Kitabı oku: «Касание тайн»
Синопсис
Роман этот не автобиография, а история взросления автора этих строк, и никак не полет фантазии, отнюдь. Детство и непростые школьные годы описаны от имени первого лица. И я благодарен судьбе за все то, что сулило мне пережить среди сельского социума, закалившего меня в отношениях с людьми, в умении постоят за себя и не опустится до низости и подлости в поступках со сверстниками и окружающими меня товарищами и друзьями, одноклассниками и однокурсниками в дальнейшем. Действующие лица; имена и фамилии, кроме исторических личностей, вымышлены, совпадения по тексту случайны.
Вступление
Активная комсомолка, Зимогляд Ольга Андреевна, в 1941 году, в срочном порядке была принята в кандидаты Коммунистической Партии СССР и в сопровождении команды колхозников принялась к эвакуации колхозного стада коров на погрузку в товарные вагоны поезда, следования в Казахстан. Все что смогли собрать для кормления коров в дорогу на 100 голов животным, было загружено в дополнительные вагоны и в течении трех суток специальный поезд тронулся под охраной солдат из состава внутренних войск в далекий путь к степям Казахстана, расположенных у хребта Тянь-Шанских гор. В это время ее брат Николай Андреевич Зимогляд работавший начальником экономического отдела в транспортном тресте города Киева отправлялся на фронт. Как ответственному работнику и коммунисту, занимающему руководящую должность, ему присвоили очередное звание подполковника. По прибытии в Киево-Святошинский военкомат Николаю Андреевичу военком вручил предписание, о немедленном выдвижении в штаб Киевского Военного Округа. Генерал принял рапорт вновь прибывшего зам полита и направил в направление уже занятых войсками позиций на подступах к городу, что располагались в лесной полосе вдоль правого берега реки Ирпень с западной части пригорода Киева. С восточной стороны Киев не был защищен, этим воспользовались немецкие передовые части и зашли в город, окружив защитников Киев, взяв в кольцо. С боями, неся огромные потери, в окружении части войск удалось вырваться и уцелевшие выдвинулись к Белорусской границе в сторону Брестской крепости, где уже были захватчики. В неравном бою подполковник зам полит Николай Андреевич Зимогляд погиб смертью храбрых, оставив двоих детей дочку и сына с женой в оккупированном населенном пункте Милая. Сыну Володе на то время исполнилось 14 лет, а дочери Тамаре 12 лет, они были учениками Шпитьковской средней школы. В школу ходили полевой дорогой каждый день преодолевая по четыре километра пути в любую погоду туда и обратно. И так продолжалось до весны 1941 года, до начала Второй Мировой войны.
Глава 1
Киев Советская армия освободила 6 ноября 1943 года, Владимиру Николаевичу исполнилось 17 лет, ему хотелось обрести военную специальность и пойти по стопам погибшего на фронте отца стать военным офицером. И после завершения учебы в ПТУ города Киева в 1945 году с этим, молодой человек в возрасте 19 лет, отправился в военкомат, написав заявление о зачислении в Харьковское высшее училище летчиков. В Киево-Святошинском военкомате, военком, прочитав его заявление и аттестат выпускника ускоренного курса десятилетки в ПТУ, сказал:
– У нас восстановление разрушенного хозяйства, поэтому ты по Комсомольской путевке на год-два отправляешься на шахты Донбасса. И поверь мне в училище после работ в шахте тебя примут без экзаменов, это я тебе обещаю. – Военком написал на бланке повестки направление, и добавил, – Вот тебе направление в течении трех дней с вещами на погрузку к месту назначения, держи, а вот твое личное дело, я твое заявление принимаю и закрепляю в твоем личном деле. После двух лет героической стройки милости прошу за направлением в училище, все понял Владимир Николаевич?!
