Kitabı oku: «Философия топологического объекта. Континуальность социальной жизни, закон ее пульсации и вакуум», sayfa 4
Мыслящий человек в обычных жизненных условиях может и не думать о записанной в его теле бинарной оппозиции разумие/безумие, однако она тем или иным образом в определенных ситуациях напоминает о своем существовании. Можно привести примеры думания в момент проживания человека в рамках бинарной оппозиции разумие-безумие: «Один шизофреник говорит: «Вот птичка щебечет в саду. Я слышу птичку и знаю, что она щебечет, но эти вещи так далеки друг от друга. Между ними какая-то пропасть, словно птичка и щебетание не имеют ничего общего друг с другом». Другой шизофреник не в состоянии «понять» настенные часы, то есть, прежде всего, переход стрелок из одной позиции в другую, и, в особенности, связь этого движения с работой механизма, «ход» часов» (примеры взяты из книги: Морис Мерло-Понти. Феноменология восприятия. Санкт-Петербург: «Ювента»; «Наука», 1999. С. 363). Мерло-Понти не комментирует эти примеры. Тем не менее, можно сказать, что у обоих шизофреников присутствует декартовское состояние «я мыслю, следовательно, существую». У обоих шизофреников в основе вакуума их мышления лежат вакуумные представления о внешнем и внутреннем, об истинном и ложном, разумном и безумном и т. д. и т. п. У второго шизофреника безумное в его мышлении подавляет разумное, однако разумность не исчезает в абсолютном смысле, она присутствует в превращенном виде, она оказывается изнанкой безумия. Без такой изнанки безумие невозможно! Например, второй шизофреник не может понять временной смысл «перехода стрелок из одной позиции в другую», но разумно понимает, что собственно переход стрелок из одной позиции в другую существует.
Безумие первого шизофреника в естественной модификации своего целого приводит его странным образом к теоретическому разумию, недоступному обычному человеку по причине того, что разумный человек находится (в нужное время и в нужном месте) в привычном для него разумии в его противоестественной модификации. Разумный человек доверяет врожденной ему перцептивной вере в то, что щебетание исходит непосредственно от птиц, эта вера по-своему теоретизменна. Теоретизменность этой веры, как я считаю, ошибочна. На самом деле от птиц непосредственно исходят лишь физические звуковые волны, которые телом слушающего их человека бессознательно преобразуются в то самое щебетание, которое он напрямую и слышит в самом себе от своего тела, при этом он принуждён своей перцептивной верой верить (теоретизировать), что щебетание исходит напрямую от птички. Безумие в шизофренике теоретизирует разумнее, чем теоретизирует разумие его перцептивной веры в то, что щебечет птичка, а не тело человека. Возникают вопросы: безумное мышление в шизофренике мыслит на основе бинарных оппозиций, или в его безумном мышлении еще нет бинарной оппозиции «разум/ безумие», или может быть эта бинарная оппозиция постоянно присутствует в его мышлении, но не осознается им? Если бинарная оппозиция «разум»/«безумие» не осознается, то может быть она действует бессознательно (вакуумным образом)? Деррида допускает возможность того, что у Декарта «еще нет этой оппозиции», то есть у человека эта оппозиция может быть и может не быть, эта оппозиция не обязательна, что она навязана ходом предыдущей истории развития Европы и в будущем оппозиционность бинарной пары «разум»/«безумие» будет философами искоренена и заменена на дерридарианское разли’чАе. Деррида, как и Фуко, склонны к авангардизму, они склонны «бодаться с дубом». Когда же речь заходит о несправедливости «исключения безумия из культурной циркуляции», о которой говорит Фуко, то Фуко ошибается: безумие справедливо включено в культурную циркуляцию в форме его культурного исключения из нее. В разумном поведении безумие присутствует своим отсутствием, это присутствие отсутствия безумия является изнанкой разумия. Фуко оказывается авангардистом, когда требует включения безумия в культуру на правах, равных включению разума в культуру.
