталость, в кровь стертые пуантами пальцы. Музыка нарастала как крещендо, она вибрировала вместе со мной, взрывалась в сознании на мелкие атомы и растекалась по телу горячей лавиной. Ничто не могло сравниться с танцем. Только в этот момент я жила по-настоящему. Моя Одетта умирала, роняя руки-крылья, вздрагивая с последними аккордами великой музыки. Она умерла, а я воскресла. Снова увидела мир своими глазами. Музыка стихла, и я поднялась с пола, чтобы увидеть свой приговор в глазах тех, кто эти несколько минут следил за каждым моим движением. Приемная комиссия как суд присяжных, если не хуже и не жестче. Я смотрела в их лица и не могла прочесть ровным счетом ничего. И вдруг увидела, что вдалеке, между последними рядами стоит мужчина. В зале царил сумрак, но, тем не менее, я заметила, что мужчина блондин, яркий блондин. Цвет волос удивительный, слишком светлый, чтобы быть натуральным, его волосы переливались как лунное серебро, черты лица плохо видны, но даже издалека видно насколько они правильные. На миг наши взгляды встретились, и я вздрогнула, как от удара током. Мне показалось, что он заглянул мне в душу, притом так глубоко, что вывернул ее наизнанку. Сердце дрогнуло и замерло, как от страха. Или когда дух захватывает, если летишь вниз с высоты. Как он попал сюда? Кто он такой? Как его пропустили в залу во время вступительного экзамена?
– Спасибо, Грановская. Вы свободны. Следующая…
Я тут же перевела взгляд на Марью Ивановну, главного балетмейстера труппы, и словно очнулась ото сна. Снова бросила взгляд на незнакомца, но с удивлением увидела, что в зале кроме членов приемной комиссии больше никого нет. От удивления я не могла пошевелиться с места.
– Вы слышали? Спасибо за выступление. Мы Вам перезвоним. Спасибо.
Марья Ивановна посмотрела на меня из-под очков колючим взглядом и с нескрываемой неприязнью. Я гордо вздернула подбородок и покинула сцену.
И все? Вот так просто? Никакой надежды. Если прошла – позвонят, если нет – даже утруждаться не станут. Мне было обидно. Так обидно, что на глазах выступили слезы. Я мечтала попасть в эту труппу, мечтала, чтобы меня приняли в театр. Я тренировалась днями и ночами, я репетировала, как безумная фанатичка, стирая пальцы в кровь, растягивая спину и корчась от болей. А мне вот так просто сказала: «Вы свободны»? Где справедливость в этом мире? Да, я далеко пробилась. Девочка-провинциалка, приехавшая в балетную школу-интернат из деревни. Старшая сестра в большой семье, где экономили каждую копейку, чтобы я могла учиться. И что теперь – безызвестная труппа Новикова? Кордебалет? Частные концерты VIP-персонам? Чего я добилась? Слезы навернулись на глаза, и я отошла к окну на лестничной площадке, распахнула его настежь и вдохнула полной грудью. Школу балета я окончила с отличием, теперь мне нужна была работа. Постоянная, в этой труппе, в театре. Самой лучшей в столице. По лестнице спустился известный хореограф, он был в комиссии несколько минут назад. Я его хорошо знала, он преподавал в нашей школе.
– Александр Игнатьевич, простите….
– А, Дианочка? А ты почему не уехала? Ответы будут через несколько дней.
Я сама от себя не ожидала такой отчаянной наглости, но схватила его за руку и прошептала:
– Скажите мне сейчас, пожалуйста. Я Вас умоляю, я могу надеяться?
Он тяжело вздохнул.
– Диана, ты, несомненно, талантлива, у тебя могло бы быть великое будущее, но…
Всегда это проклятое «но». Почему в моей жизни без этой приставки ничего не случается?
– Но без спонсора, покровителя туда тебе не пробиться. Я поставил тебе высокую оценку, а другие… Другие получили приличную сумму, чтобы в труппу попала другая девушка.
Он виновато потрепал меня по щеке.
– Не волнуйся. Такая красавица, как ты, не пропадет. Ты ведь у Новикова сейчас танцуешь, совсем неплохой коллектив. Концерты дают, платят хорошо. Что еще нужно? Сейчас многие в кордебалете. Не всем суждено становиться примами. Так что не горюй.
