Kitabı oku: «Марина Влади, обаятельная «колдунья»», sayfa 4

«Колдунья» сделала Марину звездой, трезво оценивал расстановку сил Оссейн, а я же продолжал отрабатывать в кино прочно закрепившийся за мной образ сомнительной личности, играл фашистских офицеров, бандитов, преступников и прочий сброд.

Правда, интерес ко всему русскому Робер отнюдь не утратил. Как-то, находясь в качестве гостя на Каннском кинофестивале, он с большим вниманием смотрел картину Станислава Ростоцкого «На семи ветрах». Фильм показался ему трогательным, чистым, война переплеталась с темой любви. А юная исполнительница роли главной героини вообще выглядела прелестно.

…После фестивальной премьеры Лариса Лужина чувствовала себя «на коне», почти Жанной д'Арк, помня при этом, что та стала народной героиней еще и потому, что оставалась Орлеанской девственницей. Но сидеть в гостиничном номере, конечно, не хотелось. Восторгаясь собственной смелостью, она спустилась в кафе. Заказала кофе. За соседним столиком сидел весьма импозантный мужчина. Быть не может, ведь это… как же его?.. Робер Оссейн, муж Марины Влади! Она же видела их в Москве! А сейчас он глядит на нее, что-то говорит, поднимает бокал. Но тут же, видимо, узнав, обращается к ней по-русски: «Мамочка, да ты же из Москвы! Из России, да?..» Он галантен, обходителен, хорош собой, осыпает удивительно красивыми комплиментами… И приглашает девушку осмотреть его апартаменты: «Тебе что – запрещено? Нельзя? А сколько ж тебе лет?» – «Двадцать один». – «Тогда можно, ты взрослая. Марина и в пятнадцать уже все умела. Пойдем?.. Не бойся, я не буду на тебя набрасываться и с ходу валить в кровать, только поцелую».

Но комсомолка Лужина категорически отказалась. Позже, возможно, жалела. Во всяком случае, Ростоцкий, узнав о несостоявшемся романе, отругал: «Эх ты, Оссейну отказала!..»

Друзья замечали, что расставание с Влади благотворно сказалось на творческой активности Оссейна. Ежегодно он выпускал как минимум по фильму – «Злодеи», «Вкус насилия», «Смерть убийцы», «Круги под глазами», «Вампир из Дюссельдорфа», не считая многочисленных ролей, сыгранных им в картинах других режиссеров.

«Если в начале пути у тебя ничего нет, ты упорно борешься за приобретение тех привилегий, которые, как думаешь, обеспечат тебе желанную свободу, – говорил Оссейн. – А когда такая свобода завоевана, понимаешь, что жизнь превращается в преумножение удобств. Личное благо не принесло мне сознания чистой совести… Жизнь похожа на механизм: дун-дун-дун… Мотор работает – и неожиданно: кряк! заело! Не остается ничего иного, как остановить мотор и разобраться, почему его ход стал холостым».

Хотя и тесен мир, но пересечений на съемочных площадках вчерашние супруги старательно избегали. Как, впрочем, и вне их. Последней картиной, в которой Влади и Оссейн работали вместе, стал триллер «Les Canailles» – «Канальи» («Сброд»). Впрочем, Робер старался не пропускать ни одного нового фильма с участием Марины, оправдывая свой интерес сугубо профессиональной необходимостью. «Золушка в витрине» показалась ему пустышкой, но вот «Ступени супружеской жизни» и особенно экранизацию чеховской «Степи», в которой Марина исполняла роль графини Драницкой, оценил очень высоко.

Он от души хохотал, когда смотрел «Очаровательную лгунью», где героиня Марины – юная Джульетта, и пяти минут не живущая без вранья, влюбляется в зрелого мужчину и дает клятву, что отныне станет говорить только правду и ничего, кроме правды. Но данное обещание так мешает ей жить… Робер едва сдержался, чтобы не позвонить своей бывшей возлюбленной и, поздравив с премьерой, съязвить: «Mon cher, твоя лгунья, действительно очаровательна, тебе даже не пришлось ничего играть».