Деррида в силу ряда исторических обстоятельств существовал в такой экзистенциальной ситуации, которая побуждала его к авангардистской акции – к поиску «насильственных» путей деконструкции (то есть стирания бинарных оппозиций до разли’чАе) оппозиционности метафизических бинарных оппозиций, что должно было (как если бы) способствовать понижению градуса оппозиционности в отношениях между людьми в обществе. Он превращал оппозиционность сторон бинарной оппозиции в усложненно-упрощенное (деконструированное) «мирное» различие («различие как европейская ценность»), в разнесенность, в диффе'рАнс. В данном случае важна точность в интерпретации понятия «деконструкция». Об этом говорит Н. Автономова: «Получается так: в советское время Деррида игнорировали или заушательски критиковали, а в постсоветское стали либо воспевать, либо дьяволизировать вместе с другими условными представителями «постмодерна», якобы ответственного за все нынешние российские беды. В массе своей такое нерефлексивное отношение преобладает и поныне, когда, например, деконструкция, сложное двухприставочное образование (в русском переводе «деконструировать» – это что-то вроде «рас-по-строить» или «разза-вязать»), воспринимается чаще всего эмоционально, по семантике первой приставки, как об этом свидетельствуют массовые примеры из Интернета, которые можно обобщить двумя фразами, тоже из Интернета: «наступают хаос и деконструкция, в просторечии именуемые злом…», и «деконструкция не переводится на русский язык»… (Наталья Автономова. Урок письма // Новое литературное обозрение. – 2005. – № 5. См. также: Автономова Н. С. Философский язык Жака Деррида).
Н. Автономова предлагает учитывать семантику и первой, и второй приставки в понятии «деконструировать». В этом случае можно говорить о деконструкции как разборке метафизических сборок во имя создания постмодернистских сборок. Творчество Ницше служит одной из теоретических опор процесса изобретения разли’чАе. Деррида увлечен разборкой-сборкой ницшеанской темы появления новизны в процессе вечного воз-вращения. Деррида пишет: «Итак, мы сможем назвать разли’чАем то «активное», подвижное рассогласование различных сил и различий сил, которое Ницше противопоставляет всей системе метафизической грамматики всюду, где последняя управляет культурой, философией и наукой» (Различае <Différance> // Жак Деррида. Поля философии. С. 41). При этом Ж. Деррида пишет: «Именно исходя из развертывания этого же самого как разли’чАя, заявляется тожество различия и повторения в вечном возвращении. У Ницше множество тем можно соотнести с «симптоматологией», которая всегда диагностирует обходной путь и хитрость замаскированной в своем разли’чае инстанции» (Там же. Подчеркнуто мной – Ю. Г.). В разли’чАе замаскирована в качестве «хитрости» рефлексия (оборачиваемость назад) разли’чАния. Деррида в этом случае выступает гегельянцем, признающим существование рефлексии, но не знающем о существовании неслиянной нераздельности. Деррида базирует свой диффе'рАнс на ницшевском «повторении в вечном возвращении»: различие вечно должно повторяться, преумножаться, рассогласовываться, тормозя оппозиционность противоположных сил бесконечным процессом изобретения все новых и новых деконструкций, новых и новых их взаимных различий. Сам по себе этот процесс изобретения рассогласования и разли’чАния эвристически полезен, любопытен, он может иметь определенный смысл, однако он лишь создает иллюзию преодоления бинарности метафизического мышления.
Неудовлетворенность ощущают и сам Деррида, и поклонники его таланта. Это состояние берет на заметку Михаил Ямпольский, когда говорит: «Все более остро ощущается необходимость в преодолении самой деконструкции. Один из путей такого преодоления, как мне сейчас представляется, лежит на пути переосмысления понятия материальности. Постмодернист Деррида признавался, что испытывает трудности с понятиями материи и материальности, так как они слишком традиционно укоренены в метафизической оппозиции материя-дух».
