Kitabı oku: «Золотой стандарт копейки», sayfa 4

VI

.

Тринадцать закопченных труб. Тринадцать закопченных труб, извергающих клубы густого жирного дыма сырых дров, медленно ползущие по низкому тусклому небу. Тринадцать закопченных труб, на которые я часами смотрю уже третью неделю, когда больше не могу смотреть на то, что происходит внизу.

После разговора с главарём банды мне стало ясно, что необходимо срочно увидеться с шефом. Нужно принимать политическое решение, возможно, задействовать агентуру в Англии, Франции, германских княжествах. Увы, но самостоятельного выхода на нужных людей у меня нет.

Александр Христофорович ощутимо сдал. Не знаю, что послужило тому причиной, но обычно очень энергичный, следящий за собой мужчина предстал передо мной разбитым стариком. Он едва нашёл в себе силы выслушать мой доклад, но во взгляде его читалась апатия.

Шеф, однако, одобрил все мои действия и приказал установить над бандой самое пристальное наблюдение. Увы, но в тайну заграничной агентуры меня вновь не посвятили, более того – запретили даже думать хоть краешком высунуть нос за пределы России. В Англии будут работать совсем другие, неизвестные мне люди. Вот от результата их деятельности и будет зависеть судьба операции, а пока…Пока я и мои ребята должны быть готовы ко всему, вплоть до уничтожения всех бандитов в любой момент. Что ж, не самый плохой вариант! В конце концов, мне нет и сорока! Давненько я не работал «в поле». Пора и освежить навыки! Не могу, да и не хочу перепоручать наблюдение за викингом другим.

Из окна крохотной мансарды в большом запущенном доходном доме, расположенном в самом центре Лиговки открывается «шикарный» вид на грязную подворотню и тринадцать закопченных труб, венчающих дома этого в высшей мере «фешенебельного» района. Что ж, меня сюда никто не звал, я сам, совершенно добровольно и осознанно выбрал для себя это пристанище. Тем более, на самом-то деле я выбрал именно эту комнату именно из-за вида в окно. Ведь если опустить глаза книзу, на грязный внутренний двор, то взгляд невольно цепляется за оживляющие его сценки из жизни местных жителей.

Лично меня интересует лишь один из достойных обитателей нашего, теперь общего, дома: Паша викинг. О, нет! Он не живёт в этом вонючем притоне! Для жизни у сего достойного мужа имеются вполне приличная квартира на Петроградской стороне и роскошная вилла в пригороде. Но именно здесь, на Лиговке, главарь каждый вечер встречается с подельниками, выслушивает отчёты, проводит «воспитательную» работу с должниками. Потому за виллой и квартирой поставлены наблюдать другие люди, а я поселился в этом приюте обездоленных.

Да, надо уточнить! Здесь и сейчас я старый, практически древний еврей из Варшавы Лазарь Моисеевич Нахамкес. Лазарь Моисеевич приехал в Петербург месяц назад, после того, как в Варшаве умерла его жена Ревекка. После смерти жены, единственным близким для старика существом осталась двадцатипятилетняя дочь Мариам, уехавшая пять лет назад в столицу искать счастья, да так и не вернувшаяся в родное гетто.

Увы, молодой вертихвостке, уже почти-таки захомутавшей купца третьей гильдии Сёму Бримана было не до престарелого родителя, появившегося в самый неподходящий момент, и могущего испортить все её высокие планы на жизнь. Марьям со своим шлемазлом женихом прогнали старика, и велели ему возвращаться домой! А куда-таки ехать старому еврею, если его, как есть, нигде не ждут?! Нет, лучше уж он останется здесь и хоть изредка сможет видеть дочь. Глядишь, со временем у неё заработает голова, и отношения наладятся, а он подождёт! Нахамкес видел в жизни многое и на кладбище пока не собирается!

Обо всех этих обстоятельствах своей нелёгкой жизни Лазарь Моисеевич поведал квартирной хозяйке, у которой снял каморку в мансарде за две копейки в неделю в первый же вечер. Жизнь старого еврея отличалась завидным постоянством привычек. Просыпался он поздно, но в каморке своей по утрам не засиживался – шел слоняться по городу. Аккуратно сопровождавший в первые дни старика мальчишка – смешно с моим то опытом было его не заметить – доложил «смотрящему», что новый обитатель бандитского гнезда попрошайничеством не занимается.

Шатается часами по городу, чаще всего в районе лавки мелкого купца Семёна Бримана и его же дома, сидит на скамейках, греется в чайной, где, однако, спрашивает только голый кипяток, и вообще – неинтересная личность. Ест мало, обходится подачками мясника в ближайшей лавчонке, который за копейку в неделю отвешивает ему обрезки шкур и хрящи, в изобилии скапливающиеся к вечеру. У булочника, держащего небольшой киоск напротив мясника, Лазарь Моисеевич берёт черствый непроданный за неделю хлеб и тем довольствуется.