Зато «Принцесса Клевская» понудила его окончательно признать драматический талант Влади. Европейский успех картины нельзя было объяснить лишь впечатляющей зрелищностью и душещипательным сюжетом. Пышные костюмы в таком случае остались бы лишь музейными экспонатами, а дворцовые тайны времен короля Генриха II – единицами хранения архивов. Зрителей главным образом пленила блестящая работа Марины Влади и ее партнера Жана Марэ. Околдованная Бельгия наградила Влади, как лучшую актрису года, премией «Femina»…

А позже Марину и Робера едва не объединила «Анжелика».

– «France Soir», пожалуйста. Как нет? Продано?

– Сожалею, мсье. Ни одного экземпляра не осталось. Приходите завтра.

– Завтра уже будет новая глава…

В конце 1950-х тираж и без того популярной «вечерки» – газеты «Франс Суар» взлетел до небес. Предприимчивый издатель Пьер Лазарев первым во Франции стал печатать в своей газете «фельетоны» – романы с продолжением. Авантюрная историческая эпопея Анны и Сержа Голон «Анжелика – маркиза ангелов» мгновенно покорила сердца парижан. Тут же продюсер Франко Косма сообразил, что экранизация головокружительных похождений Анжелики и ее супруга – графа де Пейрака – золотая жила, и поручил режиссеру Бернару Бордери ее «разработку».

Самым главным было – не совершить ошибку с выбором исполнительницы центральной роли. Одна за другой отпадали кандидатуры. Следом за Брижит Бардо были забракованы Катрин Денев, Мирей Дарк и Аннет Стройберг, затем приглашенная из Америки Джейн Фонда. Не устроила создателей фильма и итальянская красавица Моника Витти. Окончательный выбор пал на Марину Влади.

Но тут уже у Марины возникли сомнения: а стоит ли связывать себя кабальным (хотя и чрезвычайно выгодным) контрактом сразу на пять фильмов? «Я не хотела превращаться из колдуньи в маркизу, – говорила она. – Это же клеймо на всю жизнь! Меня смущала перспектива становиться актрисой одной роли». Да и творческий потенциал режиссера-постановщика, с ее точки зрения, оставлял желать лучшего. И, наконец, основное препятствие – Марина не испытывала никакого желания встречаться на съемочной площадке и уж тем более изображать перед камерой безумную любовную страсть к своему бывшему мужу, который собирался играть графа Жоффрея де Пейрака. Хотя, как профессионал, она без труда справилась бы с этой «сверхзадачей». И, возможно, ее Анжелика наряду с Марианной, тоже стала бы символом Франции…

Но, повторяла Влади, «меня совершенно не интересовала эта милая и красивая роль». Она предпочла иное кино: «В это время я стала работать с Годаром, так что это совсем другой мир…»

Что же до Робера, то он без раздумий с головой окунулся в красивые киноприключения и по завершении сериала «Анжелика» даже стал подшучивать над свалившейся на него популярностью: «На моей могильной плите, видимо, высекут профиль графа де Пейрака».

С годами Оссейн все больше отдалялся от кинематографа, предпочтя театральные подмостки. В конце 1960-х годов он отклонил выгодные контракты и, захватив с собой лишь бритву и зубную щетку, уехал в провинцию, знаменитую шампанскими винами. Его режиссерским дебютом в Народном театре Реймса стало «Преступление и наказание», которое положило начало так называемой «оссейнографии» – социальному и культурному феномену, особому творческому почерку, соединившему в себе элементы театра, кино, а также достижения звуко– и светотехники и еще бог весть чего. Довольно быстро ему удалось войти в число тех, кого назвали «русской гвардией парижской сцены», – наряду с Арианом Мнушкиным и Питером Бруком. «Кому, как не нам, вечным кочевникам, рисковать в столь опасном ремесле, как театр», – стал говорить Роберт Андреевич Гуссейнов.