Он ушел, а я заревела от этой несправедливости. "Не горюй». Да я волосы готова на себе рвать. Я готовилась к этим пробам несколько месяцев. Я работала, как проклятая. Днем и ночью. Я отказывала себе во всем. Я даже не выступала с Новиковым – только репетиции. Как я мечтала, что мама с папой увидят меня по телевизору и будут гордиться, что воздадутся их старания, их вечная нищета и экономия каждой копейки ради моего будущего. В сумочке зазвонил сотовый, и я автоматически ответила.
– Диана? Ну как? Мы за тебя все кулаки держали, – это Денис, мой партнер у Новикова.
Я всхлипнула, и он все понял. Несколько секунд молчал, а потом сказал.
– Ну, ты понимаешь, что на это место конкурс большой, и пробиться очень сложно.
– Понимаю, – пропищала я, глотая слезы.
– Не плачь. У нас сегодня внеочередное выступление. Так что я даже рад, что ты к нам вернешься. Танцуем для Вышинского в его загородном доме. Там целый амфитеатр на улице, и заплатят нам прилично. Для меня ты – наша прима. Так что вытри слезы и дуй сюда. Мы как раз репетируем, твоя замена приболела.
Я шмыгнула носом и ответила, что скоро буду.
Вот и лопнули мечты, как мыльный пузырь. Я вернулась туда, откуда начинала. В никуда. Кордебалет – вот где мне место. Таким нищим оборванкам нечего метить в примы. Нет у меня богатого папика, нет спонсора и вообще никого нет. Вся моя жизнь балет. Я даже с мужчинами не встречалась. Никогда времени не было. Ночью сплю и танцую во сне, а утром продолжаю наяву. В перерывах кофе без сахара и любимые книги. Иногда родителям звоню, если деньги есть, чтобы счет в сотовом пополнить. С каждой зарплаты шлю половину домой. Там три братика, все еще в школе учатся. Пришло мое время высылать им деньги. Хватит родителям пахать для меня. Пришел и мой черед. Только как я скажу, что в театр меня не взяли? Как скажу, что все их мечты не сбылись, а годы тренировок потрачены впустую? Как?
Я открыла двери своей квартиры и швырнула сумку на пол. С горя хотелось съесть черного шоколада и выпить вина. Непозволительная роскошь для балерины. Шоколад я последний раз кушала на выпускном, и то парочку кубиков. А шампанское, его я даже не пробовала. Может и к лучшему все? Что я видела в этой жизни кроме станка и пуантов? У меня даже мужчины никогда не было. Пару поцелуев и тисканье с напарниками в школе не в счет. Мне сейчас двадцать один год, я девственница, я никогда не пробовала спиртное, не ходила на дискотеки, и вообще я выпала из жизни. Однокомнатная квартирка на окраине города с соседом алкоголиком, пустой холодильник, старый раскладной диван и кухонька два на два метра. В комнате на всю стену станок и зеркало. Даже телевизор и тот маленький, и ему лет больше, чем мне, наверное. Хозяин квартиры притащил как-то, сказал, что надо мне и новости иногда смотреть.
Я наскоро съела яйцо всмятку, запила несладким чаем и, прихватив сумочку с косметикой и тренировочным костюмом, выбежала из квартиры. Моя старенькая "Шкода Фелисия" стояла под домом и сиротливо поблескивала мокрыми стеклами.
Вышинский… Вышинский. Похоже, я о нем слышала, но кто это такой, вспомнить не могла. Да и черт с ним. Какая разница? Главное, нам хорошо заплатят. Я бросила взгляд на часы – опаздываю. Достала из сумочки сотовый и позвонила Денису, поглядывая по сторонам.
– Дэн. Это я. Ага, опаздываю. Куда ехать? Я сама доберусь. Поняла. Что за глушь такая. Хорошо. Через полчаса буду.
Странно. Никогда не слышала, чтобы такие известные люди жили на самой окраине города, где даже машины не ездят, не то, что общественный транспорт. Я точно знала, что там нет ни спального района, ни жилых секторов. Пожала плечами. Может недавно построили. Уже стемнело, и все реже мелькали дома, и попадались встречные автомобили. Нет. Решительно не помнила, чтобы здесь были постройки. Так, куда там нужно повернуть? Дэн сказал, что скоро должен быть указатель. Ага, вот и он. Совсем новый, будто недавно поставили, а дорога и вовсе непроходимая. Здесь на джипе надо ездить, слава богу, моя "Шкода" с высокой посадкой, а то бы застряла здесь в этой белой заснеженной пустыне. Ну и где здесь может быть дом Вышинского?