Другой постмодернист – Делёз – не признавался, что он испытывает трудности с понятиями материи, материальности, идеальности, он эти трудности просто игнорировал. У Делёза можно прочесть: «Итак, складка всегда внутри складки, как полость в полости. Складка – а не точка, которая всегда представляет собой не часть, а только оконечность линии – и является единицей материи, самым малым элементом лабиринта. Поэтому части материи суть массы и агрегаты, корреляты эластичной силы сжатия. И выходит, что разгибание не является противоположностью сгибания, но следует за складкой до следующей складки» (Делёз Ж. ЛЕЙБНИЦ И БАРОККО. М.1998. С. 12). Похоже на то, что Делёз весь мир именует материей и говорит о существовании у этой материи частей, что нелогично потому, что категория «материя» фиксирует неделимость (континуальность, субстанциональность) бесконечного мира. По существу, в данном случае Делёз ведет речь не о материи вообще, а о физической реальности, в рамках которой происходит исчисление масс и эластичной силы сжатия. Массы и агрегаты – это не части материи, но они материальны, как и всякое физическое вещество. Массы и агрегаты, эластичные силы сжатия вещества, как отмечает Делёз, исчисляемы (математикой, физикой, химией и т. д.), а исчисление это процесс идеально-материальный, процесс математический, производимый веществом в природе без участия человека, а в обществе людей производимый с участием человека. В понятие физической реальности должны войти и физика мира, и физика как наука. Нельзя говорить о реальности за пределами ее описания (мышления о ней) и ее восприятия. В философии появляются объективный идеализм как противоестественная трансформация мышления о реальности, и появляется субъективный идеализм как противоестественная трансформация восприятия реальности. В понятие математической реальности должны войти и математика мира, и математика как наука (ср. «пифагорейский синдром»). Физик исследует исследуемую им и его наукой физикой физическую реальность. Математик исследует исследуемую им и его наукой математикой математическую реальность. Философ исследует исследуемую им в его книге материальную и идеальную (духовную) реальность.
Как я полагаю, философские понятия употребляются как в категориальном (строгом понятийном) смысле, так и в понятийном нестрогом (функциональном) смысле. Делёз был привержен к «свободному» словоупотреблению. Когда он пишет, что «части материи суть массы и агрегаты, корреляты эластичной силы сжатия» и т. п., то понятие «материя» берется им не в категориальном, а в функциональном смысле словоупотребления.
Разумеется, и Делёз, и Деррида знали о существовании бинарной оппозиции материальное-идеальное, знали о существовании третьего понятия – понятия «материя», однако ими не была решена проблема доказательного объяснения субординации этих трех (материальное-идеальное-материя) понятий. Эта проблема до сих пор остается вообще не решенной. Не будучи строго встроены в логический порядок, философские понятия теряют свой категориальный статус и используются хаотически, функционально, избегая категориального логоцентризма.
Деррида признавался, что испытывает трудности с понятиями материи и материальности, так как они слишком традиционно укоренены в метафизической оппозиции материя-дух. В этом признании, переданном нам Михаилом Ямпольским, чувствуется логическая неразбериха: понятия в этой неразберихе еще не стали категориями, а термин «дух» в материализме Деррида неправомерно обретает антропологический характер, его лучше поменять на термин «идеальное». В результате остается триада понятий материя-материальное-идеальное.
В триаде вещь-свойство-отношение можно увидеть в роли топологического объекта (монады) – вещь которая в своей естественной модификации ассоциируется со свойством, а в противоестественной модификации ассоциируется с самоотношением. Прежде всего, следует определить генезис идеального. Все категории философии обозначают или вещь, или свойство, или отношение. Интуитивно ясно, что понятие материя имеет смысловой статус понятия вещи (при этом под вещью я имею в виду «мир вообще как бесконечное внутреннее»). Интуитивно ясно, что понятие материальное имеет смысловой статус понятия свойства вещи (при этом под вещью я имею в виду «мир вообще как бесконечное внутреннее»). Опираясь на интуицию, сопровождаемую размышлением, я прихожу к выводу, что понятие идеальное обречено иметь смысловой статус оставшегося третьего понятия – понятия отношения или, точнее, самоотношения вещи (материи).
Материя как вещь бытийствует, а бытие, по-Гегелю, исходно есть простое самоотношение, следовательно, материя в своем бытии самоотносится. Самоотношение оказывается медиатором, который согласовывает и исчисляет взаимодействие сторон, таким образом, самоотношение между материальными сторонами это уже нечто нематериальное, это и есть идеальное, которое, тем не менее, принадлежит материи и в этом смысле идеальное материально. Материальность материального естественна, а материальность идеального противоестественна, то и другое образуют две модификации монады мира вообще. Монада мира вообще именуется несобственным именем, которое заимствуется от ее естественной модификации: таким образом появляется категория «материя».
Весь мир, положенный на ленту Мёбиуса, материален. Материальное, положенное на ленту Мёбиуса, раздваивается (при выворачивании ленты Мёбиуса наизнанку) на материальное материальное и на материальное идеальное. Так возникает бинарная оппозиция «материальное материальное – материальное идеальное».