Затем свои опыты он перенес в Париж, возглавив театр «Мариньи». На огромном помосте Дворца спорта он поставил спектакли – исторические фрески о великих персонажах – Цезаре, Наполеоне, Марии-Антуанетте, Шарле де Голле… «Народный режиссер республики», как его назвала театральная критика, поставил «Дантона и Робеспьера», «Отверженных», «Собор Парижской Богоматери», «Юлия Цезаря», «Необычный подвиг броненосца «Потемкин» и другие представления. Особый успех выпал на долю «Человека по имени Иисус», который побил все рекорды по количеству зрителей. Идеи его постановок – Справедливость и Милосердие, Права человека и Честь, Насилие и Вера… оказались жизненно необходимыми сотням тысяч людей. «Свобода или смерть» – так назывался спектакль, поставленный им к 200-летию падения Бастилии. Дела давно минувших дней? Оссейн отвечал по-своему, превратив зрителей в членов клуба якобинцев, в депутатов Конвента. Эбер, Сен-Жюст, Карно сидели среди парижан – и трибунами становились обитые велюром кресла…

Марина с любопытством наблюдала за театральными поисками Робера. Тем более что в некоторых постановках в качестве музыканта-аккомпаниатора принимал участие их сын Пьер. Но особого восторга от «оссейнографии» она не испытывала, оставаясь сторонницей классической эстетики театра.

«Расставались мы достаточно болезненно, – подводил итог Оссейн, – но раны уже зарубцевались. Мы – близкие друзья. Иногда перезваниваемся…»

«Le Lit Conjugal» – «Королева пчел»

– …Они улетали, а мы оставались на земле. Теперь все наоборот: они там, в земле, а я вот в небесах…

Марина не узнавала Жан-Клода. В начале их знакомства Бруйе без устали шутил, балагурил, производя впечатление никогда не унывающего оптимиста. Сейчас он был грустен и сентиментален.

– Во время войны я служил на авиабазе Райяк на Ближнем Востоке. Оттуда через Иран наши летчики из эскадрильи майора Тюляна в конце 42-го года переправлялись в Советский Союз, чтобы воевать с фашистами. В первом составе эскадрильи было 14 летчиков и почти 60 авиамехаников. Увы, в их число я не попал по причине юного возраста и полного отсутствия летного опыта. Помню, мы, когда провожали их, кричали: «Вперед, райяки!» Кстати, «райяками» (по имени нашей базы) их потом называли и русские, когда в России создали эскадрилью «Нормандия-Неман»… Наши летчики были настоящими асами. Я гордился знакомством с ними. Альбер, Дюран, Лефевр… Их называли «три мушкетера», ведь они же были гасконцами…

– Как и ты? – улыбнулась Влади.

– Ну да, как и я! – К Жан-Клоду вернулось прежнее расположение духа. – Позже меня перевели в Габон, там я закончил специальные летные курсы и был зачислен в эскадрилью Артуа. Но повоевать так и не пришлось… Марина, а не выпить ли нам?

– Почему бы и нет? – Марина легко согласилась.

Едва Бруйе поднял руку, тут же подпорхнула стюардесса и, выслушав пожелания «большого босса», удалилась. Буквально через минуту она появилась вновь, уже с подносом, на котором красовалась бутылка красного вина и два бокала.

– Может быть, немного сыра? – спросил Жан-Клод.

– Конечно.

Бруйе кивнул стюардессе и поднял бокал, глядя в глаза своей соседки.

Он появился в салоне самолета, когда все пассажиры уже сидели на своих местах и дисциплинированно пристегивались ремнями безопасности. Марина мельком взглянула на нового попутчика, отметив его добротный легкий костюм, аккуратную прическу, приятный дорогой парфюм, темные глаза, доброжелательную улыбку, и не стала возражать, когда он, обратившись к ней: «Вы не против, мадам?», опустился в соседнее кресло.

