Kitabı oku: «Книга величиной в жизнь. Связка историко-философических очерков»

Yazı tipi:

Дизайн обложки И. Н. Граве

Текст печатается в авторской редакции

* * *

Связуя творчество и время, и пространство
Вступительное слово автора

«Спутники Иерофании» (иерофания = священнодейство) – это собрание эссе, написанных в последние годы, работа над которыми, не раз приводила самого автора к парадоксальным выводам, что в чем и состоит смысл подобного литературного жанра, одобряющего вольный экспериментальный взгляд испытующего тексты и оставляющего в качестве главного контрапункта свободу восприятия и выражения. Жанровый характер «связки» очерков наиболее приемлем в этом отношении: он как бы скрепляет поперечным жгутом, казалось бы, разнородные статьи, намеренно выстроенные в несколько хаотизированном по хронологии порядке.

Герои этой «связки» – родоначальник христианской теологии Филон Александрийский, теург и последний классический эллинский философ Прокл Диадох, великий итальянский поэт Данте Алигьери, крымский темник Мамай, открывший Новый Свет адмирал Христофор Колумб, лауреат Нобелевской премии по литературе Томас Манн и выдающийся австрийский композитор Арнольд Шёнберг, император Петр Великий и его всесильный фаворит Александр Меньшиков, христианский символист Луи Шарбонно-Лассэ, гениальный Николай Гумилев, неподражаемый Макс Волошин и замечательный хранитель его наследия Владимир Купченко… Это далеко не все имена корифеев истории, литературы и культуры, с которыми встретится взыскательный читатель, перебирая ветви нашей «связки».

Но что же соединяет друг с другом все вышеназванные личности. Несомненно, связь с посвящением, а зачастую даже посвятительные организации, присущие временам, странам и народам: ессеи, члены Афинской Академии, бедные рыцари Христа и Храма Соломона, мистические францисканцы, катары и богомилы, компаньонаж, вольные каменщики Средневековья, герметические философы и франкмасоны наших дней, римско-католические посвятительные сообщества и пр. Собственно, посвящение в историческом контексте, способствующее раскрытию тайн и загадок литературных, художественных и музыкальных произведений, является магнитом, если угодно, центростремительным средоточием, вокруг которого выстраиваются звенья «связки», придавая всем очеркам внутреннюю логику. Впрочем, отметив в общем своеобразие книги и уходя от риторического многословия, предоставим читателю составлять суждение о ее достоинствах.

Владимир Ткаченко-Гильдебрандт (прандау), KCTJ,
военный историк, переводчик

Поэтов век
Личность великого флорентинца на перекрестках эзотерики

Посвящается 700-летию со дня смерти Данте Алигьери в контексте 100-летия со дня смерти Николая Гумилева

Срок или возраст поэтического становления

В ночь с 13 на 14 сентября 1321 года от лихорадки, полученной во время посольской поездки в Венецию, умирает в Равенне в своей постели один из величайших поэтов всех времен и народов Данте Алигьери, три года назад завершивший свою «Божественную комедию». Спустя шесть столетий 26 августа 1921 года чекистская пуля обрывает жизнь выдающегося русского поэта Николая Гумилева, который мог бы стать русским Данте, проживи он, как и великий флорентинец хотя бы на 21 год больше. Данте умер в возрасте 56 лет, тогда как Гумилев расстрелян в 35 лет. Не правда ли, парадоксально: неужели 21 год – это временной отрезок, пройдя который, выдающийся поэт может стать величайшим. Гумилеву не представилась такая возможность, Данте реализовал себя как раз в это время, начиная со своей деятельности приором во Флоренции в 1300–1301 гг., а затем в долгий период изгнания, завершившийся смертью поэта (1302–1321), когда Данте Алигьери и написал свои главные произведения, в том числе «Пир», «О народном красноречии», «Божественную комедию» и др. Не будь этого тяжелого жизненного цикла у флорентинца, отмеченного жесткой политической борьбой, годами лишений и изгнания, а сложись у него все благоприятно в родном городе, то, вероятно, мы бы никогда не узнали о «Божественной комедии», и Данте остался бы для нас просто даровитым и подававшим большие надежды поэтом того времени и автором «Новой жизни», написанной им в 1292 году.