– Так точно, товарищ военком! – ободренный ответственным военным, Владимир принял завет военкома за чистую монету и поехал домой прощаться с домашними. Через три дня поезд Киев-Донбасс вез его с товарищами на стройки Донбасса. Была осень 1945 года. Заморозки уже покрывали рыжую траву у шахты, куда направили вновь прибывшую группу комсомольцев. Молодых людей разместили в пришахтном бараке с деревянными двухъярусными нарами. Внутри стоял удушливый и затхлый дух, привыкнуть к непроветриваемому помещению нельзя без заражения вшами и бытовавшей среди шахтеров профессиональной болезни легких; туберкулезу. Володя понял это сразу и понял, что после года здесь его не примут ни в какое военное училище, а тем более в летное. Он еще не спускался в шахту. Обустроившись в бараке, появился бригадир. Пришел мужчина со списком прибывших.
– Слушай сюда! – хриплым басом огласил он, – Построиться, когда я говорю, это касается вновь прибывших, понятно?!
Пятеро человек в том числе и Владимир, выстроились в шеренгу. Сверкнув золотым перстнем, прикрывающим синеющую татуировку на безымянном пальце правой руки, держащей список, прикрепленный на клочке картона, он продолжал:
– Итак, среди вас сидельцы есть, шаг вперед! – глаза жестко сверлили каждого в строю. Один не смело вышел вперед. Вернувшиеся со смены шахтеры с любопытством наблюдали со своих лежанок за представлением вновь прибывших. Бригадир вперил в него взгляд:
– Какая статья, где сидел, сколько? – получив полный отчет сказал, – Будешь старшим смены, смотри, чтобы все работали? Так подъем ровно в шесть утра, завтрак в шесть тридцать, десять минут. Кто опоздает останется без завтрака! Старший смены покажешь им где столовая, рукомойник и выдашь полотенца. После смены все в душевую, переодеваться, грязную робу сдать в личный шкаф, ну и так далее, старший смены вам все покажет, теперь он у вас и бог и хранитель, и мамка, и папка. Работать будете по двенадцать часов в смену, работа ведется в три смены шесть дней подряд выходной воскресенье. Идем я покажу тебе хозяйство, потом отведешь их в столовую, пусть поужинают и укладываются спать, завтра на работу.
Забрав старшего смены, бригадир увел его знакомить с хозяйством, у порога остановился и с порога добавил:
– Пока можете отдыхать, старший смены отведет вас на ужин…Владимир проработав в забое шесть дней еле волочил ноги от усталости и от мышечных болей во всем теле. В первое воскресенье написал письмо матери, рассказал в подробностях о трудовых буднях. Получив письмо от сына, мама начала плакать. И уже в понедельник направилась в военкомат, с требованием отзыва Владимира с каторжных работ, мотивируя тем, что у нее война отобрала кормильца и одна надежда на сына. Военком с деревянной миной выслушал причитания матери, сказал:
– Ничем не могу помочь, это решение нашей партии и правительства, кроме того приказ подписан министром обороны, считайте, что он призван на военную службу!
Бедная женщина в слезах ушла ни с чем.... Тем временем в селе Шпитьки в новогодние праздники 1946 года председатель колхоза «Большевик» проводил закрытое партийное собрание:
– Уважаемые товарищи, я, как председатель колхоза «Большевик», назначенный нашей Коммунистической партией и правительством Украины на этот пост собрал вас, товарищи, на закрытое собрание коммунистов нашего колхоза с одним вопросом. – Саковский умолк, обвел всех собравшихся взглядом, и продолжил, – Мне поручена почетная честь выдвинуть заслуженную молодую коммунистку, стойко сражавшуюся в период войны за сохранение животноводства нашего поголовья стада коров, в далеком Казахстане, на пост депутата Верховного Совета Украины. Вам всем известна молодая энергичная и смелая женщина. – Саковский посмотрел на президиум, где сидели партийные руководители и Зимогляд Ольга Андреевна, – Перед голосованием, я просил бы выслушать вас, кто может что-то сказать, возразить или задать вопрос, поэтому спрашивайте?
Пауза затянулась, собравшиеся коммунисты молчали, так как все знали свою односельчанку и в душе были согласны голосовать за ее кандидатуру в Верховную Раду Украины.