Словно в ответ на мои мысли я увидела, как дорога свернула влево, и тут же из-за деревьев передо мной возник шикарный особняк, словно из ниоткуда. Я увидела наш автобус и поняла – ребята уже приехали. Удивительно, что кроме нашего транспорта здесь больше не было ни одного автомобиля. А кто тогда будет на нас смотреть? Для кого мы выступать будем?
Я припарковала автомобиль неподалеку от дома и вышла из машины. Шел мелкий колючий дождь со снегом. Навстречу мне никто не вышел. Я толкнула массивную дверь и вошла в дом. Если снаружи он казался большим, то внутри он был просто огромен. Высокие потолки, как во дворце, темные стены, покрытые темно-серебристой краской, увешаны картинами. Под ногами мягкие ковры. Мебель вычурная, так же украшенная темно-серебристыми завитками, на потолках лепка и шикарные фрески со странным сюжетом, больше похожими на рисунки Валеджио.
– Добрый вечер, – от неожиданности я вскрикнула и обернулась. Позади меня стоял немолодой мужчина в строгом костюме.
– Вы танцовщица?
– Балерина, – поправила я.
– Зала для репетиций там. Спектакль начнется через сорок минут. Вы опоздали.
Он совершенно проигнорировал мое замечание. Совершенно бесстрастный, как робот. Я пошла в ту сторону, куда мне указал этот истукан, который не потрудился даже представиться. Что за тишина? А где же гости? Зрители? Наконец я услышала знакомые аккорды, голоса ребят из труппы и воспряла духом. Толкнула дубовую дверь и тут же про все забыла. Увидела Дэна и девочек, усердно разогревающихся возле станка. Новикова, как ни странно, не было, Дэн заменял хореографа и выкрикивал замечания балеринам, заметил меня и махнул мне рукой.
– Грановская, у нас всего полчаса. Иди в гримерку и переоденься. Мы пока без тебя прорепетируем – ты свое соло хорошо знаешь и так.
Я быстро забежала в небольшое помещение с зеркалами и удобными креслами. Бросила сумочку на топчан, сбросила куртку. Переоделась с молниеносной быстротой. Всегда, когда надевала белую пачку и пуанты, мною овладевало знакомое чувство скорого полета. Где бы я ни выступала. Будь то актовый зал или театральная сцена, на которой мне посчастливилось побывать пару раз в жизни, или на таких спектаклях. Меня охватывала дрожь предвкушения. Я любила балет. Я им жила и дышала, сколько себя помнила. Я могла танцевать даже для себя, но танцевать. Жизнь без пуантов не имела смысла. Мама заметила это во мне еще в самые первые дни, когда отдала в кружок балета. Уже через месяц меня заметили и перевели в балетную школу, а еще через два года я переехала в интернат. Мне пророчили будущее, великое будущее, меня кормили ложными надеждами и родители, и мой хореограф – знаменитая Татьяна Васильева, а когда она умерла, вся моя уникальность исчезла под грузом реальности – в наше время талантливых мало кто замечает. Сейчас важно, чтобы у родителей было денег побольше, или чтобы девушку содержал и продвигал богатый спонсор. Я не могла похвастать ни тем, ни другим. Я смотрела в зеркало и привычными движениями наносила грим на глаза.
"Они должны быть яркими и выразительными, они должны отражать твою героиню. Ты должна стать ею, Диана. Перевоплотиться, перенестись в ее тело. Какой ты видишь Одетту? Твою любимую героиню? Какая она? В твоем представлении?"
В моем представлении – она жертва. Ее заменила более яркая и успешная соперница, суррогат, так похожий на нее, но, тем не менее, фальшивый. Только всем он пришелся гораздо больше по вкусу, чем оригинал. Так, как и в моей жизни. Зачем играть, когда реальность ни чем не лучше?
Я подвела губы и надела на голову своеобразную корону из перьев. В гримерку зашел Денис. Он будет исполнять партию принца Зигфрида, как всегда. Мы годами выступали вместе с самого первого дня, как я пришла в труппу Новикова.