Сокращение полного названия бинарной оппозиции («материальное материальное – материальное идеальное») до формулы «материя – дух (идеальное)» произошло в дискурсе философов спонтанно, о чем сами философы не догадываются потому, что им не свойственна лентомёбиусная интерпретация бинарных оппозиций.
Бинарные оппозиции вездесущи и потому их исчисление производится всегда, везде и повсюду. Можно обнаружить вакуумную (со) параллель (или вакуумную связь) между рефлексией развития современного философского мышления и рефлексией развития современного компьютерного мышления (от классического компьютера к квантовому компьютеру), в том и в другом случае мышление ориентировано на работу с бинарными оппозициями.
Обычно отмечают, что в отличие от классического компьютера квантовый компьютер оперирует не битами, которые способны принимать значение «1» либо значение «0», а кубитами, которые могут находиться в суперпозиции – принимать одновременно значения «1» и «0» («1–0» это один кубит, и «0–1» это второй кубит). Пространство возможных состояний битов в позиции дискретно, а пространство возможных состояний кубитов в суперпозиции, наоборот, – непрерывно. Это позволяет гораздо лучше симулировать и, следовательно, рассчитывать квантовые, то есть непрерывные, процессы.
Классический компьютер будет философствовать в битах: есть материальное материальное («один бит») и есть материальное идеальное (еще «один бит»). Пространство битов в позиции является дискретным, то есть между ними существует противоположностная противоположность.
Квантовый компьютер будет философствовать в кубитах: есть материальное материальное («один кубит») как естественная модификация монады «материя» и есть материальное идеальное (еще «один кубит») как противоестественная модификация монады материя. Пространство между кубитами непрерывное, неслиянно-нераздельностное.
Позиция битов не фиксирует лентомёбиусные кульбиты битов. Транспозиция кубитов фиксирует два вида кульбита (два вида неслиянной нераздельности) кубитов: естественный кульбит (при локальном выворачивании ленты Мёбиуса наизнанку) и противоестественный кульбит (при тотальном выворачивании ленты Мёбиуса наизнанку).
Неслиянная нераздельность в ее противоестественной модификации (при тотальном выворачивании ленты Мёбиуса наизнанку) способствует возникновению «запутанных состояний» и предполагает их распутывание. Запутанные состояния – это симуляции упорядоченности, установленной неслиянной нераздельностью в ее естественной модификации. В третьей главе данной работы, посвященной искусству как топологическому предмету, я рассматриваю картину Малевича «Женщина с вёдрами. Динамическая декомпозиция» как изображающую запутанное (декомпозированное) состояние или симуляцию реального (привычного повседневного) упорядоченного на лентомёбиусной основе соотношения конструкции «женщина-ведра». Симулировать в этом случае, следовательно, рассчитывать квантовые, то есть непрерывные процессы. Современное искусство (contemporary art) специализировалось на изображении «запутанных состояний» или «симуляций».
«Разработка методов, позволяющих передавать запутанные состояния, будет иметь важное значение для масштабирования квантовых вычислений», – сказал Эндрю Клеланд, профессор Чикагского университета, руководивший исследованием (26 февраля 2021 г. ученым впервые удалось соединить два отдельных кубита, т. е. основы квантовых компьютеров, посредством гибкого кабеля). Квантовые компьютеры хранят и обрабатывают данные с помощью квантовых битов-кубитов. Последние, как отмечают компьютерщики, могут не только включаться и выключаться, но и находиться в переходном состоянии или даже быть включенными и выключенными одновременно. Продолжая аналогию с лампочками, ученые-компьютерщики рассуждают: кубит – это как светильник, который вы выключили, а он все равно продолжает моргать. Или кот Шредингера, который одновременно и жив, и мертв. Поскольку лампочки в квантовом компьютере одновременно горят и не горят, это сильно экономит время. Поэтому он решает сложные задачи намного быстрее даже очень мощного классического устройства. Нетрудно заметить, что в этих рассуждениях речь идет о бинарных оппозициях, которыми интересуются и компьютерщики, и философы. В квантовом компьютере преодолевается ограниченность бинарного мышления, осуществляется переход к тринарной логике. В бинарной логике лампочки или горят, или не горят, кот Шрёдингера или жив, или мёртв. В тринарной логике есть третий вариант: лампочки горящие способны не гореть и наоборот – лампочки не горящие способны гореть. Лишь будучи живым, кот Шрёдингера способен постепенно умирать, и, лишь постепенно умирая, кот Шредингера способен быть живым.