– Ну если вопросов нет, то прошу голосовать за нашу кандидатку на выборную должность в Правительственный орган нашей Советской Социалистической Республики Украины.
Зал поднял руки, все проголосовали единогласно. И моя мама стала в 1946 году избранным депутатом Верховного Совета Украины IV созыва. Весной Ольга Андреевна вступила в должность Депутата Верховного Совета и вела по расписанию прием граждан в кабинете, выделенном председателем Шпитьковского сельсовета. В марте неожиданно в слезах на прием к Ольги Андреевны приехала мама Владимира Николаевича с письмами от сына с Донбасса. Женщина вошла в приемную комнату с красными от слез глазами стояла у порога потеряв дар речи. Ольга Андреевна в представительном из темноного сукна жакете с прикрепленном на лацкане депутатским значком, в виде флага, сверкающего красной эмалированной поверхностью, поднялась со своего места и подошла к Марии.
– Маня, у тебя что-то случилось, проходи сюда, – указала на деревянный диван, обтянутый черной кожей, – садись и рассказывай? – сказала и присела рядом с бедной женщиной.
Но мама Владимира не могла еще справится от подавленного состояния. В кабинет вошла секретарь сельсовета, спросила:
– Ольга Андреевна, вам может чем-то помочь? – застыв на пороге в ожидании.
– Анечка, если можно организуй нам два чая с сахаром, и скажи в приемной, что у меня сегодня приема не будет? – секретарша кивнула головой и вышла, – Ну, рассказывай, что случилось? – заботливо спросила еще раз Марию.
– Я выплакала все слезы, читая эти письма сына из Донбасса, – приложив к глазам мокрый платок от слез, говорила Мария, – вот посмотрите, особенно вот это последнее письмо!
В письме Владимир писал, обращаясь к своей матери: «…Мамочка у меня больше нет сил в нашу бригаду, бригадир сам из амнистированных уголовников, набрал к себе бывших сидельцев, и вместе с нами их пятеро и нас пятеро, в забое они не работают, нас заставляют выполнять за них нормы по добыче угля это выматывает нас, мы даже не можем пожаловаться под страхом расправы в забое. Мамочка, помоги мне, я ведь писал заявление направить меня в Харьковское училище летчиков, а вместо этого военком прикрепил мое заявление в личное дело и выписал мне Комсомольскую путевку в угольную шахту на Донбасс…». Ольга Андреевна прочитала эти строки и была шокирована происходящим, обняла Марию:
– Милая моя, оставь мне это письмо, я знаю, что надо делать?
Пообещав помочь вдове своего родного брата, погибшего на фронте Великой Отечественной войны, Ольга Андреевна проводила женщину на автобус следовавший в Киев, а сама вернулась домой и усевшись за письменный стол настрочила на официальном правительственном бланке запрос в прокуратуру на бесправное действие военкома Киево-Святошинского района в отношении призывника Зимогляд Владимира Николаевича, сына погибшего на войне кадрового офицера Красной Армии, Зимогляд Николая Андреевича. В секретариате Верховной Рады заверила запрос с приложением письма к официальному бланку для деловых правительственных писем. На следующий день к Ольге Андреевне прибежала секретарь сельсовета:
– Поступил из секретариата Генерального Секретаря Украины звонок, чтобы вы немедленно явились на прием к Никите Сергеевичу!
– Анечка, я не могу немедленно явится, так как надо еще добраться до Киева?
– Ой, я забыла сказать, что за вами послана «Чайка» с правительственными номерами, ожидает вас у сельсовета!
– Хорошо сейчас надену представительский костюм и можем выдвигаться… В приемной Генерального Секретаря Украины ожидали своей очереди высокопоставленные чиновники, когда Ольга Андреевна вошла в приемную. Секретарь в военной форме, завидев депутата Верховного Совета, поднялся со своего места и подойдя к Ольге Андреевне не громко сказал:
– Проходите, вас уже ждут! – указав на дверь кабинета Генерального, вернулся на свое место.