– Ты как?
Я улыбнулась ему через зеркало.
– Бывало и хуже. Я в порядке.
А слезы обиды снова навернулись на глаза.
– Вот скажи, почему некоторым достается все, не прилагая никаких усилий, а кто-то вкалывает, не покладая рук и не жалея сил, и всегда не у дел. Почему?
Денис подошел ко мне сзади и обнял за плечи.
– Потому что этот мир несправедлив. Ты слишком долго жила в своей реальности, и Татьяна Дмитриевна слишком обнадеживала тебя изо дня в день, поддерживая в тебе уверенность в том, что ты гениальна. Ее не стало, а ты, наконец-то, увидела мир таким, какой он есть на самом деле. Нам пора. Ты готова?
– Готова.
– Девочки уже танцуют вступление. Скоро твой выход. Незабываемое соло. Приободрись. Еще не все потеряно. Можно попробовать через год. Давай. Покажи им, что такое настоящая балерина. Дай им Одетту, дай им Одиллию.
Денис всегда умел меня поддержать, он был мне как старший брат, как истинный друг и товарищ. Самый настоящий. Может кому-то и казалось, что мы пара, но это было лишь мифом. Партнеров по танцу всегда подозревают в романтических отношениях. С Денисом нас связывали дружеские чувства. По одной простой и никому не известной причине. Ему не нравились женщины. Только я единственная, кто знал об этом. Я и его любовник. Остальные считали Дениса ярым бабником, повесой и покорителем женских сердец. Впрочем, последнее было правдой. Денис разбивал женские сердца одним лишь взглядом, но отдавал свое только одному мужчине. Я старалась не задумываться об этой стороне его жизни, а он меня в нее не посвящал. Только один раз мы поговорили об этом несколько лет назад, и с тех пор эта тема была закрыта. Я не спрашивала, а он не рассказывал. Не то чтобы мне это претило или вызывало раздражение, но однозначно я не одобряла однополые связи, но разве я вправе кого-то осуждать?
Как только я выбежала на сцену, освещенную яркими софитами, то тут же с удивлением отметила, что небольшой зал наполнен до отказа. Когда только успели все приехать? В зале, по меньшей мере, человек двадцать. Аплодируют, улыбаются. Обыкновенная публика, хотя нет. Обыкновенной ее назвать нельзя. Все люди молоды и привлекательны. Даже странно. Обычно молодежь не тянет смотреть спектакли. Наша аудитория всегда на пару десятков лет старше. Не без молодежи, но по большей степени это взрослые люди, перешагнувшие за сорокалетний рубеж. Сегодняшняя же публика не старше тридцати.
После первых аккордов я слилась с музыкой, с танцем и как всегда забыла обо всем. Потом ко мне присоединился Денис. Я танцевала самозабвенно, скользя по залу как невесомая комета, извиваясь в руках умелого партнера, изображая истинную страсть всеми мускулами своего тела. Спектакль состоял из трех действий. После первого небольшой перерыв, а после второго антракт, но, как сообщил мне Денис, сегодня перерыв будет всего лишь десять минут, а антракт сократится до пятнадцати. Потом мы примем участие в банкете хозяина и отправимся по домам – заплатят наличкой на месте. Привычный сценарий в таких случаях. Только вот банкет в мои планы не входил, и я собиралась уехать сразу после спектакля.