Говоря о бинарных оппозициях, как правило, считают бинарные оппозиции лишь бинарными. Философско-топологический (лентомёбиусный) подход ориентирован на то, чтобы бинарную оппозицию считать тринарной. Исключение это изнанка включения, а включение это изнанка исключения – таков механизм существования топологического объекта с присущим ему процессом выворачивания наизнанку.
Гегель высказывается критически по поводу традиционной интерпретации закона исключенного третьего: «Нечто есть либо А, либо не-А, третьего не дано». По Гегелю третье дано. Гегель пишет: «Положение об исключенном третьем отличается, далее, от рассмотренного выше положения о тождестве или противоречии, которое гласило: нет ничего такого, что было бы в одно и то же время А и не-А. Положение об исключенном третьем утверждает, что нет ничего такого, что не было бы ни А, ни не-А, что нет такого третьего, которое было бы безразлично к этой противоположности. В действительности же имеется в самом этом положении третье, которое безразлично к этой противоположности, а именно само А. Это А не есть ни +А, ни – А, но равным образом есть и +А, и – А. Нечто, которое должно быть либо +А, либо не-А, соотнесено, стало быть, и с +А, и с не-А; и опять-таки утверждают, что, будучи соотнесено с А, оно не соотнесено с не-А, равно как оно не соотнесено с А, если оно соотнесено с не-А. Итак, само нечто есть то третье, которое должно было бы быть исключено. Так как противоположные определения столь же положены в нечто, как и сняты в этом полагании, то третье, имеющее здесь образ безжизненного нечто, есть, если постичь его глубже, единство рефлексии, в которое как в основание возвращается противоположение» (Гегель. Наука логики. Том 2. С. 64. Подчеркнуто мной – Ю. Г.). С точки зрения философско-топологического подхода упомянутое Гегелем «само нечто есть то третье, которое должно было бы быть исключено» следует признать монадой, тогда как +А, и – А являются модификациями монады А; модификации находятся в состоянии неслиянной нераздельности, о чем Гегель не догадывается. Как я полагаю, напряженность неслиянной нераздельности сторон бинарной оппозиции, в рамках которой происходит выворачивание этих сторон друг в друга и есть тот тип противоречия, который приводит к «имманентной пульсации самодвижения и жизненности», о наличии которой говорит Гегель (Там же. С. 68). Гегель говорит о противоречии как об источнике пульсации самодвижения, но не определяет тип противоречия.
Остается впечатление, что феномен неслиянной нераздельности сторон противоречия не был известен Гегелю. Похоже на то, что феномен неслиянной нераздельности не был известен и Деррида, который предпочитает говорить о существовании между сторонами бинарных оппозиций разли’чАя или «разнесенности». Деррида фактически предполагал, что оппозиция бинарных сторон преодолима путем фиксирования их взаимной нейтрализации в туманной «разнесенности» длящегося разли’чАя. Неизвестен феномен неслиянной нераздельности и Делёзу с Гваттари.
Деррида использует метаметафоры «торможение», «разнесенность», фиксирующие нечто линейное-бескульбитное. Читаем о развертывании числового ряда по Деррида в статье А. А. Грицанова: «Любая же самотождественность немыслима сама по себе: фиксация самотождественности вещи, понятия, явления требует в качестве непременного условия возможность его собственной дубликации и отсылки к другому. Так, согласно Деррида, прежде чем сказать, чем А отличается от В, мы уже должны знать, что есть А, в чем именно заключается самотождественность А. Кроме этого, из данной схемы следует, что, например, число «5» существует постольку, поскольку есть числа «6», "7" и т. д. – они своим «торможением» как разновидностью DifférAnce допускают появление "5"» (А. А. Грицанов. DifférAnce // Новейший философский словарь. Постмодернизм. Минск. Современный литератор. 2007. С. 108). Деррида вынужден прибегать к метаметафорам «разнесенность», «торможение» (или DifférAnce), эти метаметафоры оптически демонстрируют различие как нечто происходящее на плоской дороге.
