Kitabı oku: «Холод южных морей»

© Шестера Ю. Ф., 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

* * *

Глава 1. В дальний путь

В 6 часов утра 4 июля 1819 года шлюп «Восток» при свежем норд-осте снялся с якоря и вступил под паруса. Кронштадтский рейд с провожающими родных и близких в дальний и опасный путь к неведомым южным полярным землям остался позади. Проходя бастионы Средней и Купеческой гаваней, они видели толпы народа, который приветствовал их взмахами шляп и криками «ура!». Матросы, поставленные вдоль борта, ответили им пятикратным протяжным «ура!». Шлюп отсалютовал крепости пушечными выстрелами и прибавил парусов. Бастионы окутались пороховым дымом и громом ответного салюта приветствовали отважных мореплавателей. Шлюп «Мирный» тоже снялся с якоря и следовал за своим флагманом.

Андрей Петрович, стоя на мостике рядом с Фаддеем Фаддеевичем, уже во второй раз надолго покидал Кронштадт, но только с той лишь разницей, что друг его был уже не юным мичманом, а капитаном шлюпа и начальником Антарктической экспедиции, а он – его ближайшим помощником. А это были две большие разницы.

Вслед за ними покинула Кронштадт и другая экспедиция, возглавляемая капитан-лейтенантом Васильевым, направлявшаяся в Арктику через Берингов пролив для отыскания северо-западного прохода из Тихого океана в Атлантический.

* * *

После окончания поминок по батюшке они сидели в комнате Андрюши, и Фаддей выжидательно смотрел на своего друга.

– До выхода экспедиции в кругосветное плавание остались считанные дни, – напомнил он, – и времени на раздумья больше не остается. Меня самого очень поздно назначили начальником экспедиции и капитаном «Востока», на котором я поднял свой брейд-вымпел, когда офицерские штаты его были уже укомплектованы. Мне лишь с большим трудом удалось назначить на должность старшего офицера шлюпа «Восток» капитан-лейтенанта Завадовского, моего помощника с фрегата «Флора», которым я командовал на Черном море. Теперь вся надежда на тебя.

– Почему же так получилось? – искренне удивился Андрей Петрович. – Ведь такие назначения, как мне известно, производились заблаговременно, иногда за несколько лет до начала экспедиции. Так было и с Берингом, и с Крузенштерном.

– Ты абсолютно прав. Но, во-первых, с организацией этой экспедиции очень торопились, чтобы успеть обогнать англичан и французов, которые вроде бы как проснулись от гипнотического сна, в котором в течение полувека находились под воздействием авторитетных заявлений капитана Кука, сделанных им после неудачных попыток открытия южных полярных земель. Ведь не зря же Иван Федорович Крузенштерн в записке морскому министру маркизу де-Траверсе¹ уже 31 марта, то есть мене двух месяцев тому назад, писал полные тревоги следующие слова. Подожди, сейчас попробую по памяти восстановить их в точности, ибо они, наверное, навсегда запали в мою душу. А это важно, кроме всего прочего, и для тебя. «…Славу такого предприятия не должны мы допускать отнять у нас; она в продолжении краткого времени достанется непременно в удел англичанам или французам». По-моему, именно так.

Во-вторых, вроде бы начальником Антарктической экспедиции намеревался стать и сам Крузенштерн, который, кстати, одним из первых выдвинул саму идею ее организации. Но у него не заладилось что-то со зрением, и поэтому он рекомендовал на эту должность меня, так как Головнин, которому он отдавал предпочтение, в это время был в кругосветном плавании в Русскую Америку, – при этих словах Андрей Петрович недобро усмехнулся. – Однако было принято решение назначить начальником экспедиции капитан-командора Ратманова, который, как ты помнишь, был старшим офицером шлюпа «Надежда» у Крузенштерна во время нашего первого кругосветного плавания. Но незадолго перед этим тот, командуя кораблем, при возвращении из Испании потерпел во время бури кораблекрушение у мыса Скагена и находился на излечении в Копенгагене. Поэтому Ратманов вместо себя рекомендовал на эту должность меня, что совпадало и с мнением Крузенштерна. Вот так в самый последний момент назначенным на должности начальника экспедиции и капитана «Востока» стал я, будучи до этого резервным кандидатом.