В этой связи число 21 приобретает в нашем восприятии мистические очертания, тем паче что на дворе, если следовать Борису Пастернаку, переведя тысячелетие в столетия, 21 год 21-го века. Некоторые исследователи вполне объективно считают, что Данте Алигьери кто-то посодействовал убраться из бренного мира, так что на второй поэтический век, который продлился бы до 77-летия автора «Божественной комедии», он мог не рассчитывать: слишком многое он сделал уже в первом! А ведь у Гумилева не было и одного 21-летнего поэтического срока, учитывая, что к 35 годам он только «выписался» как серьезный и во многом непревзойденный русский поэт. Впрочем, и современная компьютерная игра «Кредо ассасина» (на основе одноименного фильма) указывает на насильственное устранение якобы ассасина и, следовательно, тайного исмаилита Данте Алигьери пережившими разгром рыцарями-тамплиерами в 1321 году. Безусловно, что во всяком подобном абсурдном повествовании есть только доля абсурда, а определенные события могут передаваться завуалированными, но отражающими объективную реальность. Так и в отношении будто бы непримиримой вражды между собой Ордена тамплиеров и ассасинов-исмаилитов: обе организации на Ближнем Востоке были побратимскими в отношении друг друга, на что неоднократно указывают западные и восточные хронисты того времени. Однако эта (заметим, вполне концептуальная) игра, тем не менее, делает определенные аллюзии в свойственной для себя манере на три важных составляющих сокровенной истории и возможной биографии поэта: насильственную смерть великого флорентинца, связь тамплиеров и ассасинов, а также отношение к обоим орденам Данте Алигьери. Рассуждая об этом, мы уже явно выходим за пределы классического дантоведения, до сих пор считающего величайшего поэта только гениальным словесным иллюстратором римско-католической схоластики, тогда как на самом деле все обстоит гораздо сложнее. Парадокс, но творчество Данте намного глубже своего религиозно-дидактического содержания, остающегося на поверхности, а академическое сообщество уже семь столетий «препарирует» именно его, не в силах обратить внимание на куда более сущностные вещи.

Данте Алигьери и Орден тамплиеров

Здесь стоит привести несколько примеров из «Божественной комедии», которые могут указывать на связь великого флорентинца с Орденом бедных рыцарей Христа и Храма Соломона. К примеру, в «Рае» (песнь XXX) Беатриче на небесах окружает и защищает «сонм, в белые одежды облеченный»; и некоторые исследователи считают, что это и есть рыцари Храма, знаменитые своими белыми плащами с красным крестом. И в последних кругах «Рая» в качестве проводника Данте выступает Святой Бернард Клервоский (песнь XXXII), как известно, тесно связанный с первыми девятью храмовниками и составлявший устав ордена, принятый на Соборе Западной церкви в Труа в 1128 году. До сих пор проводником ему служил Вергилий, но он не может идти дальше врат рая, поскольку, родившись до пришествия Христа, не может воспользоваться жертвоприношением Мессии за род человеческий. Дальше Данте сопровождает детская любовь Беатриче Портинари, направляя поэта в Эмпирей. Она открывает ему дверь спасения, передавая затем Святому Бернарду Клервоскому, который ведет Данте к небесной Розе. Последний в своем трактате «Похвала новому рыцарству», повествуя о целях Ордена Храма, называет его «воинством Божиим»: это определение, которое затем часто встречается в произведениях членов тайного общества писателей «Верных любви», куда входил и Данте Алигьери. Далее: в «Чистилище» (песнь XXVII) Данте вспоминает о своем присутствии на казни великого магистра Ордена Храма Якова де Моле и великого офицера Готфрида де Шарне в Париже 18 (или 11) марта 1314 года: «Я, руки сжав и наклонясь вперед, | Смотрел в огонь, и в памяти ожили | Тела людей, которых пламя жжет» (поэт действительно пребывал в Париже с 1310 по 1314 гг. и, как считается, даже лично общался с находившимся после 1307 года под домашним арестом Яковом де Моле). По другой версии, кстати, поддерживаемой отдельными европейскими учеными, Данте Алигьери неоднократно встречался с Яковом де Моле в период с 1304 по 1307 гг., то есть еще до злополучного ареста орденских сановников 13 октября 1307 года. Как и тамплиеры, Данте видел в Папе Клименте V прообраз Антихриста, предвещая ему место в Аду: «Придет с заката пастырь без закона, […] Как, в Маккавейских книгах, Иасона | Лелеял царь, так и к нему щедра | Французская окажется корона». Вспоминая этот отрывок из Библии из Второй книги Маккавеев (4:7–9), повествующий о том, как Иасон захватил первосвященническую власть, заплатив большую сумму языческому царю Антиоху, Данте откровенно намекает на понтификат папы Климента V, распространявшего симонию и подчинившегося нечестивому королю Франции Филиппу Красивому, кого великий флорентинец в «Чистилище» (песнь XX) уподобил Пилату: «Я вижу – это все не утолило | Новейшего Пилата; осмелев | Он в храм вторгает хищные ветрила». Но следующая строфа, как справедливо отмечает Рене Генон в своей работе «Эзотеризм Данте», откровенно содержит девиз посвятительной степени тамплиера-кадоша – “Nekam Adonai” (по-древнееврейски: «К отмщению, Господь!»): «Когда ж, господь, возвеселюсь, узрев | Твой суд, которым, в глубине безвестной, | Ты умягчаешь твой сокрытый гнев?»

