Kitabı oku: «Собрание сочинений. Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы», sayfa 8

Глава 6

Лена и не думала рассказывать кому-либо о том, что в невидимый мир вошло что-то грозное, во всяком случае иное.

«Хватит с нас этого мира, чтоб сойти с ума. Куда уж дальше, – подумала она. – И значит, все-таки не в патологии или извращениях дело – это всего лишь деталь, мелкое следствие. Главное – в другом… Брр… Не хочу умирать».

Но с глазами мертвых было, пожалуй, еще сложнее. Ленуся сама видела необычайное. С некоторых пор все в покойниках стало меняться, даже их вид, если вглядеться, конечно. А Леночка вглядывалась.

Она не так давно прочла у одной исключительной по силе русской писательницы такую строчку: «Лицо мертвой стало до безумия спокойным».

«Как в точку смотрела. Поди, по моргам шлялась», – подумала Лена.

Именно это и поразило, когда она, еще до чтения книг проницательной писательницы, увидела лицо покойного адвоката.

Спокойствие в нем было именно безумным. «Такое спокойствие может быть, только когда тебя приговаривают к вечному отторжению и ты ничего уже сделать не можешь, – думала она. – А может, я вру, на самом деле это спокойствие безумия необъяснимо. Не сможет понять его и сам мертвец, пусть и в своем собственном сумасшествии».

Леночка тогда поежилась и даже вздрогнула. И на следующий день пошла проверять: так ли это у других покойников.

Долго проверяла – месяц, другой. По возможности, конечно, по собственной метафизической прыткости. А в этом ей было не отказать. Все искала и искала. И натыкалась на одно и то же: ледяное окоченение безумия, высшая отрешенность, ведущая в никуда.

«А как же связь с предками, – мелькнуло в ее уме, – что они теперь нам скажут?»

 
Стою как дурак на дороге,
Впервые страшусь умереть.
Умру – и забросят боги
В его ледяную твердь, –
 

вспомнила она стихи знакомого поэта о камне.

Ленуся была пронзительна на чтение мыслей мертвецов, не то что другие, и потому видела многое, включая взгляд закрытых глаз.

Но теперь от этих глаз шел бесконечный холод, исходящий из глубины отдаленного бытия.

Однако ей попадались – взгляд, взгляд вовнутрь у нее был! – и другие мертвые, совсем другие: иные были веселые, другие действительно небожители, просветленные, и даже совсем необычайные. Это облегчало душу.

«Не все потеряно, – истерически думала она, – не все».

Но прорыв этого безумного спокойствия все же совершился. И от этого скребло на душе. Вдобавок жалко было своих.

К тому же Лена чувствовала, что дело тут и не в них, а в чем-то до боли серьезном, огромном, страшном, исподволь вошедшем в невидимый мир.

И мелкая дрожь проходила по телу, но в сердце было жутко и каменно.

Потом исчезало.

Вскоре один случай чуть не добил ее, но в возвышенном смысле, конечно.

На этот раз не надо было шляться по кладбищам, а просто умерла бабка у подруги со школьных лет. Ну, умерла так умерла.

Гроб с покойной поставили на день в одной из комнат квартиры, где и жила эта подруга, Ася. Чтоб можно было прощаться с телом, кто хочет. Двери были для всех открыты. И Лена пришла – из дружбы к Асе, хотя бабку и не знала. Пришла, посмотрела, поцеловала и ушла. Цветики оставила на гробе.

На следующее утро Ася звонит вся в слезах: гроб с бабулей исчез. Нету его, и все. И бабули нет!! «Мы туда-сюда, – плакалась Ася по телефону, – нигде их нет. К соседям заходили. Те ругаются, ничего не знают…»

Ленуся была крайне удивлена происшедшим.

– Что за чертовщина, – пробормотала она.

– Ты все за свое, – обиделась Ася. – Никакая не чертовщина, а просто сперли, сволочи…

И бросила трубку.

Дня через три Лена перезвонила и спросила:

– Ну как?

Сам веселый голос Аси говорил о том, что все в порядке.

– Нашли, – радостно объявила она. – На даче.

– Но почему и кто увез?

