Kitabı oku: «Подумаешь, попал – 2»
Пролог
Сметая вражескую оборону, мой корпус вырвался вперед и устремился к Харькову. Самыми первыми шли танки подполковника Воронина. Его бригада обходила городки и поселки, не обращая внимания на мелкие части противника. Ими займутся общевойсковые части, следующие вслед за нами на значительном отрыве. Поэтому я нисколько не удивился, когда мой штабной бронеавтомобиль, БОА, был обстрелян из пулемета.
Броневик вильнул, но сразу не остановился. Его башенка повернулась, и по кустам, росшим вдоль дороги, заработал пулемет, срезая ветки. Тут же последовали разрывы снарядов – это два наших легких танка сопровождения внесли свою лепту в перестрелку. Ответный огонь затих. Тройка мотоциклов охранения, до этого вырвавшаяся вперед, вернулась назад и тоже пустила пару очередей. Подкатил грузовик, и из него выскочило несколько солдат с сержантом. Они быстро обследовали кусты и вытащили одно тело. Немец был еще жив, когда я подошел к нему. Он злобно посмотрел на нас и отключился. Над ним склонился санитар и, осмотрев его, отошел в сторонку.
– Не жилец, – сообщил он, тем самым давая объяснение своему нежеланию оказывать помощь.
– Там еще четверо лежат, – сказал сержант, кивая в сторону кустов, и добавил: – А пулемет жалко, разбило его! Хорошая штука была…
Тем не менее, немецкий автомат он подобрал и, разглядывая трофей, высказался:
– А наши – лучше! – и поправил закинутый за спину ППШ.
– Может зря от наших так оторвались, – высказался Травченко, разминая папиросу. Его беспокоило, что штаб корпуса отставал от нас километров на пятьдесят. Главным там оставался мой зам, полковник Вяземцев.
А уж вслед за штабной колонной следовали тыловые службы и медлительные тягачи тяжелого артдивизиона, в авангарде которого был КВ-2. Из прошлого экипажа остался один лейтенант Вирошкин, который наверняка проклинает себя, что напросился на этот тяжеловес с его совсем небольшой скоростью. Но Вяземцев назначил его командиром танка, а экипаж пополнили людьми с того же дивизиона.
Я уже садился в БОА, когда мимо нас проехала машина с красным крестом. В тыл везли раненых, в кабине рядом с водителем, мелькнула Людочка. Я подумал, что проехала бы санитарная машина чуть раньше, то угодила бы в засаду вместо нас.
Глава первая
Мы, наконец–то, догнали свой авангард. В предместьях Харькова вовсю разгорался бой.
– Все штабные и тыловые части противника мы накрыли – не успели убежать! – доложил мне комбриг Воронин, как только я подошел к нему.
Части моего корпуса охватили город, взяв его в кольцо и перекрыв пути к отступлению. Кавалерийская бригада с батальоном танков ушла вперед.
– Не меньше дивизии немцев в котел попало, – продолжал комбриг. – Эх, силенок у нас не хватает, сюда бы пехоту сейчас, – сказал он, посмотрев на меня.
Но уже подходили части армии Горбатова, которые, для быстрого передвижения, использовали весь имеющийся в наличии грузовой транспорт.
Появился и сам командарм. Он улыбнулся и протянул мне пакет. Приказом фронта я со своим корпусом переходил в его подчинение.
Рядом крутился Вяземцев, прибывший вслед за Горбатовым. Кивая в сторону генерала, он шепнул:
– Теперь вся слава ему достанется! Прибыл на все готовенькое!
Я лишь улыбнулся. Силами моего корпуса я все равно не смог бы помешать врагу вырваться из Харьковского котла.
Воронин был прав, лишь только в городе в окружение попало не меньше дивизии немецких солдат, а на той территории, что мы охватили, и того больше. Враг не ожидал, что после Курской битвы, где были разгромлены танковые дивизии немцев, произойдет стремительная атака, и он не успеет отступить и занять твердую оборону.
Горбатов все же услышал полковника:
– Славой мы поделимся, – сказал он, – Её на всех хватит! Ты лучше скажи, – обратился он ко мне, – как дальше действовать будем? Сейчас все наши силы уйдут на то, чтобы удержать в окружении Харьковскую группировку, а это целая армия, хоть и основательно потрепанная после боев. Второй Сталинград может получиться.