– Надо же, как все чуднó закрутилось, – покачал головой Андрей Петрович и задумался.

Гробницу для батюшки в фамильном склепе он уже заказал, но времени для объезда всех имений с инспекцией, как он обещал батюшке после его кончины, явно не хватало, и это мероприятие в случае его согласия на участие в экспедиции откладывалось как минимум на целых два долгих года. Андрей Петрович переменил положение своего тела в кресле и тяжко вздохнул – не в его правилах было нарушать данное обещание, да еще перед отцом на его смертном одре. Хотя, с другой стороны, он его и не нарушал, а только откладывал исполнение. В то же время упустить возможность участия в столь необычном кругосветном плавании в южные высокие широты было явно неразумно. В другое время он бы принял сделанное ему подобное предложение, не задумываясь ни на минуту. Он бы это почел за счастье, свалившееся с небес. Это, конечно, так. Но ведь, само собой, надо было и оказать дружескую помощь Фаддею, который в ней, как он чувствовал, очень нуждался. И взглянул на друга, напряженно ждавшего его решения.

– Мы успеем хотя бы отметить девять дней после кончины батюшки? – несколько рассеянно, но в то же время с явной тревогой в голосе спросил Андрей Петрович.

– Должны успеть, – облегченно вздохнул Фаддей Фаддеевич, откинувшись на спинку кресла. – В крайнем случае я обещаю задержать отплытие шлюпов под каким-либо благовидным предлогом.

– Тогда плывем вместе, Фаддей.

– Спасибо, Андрюша.

И друзья крепко обнялись.

* * *

Прибыв на «Восток», Андрей Петрович был приятно поражен размерами и изысканностью отделки адмиральской каюты, выделенной Фаддеем Фаддеевичем в его распоряжение. Она была очень похожа на каюту, которую занимал камергер Резанов на «Надежде» во время их плавания на Дальний Восток. Но ту он видел только однажды во время аудиенции у камергера перед приходом в Петропавловскую гавань после визита в Японию и, будучи полностью поглощенным волновавшими его проблемами, не особо обращал внимания на ее убранство. Теперь же эта каюта стала его жилищем минимум на два года, и он с интересом осмотрел ее.

Большие окна, занавешенные тяжелыми шторами, вместо иллюминаторов; между ними – трюмо с изящной отделкой; огромный двухтумбовый письменный стол со стоящими на его полированной поверхности позолоченным канделябром на пять свечей, вычурной чернильницей с крышкой, хрустальным стаканчиком с пучком остро заточенных гусиных перьев и серебряным звонком для вызова вестового; кресло добротной работы, обитое мягкой кожей; перед письменным столом – изящный столик с двумя мягкими стульями по его бокам для посетителей; большой книжный шкаф и полки для книг над ним.

За перегородкой что-то вроде алькова с широкой деревянной кроватью под балдахином. У ее изголовья тумбочка, а напротив – умывальник с зеркалом и полочкой для туалетных принадлежностей. Справа у переборки – двухстворчатый платяной шкаф.

Весь пол каюты покрыт дорогими ворсистыми коврами, похоже, персидской работы.

Уютно и рационально.

– Ну и как тебе показалась твоя скромная обитель, Андрюша? – улыбнулся Фаддей Фаддеевич, с интересом наблюдая за Андреем Петровичем, осматривающим каюту.

– Это не келья, которые были у нас с тобой на «Надежде», а апартаменты, которые мне и не снились! Большое спасибо, Фаддей, за царский подарок…

– А что? По-моему, вполне подходящие условия для работы и отдыха ученого и литератора. Не так ли? – как бы вскользь заметил капитан шлюпа. – Но это только один мой подарок для тебя, – загадочно произнес он и коротко позвонил в колокольчик.