Закончилось первое действие, нам бурно аплодировали, и я кланялась публике, все еще поражаясь, насколько молоды гости, да и сам хозяин. Как вдруг меня снова словно током поразило – среди гостей я увидела незнакомца с белыми волосами. От неожиданности и удивления я замерла и уставилась на него до неприличия пристально. Он не аплодировал. Просто стоял в стороне, сложив руки на груди, и смотрел на меня. Теперь я могла рассмотреть его получше. На вид мужчине лет двадцать пять. Самое удивительное в нем – волосы. Настолько светлые, что слепило глаза, и длинные, ниже плеч. Никогда не могла предположить, что с такой прической можно выглядеть настолько мужественно. И глаза. Я еще не видела такого цвета глаз. Они казались настолько прозрачными и светлыми, что я решила – это линзы. Какого они цвета, определить было довольно трудно. Скорее всего, светло-серые, как сталь. Таким же был и его взгляд. Он снова прожигал меня насквозь. Его лицо привлекало своими грубыми, но вместе с тем правильными чертами. Нос с горбинкой. Щеки покрыты щетиной, чуть темноватой по сравнению с волосами. Его красота ослепляла, резала глаза и вместе с тем пугала. Мрачная красота, полная тайн. Его рост впечатлял, так же как и телосложение. Высокий, под два метра. Мужчина казался огромным, мощным, широкие плечи, массивная шея. Он походил на пантеру, словно под кожей струилась жидкая ртуть, и он готов к охоте. Волосы – это единственное светлое пятно во всей его внешности. Несмотря на то, что мы находились в помещении, на нем был надет длинный, черный кожаный плащ, расстегнутый спереди, а на руках надеты перчатки. Я снова посмотрела на его лицо, и в этот момент софиты осветили его настолько ярко, что мне захотелось зажмуриться. Но я не могла оторвать от него взгляд. Сердце дернулось в предчувствии чего-то неизведанного и мощного. В тот же момент я заметила, что правая сторона его лица изуродована шрамом, извивающимся зигзагом молнии. Шрам появлялся из-под волос на лбу, спускался к правому глазу, а потом к подбородку. По всем законам природы его глаз должен был пострадать, но, тем не менее, даже издалека я видела, что со зрением у него все в порядке. Он смотрел на меня. Мне в глаза. Мне в душу.
Денис дернул меня за руку, и я, наконец, сумела оторваться от незнакомца.
– Что с тобой? Ты словно призрак увидела. Идем. У нас всего лишь десять минут. Хоть воды попить.
Я снова посмотрела в толпу, но, как и в прошлый раз, незнакомец исчез. Мы вернулись в гримерку. Девочки сидели в креслах, поправляли макияж, они весело щебетали, обсуждая гостей и хозяина дома, которого я до сих пор еще не видела. Я подошла к своему креслу и вздрогнула, на столике лежала красная роза. На белом дереве она казалась кровавым пятном. Я взяла цветок и поднесла к лицу. Не пахнет. Словно мертвая. Я потрогала лепестки, убеждаясь, что роза настоящая.
– Ух ты, Грановская, а у тебя тут скрытый поклонник, – усмехнулся Денис.
– Да я никого из них не знаю. Ты говорил, что мы едем к Вышинскому, если правильно помню, он видный политик, а тут одна молодежь.
– Насколько я понял – это особняк его сына. Так что самого Вышинского здесь нет.
Я кивнула, положила розу на столик. Снова подумала о незнакомце, и сердце тут же отозвалось легкой дрожью, а в животе затрепетали бабочки. Со мной такого раньше никогда не случалось.
Спектакль окончился. Нам аплодировали, даже поднесли цветы. Я искала глазами светловолосого мужчину, но так и не увидела его больше. Вот и все, наконец-то спектакль закончился. Я могу уехать, а все остальные пусть веселятся. Я слишком устала сегодня. Мы уже успели переодеться и ждали, когда с нами рассчитаются за выступление.
– Диана, ну останься хоть на пару часиков. Завтра выходной, некуда торопиться.
– Я не люблю эти вечеринки. Ты же знаешь.
– Как всегда будешь одна дома сидеть? Со своими книгами? Сколько можно прятаться от жизни?
Денис положил руки мне на плечи.
– Я знаю, что ты все еще расстроена после отказа, но ведь это не конец света. Давай, немного развеешься. Забудешься.
В этот момент в гримерную зашел молодой мужчина. Он осмотрел меня с ног до головы, довольно бесцеремонно.
– Эээ. Мы так не договаривались. Все остаются в качестве гостей.
Это, наверное, и есть хозяин дома. Сын Вышинского. Красивый, статный, немного бледный и в глазах сухой блеск. Холодный блеск.
– Все остаются кроме меня. Я немного устала.
Мужчина улыбнулся, хоть эта улыбка и обнажила красивые ровные зубы, мне он показался неприятным, даже мороз пробежал по коже.
– Когда я договаривался с вами, я говорил, что вы пробудете здесь до утра, и за это вам будет уплачено. Поэтому свои деньги вы получите только после банкета. Кстати, в честь моего дня рождения.