Я кивнул соглашаясь.
– Резервов у нас нет, люди уставшие, да и потери не маленькие, – продолжал Горбатов, – а сейчас бы наступать и наступать!
– А потом вновь получить, фланговый удар по растянутым тылам, – заключил я. И добавил: – Правда, сил для мощного удара у них пока нет. Нам бы этот кусок переварить, что мы отхватили.
Горбатов вздохнул, сняв фуражку.
– Сейчас свяжусь с Коневым, попрошу хоть какие-то резервы. Котел окончательно надо захлопнуть.
Он вышел из моего штаба и направился к своему.
В городе меж тем продолжался бой. Мои мотострелки и армейская пехота при поддержке танков и самоходных артиллерийских установок – САУ, продвигались к центру города, к штабу армейской группировке врага, не успевшему отступить.
Как обычно, вперед я не рвался. Уличные бои не для меня.
Вскоре меня вызвали к Горбатову. С собой я взял Вяземцева и Брежнева, теперь уже подполковника.
– Ну что, орлы! – В комнате небольшого домика, было тесновато. – Поздравляю, все наши части, взявшие Харьков, отныне гвардейские и носят наименование Харьковские! Вечером в Москве будет салют в честь освобождения города.
– Но ведь город еще не взят! – попробовал высказаться какой-то штабной. Но на него шыкнули. Все понимали, что это дело нескольких часов, вероятно комфронта Конев поспешил доложить Ставке об успехах на своем направлении.
– Пришел приказ продолжать наступление, – нахмурившись, сказал Горбатов. Я объяснил комфронта, какое положение у нас создалось, и что будет, если мы продолжим наступление.
Командарм замолчал.
– Разрешите? – взял слово я.
Горбатов кивнул и я доложил:
– Кавалерийская бригада и танковый батальон моего корпуса вот-вот выйдут к городу Красноград, от них получена радиограмма.
Горбатов и все заинтересовано прислушались. В этот момент ко мне протиснулся появившийся Травченко и зашептал мне на ухо. Я с минуту помолчал и торжественно сказал:
– Только что получено сообщение. Танковой ротой капитана Бровкина взят город Люботин. Кольцо замкнулось!
Все зашумели.
– Тихо! – Горбатов склонился над картой. – Какой район?
Я уточнил.
– Да, – протянул командарм, – сотня километров отсюда.
Появился офицер связи, и протянул генерал-полковнику
листок. Тот прочел и еще больше нахмурился.
– Так, противник опомнился и занимает жесткую оборону в километрах тридцати западнее Харькова. Нашим наступающим частям пришлось также занять оборону – окруженная группировка пробует прорваться.
Я задумался, получается, что какая-то часть моего корпуса оказалась в окружении, почти без боезапаса и топлива.
Но тут, как бы читая мои мысли, командарм сказал:
– Захваченное терять нельзя, потом кровью умоемся! Наступать мы тоже не можем – силенок не хватает. Пока свяжусь с авиацией. Нужно поддержать наших с воздуха.
Авиация. А ведь это выход!
– Можно? – потеснив Горбатова, я тоже склонился над картой. – В первом донесении было сказано, что моему авангарду удалось захватить вражеский аэродром. Он тоже пока удерживается.
– Продолжай, – заинтересовался Горбатов.
– Что, если ближе к аэродрому – в помощь нашим, высадить десант и постараться расширить удерживаемый нами участок. Стоит еще и зенитчиков послать – часть орудий и установок немцев наверняка захвачены целыми.
– Я уточню, – тут же сказал Травченко и вышел.
– Согласен, – поддержал меня Горбатов, – нужно действовать молниеносно, пока противник не опомнился, и не подтянул силы.
Он тут же отдал приказ:
– Немедленно связать меня с Коневым и командирами авиаполков! Подготовить батальон, нет два, для высадки с парашютами! Думаю, такие, кто хоть раз прыгал, во всей армии найдутся!