И тут же у входа в каюту бесшумно вырос стройный голубоглазый матрос с русыми волосами. «Ну, прямо-таки истинный русский молодец из сказок!» – восхитился про себя Андрей Петрович.

– Вот ваш вестовой, Андрей Петрович, – представил того Фаддей Фаддеевич, еле сдерживая прямо-таки бившую из него радость за друга.

– И как же тебя зовут, добрый молодец? – заинтересованно спросил Андрей Петрович.

– Матвеем, ваше высокоблагородие! – четко ответил вестовой.

Друзья переглянулись. «А как же еще мог он титуловать меня? Ведь вестовой уже, конечно, знал, что я заместитель начальника экспедиции по ученой части, да к тому же еще занимаю и адмиральскую каюту. Но в то же время он не мог знать, что после утверждения меня в этой должности по ходатайству Академии наук мне был пожалован статский чин коллежского асессора, соответствующий штаб-офицерскому чину. Так что ход его мыслей совершенно оправдан. Примерно так же мыслит, наверное, и Фаддей», – рассудил он.

– Обращайся ко мне «Андрей Петрович».

– Есть, ваше высокоблагородие! – автоматически ответил Матвей.

Друзья уже откровенно рассмеялись, окончательно приведя вестового в смущение.

– Есть обращаться к вам «Андрей Петрович»! – поправился тот, опасливо поглядывая на капитана.

– Молодец, Матвей! Справился с трудной задачей, – похвалил вестового Фаддей Фаддеевич, улыбаясь.

– Рад стараться!

– А теперь ступай и принеси вместе с Макаром кресло из моей каюты, – распорядился капитан.

– Есть! – вестовой четко повернулся через левое плечо и мгновенно исчез за дверью.

– Вот этот Матвей и есть мой второй подарок тебе, Андрюша, – продолжил Фаддей Фаддеевич, усевшись в принесенное вестовыми кресло. – Он был вестовым в кают-компании фрегата «Флора», которым я командовал на Черном море. Исполнительный, толковый малый, одним словом, не быдло. В свое время был в прислугах у графа Шереметева в его имении под Москвой, в Останкине. Но был отдан им в рекруты за «шалости» с крепостными актрисами его театра. Строгий, видать, мужик, его сиятельство! Когда же я был назначен начальником экспедиции и перебирался в Кронштадт, то, естественно, прихватил и своего вестового с фрегата, а заодно, думая о тебе, перевел с «Флоры» на «Восток» и Матвея. Ведь роль вестового имеет для офицера большое значение, а тем более в дальнем плавании. Он обеспечивает ему прочный тыл, и при том ежедневно, ежечасно. Матвей же тебе будет не только отличным слугой, но и добрым помощником в твоих научных и литературных делах. Грамотен, начитан, разбирается в музыке. Только особо не балуй его, ибо люди подобного рода из низов быстро привыкают к различным, пусть даже небольшим поблажкам.

– Еще раз большое спасибо, Фаддей, за заботу обо мне! Однако далеко же ты смотрел, вроде как бы невзначай сватая меня в свою экспедицию.

– Действительно, сватая, как ты выражаешься, тебя, я думал не только о твоем благополучии. Ведь, как ты знаешь, меня назначили на экспедицию в самый последний момент, когда ее штаты были уже полностью укомплектованы. А за каждой кандидатурой, как ты догадываешься, стояли высокие и могущественные фамилии. Слава Богу, что мне удалось протащить на должность старшего офицера «Востока» Ивана Ивановича Завадовского. Но это, так сказать, в интересах службы. А вот посоветоваться в сложной ситуации, а то и поплакаться в жилетку в случае необходимости, извините меня, не с кем и некому. Так что твое участие в экспедиции было моей голубой мечтой, в силу чего я готов был перегрызть глотку каждому, кто посмел бы посягнуть на твою должность, придуманную и «пробитую» через Академию наук лично мною и лично для тебя. Поэтому извини меня и, если можешь, прости за мою настойчивость, я бы даже сказал, настырность в этом вопросе.