Аллегорическое изображение Священной Веры на медальоне Пизанелло

Со своей стороны, выскажем предположение, что тайное писательское сообщество «Верные любви» стало своеобразным медийным подразделением упраздненного Ордена Храма, судя по всему, возникнув после посещения Данте Алигьери опального великого магистра Якова де Моле. На что указывает как герб с официальным девизом храмовников: «V. D. S. A.» – «Да здравствует Бог – Святая Любовь»; так и название дантовской организации «Fedeli d’Amore» – «Верные Любви»; но не в обыденном, как это обычно представляют, а в тамплиерском значении слова, где Любовь есть Бог или Бог есть Любовь. Тогда все становится на свои места, а деятельность «Верных Любви» представляется продолжением традиции уничтоженного на видимом плане папской и королевской тиранией ордена.

Памятная медаль с изображением Данте, приуроченная к 600-летию со дня его смерти (1921 год)

В этом отношении интересна и эзотерическая трактовка у Данте числа 9, символизирующего тройственный аспект каждого элемента человеческой трихотомии – тела, души и духа (тут же отметим, что нумерологическое значение рассматриваемого нами числа 21, как поэтического возраста или срока, не только 7х3 (7+7+7), но и обычная триада, поскольку 2+1=3). Композиция «Божественной комедии» равным образом держится на числах 3 и 9: произведение разбито на три части, состоящие из 33 канцон (песен), написанных триолем (2+1; размер, применявшийся и Гумилевым в подражании средневековым классикам), что дает в сумме 99. Кроме того, девятка у Данте ассоциируется как с 9 основателями Ордена Храма и 9 лангами или провинциями исторического ордена, так с 9 степенями посвящения низаритского исмаилитского сообщества и властью рыцарства, которая, по его мнению, должна была заменить собой королевскую и папскую власть, что выражается в степени кадоша-тамплиера (ха-кадош – святой или посвященный на иврите), практиковавшейся, по предположениям некоторых исследователей, в тайном сообществе «Верные Любви». Девяти кругам дантовского «Ада», которые якобы связаны с пресловутым ритуалом жертвы Девятого круга, будто бы проводившимся иезуитами в Ватикане, противостоят девять небес «Рая», куда и ведут нас «кадоши»: христиане-иоанниты или поборники изначальной христианской тринитарной традиции; исмаилитские «Чистые братья» или «Ихван-ас-Сафа»; 9 первых основателей Ордена Храма; а также видимые и невидимые стражи, охраняющие духовных наследников тамплиеров на земном и тонких планах. Грандиозную дантовскую картину девяти небес «Рая» венчает прекрасная мистическая Роза, являя собой образ Пресвятой Богородицы и Пречистой Девы Марии, Которой предано все в нашем мире, и по молитвам Которой до сих пор жив подлунный мир.