Полчаса, может быть, минут сорок лета, а ей казалось, что они знакомы давным-давно. Он был внимателен, предупредителен, а главное – искренен в своей заботе о попутчице, был откровенен, рассказывая о себе, остроумен, и – слава богу! – не произносил ни слова о кино. Вначале Марину удивило и даже несколько задело это неузнавание, но чуть позже она поймала себя на том, что ей приятны его комплименты как женщине, а не киноактрисе, недосягаемой звезде, волей провидения оказавшейся рядом. И почувствовала, что даже случайные прикосновения локтя ее даже чуть-чуть волнуют…

Возможно, подкупило и то, с каким неподдельным интересом отнесся этот Бруйе к брошенным ею вскользь словам о том, что ее отец тоже был авиатором во время Первой мировой войны, успешно сражался с немцами и даже был награжден. Он так дотошно выпытывал подробности невероятного путешествия Владимира Полякова из России (!) в Париж, где стал волонтером, что Марина, увлекшись, принялась обстоятельно рассказывать о многочисленных талантах своего удивительного отца, которого, к великому сожалению, потеряла десять с лишним лет назад.

– Знаешь, – проговорила она, глядя на свой бокал, – всякий раз, когда я сажусь в самолет (а летать по делам мне приходится довольно часто), я почему-то всегда вспоминаю его. А каждого мужчину сравниваю с ним и вижу: не то, не то, не то…

Потом, по окончании съемок фильма «Семь смертных грехов», Жан-Клод встретил Марину с цветами, повез в какой-то фантастический ресторан и там огорошил неожиданным предложением отправиться в путешествие в Габон.

– Ты увидишь потрясающую, ошеломляющую страну. Центральная Африка, голубые лагуны Атлантического океана. Столица Либервиль – один из самых красивых африканских городов, очень похож на Майами-Бич. Ты бывала в Америке?

– Нет, но собираюсь.

– Поедем вместе, – убежденно сказал Бруйе. – Ты будешь жить в моем доме, у тебя будет все, что только пожелаешь. Я покажу тебе свою уникальную коллекцию ритуальных масок фангов, митсого и теке. Клянусь, ничего подобного ты никогда не видела! Климат и природа Габона изумительные. Большую часть территории занимает вечнозеленый лес, а на востоке возвышаются Хрустальные горы.

– Они на самом деле хрустальные? – заинтересовалась Марина.

– Почти, – улыбнулся Бруйе. – Во всяком случае, красоты необычайной. Соглашайся…

– И когда? – спросила Марина, мысленно уже сказав «да». С лихой отчаянностью она решила: черт побери, где «Семь грехов…», пусть будет и восьмой!

– Да хоть сегодня. У меня ведь чартер. Можем отправиться в любое время. Одно твое слово, королева…

Она уже знала, что Жан-Клод, давно обосновавшийся в Африке, успешно вел бизнес, являлся совладельцем крупнейшей в Габоне авиакомпании. Знакомя его с друзьями, обычно уточняла: «Настоящий мужик… Авантюрьер… Гасконец к тому же…»

Свой основной капитал Бруйе заработал, занимаясь строительством аэродромов не только в Габоне, но и в других странах Экваториальной Африки. Тут, на Черном континенте, он слыл честным, порядочным и везучим бизнесменом. Кроме обычных грузовых и пассажирских перевозок, он добровольно взвалил на себя все хлопоты по организации летучего отряда санавиации, бескорыстно доставлявшей больных людей в центральные клиники из самых труднодоступных районов страны.

Свое двадцатипятилетие Марина встречала абсолютной победительницей. Рядом был счастливый «побежденный» летчик Жан-Клод, который считал 13 апреля 1963 года – день их знакомства – самым знаменательным в своей жизни. Подрастали сыновья. Она являлась полновластной хозяйкой громадной виллы на Атлантическом побережье. В ее подчинении – целый отряд прислуги, садовников, кухарок, шоферов, у пирса на океанских волнах мерно покачивалась роскошная яхта, на которой они вместе с Бруйе в любую минуту могли отправиться куда угодно, и в любом порту мира ее вместе со всемогущим спутником встретили бы с королевскими почестями. Потому что сегодня она уже не просто колдунья, но и королева.

Или «Le Lit conjugal» – «Королева пчел», досадливо поморщилась Марина.

– …Вы что, на самом деле видите во мне нимфоманку? – заинтересовалась Марина, прочтя сценарий «Королевы пчел», к съемкам которого собрался приступать Марко Феррери⁷. – Да эта ваша Регина настоящая стерва. Конечно, я не спорю, характер у меня самой ужасный, поэтому я спокойно играю гадких женщин. Почему нет? Но такую?!.