Ольга Андреевна не смело открыла дверь, заглянула во внутрь кабинета, и спросила:
– Никита Сергеевич, можно войти? – послышался сдержанный смех и доброжелательный голос Генерального.
– Ольга входи, конечно можно, мы тебя ждем! – Хрущев поднялся со своего места, подошел к Зимогляд и показав жестом на сидевшего за столом для деловых бесед, сказал: – Знакомься, Генеральный прокурор Советского Союза и обвинитель от победителей на Нюрнбергском процессе над Гитлеровскими преступниками Руденко Роман Андреевич.
– Ольга Андреевна Зимогляд, Депутат Верховного Совета Украины четвертого созыва. – Подав руку Руденко пожал мягкую ладонь Ольги.
– Мне приятно познакомится с вами, так как важнейший сигнал от вас, Ольга Андреевна, надеюсь прекратит беспредел, царящий на стройках, особенно в шахтах с этими бывшими реабилитированными преступниками. Это же прямое посягательство на оборону нашей страны, сейчас наши оперативники шерстят военкоматы, выявляя взяточничество и отмазки от Комсомольских путевок, я уверен, что вместо какого-то сынка настоящий защитник отечества, как ваш молодой человек Владимир Николаевич Зимогляд не поступил в Харьковское училище летчиков, но мы это исправим. Я рекомендую ему сдать вступительные экзамены, особенно по математике, и его зачислят на специальность штурмана дальней авиации, это престижная специальность, можно сказать элита нашей бомбардировочной авиации, так Володе и передайте от меня лично, да и еще успокойте его маму, скажите, что месяц побудет дома затем на учебу в Харьковское училище летчиков. – Все это время Руденко держал за руку Ольгу Андреевну, под веселый улыбающийся взгляд Никиты Сергеевича.
– Благодарю вас, что откликнулись на эти манипуляции, и позвольте удалится и обрадовать несчастную вдову с двумя детьми. – Сказала Ольга, повернулась к Хрущеву, – Спасибо Никита Сергеевич, и разрешите откланяться?
– Значит так, сейчас зайдите в нашу кассу, там получите некую сумму, причитающуюся вам за смелый гражданский поступок, и еще от нашего имени мы напишем вам грамоту и отметим медалью ваше действие на благо нашего Отечества, идите с гордостью, там еще у входа ждет автомобиль, доставит вас к вдове домой, ну а там уже думаю доберетесь в Шпитьки! – Хрущев повернулся, и уселся за свое рабочее место, сказав Руденко, – Ну-с Роман, вернемся к нашим баранам… В правительственной кассе кассир, сверив Депутатское удостоверение Ольги Андреевны с решением выдать Депутату Верховного Совета Украины 10000 рублей банковского беспроцентного кредита на строительные работы по организации и строительства своего собственного дома в селе Шпитьки. И Ольга Андреевна, подписав договор с гарантией возврата на срок растянутый на неопределенное время, получила две запечатанных банковскими печатками пачек по 5000 рублей в каждой. И поблагодарив кассиршу, на правительственной «Чайке» уехала к вдове своего погибшего брата Зимогляд Марии в поселок Милая, что находится на 28 километре от Киева по Брест-Литовском шоссе, с радостной вестью для матери Владимира Николаевича Зимогляд …
Глава 2
В строительных материалах проблем не было, так как депутату Верховного Совета УССР полагалось обеспечение в первую очередь при гарантии оплаты. И дом был выстроен. Внутри дома было прекрасно летом. Прохлада освежала, когда жара стояла снаружи. И сыро, и холодно было зимой. Печки вечно дымили, и стоял едкий резкий запах брикета (смесь угольной пыли со смолой), которым отапливали дом. В доме, моя бабушка, старая морщинистая женщина с вечно дрожащим подбородком в длинной юбке и переднике, стояла у печи и мешала жар. Звали ее Евгения Лаврентьевна, фамилия по мужу Зимогляд, а ее девичья фамилия была Срибна. Моя бабушка была родом из Переяслав-Хмельницкого, и длинными зимними вечерами часто вспоминала о своем доме и родном брате Григорие, к сожалению, я не виделся с ним, знаю только то, что он всю свою жизнь прожил в Переяслав-Хмельницком. Что он был фанатическим приверженцем голубей. В своем частном доме у него на чердаке была оборудована голубятня, где царил строгий порядок и чистота. В доме Ольги Андреевны пахло борщом и вкусным ароматом тушеного мяса. Село жило в достатке, так как сами выращивали все;– и овощи, и мясо.