Снова хозяин кабинета сидел задумчиво, куря трубку. Только что закончилось совещание генерального штаба. Только начали обсуждать дальнейшие действия фронтов после победы на Курской дуге, как посыпались другие, не менее радостные новости. В результате стремительного наступления сил Брянского фронта освобожден город Орел. Не успели утихнуть волнения присутствующих, как принесли новые сообщения. Освобожден Харьков, почти целая армия врага попала в окружение. «Так держать!» – подумал тогда Сталин. Тут же было принято решение продолжать наступление. Но еще немного погодя пришло сообщение от маршала Конева – продолжать наступление нечем, все силы фронта уходят на то, чтобы удержаться на достигнутом и не дать окруженным вырваться из образовывающегося котла.
– Сколько солдат противника может оказаться в котле? – спросил Сталин.
– Не меньше пятидесяти тысяч, – сказал Тимошенко.
– То есть целых пять полнокровных дивизий, – уточнил Сталин.
Маршал кивнул.
– Эту группировку врага надо уничтожить, – заключил верховный главнокомандующий, – чтобы она не смогла отойти и закрепиться на днепровских рубежах.
– Да, – сказал вошедший полковник, с вновь принесенными бумагами, – тут вот как раз об этом.
Сталин взял, прочел. Встал, обернувшись, посмотрел на висящую на стене карту.
– Так, тут говорится, что одна кавбригада и несколько танков, продолжая наступление, захватили ещё два города южнее Харькова. Сейчас они удерживают их, но находятся в оперативном окружении.
Сталин сосредоточился, его голос стал строже, когда он отдал приказ:
– Все имеющиеся у нас подготовленные десантные группы срочно сбросить в район плацдарма; авиации – не дать разбомбить мост и оказывать помощь в удержании плацдарма! – Потом он обернулся к присутствующим: – Все имеющиеся резервы передать Коневу! Всех, особо отличившихся во взятии городов, представить к званию Героя Советского Союза!
И вот он один, в кабинете, пересматривает более подробную информацию о том, что произошло. Отличилась армия Горбатова, не зря он в начале войны подписал приказ об его освобождении из-под ареста. Снова Кропоткин, это части его корпуса первыми ворвались в Харьков, и его кавбригада с танками захватила и удерживает плацдарм. Снова этот мальчишка, который когда то в сороковом привлек его внимание, так из прихоти. Потом он разузнал о нем все. Из аристократов, но поддержавших революцию, особенно его двоюродный дед, из бунтарей. А этот парень поступил в военное танковое училище, не доучился, попросился на войну с белофиннами. Получив звание старшего сержанта и должность командира легкого танка, отличился в боях, награжден медалью.
И дальше, получил первое офицерское звание, выполнил порученное задание, за что был отмечен высокой правительственной наградой и снова, снова, как по накатанной дороге, не сразу, но довольно быстро прошел все ступени. Поначалу командовал ротой, потом танковым батальоном, в перерыве закончил ускоренные, академические курсы. Поставили на бригаду, справился. Назначили на корпус, похоже справляется. Вот, пусть пока так и будет, а там поглядим. Быстрый взлет, быстрые падения. Сталин вновь задумался. Удержать бы плацдарм… – Все силы брошены на это. Но противник тоже понимает, чем ему это грозит. Нет, надо срочно продолжать наступление, но на переброску войск требуется время, впрочем, как и врагу.
Сталин поднял трубку:
– Вызвать ко мне Жукова, и Конева тоже! Срочно послать
за ними самолет.
Я сидел, и читал Людочке стихи Есенина, те, которые помнил, а та слушала и молча перевязывала мне голову. Я все-таки схлопотал, правда, вскользь осколком по дурной башке. Где то ближе к передовой догорал мой БОА, опрокинутый взрывом снаряда. А нечего соваться, куда не след. Понесло меня проведать, как там моимотострелки поживают, и посмотреть поближе врага. А те, оказывается, тяжелую артиллерию успели подвести. Вот первого меня и заприметили. Вылез, блин! Еще вчера было тихо, вот и понадеялся. Отругать меня было некому – Горбатова вызвали в штаб фронта. Брежнев, как замполит, улетел на «Малую землю», то есть на наш плацдарм, куда рвался и я, но меня не пустили. Остальные рылом не вышли, другого генерала рядом
не оказалось, полковник Брежнев и вызвался сам.