Выдающийся французский философ и эзотерик Рене Генон, изучал хранящийся в Венском музее медальон с изображением Данте Алигьери работы великого художника ранней Эпохи Возрождения Антонио Пизанелло (1392/1395–1455), на оборотной стороне которого находится загадочная надпись, состоящая из следующих заглавных букв, обозначающих, безусловно, аббревиатуры: F.S.K.I.P.F.T. (кстати, есть и второй подобный артефакт, но с портретом самого Пизанелло на аверсе). Обыкновенно считается, что это семь добродетелей, коим служил в своих произведениях Данте Алигьери, а именно: Fides (Вера), Spes (Надежда), Caritas (Любовь), Justitia (Правосудие), Prudentio (Благоразумие), Fortitudo (Доблесть), Temperantia (Умеренность). Однако подобное толкование не вполне адекватно, поскольку Caritas никогда не может передаваться через латинскую букву «К». Французский философ предложил расшифровку аббревиатур ренессансного медальона с портретом Данте следующего характера: “Fidei Sanctæ Kadosh Imperialis Principatus Frater Templarius”. Что в переводе на русский язык означает: «Священной Веры Кадош Имперский Первенствующий Брат Тамплиер». И это логично, поскольку не просто указывает на очевидную связь Данте Алигьери с Орденом Храма, но и делает великого флорентинца преемником великого магистра Якова де Моле в статусе Первенствующего Кадоша Империи после окончательного упразднения ордена в 1312 году. Не исключено, что именно Данте, возглавляя квази-тамплиерское сообщество «Верных Любви», получил право представлять ушедший в подполье орден в Священной Римской Империи Германской Нации, тогда как великий магистерий перешел от Якова де Моле к Якову-Марку Лармениусу Александрийскому, о чем нам сообщает тамплиерская Хартия передачи, опубликованная в начале XIX-го столетия Бернаром-Раймоном Фабре-Палапра, а ныне хранящаяся в музее франкмасонского послушания «Йорк» в Лондоне. Однако наличие второго медальона с такой же аббревиатурой и изображением Пизанелло наводит на мысль о существовании Ордена Храма более чем столетие спустя после смерти Данте Алигьери.

Под сенью Шартрского собора. Обретение замысла

Шартрский собор. Возникает впечатление, что над мистической Розой возвышаются две колонны Соломонова храма, между которыми пирамида