– Неизвестно. Да мы и не допытывались. Не нам знать, кто и для чего. Нашли, и слава богу. Уже похоронили. Как гора с плеч. А то совсем дико бы получилось. Милиция уже стала вмешиваться. Орать. Целую.

– Подожди. А старушку-то хоть поцеловали? – слабым голосом произнесла Лена.

– А как же! Вообще расцеловали. Вся в цветах ушла под землю.

И Ася повесила трубку.

Но странность перемещения гроба и внешняя ненужность этого события навеяли на Лену самые противоречивые мысли. Глубоко она задумалась, одним словом.

Однако жить все равно надо было. Больше всего ее парализовывал и поражал какой-то нездешний и в то же время безумный покой на лицах мертвецов. Этот покой внутренне походил на сумасшествие. Она чувствовала, что созерцаемый мертвец вот-вот проснется и дико закричит. Во всяком случае, покойники казались ей на грани крика, даже визга, но никто не переходил эту грань.

И она стала избегать мертвых. Только однажды попала на похороны старичка. Но тут произошел конфуз: ей показалось, что старичок подмигнул ей, весьма лихо и непонятно. «Невидимый мир ошалел», – подумала она тогда.

Здесь как раз Нил Палыч и подвернулся.

Глава 7

Вот и дверь, ведущая в квартиру Лены Дементьевой. Алла подошла к ней, забыв о своем существовании. Но Ксюша все помнила. И она была рядом.

Алла чуть-чуть не ущипнула Ксюшу.

– Помни, Ксю, что Нил не хочет, чтоб мы исследовали… и искали. Но не мы будем искать, а попросим Лену или кого-нибудь из ее окружения. С нас и спроса по большому счету не будет – нас как бы и нет.

Ксюша сморщилась.

– Это их нету, а мы есть.

Алла нажала на звонок, словно это был мозг мертвого Станислава. Леночка открыла.

– А, это вы… Входите, родные. Но у меня кавардак.

– А что?

– Увидите.

В передней этой огромной квартиры послышалось шуршанье. Откуда-то высунулось существо, похожее на девочку лет тринадцати-четырнадцати.

Тут же хлопнула другая дверь и вызвалась из тьмы старушка в халате.

– Не твори, Дашка, не твори, – зашипела она довольно громко. – Зачем ты предсказала, что дядя Валя проведет ночь в канаве? Но ведь так и случилось! Все, что ты ни болтаешь, сбывается, дрянь ты этакая.

– Она не дрянь, а вещунья, бабушка, – сухо вмешалась Лена и обратилась к сестрам: – Даша племянница моя. Ясновидящая. Но ясно видит только быт. Остальное – пока не дано.

Бабуля чихнула:

– Только быт! А то, что кошка моя во сне меня укусила – это она накаркала! При чем же здесь быт.

– Я не каркаю, баб, а говорю правду, ту, что будет, – закричала Даша.

– Помолчали бы! А то еще такое предскажу! Все будущие дни у меня на ладони. И про училку все знаю. Она мочится в постель по ночам! Хи-хи-хи!

И девчонка скрылась за дверью. Леночка улыбалась.

– И вот уже шестая неделя, как у нас так. С тех пор как Даша здесь отдыхает.

Ошалев, но не очень, сестры прошли в столовую. Ленуся предложила выпить. Алла мрачно согласилась:

– Самое время.

– Забавно, не правда ли, – сказала Лена после первой рюмки коньячка. – Мамаша ее, Ухова Антонина Семеновна, считает, что из девчонки вырастет пророчица. И на деньги надеется… Нелепо и смешно, Даша каждый завтрашний день по полочкам раскладывает с вечера: кто там будет чихать, болеть, кто запьет, кто на работе поскандалит, где кошка напроказит, молочко прольет…

Никогда не ошибается. Кассандра эдакая на всякую чушь. Но жизнь Уховых, родителей и родственников, превратила все-таки в сумасшедший дом. Чуть не до драки, до мордобоя доходит. Главное, что каждый день все сбывается…

Изнемогли они и сейчас отдыхают, а Дашку – нам сунули. Я сказала Сергею – пусть, невидимый мир тоже смешон. Посмеемся… И даже великие пророчества – всего лишь сон…

Ксюша вздохнула в ответ.