Оптика восприятия ряда чисел «4», «5», «6», «7» должна быть изменена: вместо дерридарианской плоской непрерывности их следования друг за другом (с «торможением» как разновидностью DifférAnce) следует видеть связь между числами топологической-лентомёбиусной, неслиянно-нераздельностной, выворачивающейся локально и тотально наизнанку. Вместо видения «тормозящей непрерывности» связи между числами в кубитах без кульбита (то есть лишь с «разнесённостью», «игрой различия») следует видеть эту непрерывную связь между числами в кубитах с кульбитами. Кульбит в данном случае – это неслиянная нераздельность чисел в их ряду. В пространстве неслиянной нераздельности происходит обнуление (вырождение) взаимоисключения чисел до состояния включенности этих чисел друг в друга своей исключенностью.
Если рассматривать отношения между числами «объемно», как рефлексивные (по-гегелевски и в лентомёбиусном смысле), то получим следующее: числа «4», «5», «6», «7» суть рефлексии, каждое из них есть единство себя и своего иного. Единство себя без иного это естественный случай существования числа или его самотождественность, а единство себя со своим иным это вырожденный (обнуленный) случай единства или тождество с другими числами в силу различия.
Каждое из названных в числовом ряду чисел тождественно самому себе в силу тождества с самим собой и вместе с тем эти числа тождественны друг другу противоестественным образом, то есть эти числа тождественны в силу различия. Число «5» есть единство (само-тождественность) с самим собой и единство (тождество в силу различия) со своим иным – с числом «4» и со своим иным – с числом «6», что означает, что число «5» есть такое целое, которое существует как в естественном варианте (само по себе, самоотносясь, самоотождествляясь) так и существует в двух (и более) противоестественных модификациях своего целого: в рамках числа «4», числа «6», числа «3» и числа «7» и т. д. в рамках малой бесконечности своего участия в числовом ряду. В одной противоестественной модификации своего целого число «5» оказывается входящим в число «6», что естественно для одной противоестественной модификации числа «5». В другой противоестественной модификации своего целого число «5» оказывается не входящим в число «4», что противоестественно для противоестественной модификации. «Вхождение невхождением» и «невхождение вхождением» это два вида неслиянной нераздельности (или слиянной раздельности), это два вида обнуления (вырождения). Вхождение и невхождение суть рефлексии, каждое из них есть единство себя и своего иного, изнанкой вхождения будет невхождение, а изнанкой невхождения будет вхождение – это выворачивание наизнанку (т. е. неслиянная нераздельность) в каждом конкретном случае обозначается одинаково – обозначается нулем, а нуль в данном случае означает неслиянную-нераздельность чисел. При этом содержание нуля изменяется в зависимости от места в числовом ряду, это подвижный пульсирующий ноль, что фиксируется в ТбО (вакуумном теле без органов) процесса исчисления. В начальном периоде (от «1» до «9») нуль не пишется. В последующих периодах по десять чисел написанный нуль добавляется к подразумеваемому нулю и потому нуль как топологический объект существует в двух модификациях – в естественной модификации (нуль подразумевается) и в противоестественной модификации (нуль добавленный пишется).
Возникает вопрос: является ли нуль числом подобно тому, как числами являются, допустим, 12 и 13? Числа 12 и 13 можно умножать друг на друга, однако есть ли смысл умножать эти числа на нуль? Например: 12×0 = 0, 13×0 = 0. Разделив обе части на 0 получим 12=13, что означает, что два числа тождественны в силу различия или, точнее, два числа неслиянно нераздельны: математика здесь теоретизирует, философствует. Математически ясно, что в числовом ряду все числа различны. Философски интерпретируя числовой ряд, следует признать, что в числовом ряду все числа самотождественны и одновременно тождественны друг с другом в силу различия. Если в числовом ряду все числа самотождественны и тождественны в силу различия, то это означает, что все числа связаны друг с другом неслиянно нераздельно, т. е. связаны лентомёбиусным образом. Континуальность (напрерывность) числового ряда пульсирует.