Андрей Петрович не смог выдержать умоляющего взгляда Фаддея Фаддеевича, устремленного на него.

– Извинять мне тебя, а тем более прощать, не за что. Давай лучше, дорогой Фаддей, радоваться тому, что все так удачно сложилось, и мы снова вместе в дальнем плавании. Дай Бог, чтобы нам повезло, и мы, несмотря ни на что, открыли бы Южный материк, – мечтательно произнес Андрей Петрович. – Если таковой существует на самом деле, – уже осторожно уточнил он.

Взгляд Фаддея Фаддеевича просветлел.

– Мы найдем этот материк, Андрюша, обязательно найдем. И он есть. Непременно есть. Ведь не могут же две полярные области Земли быть похожими друг на друга, как близнецы-братья! Ты вселяешь в меня уверенность, которой иногда не хватает. Ты – мой талисман! – мистически произнес он, глядя на Андрея Петровича широко открытыми глазами.

Тот рассмеялся.

– Ты чего это?! – недоуменно спросил капитан.

– То же самое мне говорил Иван Александрович Кусков, личный друг Баранова и правитель селения и крепости Росс в Калифорнии и, самое главное, почти теми же словами. Но самое удивительное, что он был прав – все, что мы начинали и делали вместе, заканчивалось вполне успешно.

– Вот видишь! И я же о том… Кстати, у меня есть официальные документы, которые тебе будет полезно не только прочитать, но и изучить их. Подожди, сейчас принесу, – заспешил он.

– Ты что, не можешь приказать сделать это вестовому? – искренне удивился Андрей Петрович.

– Ни в коем случае! О них, об этих документах, не имеют понятия даже господа офицеры. Их содержание известно лишь мне и Михаилу Петровичу Лазареву. Ты будешь третьим, и не столько по дружбе, сколько по должности, – уже полуофициально изрек начальник экспедиции.

Через некоторое время Фаддей Фаддеевич вернулся с темно-синей тесненной золотом папкой в руках.

– Здесь четыре документа: Инструкция морского министра, подписанная государем, Инструкция государственной Адмиралтейств-коллегии, Инструкция государственного Адмиралтейского департамента и вторая Инструкция от морского министра. Прочитай их и изучи, если сочтешь нужным, а потом мы их обсудим вместе. Кстати, верхний левый ящик твоего письменного стола с замком. Рекомендую конфиденциальные документы хранить в нем, а ключ от него всегда иметь при себе, – и он ловко извлек из карманчика мундира ключик, прикрепленный к незатейливому брелку.

– Спасибо, Фаддей, я обязательно воспользуюсь твоим советом, если ты к тому же одолжишь мне, исключительно по бедности, еще и брелок, – улыбнулся Андрей Петрович.

– Одолжу, и с превеликим удовольствием. Я предусмотрел и это, – и он таким же изящным движением извлек из того же кармашка еще один брелок. – Пользуйся моей добротой, сударь, пока я жив!

– Тьфу, тьфу, тьфу! – трижды сплюнул через плечо Андрей Петрович. – Ну и шутки у тебя, капитан второго ранга! – поморщился он. – И это после недавних похорон моего батюшки…

– Извини, Андрюша, как-то не подумал… – искренне огорчился Фаддей Фаддеевич. – Но ты же ведь прекрасно знаешь, что я всегда готов выполнить любую твою просьбу!

– Знаю, если уж ты в свое время согласился доставить из Петропавловска в Петербург «горячо любимого» тобой попугая, – рассмеялся Андрей Петрович, отходя от недавней мимолетной обиды. – В таком случае ты должен выполнить еще одну мою просьбу.

– Любую, дружище, любую, – Фаддей Фаддеевич радовался перемене в настроении друга.