Алла вступилась, однако:

– Чушь-то чушью, но суть-то в этих способностях – считывать будущее… Сейчас на Руси, говорят, детки пошли такие, чуть не с младенчества знают, что у ихних мамаш на уме. Так ведь действительно все перевернется.

Ксюша махнула рукой:

– Плюнь, Алка… И так уже все давно перевернулось. Перевернется еще раз, ну и что?

Лена засмеялась:

– Это по-нашему.

Но тут дверь отворилась, и ввалился дядя Валя – отменный человек лет около сорока.

– Дашку только не пускайте, а то еще предскажет чего-нибудь при всех…

– Знаю, знаю, – дядя Валя (брат матери Лены) расселся на диване. – А где Юрка, кстати? Я его сегодня не видел, хотя всю квартиру обыскал.

Юрка был сынок Лены, пятилетка еще.

– К деду отправили, – прозвучал тихий ответ. И все вдруг замолчали.

Дядя Валя, отведав порцию коньячка, рассердился.

– Лена, Дашку надо в тюрьму, там ее место. Я отроду в канаве не спал, а она накаркала, пригвоздила событие. Я человек хотя и занятный, но в запое всегда серьезный, без дураков. Мы с Андреем, который Стасика брат…

Дядя Валя вдруг остановился.

– Мне в канаве сны снились. Будто Дашка старухой стала и пророчицей насчет душ в аду. И еще ее обвинили в манихействе и сожгли. И дымок, дымок такой шел, ух, я даже проснулся.

– Дядя Валечка, до чего ж ты милый, – ласково проговорила Ленуся.

За лаской и простотой прошло еще несколько минут. Потом в коридоре раздался полукошачий визг, и в столовую выскочила бабуля – Анна Ивановна.

– Ох, изведет Дашка нас, изведет, – заохала Анна Ивановна. – Поверишь, Лена, подходит она ко мне, показывает язык и брякает: «А теперь я знаю, когда ты умрешь».

– Ого, это уже серьезно, – ответила Лена.

– За такое бить надо, – вставил дядя Валя.

– Я ее и двинула малость тряпкой по харе, по пророческой… Ты извини, Лена, но сколько же можно терпеть?!

– Она ведь и правда знает… – мрачно произнес дядя Валя.

– От правды-то и весь мрак пошел, – уверенно вставила Ксюша.

Лена встала и вышла. Когда вернулась, все разом:

– Ну что?

– Я ей сказала, что, если о смерти кого-либо слово молвишь, маме скажу. А она это очень не любит и здорово выпорет тебя. И что же? Дашка в ответ завизжала: «Буду, буду, все узнаю и всем, особо когда близко, в глаза буду говорить, когда и как помрешь. Что, мне уже гадости нельзя делать?!» Вот такая наша Даша, – закончила Лена.

– А еще ребенок, отправить ее обратно, – прямо-таки заскулил дядя Валя. – Хватит с меня канавы.

– Да черт в нее вселился, и все, – сказала Анна Ивановна.

– Не всегда талант чертом объясним, – возразила Лена. – Бабуленька, ты лучше подремли здесь после напряга, а я уж с ней разберусь.

Бабуленька согласилась. Дядя Валя сказал, что уйдет в запой. Алла наконец встрепенулась:

– Леночка, а представь, что много таких будет, уже по большому счету.

Будут заранее знать и про смерть свою родную, и когда бомбежка будет, и когда власть сменится, и про тайные действия, конечно. Вот жизнь будет.

То-то сумасшедший дом! А обычные люди в дураках будут сидеть.

– Если масштаб будет такой, то государство под контроль таких типов возьмет, – ответил дядя Валя.

– Государство само-то с придурью, – вставила Ксюша. – Государство-то из людей состоит.

– Ну, я пошел, – заключил дядя Валя.

И сестры остались одни наедине с Леной.

– Ну, а теперь о чем-нибудь великом надо поговорить, – усмехнулась Лена.

– Не до величия сейчас, Ленусь, – вздохнула Алла. – Мы к тебе как к старшей и мудрой эзотерической сестре пришли. Муж мой исчез, совсем пропал. Помоги.

Лена помрачнела.

– Слышала об этом. Расскажите подробней.

И Алла рассказала – не так уже надрывно, как раньше, но не без тоски.