На второй день в каморке нового постояльца случился обыск. Пока старый еврей ходил по городу, всё его нехитрое добро тщательнейшим образом переворошили, не нашли ничего представляющего интереса или ценности, и, что характерно, сложили в том же порядке. Как и не было ничего. Но вот волосинки, оставленной на кармане аккуратно повешенного на стул старого лапсердака, я вечером не обнаружил. Были и другие приметы тщательного обыска: сложенное ровной стопкой бельё, которое я укладываю с небольшим винтом, отсутствие полудюймовой щели между стенкой древнего чемодана и краем уложенной в него широкополой шляпы цадика. В общем, проверка пройдена!

На третий день наблюдение сняли, и я смог заняться работой. Вскоре в моей каморке появились очень неплохая зрительная труба, пара пистолетов, блокнот и письменные принадлежности. Не обошлось и без небольшого погребца с приличной едой и напитками – не питаться же, в самом деле, той мерзостью, что вынужден покупать старый еврей!

Впрочем, вопрос питания очень быстро решился самым лучшим образом. Уже к концу второй недели моя квартирная хозяйка увидела ЧТО я несу домой, и со скандалом отняла у меня судок с мерзейшими ошмётками мясницкой работы. С тех пор питаюсь я за общим столом, а стоит это мне всего две копейки, да и те в долг. Самое же главное преимущество общей трапезы – разговоры!

Ну что ещё обсуждать за столом в воровском притоне, как не дела и делишки его обитателей! Между своими тут ничего не скрывается. Самые грязные подробности преподносятся с гордостью! Понятно, в «свои» я попал не сразу…Более того, был почти провальный момент, когда я чуть не угодил в кабалу.

Ел я, как уже говорилось, в кредит, но очень быстро выяснилось, что долги в этих краях принято если не отдавать, то отрабатывать по полной. Старого еврея, не годного на большее, попробовали пристроить к попрошайничеству. Понятно, это меня никоим образом не устраивало! Нужно было срочно придумать способ легализации доходов. Мысли вертелись в голове самые разные. К примеру, Лазарь мог поговорить с кем-то из общины и начать перепродавать краденное. Мог старик заняться и иными, разной степени законности негоциями, но… Но всё это требовало огромного времени, почти начисто исключало возможность действенного наблюдения за бандитами, да было и просто опасно! Ведь на самом-то деле легенда у Лазаря Моисеевича была далеко не столь тщательно отработана, чтобы соваться, к примеру, в настоящую еврейскую общину! Там его фальшивая сущность будет вскрыта в момент!

Но выход нашёлся! С молодых лет есть у меня приятель – Иван Обнорский. Он родился и рос до десяти лет на Кавказе, после чего его отца, майора артиллерии, перевели в Петербург. Так вот, в горах мальчик освоил весьма редкое мастерство – фигурную набойку по дереву крохотными кусочками серебра. Искусство это требует сосредоточения, предельной концентрации внимания и огромной усидчивости, но получающиеся «изделия» того стоят!

Иван обучил своему ремеслу и меня. В юности мы часто соревновались, чей нож или пистолет будут украшены богаче и интереснее. Не забросил я этих занятий и после того, как пошёл работать в полицию. Монотонная, требующая сосредоточения работа руками помогает нужным образом сконцентрировать внимание, и часто именно во время изготовления очередного подарочного мушкета ко мне приходило прозрение о том, как же сложить все улики и показания свидетелей по запутанному делу в непротиворечивую картину. Да и сами богато инкрустированные в необычном стиле предметы служат отличным подарком.

Итак, я решился! На следующее утро после деликатного предложения выйти «немного поработать» нищим я подошёл к своей хозяйке с предложением взять в счёт долга небольшой ножичек. После того, как Инесса Ардалионовна увидела на моей ладони совсем небольшой, но богато инкрустированный серебряной насечкой, нож для разрезания страниц, глаза её заблестели, а я немедленно был препровожден в лавку местного старьёвщика. Там и «выяснилось», что нож попал ко мне не «по случаю», а является моим собственным произведением.

С этого момента мой социальный статус вырос неимоверно! Оба имевшиеся в наличии ножа и пистолет были куплены за очень хорошие деньги, а вечером меня вызвал к себе Паша.

Не скрою, я весьма мандражил, опасаясь, что уголовник опознает меня и раскроет обман. Но вышло к лучшему! Мой ненаигранный страх был принят как должное – ведь передо мной был грозный главарь самой жестокой местной банды, а я был всего лишь жалким старым евреем. Повертев в руках купленный одним из своих подельников кинжал, Паша приказал меня не трогать, обеспечить всем необходимым для работы, а ему сделать пару пистолетов в той же технике, но чтоб непременно с геройствующими викингами.