Андрей Петрович внимательно взглянул в его глаза и уже вполне серьезно, отбросив шутливый тон, продолжил:

– В соответствии со штатным расписанием экспедиции ты являешься моим непосредственным начальником. Я понимаю и принимаю это. Но я бы очень хотел и был бы чрезвычайно рад, если бы в отношениях между нами сохранился тот дух товарищества, который сложился еще в те времена, когда мы оба были лишь вахтенными офицерами на «Надежде». Я думаю, что это было бы на благо успеху нашего общего дела.

Фаддей Фаддеевич ошалело глянул на него:

– Ты, случайно, не тронулся умом-то?!.. Стал бы я правдами и неправдами «выбивать» тебе должность и сватать тебя в экспедицию только ради того, чтобы иметь возможность покомандовать тобой, теша свое самолюбие?! Дурак ты, Андрюша, да и только! И других слов подобрать я просто не могу…

Видя неожиданный взрыв эмоций у друга, Андрей Петрович попытался уточнить свою позицию в этом щекотливом вопросе их взаимоотношений.

– Я просто хотел оговорить форму наших отношений в новых условиях в самом начале длительного плавания, чтобы потом, не дай бог, не было никаких накладок. Только и всего, – извиняющимся тоном пояснил Андрей Петрович, уже жалея о затеянном им разговоре.

– Рациональный ты человек. Рациональный и не интересный. Все бы тебе разложить по полочкам, все бы оговорить… Одним словом, ученый, черт бы тебя побрал! А жизнь-то сложнее, и всякое бывает… – и безнадежно махнул рукой.

Андрей Петрович тоскливо смотрел в окно на крикливых чаек, кружащихся над рейдом, переживая за раздосадованного друга, который, глядя в одну точку, думал свою невеселую думу. Но вот капитан встряхнул головой, как бы отбрасывая прочь мучившие его мысли, и, посмотрев на смущенного друга твердым взглядом, почти торжественно произнес:

– Обещаю тебе, что никогда, ни при каких обстоятельствах не изменю нашим дружеским отношениям! А если что-либо подобное и случится, не жалей меня, а двинь мне в мою, грубо говоря, рожу! Я не обижусь…

– До этого, я надеюсь, дело не дойдет, – облегченно вымолвил Андрей Петрович, понимая, что кризис в их отношениях миновал.

Фаддей Фаддеевич внимательно и как бы со стороны посмотрел на него.

– А дурак ты все-таки, Андрюша, и дурак не малый! – воскликнул он и уже расслабленно рассмеялся, обхватив друга своими ручищами.

Оба, как дети, радовались восстановлению отношений между ними, улыбаясь и похлопывая друг друга по плечам.

– Ну ладно, – спохватился капитан, – вы тут обживайте каюту с Матвеем, а я пошел – дел по горло, – уже деловым тоном на ходу сказал он. Однако перед выходом из каюты приостановился. – Как-нибудь заскочу к тебе, чтобы обсудить содержание документов. Это очень важно.

* * *

Андрей Петрович вызвал вестового.

– Давай-ка, Матвей, разберем мои вещи. Вон там упакованы мои платья и белье. Развесь и разложи все аккуратненько в платяном шкафу, а я тем временем займусь рукописями.

Матвей споро, привычными движениями развешивал барские вещи, а когда наткнулся на новенький, совсем недавно пошитый с учетом изменений в военной форме за последние годы мундир поручика лейб-гвардии Преображенского полка, то с уважением покосился на своего нового хозяина. Он в свое время вдоволь насмотрелся на подобные мундиры в имении графа Шереметева и знал им истинную цену. «Выходит, барин не только ученый, но и гвардейский офицер! А это совсем другое дело…» – размышлял он, выполняя порученную ему работу.

– Не знаю, что и делать с этой уймой бумаг? – растерянно произнес Андрей Петрович, глядя на их стопки, занимавшие не только весь письменный стол, но и столик перед ним. – Куда же их разместить?..

– Может быть, уложить их в моей каморке? – неуверенно спросил вестовой.