– Нил Палыч не хочет, чтоб мы влезали в эту историю, но тебе он перечить не будет, – заключила Ксюша. – Никто ничего не знает. И Нил Палыч в том числе. Пуглив стал. Хотел нам что-то важное еще сказать, но и сам куда-то пропал. Одни пропажи кругом. Я сама боюсь провалиться…

– Нежная ты слишком, Сюнька, вот и боишься, – прервала ее Алла.

– Аллочка, ты просто для облегчения души ко мне обращаешься, что ли? – спросила, помолчав, Лена. – Ты же знаешь, что я в таких делах не мастерица. Другие у меня наставники были, и не этому я училась. А теперь уж сама по себе вроде иду… Могу только посоветовать.

– Про что? – спросила Алла.

– Раз Нил Палыч скис, то кто же? – задумалась Лена. – Это ведь глобальное исчезновение, Алла. Ничего не поделаешь. Фундаментально Стасик исчез, а если вернется, то будет ли это Стасик?.. Единственное могу сказать, дамочка тут одна есть, ох потайная, ох потайная… От всей Вселенной может скрыться, не то что от милиции… Но доступ к ней у меня есть, в моих беленьких, нежных ручках…

– Они у тебя, Лен, на мои похожие, – с удовольствием вставила Ксюша.

– Только у меня попухлее.

– Чайку, что ли, выпить теперь, – вздохнула Лена. – Дядя Валя ведь заварил – от запоя им спасается в будущем.

– Хороший чай лучше водки, – заметила Ксюша. – Потихонечку только.

И что же?

Разлили чай. Печенье отсутствовало.

– Я все возьму на себя, – начала Лена. – Как и что – не спрашивайте. К Самой зайти нельзя. Но я дам телефончик и адресок, посидите там, поговорите келейно, по-семейному с ними, а потом и Сама возникнет. Незаметно так.

– Не опасно? – тревожно спросила Ксюша.

– Обижаешь. Что ж, я своих к опасности подведу?

– Опасность, она сама по себе, а друзья и родные – они тоже сами по себе, – вздохнула Ксюшенька. – Опасность, она помимо нас идет.

– Ладно, Ксюш. Я Стасика теперь не то что люблю, но не брошу, – заметила Алла, допивая чай.

– Правда, один сучок в глазах есть, – продолжала Ленуся. – Парень один там есть. В сущности, мальчик лет шестнадцати, но тертый калач. Я попрошу – его приберут к вашему посещению. С ним встречаться нельзя. Пусть себе в другом месте будет.

– Что ж это за тип такой? – спохватилась Алла. – Его, выходит, и видеть нельзя!

– Ни в коем случае. Еще хуже, если он вас увидит.

– Ну и ну. Наверно, хорош.

– Аллочка и Ксюшенька, родные мои, только не беспокойтесь, я вас в обиду не дам, – улыбнулась Лена. – Когда еще я своих подводила? Никогда. Все будет тихонечко. Что за парнишка и в чем его беда, они сами вам скажут. Но его не будет.

– Ну, если его не будет, то хорошо. Главное, что мы будем, – ласково пропела Ксюша.

– Будем, будем!

Ксюша и Алла повеселели. Леночка просветлела, глядя на них.

– Еще скажу, – добавила она. – Если Сама не найдет, то и искать нечего. Тогда только на высшую волю положиться – и присмиреть…

Разговор об этом закончился. Но посидели еще с часок, попивая чаек и размышляя вслух о бессмертии.

– Моя кошка прямо стонет, когда я ей на ушко о смерти говорю, – заключила Ксюша. – Кошечка, а ведь тоже страдает от своей смертности.

– Мнимой, естественно, – заметила Лена.

– Однако для нее, может быть, полумнимой все-таки, – вставила Алла.

– Сергей скоро придет. С новостями, – объявила Лена.

– Но не о бессмертии же, – вздохнула Ксюша. – Нам все-таки идти пора. Ишь, как время-то пролетело за разговором о вечности. Так не заметишь, как и смерть придет.

– Бог с ней, со смертью. Не наше это дело как будто. Надо идти – идите. – Леночка встала. – Попрощаемся чуть-чуть, родненькие, и пусть будет все по-нашему.