Лабиринт Шартрского собора Божией Матери

Вообще архитектоника «Божественной комедии» напоминает нам строение готического собора, где присутствуют: внешняя сторона с чудовищами, гаргулиями, химерами, аллегорическими изображениями людей, проявляющими муки и страдания грешников, и отображающая у Данте «Ад», а соответственно язычество; притвор, символизирующий «Чистилище», римско-католический лимб вместе с ветхозаветным человечеством; и, наконец, центральная, в том числе алтарная часть собора, знаменующая собой «Рай» со своими уровнями или кругами. Пожалуй, начиная уже с конца XVIII-го столетия, многие историки архитектуры напрямую связывают распространение готического стиля в XIII-м столетии со строительной деятельностью Ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона и уже существовавшими в период высокого Средневековья их братствами подмастерьев и каменщиков – Компаньонажа и Массении, знаки которых (циркуль с наугольником) обнаруживаются в местах командорств и прецепторий Ордена Храма, в том числе и на Святой Земле (эти братства строительных мастеровых при Ордене тамплиеров столетия спустя трансформируются в знаменитый франкмасонский орден, ныне действующий на всех континентах). Французская народная память устами своих преданий напрямую связывает сооружение «каменного цветка» Франции или Шартрского собора с Орденом Храма и с одним из тамплиерских сообществ каменщиков. Освящение кафедрального собора Божией Матери Шартрской состоялось 24 октября 1260 года в присутствии короля Людовика IX Святого, руководителя 7-го и 8-го Крестовых походов, то есть в период расцвета Ордена тамплиеров (собор строился 66 лет, начиная с 1194 года). Инквизиция попыталась вымарать в народной памяти имя тамплиеров и их каменщиков, возводивших собор, но окончательно это сделать не удалось. Кроме того, есть предположение, что во время своего посещения Франции еще до рокового октября 1307 года, именно в Шартрском соборе, когда он стоял в центре розы с шестью лепестками напольного лабиринта, глядя на резную розетку северного трансепта, к нему окончательно и пришла идея создания эпической поэмы «Божественная комедия», где лабиринт символизировал скитание лирического героя через пространства духовного мира – Ад, Чистилище и Рай – и его восхождение к Богу, Абсолюту от мистической Розы. В данном случае поэт, воплощенный в лирическом герое поэмы, предстает микрокосмом, а объемлющее его многоуровневое пространство Шартрского собора – макрокосмом, внутри которого и совершаются символические странствия первого, силой слова обращаясь на злободневную реальность и по-особому высвечивая события века сего. Безусловно, Данте был знаком с мистериями средневековых Компаньонажа и Массении, а потому своей поэмой он сооружает нерукотворный храм макрокосма, на высших своих уровнях раскрывающийся божественному миру, в котором пребывает Великий Архитектор Вселенной, космический Логос – Иисус Христос. Так постепенно и с годами, в самозабвенные и вдохновенные часы написания поэмы, великолепная архитектура Шартрского собора преобразуется в словесно-духовную архитектонику «Божественной комедии». И в этой алхимии творчества или, если угодно, сотворчества Данте Алигьери уже выступает как посвященный – кадош. Если пофантазировать, то можно даже представить, что с Шартрским собором Данте познакомил сам великий магистр Ордена Храма Яков де Моле или одни из его доверенных великих офицеров, проведя экскурсию и раскрыв аллегорические значения его внутреннего и внешнего убранства. К слову, академическая медиевистика представляет Средневековье как некую детерминированную статическую эпоху, хотя в ту пору люди общались между собой не меньше, чем мы, созидая шедевры религиозной и духовно-нравственной культуры, подобные Шартрскому собору и «Божественной комедии». Да и символическое искусство было тогда на высоте: оно сильно профанировало позднее – в Эпоху Возрождения.

В этой связи стоит отметить, что вековая загадочность и мистика Шартрского собора вдохновляла классиков мировой и французской литературы уже в новое время, в том числе Эрнеста Хэмингуэя (1899–1961), Ричарда Олдингтона (1892–1962) и Андре Моруа (1885–1967). Ну а знакомство с собором первого президента Гонкуровской премии Жориса-Карла Гюисманса (1848–1907) обратило последнего, бывшего до того времени убежденным декадентом и автором романов «Наоборот», манифеста европейского декаданса, и «Бездна», где описывается черная месса, в римско-католическое христианство, результатом чего стал его непревзойденный роман «Собор», посвященный символизму средневековой архитектуры.

Иоахим Флорский и иоахимиты. Данте и прерафаэлиты

С разной долей проникновенности описывали эзотерические аспекты творчества Данте Алигьери итальянский поэт Габриэль Россети (1783–1854), составивший двухтомный комментарий к «Божественной комедии» (издан в 1826–1827 гг.), отец знаменитого английского художника и поэта прерафаэлита Данте Габриэля Россети, а также французские писатели, среди которых адвокат и политик Эйжен Ару (1793–1859), критиковавший мировоззрение великого флорентинца с римско-католических позиций и опубликовавший в трех томах «Ключ антикатолической комедии Данте Алигьери, пастора альбигойской Церкви в городе Флоренция, присоединившегося к Ордену Храма, дающий объяснение символического языка верных любви» (1856–1857 гг.); замечательный писатель-символист Жозефен Пеладан (1858–1918), регент Суверенного военного ордена Иерусалимского Храма (OSMTH), написавший «Доктрину Данте» (1908 год), и уже упоминавшийся выдающийся философ-эзотерик Рене Генон (1886–1961), автор эссе «Эзотеризм Данте», пока одного из всего вышеперечисленного переведенного на русский язык. Кстати, Пеладан склонен видеть в Данте продолжателя традиции францисканского мистического пантеизма, но, в отличие от братьев-миноритов, более определенно и принципиально отстаивающего свои идеалы, за что и обвиняемого в ереси римской курией.