– Да у тебя там и так повернуться негде, – скептически оценил его предложение Андрей Петрович. – Давай-ка лучше, Матвей, воспользуемся старым дедовским способом и засунем все это богатство под кровать, благо, что она широкая. Я рассортировал стопки по годам, а ты аккуратно перевяжи их бечевками и размести под кроватью так, чтобы стопки, начиная с 1803 года, были с краю. С них-то я и начну обработку всех материалов. А вот эти кипы с чистой писчей бумагой размести отдельно – их-то и надо будет еще исписать, – задумчиво произнес он и вдруг, к своему удивлению, заметил в глазах Матвея то ли затаенную зависть, то ли ревность.

«Да ты, брат, похоже, человек-то творческой натуры… Значит, прав был Фаддей, рекомендуя тебя мне в вестовые. Это хорошо. Может быть, и впрямь со временем станешь мне помощником, чем-то вроде личного секретаря», – с надеждой подумал Андрей Петрович.

Когда же Матвей стал любовно расставлять в книжном шкафу и на полках книги в дорогих переплетах, то не выдержал, и, собравшись с духом, неуверенно спросил:

– А можно будет мне, Андрей Петрович, с вашего разрешения брать некоторые книги из вашей библиотеки, чтобы почитать их в свободное время?

– Конечно, можно. Но только не в ущерб служебным обязанностям, – с хитрецой улыбнулся тот.

Лицо вестового вспыхнуло.

– Как можно, Андрей Петрович?! – обеспокоенно воскликнул он. – Ваши бытовые дела всегда будут в полном порядке, в этом можете никак не сомневаться!

– А мои творческие дела? – в тон ему спросил тот.

Матвей сразу же потупился.

– Это как прикажете, Андрей Петрович… – недоверчиво, но с тайной надеждой, как на несбыточную мечту, ответил вестовой.

* * *

Андрей Петрович отослал вестового и сел за изучение документов, переданных ему Фаддеем Фаддеевичем. Быстро пробежав их глазами, он вернулся к Инструкции, подписанной императором, в которой в сжатой форме была сформулирована основная задача экспедиции:

«…Его Императорское Величество, вверив первую дивизию, назначенную для открытий, капитану 2-го ранга Беллинсгаузену, соизволил изъявить высочайшую волю касательно общего плана сей кампании нижеследующим:

Отправясь с Кронштадского рейда, до прибытия в Бразилию, он должен будет останавливаться в Англии и Тенерифе.

Коль скоро наступит удобное время в сем году, он отправится для обозрения острова Георгия, находящегося под 55 градусом южной широты, а оттуда к Земле Сандвичевой и, обошед ее с восточной стороны, спустится к югу и будет продолжать свои изыскания до отдаленнейшей широты, какой он только может достигнуть; употребить всевозможное старание и величайшее усилие для достижения сколь можно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли, и не оставит сего предприятия иначе, как при непреодолимых препятствиях.

Ежели под первыми меридианами, под коими он спустится к югу, усилия его останутся бесплодными, то он должен возобновить свои покушения под другими, и не выпуская ни на минуту из виду главную и важную цель, для коей он отправлен будет, повторяя сии покушения ежечасно как для открытия Земель, так и для приближения к Южному полюсу…»

Еще и еще раз прочитав содержание инструкции, Андрей Петрович задумался.

«Фаддей, конечно, будет всеми силами пробиваться сквозь льды на юг, к полюсу, чтобы выполнить предписание государя. При этом будет, зная его характер, рисковать и не раз, и не два, ставя тем самым под угрозу гибели саму экспедицию. Это может в конце концов привести к конфликту с Лазаревым, мореплавателем, вне всякого сомнения, опытным и в меру осторожным и осмотрительным, много повидавшим на своем веку, несмотря на довольно молодые годы. А за плечами Фаддея только неуемная отвага и одно кругосветное плавание на «Надежде», да и то только в качестве вахтенного офицера, хотя Крузенштерн и выделял его среди остальных офицеров. Командование же фрегатом можно частично исключить из его мореплавательского стажа, так как Черное море – это лужа по сравнению с Мировым океаном. Вот здесь-то и могут сыграть положительное значение мои дружеские отношения с Фаддеем в качестве своего рода противовеса его беспримерной и бескомпромиссной неустрашимости. И какой же я все-таки молодец, что вызвал его на трудный для обоих разговор по поводу выяснения наших отношений! – похвалил он себя. – Зато, несмотря на возникшие при этом разговоре трения, теперь у меня руки развязаны…»