– Согласен, стерва, – усмехнулся Феррери. – И вы, Марина, мне подходите по всем статьям. Хотя бы потому, что сразу отгадали характер этой сучки. Я хочу обнажить перед всеми тайные стороны женской души…

– …которая мечтает об умерщвлении особи противоположного пола, – предположила Марина.

– Именно! – воодушевился режиссер. – Но в данном случае предметом моего исследования является отнюдь не ваша, Марина, душа. Просто вы как никто способны помочь мне воплотить мои идеи. Я знаю, вы – совсем иная… – Он смешался, еще что-то невнятно пробормотал, и Марине послышалось, что Марко добавил: – Возможно, иная…

– А правду говорят, что вы ветеринар? – теперь уже Марина попыталась взять его в оборот.

– Правда, – ничуть не смутился Феррери. – По образованию я действительно ветеринар и по-прежнему очень интересуюсь животным миром. В нем так много поучительного для человеческого общества.

– Например, то, что самец непременно должен погибнуть после оплодотворения пчеломатки?

– Ну, в том числе и это. И в пчелиной семье, и в семье человеческой очень много общего…

– И любой брачный союз обречен на подобный финал?

– В той или иной степени, – развел руками уже раздраженный «допросом» режиссер. – Все браки совершенно идентичны.

– Ладно, рискнем! – махнула рукой Марина. – Я согласна.

Читая в газетах анонсы своей «Королевы», Марина чертыхалась: «Примитивы!.. Как можно было сочинить нечто подобное? Они что, фильма не видели?!» – «…Супружеская жизнь молодой пары начинается счастливо и безоблачно, между ними царит согласие, они мечтают о детях. Но с каждым днем происходит что-то совершенно необъяснимое: муж на глазах чахнет, а молодая жена все хорошеет и хорошеет. А когда она уже ждет ребенка, мужу становится настолько худо, что он уже не в силах подняться с постели…»

Профессиональное чутье ее редко когда подводило. Уже в ходе съемок она точно знала, что фильм ожидает успех. Партнер – Уго Тоньяцци – чудо! Регина у Марины получалась именно такой, какой ее видел Феррери. Друзья все же не зря называли его гением, у которого не было ни школы, ни учеников, ни последователей, настолько он был индивидуален и неповторим.

Накануне церемонии закрытия Каннского кинофестиваля, во время которой оглашались имена победителей и лауреатов, Марина разнервничалась донельзя, чего давно с ней не происходило. Дважды навещала салон маэстро Жака, официального парикмахера фестиваля, обладателя «волшебного взгляда». Мсье Дессанж, конечно, умел творить чудеса. Он трудился над ее прической несколько часов. Потом трижды она меняла туалеты.

Еще бы, ведь ей, триумфатору, обладательнице премии лучшей исполнительницы женской роли, предстояло пройти по красной дорожке на набережной Круазетт с величием истинной королевы. Королевы стиля и «королевы пчел». По традиции каннские лауреаты одновременно становились кавалерами «Ордена искусств Почетного легиона».

(Жаль лишь Феррери, у которого сразу после грандиозного успеха на фестивале и выхода картины в широкий прокат возникли проблемы с пуританской цензурой, и особенно с Ватиканом.)

Бруйе для начала подарил жене радость романтичного многодневного морского круиза под парусами своей белоснежной яхты «Vaitiare», a потом преподнес новый сюрприз:

– Давай-ка, милая, будем потихоньку перебираться поближе к родным берегам. Я купил виллу на юге Франции.