Полученный результат побуждает меня сказать, что нуль это топологический объект, который существует в противоестественной модификации своего целого как число, а в естественной модификации своего целого число нуль существует как модератор числового ряда (число в своей естественной модификации существует как число, а в противоестественной модификации существует как модератор). Топологический объект именуется именем своей естественной модификации – в нуле как модераторе числового ряда число присутствует своим отсутствием. Модератор – это координатор числового ряда, имеющий более широкие права по сравнению с обыкновенными элементами числового ряда, модератор организует не только коммуникации, но и контролирует процесс общения участников числового ряда. В примере с умножением чисел 12 и 13 на нуль выясняется, что в числовом ряду все числа тождественны в силу различия, без чего числовой ряд не мог бы существовать в принципе. Может показаться, что в случае с равенством 12=13 нарушается действие логического закона исключенного третьего: либо 12 и 13 не равны друг другу, либо они равны друг другу. В действительности этот закон не нарушается, если учитывать его рефлексию: исключение третьего и включение третьего суть рефлексии, каждое есть единство себя и своего иного, каждое есть целое. Исключение третьего это топологический объект, который существует как в естественной модификации своего целого – как исключение третьего, так и в противоестественной модификации – как включенность третьего в статусе исключенного: без включенности третьего невозможно его исключение. Третье оказывается включенным и в случае его включения, и в случае его исключения, в первом случае перед нами лицевая сторона включенности третьего, а во втором случае перед нами изнанка включенности третьего (включение структурируется подобно выворачивающейся наизнанку односторонней ленте Мёбиуса). Чтобы 12 и 13 не были равны в одном отношении, они должны быть равны в другом отношении. Равенство и неравенство в данном случае существуют как неслиянная нераздельность. Уравнивание чисел 12 и 13 в одном отношении оказывается их различением в другом отношении. Нуль фиксирует в числовом ряду неслиянную нераздельность чисел. Пол Стретерн отмечает, что Ньютон ввел в обращение так называемые бесконечные малые величины, но при вычислениях то принимал в расчет их существование, то забывал. Пол Стретерн пишет, что «это было явным нарушением закона об исключении третьего – либо бесконечно малые величины существуют, либо нет» (Пол Стретерн. Деррида за 90 минут. Москва: АСТ-Астрель, 2005 С. 34). Внешне может показаться, что Ньютон нарушил логический закон исключенного третьего, но скорее всего, мы имеем дело с тем, что Ньютон просто следовал спонтанной логике своих вычислений, не замечая такого логического парадокса, как присутствие закона исключенного третьего как в форме присутствия, так и в форме отсутствия. Ньютон не предъявлял никаких претензий к логике, доверяясь ее спонтанной стихии. Иначе поступает Деррида, который, по свидетельству Пола Стретерна, уверен, что в жизненном мире людей «наша логика дискредитирует сама себя» (Там же).
Деррида действительно встретился с логическими трудностями в определении характера «игры различия» бинарных оппозиций, виноватой в существовании этих трудностей он признал саму сложившуюся к тому времени логику, слишком жестко однозначно определявшую различие. В поисках неоднозначности различия Деррида позволяет себе изобрести игру в различие, фиксируя последнее не в традиционной понятийной форме, а в виде изобретеннего им нео-графизма Разли’чае <DifférAnce>, являющего собой "общий корень всех оппозиционных понятий, которые маркируют наш язык" (Деррида), «в качестве единого означающего для любых (выступающих в качестве бинарной оппозиции) парных смыслов метафизического порядка» (А. Грицанов). Неографизм послужил для Деррида инструментом описания «различия» бинарных оппозиций в метаметафорическом стиле: как «разнесенность», «торможение» и т. п. Этот стиль точно передает А. Грицанов: «Differance – это то, благодаря чему движение означивания оказывается возможным лишь тогда, когда каждый элемент, именуемый «наличным» и являющийся на сцене настоящего, соотносится с чем-то иным, нежели он сам; хранит в себе отголосок, порожденный звучанием прошлого элемента, и в то же время разрушается вибрацией собственного отношения к будущему элементу; этот след в равной мере относится и к так называемому будущему, и к так называемому прошлому, он образует так называемое настоящее и силу самого отношения к тому, чем он сам не является» (Деррида). (А. А. Грицанов, Т. Г. Румянцева, М. А. Можейко. Diffe’rAnce. // История Философии: Энциклопедия. – Минск: Книжный Дом. 2002. Подчеркнуто мной – Ю. Г.). Отголосок, вибрация, след, неографизм – все это метаметафоры. Метафора в роли философской категории является метаметафорой. Быть в роли философской категории не значит быть логической философской категорией.