Затем взял в руки вторую Инструкцию от морского министра, содержащую подробные руководства по ученой и художественной части, касающиеся его непосредственной деятельности. Однако мысли его по-прежнему витали вокруг главной задачи экспедиции по отысканию земли у Южного полюса. Он откинулся на спинку кресла, продолжая свои размышления.

«Какие же признаки могут свидетельствовать о наличии земли значительных размеров, если судно находится от нее в нескольких десятках миль, отделенное сплошными ледяными полями? Ведь ответ на этот вопрос в конечном счете и должен определить успех экспедиции».

Но ответа не было, и Андрей Петрович углубился в изучение литературы по гляциологии², описаниям ледяного панциря Гренландии и льдов Северного Ледовитого океана, которую успел приобрести в книжных лавках Петербурга сразу же после того, как стало очевидным его участие в экспедиции. Слава Богу, времени для этого было более, чем предостаточно, – до Антарктики было еще очень и очень далеко…

* * *

И уже гораздо позже, при подходе к датским проливам, ситуация с этим вопросом более или менее прояснилась. Во всяком случае, Андрей Петрович пришел к выводу, что по крайней мере два признака могут быть использованы для определения относительной близости земли больших размеров в ледовых условиях высоких южных широт.

В первую очередь это касается айсбергов, что объясняется природой их происхождения. Дело в том, что они являются огромными обломками ледяного панциря, медленно сползающего с суши в океан. Постепенно нависая над прибрежными глубинами, край панциря толщиной в несколько сотен футов (около ста или более метров) под действием силы тяжести обламывается и уходит под воду, а затем всплывает над ее поверхностью в виде ледяной горы, то есть айсберга. Но ледяной панцирь такой толщины может образоваться только над сушей значительных размеров, постепенно приобретая форму ледяного купола. И чем больше айсбергов в высоких широтах, тем, следовательно, больше размеры земли, скованной ледяным панцирем. Кроме того, край ледяного панциря такой толщины должен будет представлять собой форму ледяного барьера, видимого с довольно большого расстояния. Следовательно, зоркие впередсмотрящие, находящиеся на салинге, должны будут при хорошей атмосферной видимости увидеть ледяной барьер минимум за два десятка миль, а то и более.

Андрей Петрович торжествовал. Ведь это было его теоретическим открытием, хотя теория происхождения айсбергов была уже известна, но она никоим образом не была связана с признаком возможного нахождения в районе их плавания земли значительных размеров. «Итак, первый шаг сделан, – удовлетворенно отметил ученый, – на очереди – второй».

Теперь речь пойдет о паковых, то есть многолетних льдах. Они характерны для Северного Ледовитого океана, где нет земли больших размеров. Огромные ледяные поля, возможно, и дрейфуют, но очень медленно, что способствует наращиванию их толщины в течение нескольких лет. Поэтому-то толщина паковых льдов и достигает десятка футов (трех метров) и более, являясь непреодолимой преградой для кораблей с деревянной обшивкой их корпусов.

Что же касается Антарктики, то там, при непременном условии наличия земли значительных размеров, должны были бы отсутствовать условия для образования больших полей паковых льдов. И действительно, в отчетах капитана Кука о его попытках проникновения в высокие южные широты нет упоминания о толстых паковых льдах. Хотя эти льды и могли бы находиться гораздо южнее кромки годичных, не очень толстых льдов, что, однако, маловероятно, так как в Северном Ледовитом океане мореплаватели почти сразу же сталкивались с мощными полярными льдами. Кроме того, огромные поля паковых льдов препятствовали бы проникновению к чистой воде айсбергов после их образования, несмотря на их исполинские размеры. А капитан Кук эти айсберги видел и в довольно большом количестве.