Глава 8

Мутный ужас овладел вдруг Ксюшей, когда она подходила к дому, указанному Леной. Содрогалась почти. Из головы не выходил парень, которого нельзя видеть. Но Алла была спокойной. Да и голоса хозяев, к кому они шли, предварительно согласовав с ними по телефону, были на редкость мирные, даже до ненормальности мирные и обычные. Алла, увидев, как волнуется Ксюшка, стала успокаивать ее:

– Стыдись, ты что же, в Лену не веришь?

– В Лену-то я верю, сомнений у меня на ее счет нет, – бормотала Ксюша, – но вот как бы Господин Случай не подвел. Шкуронькой своей я не люблю случайностей, сестренка. Жизнь-то одна, а случаев много.

– Ты же не знаешь, что такое случай, по высшему счету говоря, – резонно ответила Алла. – А все равно боишься. Потому что твой разум не может совсем совладать с твоими нервами и нежностью к себе. Возьми себя в руки, Ксения, метафизика должна проникнуть не только в твой разум, но и в кровь. Так говорит Лена, и она права.

– Разум уходит из мира, Аллочка. Даже высший. На время, конечно. Надеюсь, – пробормотала Ксюша. – Но я возьму себя за нервы, не думай…

…И наконец они постучали в дверь. Почему именно постучали, а не позвонили – неизвестно, скорее всего, они просто позабыли о звонке.

Открыло им дверь семейство Потаповых: хозяйка, Евдокия Васильевна, ее муж Петр Петрович (были они уже в более чем средних летах) и бабушка Любовь Матвеевна, еще постарше их. Где-то прятался дед Игорь, точнее – Игорь Михеич.

Семейство улыбалось.

– Мы вас ждем, хорошие наши, – прошамкала Любовь Матвеевна, – квартира большая, все разместимся по-доброму.

– Леночка нам все объяснила, идите туда тихонечко себе, – молвила Евдокия Васильевна, указывая в некое пространство.

Прошли.

В стороне мелькнула тень деда Игоря.

Расселись на креслах и диванах – но за столом.

– Мы вас угощать не будем. Сама не велела, – уютно и с искренностью произнес Петр Петрович.

– А она где? – быстро спросила Алла.

– Она будет, – ответили ей.

– Да мы кушать и не собирались вовсе. Не до того, – вставила Ксюша. – Другой раз побалуемся.

Затихли.

И вдруг тонкий слух Аллы уловил далекий вой.

– А это кто? – нервно спросила она.

– Это тот, с кем вам встречаться не велено, – строго заметила бабушка Любовь Матвеевна.

Сестрам становилось понятней, но холодок прошелся по спинкам.

– Кто он? – выдавила Алла.

– Раз вы от Лены, мы все скажем, – проговорил Петр Петрович. – Это сын наш.

– Сын?! И что?

– Говори, говори, Петр! – взвизгнула Евдокия Васильевна. – Раз от Лены, может быть, и помогут чем-то!

– Миша, сынок наш, – со слезами в голосе проговорил Петр Петрович, – убийца наш, вот кто он…

– Говорите яснее все-таки, – раздраженно и чуть истерично прервала его речь Ксюша.

Евдокия Васильевна тоже вспыхнула:

– Пророк он у нас, вот в чем дело… Тьфу ты… Не пророк, а хуже…

Года три назад, сейчас ему шестнадцать, мы все поняли, что про кого он плохо подумает, с тем обязательно несчастье произойдет. Даже невольно, со зла какого-нибудь, подумает, а то не дай бог скажет, так у того все может быть, и на следующий день причем, на худой конец дня через два-три. То руку сломает, то упадет, то побьют его, то болесть. Больше всего нам, домашним его, доставалось. Посмотрите на мои ручки, на ноги! – мамаша перешла на крик и обнажила даже ногу перед гостями.

Все было в синяках, в кровоподтеках.

– А муж мой, Петр Петрович, видеть из-за него плохо стал! – вскричала Евдокия, указывая на супруга.

– Что-то я не так сделал недавно, – вставил Петр Петрович. – Не понравилось ему. Ругнулся с досады. И уже к вечеру у меня глаз – не глаз, а черт-те что!

Только сейчас ошалевшие Алла и Ксюша обратили внимание, что Потаповы действительно хоть и приоделись, но физически потрепаны, как-то пришиблены, смотрятся побитыми и смирными, даже во время крика.