Он улыбался, но в его тоне сквозило раздражение.
– Поздравляю. К сожалению, я остаться не могу, но все остальные сделают это с превеликим удовольствием.
– Останутся все, – отрезал хозяин дома, и наши взгляды встретились. Я опять почувствовала, как в глубине души поднимается волна протеста и раздражения.
– Ну, пожалуйста, я обещал гостям. Вы – солистка, Ваше присутствие более важно, чем всех остальных. Здесь Ваши ярые поклонники, Вы же не хотите их разочаровать?
Он старался говорить помягче, гипнотизируя меня темными глазами и продолжая улыбаться.
– Не останетесь, Ваши друзья не смогут получить всю сумму денег. Ведь у нас договор по часам.
Вот и все. Он нашел мое слабое место, словно все это время прощупывал меня, ища на какую кнопку нажать. Конечно, я не могу подвести всех остальных и лишить их положенного заработка. Во мне поднялась глухая ярость, но возразить я не смела. Чувствовала, как разговоры стихли, и все ждали моего ответа.
– Хорошо. Я останусь.
Хозяин дома снова улыбнулся.
– Чудесно. Мы ждем Вас в зале.
Когда он вышел, я смерила Дениса гневным взглядом. Это он договаривался с Вышинским. И он прекрасно знал, что мне придется остаться, только предпочел не говорить мне об этом заранее.
– Сволочь ты, Дэн.
– Да ладно. Ты мне спасибо скажешь. Отдыхай.
– Иди к черту, урод.
Он усмехнулся, попытался меня обнять, но я передернула плечами и послала его уже в грубой форме.
– Ну и дуйся. А я пошел развлекаться. Все на халяву. Может, познакомлюсь с кем-то.
Мне хотелось сказать ему гадость, но я сдержалась. Мне не нравился этот дом, меня бесил Вышинский, и я была зла на Дэна.
Чертов Дэн. Если бы я знала, что мы останемся на банкет, я бы и оделась иначе. Ну, вот как выйти к гостям в джинсах и свитере? Без нормальной прически и со сценическим гримом? Я вздохнула и посмотрела в зеркало. Нелепость. Я даже рассмеялась. Одетта в джинсах. Весело и грустно, как и все в моей жизни. На лице глаза выделялись ярким пятном. Подведенные угольно-черным карандашом с накладными ресницами они больше походили на глаза куклы. Только у кукол глаза голубые, а у меня карие, с какими-то крапинками, так что с трудом можно определить их цвет, и волосы в мире блондинок явно подкачали – я брюнетка. Ладно бы жгучая, а так мои космы скорее темно-коричневые, а не черные. Никакой смуглости свойственной темноволосым. Моя кожа белая, как пергамент. Загорай не загорай, а я обгорю, облезу и снова буду белая. Ну и на кого я похожа? На бесформенного подростка. Худющая, мелкая, грудь разве что только название. Рост у меня с каблуками метр шестьдесят. А так как я каблуки не ношу, стопы и пальцы ног не позволяют – слишком вывернуты и искривлены от тренировок, так что росту во мне метр пятьдесят пять. Как остановился в шестнадцать лет, так и ни сантиметра не прибавилось. Иногда в некоторые заведения только с паспортом пускали. Теперь в этих джинсах, бесформенном свитере и с хвостом на макушке я похожа на пугало. Притом самое настоящее. У меня и так глаза на пол физиономии, а с гримом они и вовсе как анимешные. Ну и черт с ними со всеми. Пойду, как есть. Через час все напьются, и всем станет все равно, как я выгляжу, тогда я быстренько смоюсь домой. Почему-то вспомнился незнакомец, и я впервые искренне пожалела, что не родилась высокой статной блондинкой с длинными ногами, большой грудью и голубыми или зелеными глазами. Глаза. Больное место. В детстве меня называли гномом и жабой. Я тяжело вздохнула, решительно завернула волосы в узел и вышла из гримерки. Музыка тяжелыми басами била по мозгам. Гости развлекались, и я видела, как веселятся девочки из труппы. Дэн куда-то пропал. Я осмотрелась по сторонам и заметила, что у стойки бара никого нет. Направилась туда и с трудом влезла на высокий стул. Ноги даже до перекладины не доставали. Бармен вопросительно на меня посмотрел.