– Жан-Клод, ты у меня – сплошное приключение, как американские горки, – только и смогла ответить Марина. – Никогда не знаешь, чего от тебя ждать в следующую минуту…

Только блаженное ничегонеделание на берегу довольно скоро сменилось унынием. Она чувствовала себя не в своей тарелке без шума-гама на площадке под беспощадными юпитерами, без удушливой пыли театральных кулис, без сплетниц-гримерш и придир-сценаристов, без громовых команд режиссеров и бесконечных интервью, без аплодисментов и цветов от поклонников, без помпезности фестивалей и банкетов. Бруйе же все это казалось никчемной, зряшной суетой, а восторженные взоры нахалов, которые жадно шарили глазами по телу его Марины, доводили его до исступления. Марина понимала состояние мужа. Он был раздражен точно так же, как в свое время Робер. Хотя нет, несколько иначе. Оссейну рядом нужна была талантливая актриса, послушная исполнительница его режиссерской воли. Хоть на съемках, хоть в постели. А отважному покорителю небесных высот Бруйе – земная хозяйка дома, хранительница очага, но вовсе не властительница съемочных площадок и сердец похотливых поклонников. «Мне невмоготу – я не могу не работать, – пыталась объяснить мужу Марина. – Это для меня очень серьезно». Но он не слышал.

Даже рождение сына Вольдемара-Владимира-Володьки-Вовки лишь ненадолго отвлекло ее от тоскливых мыслей и внесло совершенно незначительные изменения в размеренное и безмятежное существование в сладком рабстве роскоши. Тем более что бесчисленные няньки, кормилицы, прислужницы не давали ей даже пальцем без нужды шевельнуть…

Володька мирно посапывал в кроватке в тени деревьев. Марина, сидя рядом в плетеном кресле, лакомилась персиками и лениво перелистывала свежий номер «L" Offïciel»: ну, и какие ткани нам предлагают кутюрье носить в 1965 году?..

Появившийся в саду Жан-Клод молча протянул ей телеграмму. Орсон Уэллс?⁸ Да! Вот так сюрприз. Мэтр приглашает ее в Испанию на съемки «Фальстафа». Роль леди Кейт Перси…

– И что ты ответишь? – Жан-Клод, оказывается, все еще был рядом.

Марина положила телеграмму на столик.

– А что я могу ему ответить? Посмотри на меня, я же сейчас больше похожа на кормящую матрону. – Она чуть приспустила декольте. – Ты когда-нибудь видел такие груди? Уэллс просто не понимает, что я, увы, сегодня не та актриса, о которой можно мечтать. Так, в подробностях, я ему и сообщу. Нет-нет и нет. Орсон – мудрый человек, поймет.

Диктуя свой ответ секретарю, Марина улыбалась: Кейт Перси… Фальстаф… На следующий день Влади получила новую телеграмму от Уэллса. Орсон был, как всегда, лаконичен, категоричен и требователен: «Кончай кормить. Приезжай через две недели. И… будь в форме!»

«В чем оно, счастье актрисы? – задавала себе вопрос Влади. И сама же пыталась найти на него ответ. Оно, пожалуй, в таких банальных вещах, как у всякого человека: получать удовлетворение от своей работы, ценить и уважать своих коллег, партнеров, ощущать свою востребованность. Неважно где – будь то завод, какое-нибудь учреждение или театр, но чувствовать, что тобой восхищаются, а главное – любить то, что ты делаешь».

Отпускать Марину одну в неведомую киноэкспедицию Бруйе отказался наотрез. Он знает, какие опасности таит жаркое пиренейское солнце и не менее горячие кабальеро. Но рабочий график оказался настолько плотным, что все время Влади и Бруйе приходилось проводить порознь: Марина пропадала на съемочной площадке, а Жан-Клод, как некогда Оссейн, сидел в гостиничном номере, злющий, как лев в клетке. Как ему хотелось прекратить весь этот киношный балаган! В конце концов он устроил жене неприятную сцену в отеле, развернулся и умчался домой.