Оборотная сторона хранящегося в Вене медальона работы Пизанелло с изображением Данте

В целом, как нам представляется, суждение Жозефена Пеладана верное, учитывая то, что Данте Алигьери разделял учение о Трех Заветах цистерцианского аббата, поэта, теолога и мистика Иоахима Флорского (1132–1202), выраженное в его книге «Вечное Евангелие». В ней калабрийский игумен и основатель Флорского монастыря разбил всю историю человечества на три периода: 1) Отца, от Авраама до Иоанна Крестителя, 2) Сына, от воплощения Сына Божия до 1260 года, 3) Святого Духа – с 1260; вывод о 1260 годе он обосновывал словами Откровения Иоанна Богослова о «тысяча двухсот шестидесяти днях» (Отк. 11:3 и 12:6). У каждого периода свой Завет: Ветхий, Новый и Вечный (заметьте, и здесь наша арифметика: 2+1, 21). Но если наступление Третьего Завета Святого Духа для Иоахима Флорского связывалось с расцветом созерцательного монашества, то для Данте Алигьери означало власть рыцарства в светских и духовных делах, которая должна заменить папское и императорское господство. Именно это сближает «белого гфельфа» Данте с францисканцами-спиритуалами, среди которых образовалось концептуальное направление иоахимитов, видевшее в папстве апокалиптическую блудницу и рассматривавшее императорскую власть как опору церковной иерархии и своего ордена, вследствие чего иоахимиты были сторонниками Гогенштауфенов и других монарших родов в борьбе с папами. Стоит ли говорить, что подобных воззрений придерживался и Данте Алигьери, писавший об Иоахиме Флорском: «…в двунадесятом | Огне сияет вещий Иоахим, | Который был в Калабрии аббатом» («Рай». Песнь XII, строки 139–141). Впрочем, для Данте, мечтавшем о справедливой рыцарской республике, оказалось страшным ударом вероломное упразднение Ордена тамплиеров, пытки, а затем и казни его сановников во главе с великим магистром Яковом де Моле. С этого переломного момента великий флорентинец понимал, что прежнее славное рыцарство не возродить, оно уходит в историю, и оттого еще более трагичными предстают триоли «Божественной комедии», касающиеся тамплиеров.

Вдохновляясь творчеством Данте Алигьери и флорентийских художников Позднего Средневековья и Раннего Ренессанса, сын корбонария и комментатора великого флорентинца, к тому же, названный в его честь, Данте Габриэль Россети вместе с братом Уильямом Майклом Россети (1829–1919) и сестрами Марией (1827–1876) и Кристиной Джорджиной Россети (1830–1894) основали в 1848 году прерафаэлитское братство в литературе и живописи (поначалу к ним примкнул английский художник Холман Хант, а немногим позднее были приглашены скульптор и поэт Томас Вулнер, литературный критик, художник и искусствовед Фредерик Джордж Стивенс и живописец Джон Эверетт Милле, позднее отрекшийся от идей прерафаэлитства). Цель братства заключалась в возрождении символического и аллегорического искусства (живописи, прозы и поэзии), которое, как считалось, оказалось профанированным, начиная с эпохи Высокого Возрождения и периода творчества Рафаэля Санти (1483–1520). Члены братства издавали свой журнал «Росток», выходивший под редакцией Уильяма Майкла Россети, хотя он и просуществовал только с января по апрель 1850 года.

Главным образчиком в литературном творчестве для членов братства, безусловно, являлась поэма Данте Алигьери «Божественная комедия». Отказываясь от принципов академизма в живописи, прерафаэлиты считали, что все их передаваемые образы должны быть четко детализированными и написанными с натуры наподобие того, как точно выверены и скроены символы и аллегории, зачастую в человеческом обличье, «Божественной комедии». Но, наверное, главная беда прерафаэлитов заключалась в том, что они, увы, потеряли грань, которую столь хорошо чувствовал Данте Алигьери, став изображать друг друга даже на картинах, имеющих для христиан сакральное значение. Отсюда, вероятно, и трагичность судеб некоторых из них. Обличая папство и симонию в римско-католической церкви, Данте никогда не выходил за предначертанный рубеж заповедей и негласных правил, оставаясь глубоко верующим христианином, как мы выяснили, иоахимитом.