– Неужели так уж установили причинную связь? – спросила Алла, приходя в себя.

– Да что мы, сумасшедшие, – внятно прошептала бабушка, – уж сколько лет тянется. Проверяли. Приходили сюда, эксперименты ставили, Лена знает кто. Да он сам знает. Последнее время переживает очень, плачет, как птичка, – умилилась старушка.

– А злую мысль остановить не может, пыхтит, возится, но редко получается, – развел руками Петр Петрович. – Мы уж и туда и сюда. Врачи от нас бегом тикают. Знатоки, экстрасенсы всякие хотят помочь, но в пустоту.

Говорят, мы в нем не вольны. Если б не Сама, то Мишка давно б с ума сошел.

От совести…

Ксюша, погладив себя по коленке и мысленно выпив полстаканчика смородинной наливки (на столе ничего не было), спросила:

– А запирать его вы давно стали?

– От гостей вообще мы его, почитай, с годок прячем. После случая с Витей, – объявила Любовь Матвеевна полуневнятно, но до всех дошло.

И тут супруги неожиданно завелись. И стали вдруг странно похожи друг на друга и почти кричали, как из одного гнезда, одинаково и истерически.

– Невозможно это было перенесть! – кричала Евдокия Васильевна.

– В суд на нас хотели подать! – в ту же секунду выкрикнул Петр Петрович.

– Как сейчас помню, Витя вот тут сидел, рослый и сильный, лет семнадцать ему, где вот вы сидите, Ксения.

– И черт его дернул Мишу обидеть. И сказал-то так резко – из таких, как ты, как Мишка, значит, ничего не выйдет. Ты, говорит, был ноль, сейчас ноль и таким и останешься!

– Может, он видел: Миша тихий, застенчивый и какой-то однообразный долгое время был, – вставила между криков старушка.

– А сын-то покраснел весь, руки дрожат, и говорит ему, Вите: а ты завтра вечером подохнуть захочешь, да не сможешь. Вскочил и убежал. А Витя нам: да он у вас ненормальный. Мы и Витю этого выгнали за ненормальность эту…

– А назавтра к вечеру пошло, – совсем уже взвизгивая и почему-то потея, начала Евдокия Васильевна. – Витек этот, нормальный, пухнуть стал головой и вообще. За ночь разуродился так, что не узнать.

– Весь красный стал, глаза бегают, и слова птичьи, нелепые произносить стал, а русские слова забыл почти. Но родителям успел рассказать о случае…

Петр Петрович остановился, вздохнул и попросил жену не перебивать дальше. Та сникла.

– Отец не поверил, а матушка сначала с ним, с небожителем таким, к нам заявилась: вот, мол, что вы наделали. А потом, говорят, в милицию побежала, так, мол, и так, сына замуровали в ходячий труп и заколдовали. Сделал это Миша, пятнадцати лет от роду, ученик средней школы. А начальник-то и так от естественных дел зол был, а на это так рассвирепел, что схватил матушку Витьки за шиворот и сам выставил ее на улицу, в дождь…

Ксюша охнула.

– И много было у Миши таких случаев?

– Такой один, кажется. А там кто его знает, – включилась старушка. – Через месяцок-другой Витек поправился. Сошло с него. Но уважительный такой стал, особенно по отношению к младшим – Мишук же младше его был. Даже, говорят, иной раз какого-нибудь пацана в садике увидит, так в ноги ему бросается, а уж кланяется, бают, всегда. Но учиться хорошо стал, на космос стало тянуть после такого случая.

Ксюша с трудом сдерживала эдакое утробное хихиканье внутри себя.

– В школе его уже начинают бояться, особенно учителя, – мрачно добавил Петр Петрович. – Одна говорит мне: «Как ваш-то нахмурится на меня, у меня и дочка, и кот заболевают. Но разбираться с Мишей не буду – как бы на том свете мне хуже не было. Неизвестно ведь, кто он, ваш сын». А он-то, Миша, плачет, сам не свой.

И опять донесся приглушенный, не похожий ни на что вой.