Грохот стоит! – То Вяземцев мстит за меня и мой БОА, командуя батареей 152-мм орудий. Ну и КВ-2 постреливает, куда же без него. Немецкая артиллерия, не выдержав дуэли, заткнулась, и сейчас наши безнаказанно перепахивают оборону врага, которую те только начали укреплять. Но, думаю ненадолго. К нам уже начали прибывать подкрепления. Пополнился и мой корпус, понесший значительные потери. Правда, пока не полностью, не я один такой. Харьков, тогда к вечеру, мы все-таки взяли. Меня поразил город. Гражданского населения почти не видать. Если бы не военные, он бы вообще казался безлюдным. Конечно, столько пережил. Кто эвакуировался вместе с предприятиями, кто разбежался, но много было и таких, кого расстреляли, или повесили. Многие сгинули в еврейском гетто, как Софочка – жена моего танкиста, а кого просто угнали в Германию.
Немецкий штаб сдался полностью, жаль только главный застрелился. Окруженцев тоже добиваем. Остались только, наиболее боеспособные части, окопавшиеся в поселках, лесках и высотках. Не сдающихся перемалывает артиллерия, причем их же пушками. Добра этого, нами захваченного, хватает, а так и своих людей жалеем, и боеприпасы экономим. Горбатов в этом деле мужик, зря на смерть не пошлет.
Конечно, кое- где врагу удалось прорваться к своим, но то мелочи. Пленных уже больше пяти тысяч, куда их девать, будет еще больше, если остальные сдадутся. Ловлю руку Людмилы, закончившую перевязку.
– Придешь вечером? – спрашиваю я.
Та со вздохом отвечает:
– Приду, куда же я денусь!
Я подымаюсь, в раздумье верчу в руках фуражку, в конце концов, просто оставляю её в руке и иду вслед за Людочкой. Надо проведать еще одного пострадавшего. Егор Панков, мой водитель, ранен. Он лежит с перевязанной головой и рукой, и о чем-то разговаривает с братом Павлом. Увидев меня, Павел вскочил, попробовал приподняться и Егор, но я его остановил:
– Лежи! – сказал я и протянул ему коробочку с медалью «За боевые заслуги». – Вот, носи! Заслужил! И скорей выздоравливай!
Сам поглядываю на Павла – у того уже есть медаль, и заслуженная. Геройские братья!
Нагоняй я все-таки получил, от Горбатова. Командарм, поначалу был в приподнятом настроении, но, увидев меня, разошелся:
– Какого черта ты так близко подъехал на командирской машине к позициям? Вот немецкие наблюдатели тебя и засекли!
Я лишь соглашаясь, кивал головой. Действительно, дурак!
Успокоившись, командарм произнес:
– А теперь о хорошем. Хорошим было то, что двоим моим орлам присвоено звание Героя. Это командиру кавбригады Гаврилину и капитану Бровкину. Остальные на рассмотрении.
– Молодцы! – согласился я.
– Ну а нам – тебе и мне, ордена Кутузова. Да, еще твоему заместителю Вяземцеву за бой, что он тогда на КВ-2 учудил, орден Красного Знамени. Этот случай в штабе фронта все вспоминают. Один только генерал, услышав его фамилию, начал возмущаться, но Конев, только что прилетевший из Москвы, осадил его, сказав, что Сталину этот случай очень понравился. Тот даже сказал: «Оказывается, и штабные работники умеют воевать!»
Я понял, о каком генерале говорит Горбатов, и лишь улыбнулся.
– Это надо отметить, – сказал я по привычке.
Горбатов лишь отмахнулся, не пьющий человек.
– И вы, – он строго посмотрел на меня, – слишком не увлекайтесь! Знаю я вас! По-хорошему, запретить бы это дело, но не могу. Сам, если и выпью, то тогда, когда разобьем этих гадов!
Сказав это, командарм вышел.
Я же пошел в штаб, поделиться новостями. Ну а наутро пришел приказ о наступлении. На нашем участке появились гвардейские минометы «Катюши». Кроме того, подошла свежая танковая бригада, которая должна влиться в мой корпус.
– Подполковник Ведерников, – представился мне комбриг.
– Ну что ж, пойдем, поглядим, на твоих орлов, – сказал я.