Впрочем, подобный выход за грань дозволенного блестяще почувствовал Николай Гумилев в стихотворении «Музы рыдать перестаньте…» из цикла «Беатриче» сборника «Жемчуга» (1918 год), посвященном основоположнику прерафаэлитского братства Данте Габриэлю Россети:

Музы, рыдать перестаньте,
Грусть вашу в песнях излейте,
Спойте мне песню о Данте
Или сыграйте на флейте.

Дальше, докучные фавны,
Музыки нет в вашем кличе!
Знаете ль вы, что недавно
Бросила рай Беатриче,

Странная белая роза
В тихой вечерней прохладе…
Что это? Снова угроза
Или мольба о пощаде?

Жил беспокойный художник.
В мире лукавых обличий —
Грешник, развратник, безбожник,
Но он любил Беатриче.

Тайные думы поэта
В сердце его прихотливом
Стали потоками света,
Стали шумящим приливом.

Музы, в сонете-брильянте
Странную тайну отметьте,
Спойте мне песню о Данте
И Габриеле Россетти.

1906

Совершенно очевидно, что здесь речь идет не о Данте Алигьери, а о прерафаэлитском живописце и поэте Данте Габриэле Россети в образе великого флорентинца и его любовнице Элизабет Элеонор Сиддал (1829–1862), профессиональной натурщице, поэтессе и художнице, в образе дантовской Беатриче Портинари.

Между тем прерафаэлиты возникли на ущербе и даже сломе европейского романтизма, как бы заполнив собой безвременье, после которого вышло на сцену символическое искусство, в том числе во Франции появился импрессионизм. Однако стоит признать, что, обращаясь к творчеству великого флорентинца и живописцев его периода, их образному и аллегорическому ряду, прерафаэлиты создали свою оригинальную эстетику и, если угодно, свою магию цвета и слова, до сих пор чарующую и по многим параметрам непревзойденную. Успех этого, на наш взгляд, состоит в том, что прерафаэлиты в своем методе применяли восходящую к Данте Алигьери многоуровневую символическую структуру и изложенную им в своем трактате «Пир», касающемся четырех значений интерпретации и опиравшемся на концепцию Фомы Аквинского: буквальный, аллегорический, моральный и метафизический смыслы. Но прерафаэлиты, как нам представляется, в своем видении искажали моральный смысл, что продолжало держать художественную конструкцию, но приводило совершенно к иным, нежели у Данте Алигьери, коннотациям. Отсюда колдовская холодность и мертвенность их живописи. Не о них ли говорит Владимир Сергеевич Соловьев в одном из своих метафизических стихотворений: «В ту красоту, о коварные черти, | Путь себе тайный вы скоро нашли, | Адское семя растленья и смерти | В образ прекрасный вы сеять могли».

Нам же остается лишь подчеркнуть, что само прерафаэлитское сообщество практически родилось и развивалось в семье итальянского эмигранта католика Габриэля Россети, комментатора «Божественной комедии» Данте, и его жены англиканки итальянского происхождения Фрэнсис Мэри Лавинии Полидори (1800–1886), брат которой Джон Полидори (1795–1821) был врачом лорда Джорджа Гордона Байрона и автором знаменитой повести «Вампир» (1819), переведенной на русский язык и изданной Петром Киреевским в 1828 году, правда, под авторством Байрона. Дети Габриэля и Фрэнсис Россети составили основу прерафаэлитов, на протяжении всей своей художественной и писательской деятельности не переставая обращаться к литературному наследию великого флорентинца. Такой силы оказалась творческая энергия итальянского гения, пронизывающая временную толщь столетий, хотя прерафаэлиты, создавая свои чары, использовали ее не всегда корректно, а зачастую и в негативном плане, что очень тонко подметил Николай Гумилев!