Я появился на свет в 1948 году 13 февраля, а в 1949 году, когда уже в 1950 году заканчивалось пребывание моей матери в Депутатском Корпусе Украины Четвертого Созыва Верховного Совета. Кирпичный дом был уже выстроен, но велись еще отделочные работы внутри дома, а моя бабушка в доме уже готовила в новой печке обеды и строителям и себе с Ольгой Андреевной (Мое дошкольное детство описано в книге «Путь писателя») … Мне исполнилось 7 лет. Пришла пора подготовки к школе, и в один из августовских дней, 1955 года бабушка сказала:
– Завтра воскресенье, пойдем на Бузову, на базар. – Торжественно сообщила она.
Базар был далеко, за шесть километров от Шпитек. Местные жители называли это место «Базар на Бузови». Населенный пункт, хутор Бузовая, располагается от Киева на тридцатом тридцать первом километре Брест-Литовского шоссе. Бабушка объявила эту новость и с довольным видом добавила:
– Может я уже не смогу пойти. Схожу хоть в последний раз…
Ранним утром я проснулся от легкого бабушкиного прикосновения.
– Вставай уже. – Она наклонилась надо мной в белом чистом платке и погладила меня по голове. Я протер глаза. Поднялся, сонно поплелся на кухню. Там на табуретке стояло ведро с водой и кружка, а рядом, возле табуретки помойное ведро. Зачерпнув кружкой воды, набрал в рот, затем полил изо рта себе на руки над помойным ведром. И, намылив мокрые руки хозяйственным мылом, умылся. За бабушкой зашли две женщины средних лет. Это были две тетки в белых цветастых платках. Одна дальняя родственница, тетя Мария из соседнего села Лычанки. И другая, старшая дочь бабушки, Мария или, как ее все звали, тетя Маня. Они были, как и бабушка в белых цветастых платках. На тете Мане из Лычанки надета красная шерстяная юбка и коричневые туфли без каблуков. А тетя Маня из Шпитек одета в легкую длинную и просторную хлопчатобумажную юбку в серо-коричневый горошек. На ногах у нее сандалии. А моя бабушка надела мягкие домашние тапочки, в которых ей, как она сказала, будет удобно. Солнце своими лучами коснулось вершин деревьев, окрасив их в нежно розовый цвет. На траве блестела роса. Картошка в огороде расцвела белыми цветами. Стояло затишье полевых работ. Та пора, когда урожай впитывал в себя влагу, удобрения и тепло- вызревал. Крестьяне могли сделать передышку. Конец июля, начало августа. Затем, чтоб собраться с силами и убрать урожай, запастись на зиму. Дорога медленно плыла под неторопливыми шагами женщин. Любопытными глазами я всматривался в окружающий мир, такой удивительный и огромный, насыщенный неумолкаемым пением птиц и стрекотанием кузнечиков. Криками снующих ласточек и синим-синим небом. День обещал быть жарким. За прохладой села дорога свернула в поле. Тут бабушка сняла тапочки и дальше шла босиком. Женщины последовали ее примеру, приговаривая, что до базара так дойдут, а на базар наденут обувь. Медленно шли полевой дорогой через пространство в сторону синеющей извилистой линии горизонта. Солнце еще не поднялось к своему жаркому блеску, и идти было легко и приятно, хоть под ногами был мягкий песок. На Смолянке, по дороге на базар, нам встретилась девочка-подросток Катя. Смолянка, такое название эта местность приобрела из незапамятных