Мы вместе прошли вдоль выстроившихся возле своих машин экипажей. Нет, это были еще не орлы, а орлята. Все молодые, недавно после училищ и курсов, в общем, еще не бывавшие в бою ребята.
– Вы докладывали, что в бригаде 54 танка, а я насчитал 53, – строго спросил я.
Комбриг замялся, но все же ответил, на станции, при разгрузке, ЧП вышло. Танк, съезжая с платформы, свалился, погнул ствол. Сейчас машина в ремонте.
– И вы так спокойно об этом говорите! Почему не доложили сразу?
Полковник молчал. Я видел, как играют его желваки, он едва сдерживал себя, чтобы не сорваться. Ну да, какой-то мальчишка, который умудрился стать генералом, командиром корпуса, отчитывает его перед всеми. Сердился я не за то, что произошло – всякое бывает, а потому, что происшедшее попытались скрыть. Перед боями потеря одной
единицы техники это существенно. Конечно в корпусе, хорошие специалисты по ремонту, майор Ермолов чего стоит. И замена ствола для его роты технарей не проблема, было бы время.
– Чего еще я не знаю о вашей бригаде? – спросил я.
– Я собирался доложить, что в бригаде был неполный батальон мотострелков, всего треть. Сейчас он пополнился за счет роты, набранной из местного населения. Говорят в основном бывшие партизаны и окруженцы. Народ ненадежный, дисциплины никакой, – ответил чуть с заминкой полковник, глядя на мою реакцию. – Но ничего, Суховцев опытный командир, да и особист грамотный. У нас, порядок наведут! – закончил он.
–Хорошо.
Полковник Ведерников мне не понравился, как и я ему. Антипатия взаимная. Пятой точкой я чувствовал, будут у меня проблемы, с этим полковником. Обернувшись, я увидел подполковника Капралова, который в сторонке обсуждал что-то с одним из офицеров бригады – старшим лейтенантом. Того я не знал, но сразу было видно, из той же братии, что и подполковник.
Я не ошибся. Увидев меня, Капралов направился ко мне, для доклада. Старший лейтенант, пошел следом.
– Вот, – Капралов, указал на старшего лейтенанта. – Хочет отдать под суд механика водителя, повредившего танк.
– Ну, и в чем дело? – спросил я.
– Да так, я против этого.
Ответ Капралова удивил меня. Всегда въедливый, порой жестокий, он не казался человечным, и тут…
– Парнишке всего восемнадцать лет, на курсах всего несколько часов наезда, а его съезжать с платформы заставляют. Тут и опытному водителю постараться надо, чтобы дров не наломать, – заключил особист.
– И все же он виновен, в происшедшем, – вклинился в разговор старший лейтенант.
Я нахмурился, это дело нравилось мне все меньше и меньше.
– Ладно, давайте посмотрю на вашего вредителя, – сказал я. – Где он? Под арестом?
– Сейчас в наряде по кухне, – сообщил старший лейтенант.
– Ну, пошли, посмотрим на него, заодно и глянем, чем людей кормят.
На счет кормежки я вспомнил не зря, по себе знаю плохо
накормленный солдат хуже служит.
Мы подходили к кухне, когда я увидел человека, рубившего дрова. Хоть и со спины, но фигура с топором, показалась мне смутно знакомой. Я остановился и стал наблюдать за заготовщиком дров. В грязной, старой поношенной форме со следами пота на спине он больше походил на пленного, побывавшего в фашистском концлагере, чем на солдата. Вот он вновь замахнулся топором, чтобы разрубить полено, но остановился, почувствовав, чей-то пристальный взгляд. Солдат обернулся, и тут я его узнал. Лешка Федорчук! Сейчас он мало походил на того редко серьезного, постоянно улыбающегося балагура, каким я его знал. Теперь это был худой, изможденный от недоедания и усталости человек.
Я еле сдержался, чтобы не броситься к нему, а махнул рукой.
– Солдат, ко мне!
Лешка огляделся, понял, что обращаются к нему. Вогнал топор в полено, и лишь тогда, не спеша надев пилотку, направился к нам.
Меня он не узнал – это я понял сразу. Да и как узнать? Смотрел он больше на мои погоны, а так, ну мужик с усами, с повязкой на голове. Кропоткин раньше усы не носил, это мой стиль, с той жизни.