– Ничего страшного, – махнул рукой Петр Петрович. – Он сам просится в чулан. Это у нас маленькая комнатушка без окон. Там он и сидит. Почему-то любит, чтоб его там закрывали. Но сейчас он чем-то обеспокоен…

– Вы не бойтесь, – вставила бабуся. – Ему надо видеть и озлиться на человека, чтоб на того нашло. Тех, которых он не видит, – тем ничего. На дочку ту перешло, так это ж он мать фактически обогрел. Странный он, хоть и внучок мне. Мы его жалеем, но боимся. Да он и сам себя боится, правда, Петя?

И старушка обернулась к сыну.

Петя угрюмо молчал. Но зато из-за какой-то занавески выскочил вдруг дед Игорь и мимоходом крикнул:

– Мишук-то хочет наружу. Гости ему понравились!

Все переглянулись. Повеяло холодом. Но Алла знала – ничего не случится. Ксюша испугалась, вздрогнула спинка, но только потому, что всегда внутренне наслаждалась своим страхом. И еще больше нежнела к себе, да и к другим, близким… «Где сейчас Стасик? – тоскливо подумала Аллочка. – И все-таки не мог меня по-хорошему разлюбить, все со скандалом надо, да еще метафизическим. Впрочем, умом ничего не понять. А здесь выпить-то и то не дадут…»

– Игорь Михеич, не шали! – строго оборвал ситуацию Петр Петрович.

Ксюша вдруг рассердилась:

– Хаоса у вас мало! И смерть свою вы не любите!

Потаповы обомлели, как будто даже ростом стали помельче. А дед Игорь убег.

– Если бы вы не были от Лены, мы бы вас выставили за такие обидные слова, – произнес Петр Петрович, и губы его скуксились.

– Они, наверное, намекают, что Миша-де может смерть наслать, если он людей уродами от своей мысли делает, пущай и на время, – разволновалась бабуся Любовь Матвеевна. – Стыдно вам, в смерти Миша наш не волен, смерть, она от Бога, а не от Миши. Мишуня только на жисть влияет, а не на иное. Образованные, а таких вещей не понимаете…

Алла расхохоталась, почти надрывно.

– Да все мы понимаем… Сестричка моя имела в виду, что нет в вас сексуального влечения к смерти. Оттого вы и ординарные, несмотря на вашего Мишуню.

Петр Петрович далее привстал. Побледнел так и опять произнес:

– Если бы вы не от Лены, то попросил бы вас уйти из нашего дома.

Остальные Потаповы не привстали, а как-то опустились вниз. Но Алла успела шепнуть Ксюше: «Я одурела от этого Мишуни, я больше не могу, к тому же он подвывает взаперти, мы же не за этим воем пришли, Ксю».

Алла знала, что может здесь многое себе позволить, ибо у Потаповых они защищены именем Лены Дементьевой. А почему так – это, в конце концов, не важно.

Старушка, впрочем, при словах «сексуальное влечение к смерти» поджала губки и покраснела, как девушка. А вслух прошептала: «Ну и сестрички».

Алла встала и, посмотрев на несчастную и ставшую как бы меньше ростом Евдокию Васильевну, сказала:

– Ну извините вы нас, если что не так. Мы к вам с добром пришли.

Ксюша вступилась за сестру:

– Конечно. Мы только добра и ждем. Зачем нам зло?

Постепенно все как-то улеглось. Евдокия хотела предложить даже чаю, но вспомнила, что Сама не велела.

Старушка невзначай и буркнула:

– Сколько раз Леночка предлагала Мишуню к батюшке одному в церковь сводить, но родители, – и старушка взглянула на Петра Петровича, – не хотят, говорят, все равно не поможет, мол, дело Мишуни особенное. Но Леночка говорила им, почему же не попробовать…

Алла заметила:

– Конечно, Лена права, попытка не пытка, в Средние века, когда вера в людях была на уровне, Мишу, может быть, и спасли бы. Хотя, конечно, прорывы его, думаю, не от дьявола, дело еще мудреней и сугубо личное, но помочь до какой-то степени все равно бы смогли.

Ксюша не удержалась:

– Оно-то конечно, но если только не попался бы в объятия какому-нибудь чересчур любвеобильному инквизитору, из Испании к примеру… Костер из плохих мыслей пылал бы тогда.

Алла сделала Ксюшеньке знак: помолчи, в конце концов.