времен, когда на месте старого русла реки Лыбедь, ныне поросшей сочной травой простор, текла полноводная речка, по которой плавали лодки рыбаков. На берегу этой реки тут был рыбацкий поселок, и место где конопатились и смолились рыбацкие суденышки. И называлась эта местность Смолянка. Ныне это было хорошее место для выпаса коров. Сюда на Смолянку Катя и выгнала Шпитьковское стадо. Она подбежала к нам и подбодрила приветствием. Всего за два километра от Шпитек, Катя рано выгнала стадо коров. Бабушка, отыскав нашу Зорьку, посмотрела в ее сторону. Зорька перестала пастись подняла свою морду и приветливо мычала бабушке. Евгения Лаврентьевна скомандовала своему отрядику:
– Пошли, пошли быстрее, а то еще за нами пойдет? – Быстро распрощавшись с Катей, мы двинулись дальше. Было приятно встретить соплеменницу так «далеко» от дома и ей нас повидать тоже. Через поле прошли, когда солнце ощутимо грело в спины. Но первые деревья у обочины шоссе укрыли ходоков тенью, и идти стало легче. Бабушки решили передохнуть и уселись под деревом на траву, за одно и обулись. Бузовая, с ее базаром, была через шоссе. Достаточно пройти еще метров двести. Шум торгующей толпы, хрюканье, мычание и рычание животных, сливалось в отдаленном гомоне уже близкого базара… На базаре тетя Маня из Лычанки купила поросенка. И он забился в мешке дикими воплями. С этим поросенком, без конца кричащим в мешке, мы ходили по базару, привлекая всеобщее внимание. Торговали здесь всем, лошадьми, коровами, щенками, кухонной утварью, обувью, одеждой, кормом для животных, семенами и так далее… Я не мог понять, что ищет моя бабушка. Но, когда тетя Маня из Лычанки подошла к женщине, держащей в руках детскую школьную форму, стала торговаться, я все понял. Бабушка заставила меня надеть китель. Все сразу одобрительно закивали головами, и форма стала моей за десять рублей. Поросенок в мешке, то затихал, то снова неистово орал на весь базар. И только тогда, когда тетя Маня из Лычанки осталась с односельчанином, торговавшим фуражом, мы избавились от поросячьего пронзительного визга. Она уехала на телеге с односельчанином. А мы пришли тем же путем поздно вечером домой.
Пришли. Как приятно было после жаркого солнечного похода окунуться в чистую прохладу дома. Нас встретила мать в белом платке, повязанном на манер большевицких красных косынок. Приятно видеть ее приветливую улыбку, что было крайне редким явлением.
– Ну шо, купили форму? – увидев покупку, она обрадовано спросила бабушку. И бабушка развернула узел. И достала оттуда школьную форму.
– А вы-ж ее примиряли? – озабоченно спросила она, – А-ну давай, Валик, надень?
Я надел школьную форму, фуражку с кокардой и стал похож на маленького юнгу с парусника, только китель был не морской, а школьный.
– Ну теперь можно и в школу. – Откуда не возьмись, раздался голос Нюськи.
Нюська считалась двоюродной сестрой, но вела себя, словно старшая и родная, позволяя себе разные воспитательные выпады в мою сторону. Она была среднего роста, ей было шестнадцать лет. Отличалась ехидной подкалывающей манерой ведения разговора, всякий раз демонстрируя свое превосходство, и сейчас она пыталась «шутить»:
– Ты як министр в форме?