– Товарищ генерал-майор, рядовой Федорчук по вашему приказанию прибыл!
– Почему рядовой, ведь ты был младшим сержантом? – спросил я.
Федорчук с удивлением посмотрел на меня, и тут наконец-то, по его напряженному взгляду, я понял, что он узнал меня.
– Товарищ генерал-майор, вы!
– Я, Федорчук, я. Так, почему – рядовой?
– Да, тут разжаловали, – Федорчук посмотрел на старшего лейтенанта.
Я обернулся к тому.
– Почему был разжалован сержант Федорчук?
– Так, окруженец он, – пояснил тот. – А может даже дезертир, кто его знает. Приходят на сборный пункт, говорят мол, раненые были, поэтому, через фронт не пробились, но в партизаны не ушли.
Я снова посмотрел на Федорчука. Тот понял меня, задрал гимнастерку и показал на боку характерный шрам от осколка.
– Я в госпитале лежал, когда наши, Харьков сдали. – Хорошо, более-менее, ходить мог. Я и еще двое ходячих ушли, и вовремя, потом, говорят, немцы в госпитале всех раненых убили, – рассказывал Федорчук, а на глазах его появились слезы.
– Нас одна старушка приютила, выходила, сама не доедала, от этого и померла. Мы, как оправились, из города, выбрались, хотели фронт перейти, а он сам к нам вышел. Мы на сборный пункт, туда нас направили. Документов никаких, ведь в госпитале лежали. У меня только вот это, – Лешка показал мне, достав из кармана медаль «За отвагу».
– Почему не носишь? – спросил я.
– Так вот этот запретил, говорит, сперва докажи, что ты это ты и медаль твоя.
– Понятно, – я обратился к старшему лейтенанту.
– Алексея Федорчука я снимаю с наряда и забираю его с собой.
– Так он, товарищ генерал-майор, еще проверку не прошел, ждем подтверждения по запросу, что был такой боец Федорчук.
– Сержант Федорчук, – поправил я. Как вы поняли из разговора, я его знаю и подтверждаю его личность. Или вам меня одного не достаточно? Так вот, еще два офицера корпуса могут подтвердить это. Капитаны Телепин и Бровкин.
Старший лейтенант не знал, что сказать.
– И да, если по запросу придет ответ, что сержант Федорчук служит там-то и там-то, произвести проверку и, если это окажется не однофамилец, задержать. Подполковник Капралов, проконтролируйте! Помните, как агенты Абвера расправились с ранеными, чтобы по их документам произвести заброску своих диверсантов к нам в тыл?
– Так точно, товарищ генерал-майор, – подтвердил Капралов.
– Ну ладно, давай попробуем, чем кормят бригаду, и посмотрим на вашего механика-водителя.
Передо мной стоял щупленький, невысокого роста паренек, под левым глазам красовался свежий синяк, видимо досталось хлопцу, после того, как танк опрокинул. Кто-то врезал от всей души. Но я ошибался.
– Это, его повар приголубил, – сказал стоящий рядом Алексей.
– Так, и как же это получилось, что твой танк с платформы свалился? – спросил я провинившегося горе-водителя.
Солдатик какое-то время молчал, потом его, как прорвало:
– А я ротного предупреждал, что не смогу танк с вагонной площадки на платформу выгнать. А он мне давай, тебе учиться надо! Так и заставил за рычаги сесть.
Паренек понимал, что я его последняя инстанция и решил, в этот раз молчать не будет.
– Понятно, – я повернулся к Капралову. – Дело о вредительстве прекратить, ефрейтора Писарева направить в ремонтную роту корпуса. Пускай там знаний набирается, а как подучится – может опять на танк вернем.
– Слушаюсь, – сказал Капралов.
Старший лейтенант хотел, что-то возразить, но Капралов утянул его в сторону. Я подошел к полевой кухне, на небольшом облучке которой, спиной к нам, стоял повар в помятом и чем-то заляпанном колпаке. Большим черпаком он помешивал готовящееся варево. Его запах что-то мне напоминал. А вот что?
– Слушай, я что-то не слышу стук топора! А ну, быстро за работу, бездельник! А то опять без ужина оставлю! – сказал повар, не оборачиваясь к нам.