В два часа ночи в ее номере раздался стук в дверь. Марина решила, что вернулся Клод, и уже намеревалась открыть. Но услышала не совсем трезвый мужской голос: «Это я, Орсон!» На цыпочках она вернулась в спальню и просидела в кресле до утра, не сомкнув глаз и не выпуская из рук сигареты. На следующий день, отсняв заключительные сцены, Уэллс поблагодарил всю киногруппу за отличную работу, а Марине почему-то посоветовал бросить курить, чтобы не портить голос: «Пойми, это – твое главное сокровище». О запертой двери несостоявшийся любовник не обмолвился ни словом…

Насчет голоса Уэллс был, безусловно, прав, невинно улыбалась Марина, вспоминая, с каким трудом ей удавалось озвучание картины по-английски: «Причем это был староанглийский язык, шекспировский. Я волновалась, но, по-моему, все получилось…» Но при следующих встречах Орсон обычно глядел на нее с некоторым недоумением…

А Бруйе, чувствуя свою вину, решил-таки выполнить свое давнее обещание, и они с Мариной отправились в путешествие за океан. Тем более что в Штатах Влади ждала небольшая работа в какой-то проходной итальянской картине «Моя американская жена». Поначалу она даже думала отказаться от съемок, но согласилась, узнав, что ее партнером вновь будет Уго Тоньяцци. Съемочный процесс был организован чудовищно, паузы между сменами затягивались, и актеры были вынуждены слоняться без дела, пока горе-сценаристы дорабатывали следующую сцену. Во время одного из очередных перерывов Марина решила выяснить, что из себя представляет прославленная американская киноиндустрия, и на свой страх и риск (без всяких рекомендаций) наведалась в агентство «Уильям Моррис», которое занималось кастингом актеров. Она вовсе не собиралась покорять Новый Свет, просто было любопытно.

Тамошний «биг-босс», оглядев гостью с головы до ног, попросил: «Не могли бы вы улыбнуться, мадемуазель?»

Марина задохнулась от возмущения:

– Вы! Вы мне, звезде европейского класса, которая только что снималась у самого Орсона Уэллса, мне, матери троих детей, одной из самых красивых актрис, предлагаете просто улыбнуться?!

Сидящая рядом с боссом тощая американка с явно подтянутой кожей просипела прокуренным голоском:

– Именно вам, милочка. И вообще, не мешало бы вам сбросить два-три килограмма и заменить зубки. По-моему, они не очень ровные…

Марина, уже вне себя от ярости, вскочила, схватила шубку, шляпку и заорала прямо в лицо этой облезлой курице:

– Я вешу ровно 58 килограммов при росте 175 сантиметров, и все зубы – мои собственные! А ты шамкай и щелкай своими фарфоровыми!

После перенесенного шока Марина уже не испытывала к Голливуду ничего, кроме отвращения и ненависти.

Зато в этом же году супругов ожидало новое экзотическое путешествие на край света, в загадочную для Бруйе Россию, – на очередной Московский кинофестиваль. И вновь, как шесть лет назад, повторилась все та же ситуация, что и несколько лет назад с Оссейном. Марина была в центре внимания, сияла от удовольствия и всеобщего восхищения, а Жан-Клод покорным болванчиком, с тяжелым сердцем, исполнял роль ее «немого» мужа.

Ему оставалось ограничиваться посещениями Большого театра. Во время пресс-конференции на 12-м этаже гостиницы «Москва» Марина Влади сообщила журналистам: «Я крайне сожалею, что в этот раз так мало успела посмотреть и, что самое огорчительное, не увидела на сцене Майю Плисецкую». Очаровательно улыбнувшись, она тут же обратила внимание газетчиков на присутствующего здесь супруга: «Зато мой муж Жан-Клод Бруйе – он по профессии гражданский летчик – видел ее в «Дон-Кихоте» и признался мне, что плакал от счастья… Летчики, как видите, иногда тоже плачут, если, разумеется, они попадают под власть большого таланта…»

«Конечно, она очень хороша, – писал в своем отчете с пресс-конференции репортер журнала «Советский экран», – и вместе с ее восхищенным мужем – французским пилотом – за ней, откровенно говоря, столь же восторженно следят и многие другие мужские глаза…»

Но, глядя вслед удалявшейся по окончании пресс-конференции паре, журналисты видели, как Жан-Клод, бережно придерживая жену под руку, темпераментно и отнюдь не ласково выговаривал ей что-то вполголоса…