Теперь я мог спокойно ходить по местным лавчонкам, питаться нормальной пищей, а главное, совершенно мотивированно расспрашивать всех окружающих о викинге.

Узнал я немало! Паша был из чухонцев. Отец его, Ингвар Сенчавичус, по кличке Одноухий, был потомственным разбойником и воспитал сына в духе семейных традиций крайней жестокости и пренебрежения ценностью человеческой жизни. Собственно, людьми как таковыми викинг считал только собственное близкое окружение, остальных причисляя к фраерам, должным обеспечить его всем необходимым и пойти под нож по миновании надобности.

Банду пашиного родителя, устроившую серию мародёрских набегов во время войны с Наполеоном, разделал под орех взвод стрелков четвёртого карабинерского полка, совершенно случайно шедших мимо недавно захваченной бандитами деревушки. Далее у молодого человека была череда ничем, кроме запредельной бессмысленной жестокости, не примечательных преступлений, в итоге которых он и оказался на каторге в Сибири. О дальнейшей судьбе мерзавца я знал с его собственных слов.

Но история историей, а мне нужно было совсем другое. Контакты, связи, информация о готовящихся крупных преступлениях. А вот тут-то было глухо. То есть мелкий рэкет наблюдать можно было постоянно, сарай с мешками, в которых копились копейки, находился как раз в нашем дворе, но кроме порки попрошаек, утаивших часть выручки, ничего по-настоящему значимого не происходило.

Прошло почти два месяца. Удушающая летняя жара сковала город. Торчать в каморке, расположенной под самой крышей и прокаливаемой безжалостным солнцем, становилось почти невыносимо. Мне смертельно надоела роль Лазаря Моисеевича и я уже подумывал, что тому пора «возвратиться в Варшаву», когда мне всё же повезло!

Дворецкий графа Воронцова появился на Лиговке вечером. Я как раз сидел в своей каморке у открытого окна, и заканчивал набивку орнамента на левой щеке рукояти пистолета, предназначенного для Паши. Шум, поднявшийся в доме, заставил меня прервать работу и выглянуть наружу.

Во внутреннем дворе стояли дрожки – открытый экипах очень хорошей работы, какие нечасто появляются в этих краях. Я понял, что ждал не зря! Осторожно выскользнув из своей мансарды, я крадучись спустился по лестнице к хозяйской гостиной. Больше серьёзного гостя принимать было и негде. Гостиная, как и все хозяйские помещения, была оборудована толстыми дубовыми дверьми, и расслышать, что же там обсуждалось, не представлялось возможным. Я занял пост в чуланчике под лестницей, мимо которого гости неизбежно пойдут к выходу.

Почти два часа проторчал я, скрючившись в три погибели, в душном пыльном чулане! Сидел, прильнув глазом к щели между досками, и ждал. В чулане хозяйка хранила травы, воздух был наполнен немыслимой смесью запахов, и мне почти непреодолимо хотелось чихнуть. Борьба с этим недостойным позывом заняла львиную часть времени, и отняла у меня порядочно сил. Но вот, наконец, в коридорчике, ведущем к парадной, раздались голоса.

Масляная лампа в руках викинга осветила коридор, и я разглядел гостя! Не кто иной, как сам старший дворецкий пребывающего сейчас на юге графа Воронцова! Это была удача! Удача, на которую я не смел и надеяться! К графу давно возникало множество вопросов по линии Третьего управления, но касались они, в основном, его деятельности на Кавказе. В информированных кругах ходят упорные слухи о достаточно тесных связях графа с горцами, что объясняет весьма странное, если не сказать иначе, течение войны.

Шамилю уже не в первый раз явно позволяют уходить из совершенно безнадёжного положения после проигранных им сражений. Война слишком выгодна для целого ряда офицеров и чиновников южной администрации, чтобы вот так её заканчивать. И главный бенефициар – наместник, граф Воронцов.

Но ни одной прямой улики против графа нет. Напротив, он имеет в свете множество влиятельных друзей, и император не раз публично заявлял, что не поверит голословной клевете на достойного чиновника, прекрасно проявившего себя во время войны против Турции. Всё, что говорится о кавказских делах, немедленно объявляется происками завистников Воронцова. И вот, дворецкий столь влиятельного человека почти час беседует с главарём самой бесчеловечной шайки в столице империи. Многое бы я отдал, чтобы узнать о чём! Что ж, Лазарю Моисеевичу ещё предстоит поработать на Лиговке. Похоже, в этом прудике водится по-настоящему крупная рыба.