Таким образом, все взаимосвязано – большое количество айсбергов есть верный признак наличия в высоких широтах земли значительных размеров, что, в свою очередь, предполагает отсутствие там мощных паковых льдов. И, соответственно, наоборот.

Однако оставался не проработанным еще один немаловажный вопрос. А именно: какие морские животные и птицы и их поведение могут быть признаком, пусть и косвенным, наличия земли в районе их обитания в условиях ледовой обстановки и сурового климата Антарктики? Но это вопрос сугубо специальный, и Андрей Петрович, поразмыслив, решил поручить его изучение одному из двух немецких натуралистов, приглашенных Петербургской академией наук для участия в двух экспедициях (Беллинсгаузена и Васильева), которые должны были ожидать их прихода в Копенгагене.

* * *

Друзья наконец-то смогли уединиться в каюте Андрея Петровича, которая становилась традиционным местом их встреч, чтобы обсудить содержание государственных документов, носивших инструктивный характер.

– Ну и каково же твое мнение? – заинтересованно спросил Фаддей Фаддеевич, поудобнее устраиваясь в кресле, которое вестовые принесли из его каюты, находившейся рядом за толстой дубовой переборкой.

– Инструкции, подписанные государем, а это главные из этих документов, сформулированы кратко, но достаточно четко, и, с моей точки зрения, вполне реальны и выполнимы, – капитан при этих словах удовлетворенно задвигался в кресле. – Время пребывания шлюпов экспедиции за Южным полярным кругом выбрано удачно и, как видно, хорошо продуманно. Но для успешного выполнения поставленных перед ней задач, как мне представляется, необходимо располагать некими ориентирами, если так можно выразиться, или вехами. Искать что-либо вслепую, конечно, можно, но, безусловно, не рационально. Поэтому я все время после нашего с тобой последнего разговора посвятил отысканию и обоснованию неких признаков, которые бы прямо или косвенно указывали нам на возможность наличия в обследуемом районе земли значительных размеров.

Фаддей Фаддеевич привстал, а затем вновь опустился в кресло, выказывая тем самым живейший интерес к высказываниям своего друга. И Андрей Петрович стал не спеша излагать результаты своих сугубо теоретических исследований и по айсбергам, и по паковым льдам, давая при этом необходимые пояснения и делая ссылки на мнения авторитетов. При этом не утаил, что может существовать еще и третий признак, определение которого он намеревался возложить на иноземного натуралиста, который, по его мнению, должен быть более подготовленным в этой области научных знаний.

Фаддей Фаддеевич, лично отвечавший за результаты экспедиции, широко открытыми глазами смотрел на своего друга-ученого.

– Да ты, Андрюша, сам-то хоть понимаешь, что сотворил?! Теперь я, начальник экспедиции, вооружен научной теорией поиска неведомых земель в царстве льдов! Ты мне как будто сорвал повязку незнания с моих глаз! Ты гений, ты воистину гений, ученый с большой буквы! А этого иноземца напрягай, пусть хлеб отрабатывает, хотя и не уверен, что он это сделают лучше тебя. Дай я тебя, дорогой, облобызаю!

И Фаддей Фаддеевич сжал его в своих могучих объятиях, нашептывая на ухо: «И что бы я делал без тебя, без твоей светлой головушки, Андрюша?!»

Тут Андрей Петрович не выдержал и откровенно рассмеялся. Капитан же ревниво отстранился:

– Ты что, опять вспомнил про своего ненаглядного Кускова?

Андрей Петрович, продолжая смеяться, утвердительно закивал головой.

– Неужто ты и в самом деле так незаменим, ежели два человека и, я полагаю, не глупых, так ценят тебя?!

– Это, конечно, навряд ли, но что-то рациональное в этом, безусловно, есть… – подавив приступ смеха, с игривым подтекстом ответил Андрей Петрович. – А как же теперь быть с чертом, к которому ты меня послал как ученого? – не унимался он.