В те дни в Москве Марина и впрямь была загружена «под завязку», являясь членом жюри фестиваля под руководством известного советского режисссера Сергея Аполлинарьевича Герасимова. Единственная женщина в компании «12 рассерженных мужчин». Журналистам она признавалась: «Ясно, что это почетная и весьма трудная работа. Но такая работа здесь, в Москве, мне вдвойне приятна… Во всяком случае, я постараюсь, как это говорят по-русски, быть на уровне… Я чувствую себя в Москве как дома…»

Герасимов умело дирижировал работой жюри, склоняя коллег к тому, чтобы главный приз обязательно присудить фильму Сергея Бондарчука «Война и мир». Но я, гордилась собой Марина, билась изо всех сил, до тех пор, пока не переубедила всех членов жюри, что награду следует поделить между киноэпопеей Бондарчука и замечательной картиной венгра Золтана Фабри «Двадцать часов». После окончательного подведения итогов взмокший Герасимов, улыбаясь, сказал Марине:

– Ну, ты, оказывается, еще та штучка. Крепкий орешек.

В его устах это был изысканный комплимент.

По иронии судьбы, вскоре Влади вновь пришлось встретиться с «Войной и миром» Бондарчука, дублируя во французской версии картины Людмилу Савельеву, которая исполняла роль Наташи Ростовой.

* * *

– Марина Владимировна, – остановил Влади молодой человек, сотрудник пресс-центра фестиваля, – прошу прощения. С вами очень хочет встретиться Алексей Каплер⁹.

– ?

– Это наш очень известный кинодраматург, сценарист. Может быть, вы видели его фильмы «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году»? Помните?

Марина с сомнением покачала головой:

– Нет, вряд ли. Я бы запомнила.

– Тем не менее он просит о встрече в удобное для вас время. У него к вам есть деловое предложение.

– Я, право, не знаю, – Марина заколебалась. – Такой загруженный график: встречи, приемы, пресс-конференции.

– Марина Владимировна, – молодой человек оказался настойчив, – Каплер – очень влиятельный и довольно интересный человек. В свое время у него были большие неприятности, ну вы понимаете… Алексей Яковлевич… был любовником дочери Сталина, Светланы…

– Какие же это неприятности? – засмеялась Марина. – По-моему, совсем наоборот!

– Вы меня неправильно поняли, Марина Владимировна. Сталин его за это посадил, и Каплер сидел в лагере.

Может быть, именно этот примечательный факт биографии советского киносценариста особенно заинтересовал Влади, и она выкроила 15 минут для светского свидания. Однако беседа с Алексеем Яковлевичем, вопреки ожиданиям, затянулась не на один час…

– Марина, вам что-либо доводилось слышать о такой выдающейся, на мой взгляд, женщине, как княгиня Вера Аполлоновна Оболенская?

– Конечно. Только у нас ее называли Вики. Вики Оболенская. Я не помню ее девичью фамилию…

– Макарова. Ее отец был бакинским вице-губернатором, – подсказал Каплер.

– Да-да! После революции она, совсем еще девочкой, вместе с родителями уехала во Франции. Насколько я знаю, она была одной из самых красивых парижских манекенщиц. Потом вышла замуж за князя Николая Оболенского. Во время фашистской оккупации стала героиней Сопротивления. Боши ее казнили. После войны правительство Франции наградило Оболенскую орденом Почетного легиона.

– Советское, кстати, тоже, – уточнил Каплер. – Орденом Отечественной войны… Знаете, Марина, вы позволите меня так вас называть?.. Спасибо. Вместе с Юлией, это моя жена, довольно известная советская поэтесса, мы много занимались изучением трагической судьбы этой женщины, перерыли кучу архивных материалов… Нам французские друзья еще обещали прислать некоторые документы, воспоминания очевидцев.

– Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

– Да нет, ну что вы?! – добродушно улыбнулся Алексей Яковлевич. – Пока со всеми своими проблемами я еще способен справиться самостоятельно.

– Я в этом не сомневаюсь, – поддержала беседу Марина. – Перед вашим обаянием трудно устоять.

– Вы меня опередили. Вернее, просто лишили права голоса. У меня не хватает слов, чтобы высказать вам свое восхищение…

– Алексей Яковлевич, я ведь понимаю, что вы неспроста затеяли этот разговор об Оболенской.