Он, очевидно, решил, что это подошел Алексей. Тот в это время пробовал привести себя в порядок у ручья, протекавшего рядом.
– Это ты мне? – спросил я, рассматривая рослого дядьку с грязно-серым колпаком на голове.
– Тебе, тебе, оборванец! Ну, чего стоишь, живо за работу! – сказав это, повар наконец-то обернулся, и чуть не сверзился со своего пьедестала, увидев, с кем он разговаривает.
– Так, что там на счет ужина? Дашь попробовать? – спросил я, принюхиваясь.
– Сейчас, сейчас, – повар спрыгнул с облучка, – для офицеров товарищ генерал, отдельно готовится, он махнул на малый котел кухни.
– Нет, ты мне дай, того, что для солдат, а для офицеров я и так у себя в штабе поем.
Я уже вспомнил, что по запаху мне напоминало варево для солдат. Корм для свиней! Отчетливо пахло отрубями. Потом, после снятия пробы, полчаса отплевывался. Каша готовилась, из перепрелой крупы, никаким жиром, ни маслом там даже не пахло, не то, что тушенкой. После такой еды солдат не то, что воевать стоять не сможет, а будет лежать, маяться животом, или удобрять близлежащие кусты.
Офицерам бригады опять достался разнос. Повар же стоял переминаясь, с расплывающимся синяком под глазом. Не удержался, приложился. Работник кулинарного искусства оправдывался тем, что готовил из того, что давали. Нет, с этой
бригадой точно что-то не так.
Федорчука я передал Телепину. Тот по-хозяйски осмотрел его и со вздохом сказал:
– Пошли, будем делать из тебя человека!
Повел его, первым делом, в баню. Вот так просто, без эмоций, ни тебе здравствуй, дорогой, где пропадал? А ведь они были однополчане, целых два года, до войны, и так встретить! Но оказалось, я зря гнал волну на Телепина. Часа через полтора, они появились.
– Смотри, кого я к тебе привел! – радостно говорил капитан, будто не я, а он нашел Федорчука. – Ты погляди! Орел!
Передо мной стоял действительно другой человек, вымытый, подстриженный, чисто выбритый, в новенькой форме, с лычками сержанта, с медалью на гимнастерке. В строевой части корпуса ему сделали новую солдатскую книжку, со всеми записями. Моим приказом произвели в звание сержанта, и я назначил его своим новым водителем вместо выбывшего по ранению Егора Панкова.
– Ну, а теперь можно и за встречу, – сказал Афанасий Петрович.
– Вам немножечко разрешаю, – сказал я, а у меня совещание скоро, не могу.
Совещание, действительно, состоялось через час. Назавтра планировалось полномасштабное наступление всей армии, и моему корпусу отводилась немаловажная роль. Нужно было соединяться со своим авангардом.
Перед этим было совещание в штабе армии, на котором присутствовал представитель ставки Мехлис. Он высказался за то, что надо идти вперед, не смотря ни на что.
– Сталин ждет от нас победы и результатов! От этого сражения все ждут многого. Предстоит выход к Днепру, к правобережной Украине.
Менее масштабное совещание провел и я, еще раз уточнив где, куда и кому, наступать. Ставились задачи каждой бригаде, каждому полку.
– Да, Константин Федорович, – обратился я к Ведерникову, – выделите из своей бригады роту танков и роту мотострелков для прикрытия корпусной артиллерии и штаба. Мало ли что, вокруг еще много недобитых частей противника, а мы бросаем почти все наши силы для наступления. Вашей же бригаде выделен небольшой участок прорыва.
– Хорошо, – недовольно буркнул комбриг.
Разгром был полный. Разгром моего штаба. Утром началось все, как было запланировано. Артиллерия открыла массированный огонь, мешая с землей вражеские укрепления. Особенно старался корпусной крупнокалиберный дивизион 152-миллиметровых гаубиц, раз за разом посылая свои смертоносные залпы.
Вяземцев на КВ-2 возглавил атаку одного танкового батальона, ссылаясь, на то, что поможет подавить доты и дзоты противника. Я же находился со штабом неподалеку от артдивизиона. Возможно, это и помогло противнику подойти к нам так близко. А ведь было все замечательно! Взломав оборону врага, наши части устремились вперед. Артиллерия перенесла свой огонь вглубь обороны противника. Я попробовал наблюдать за продвижением наших войск – в стереотрубу, но те уже ушли далеко. Наверное, пора было менять точку дислокации и нам, выдвигаясь вперед. Я уже собирался отдать команду на свертывание КП, как вдруг на улице поселка раздались частые выстрелы, послышались взрывы гранат и заурчали моторы.
В комнату вбежал мой адъютант.
– Немцы и много! – крикнул он, хватая лежащий на комоде автомат.
– Вызывай роты прикрытия, чего они молчат! – крикнул я связисту.
Появился начштаба Травченко, бледный, как мел.
– Нас зажали! Немцев не меньше полка, есть бронемашины, – сообщил он.
– Что там танковая рота? – опять крикнул я.
– Молчит, – сообщил радист.
– Вызывай кого угодно, должен же кто-то ответить, – приказал ему Травченко, перезаряжая пистолет.
Тут в окно влетела граната. Все произошло мгновенно. Мой адъютант сбил меня с ног и навалился сверху, прикрыв собою. Раздался взрыв, и я почувствовал, как тело лейтенанта вздрогнуло, принимая на себя осколки, и как болью охватило мою правую руку.
На входе в дом послышалась немецкая речь. Только не плен, подумал я, пробуя дотянуться до пистолета. Правая рука не слушалась, левую придавил своим телом адъютант. Как глупо и нелепо все закончится, промелькнули в голове мысли. Я снова попытался освободиться, бесполезно. Но тут вдруг раздались автоматные очереди, стоны и звуки падающих тел. И тут же я услышал взволнованный голос Телепина:
– Викторович, командир, ты жив? Лешка, следи за входом, а ты, Сергей, не высовывайся!
Снова автоматная очередь. Голос Федорчука:
– У меня все патроны кончились.
– Возьми оружие у этих, – снова заговорил Телепин. – Да говорю тебе, не высовывайся, малец! – крикнул капитан сыну.
Автоматная очередь и голос:
– У меня, батя, тоже все! Сейчас, как дядя Леша, шмайсер возьму, только я с него стрелять не умею.
– Вот он!
С меня свалили безжизненное тело адъютанта, и сразу стало легче дышать.
– Мать твоя ежики, – выругался я, когда, помогая мне подняться, схватили за правую руку.
– Афанасий, ты поосторожней, а то, мне от болевого шока писец наступит, простонал я.
– Чего? – не понял Телепин.
– Не важно, – я, тяжело дыша, облокотился об стену.
Снова загрохотали выстрелы. Из окна дал в ответ, очередь Сергей. Он подобрал автомат лейтенанта. Афанасий, заставив меня присесть, начал оказывать мне первую медицинскую помощь.
– Кость задета, – сделал он заключение, перевязывая мне руку, чтобы остановить кровотечение.
Это он меня успокаивает, думал я. Рука болела страшно, как бы кость не перебило.
На улице раздался грохот взрыва, вновь перестрелка. Радостный голос Лешки от дверей:
– Наши! В атаку пошли!
– На, выпей, легче станет! – сунул мне фляжку ко рту Афанасий Петрович.
Я выпил. Спирт обжег мне горло. Я закашлялся и поплыл.
Я в госпитале. Ксения Михайловна сделала мне операцию, извлекла осколок, был наложен лубок. Перелом кости, но хоть не перебита полностью, чего я опасался. Как там дела на фронте, вот что меня волновало. Кто командует корпусом? Травченко погиб. Остается Вяземский и Ведерников. Воронин под вопросом. Лучше Вяземский. Это он, как я узнал, услышал призыв о помощи. Хорошо, КВ-2 радиофицировали. Полковник после удачного прорыва повернул назад, и тут стрелок-радист сообщает о нападении на штаб. Что произошло, почему штаб оказался, под ударом, узнать не у кого. В госпитале не знают, или молчат. Сколько убитых и раненых, тоже не знаю. Армия в наступлении, всем не до меня. Через сутки мне стало лучше, даже стал вставать. В одно место хожу сам, от утки отмахнулся. На третий день, появился Телепин. Ему я обрадовался, как самому родному человеку.