Она жила у Ольги Андреевны и была дочкой тети Феодосии или, как все называли ее маму, родную сестру Ольги Андреевны, тетя Феня. Итак, смотрины прошли успешно. Бабушка Евгения Лаврентьевна больше не делала таких длинных путешествий и занималась хозяйством. Варила еду у печки, убирала грецкие орехи, помогала по уборке картошки с огорода. Так за заботами подошло первое сентября. К этому торжеству мать подготовилась сполна. У меня был новенький портфель, тетрадки, букварь, ручка, чернильница, чернила и все-то необходимое, что нужно первокласснику…
В семь лет, как и положено, я пошел в школу в первый класс Шпитьковской Средней школы. Учеба в школе меня увлекала и давалась легко. Мой любимый предмет был Русский язык и литература, что и определило мою дальнейшую писательскую судьбу, но учась в школе я этого еще не знал. Наступила ранняя оттепель. Конец февраля 1960 года, начало марта принесло таяние снегов, и запомнился этот год еще и тем, что Генеральным Секретарем СССР уже был назначен Никита Сергеевич Хрущев. И первым своим выступлением на съезде Коммунистической Партии СССР, Хрущев развенчал миф о культе личности Сталина, амнистировал политических заключенных, и призвал выселенных и раскулаченных крестьян, в период Сталинских репрессий, из Украины возвращаться на родину. В Шпитьках началось строительство коттеджей для переселенцев и общежития для рабочих. Возле нашего дома и приусадебного участка появилась семья переселенцев Медведевых, мужчина с женой и тремя детьми, две девочки и мальчик. А темь временем начало весны несло талые воды, которые не успевали уйти в землю. Мерзлые слои надежно задерживают воду и образовываются целые озера. Утром, стеклянным блеском, отражая розовые лучи восходящего солнца, блестит в них лед. К вечеру лед тает, чтобы ночью вновь превратится в стылое стеклянное поле для катания на ногах. Ночью в погребе оказалась вода. Мать обнаружила ее в четыре часа утра, тревожно заглянув туда. Картошку затопило, затопило двадцатисантиметровым слоем, и вода медленно прибывала. Меня разбудил нетерпеливо-злой окрик матери:
– А-ну вставай, помоги носить воду!
Я не сразу сообразил куда носить и что носить. Хотелось спать, глаза слипались, хотелось снова лечь в кровать, в самый разгар уютного тепла нужно было вставать в мерзкую холодную хлябь. Но неумолимый окрик повторился снова:
– Я дубину сейчас возьму! А ну вставай, гадовая душа! – не на шутку злой голос матери пулей вытолкнул меня из постели.
Через минуту в больших резиновых сапогах я уже шлепал по ступенькам погреба с ведром, полным талой воды и выливал за порог. Несмотря на нечеловеческие усилия, вода не убывала. Рассвет медленно подкрадывался, вытесняя серой мглой свет свечи, в котором проявлялось изможденное решительное и злое лицо матери. Я знал, что вычерпывать воду бесполезное занятие. Надо найти дырку, откуда она поступает, и забить ее. Вода из погреба уйдет сама в землю. Сказать матери, значит услышать унизительные, оскорбительные слова, что-то вроде:
«Лодырь. Хочешь, чтоб затопило?!!» – и в таком роде что-то еще. Но я жалел мать и решил все-таки сказать:
– Надо забить дырку. Ты же видишь уже светло, а воды не убавилось?
– Умный ты, как Берковы штаны. Так покажи, где эта дыра? – мать с ненавистью смотрела на меня, добавляя для связи слов, – Я вот плетку возьму, и как дам тебе, лодырь. А ну-ка неси воду, и не смей мне указывать что мне делать. Ачь какое?!
Мне было неприятно слушать все это от несчастной женщины, но я стерпел и решил днем найти и забить дырку. Неожиданно, шарканье шагов в предрассветной мгле насторожило барахтающихся нас в погребе меня с матерью.
– Кто там? – спросила мать.
– Это я! – ответило пространство мужским голосом.
– А это ты, Иван! – мать узнала Бабченка, отца мальчиков Коли и Шуры.
– Что, залило?
– А ты не видишь? – чуть не плача от бессилия сдавленным голосом ответила моя мать.
– Надо поднять картошку? Или засыпать немного погреб?
– То взял и поднял-бы!
– Хорошо. Давай доски. Я помогу вытащить в ящики картошку из воды, а потом сделаю настил.
И работа закипела вновь. Мать неожиданно скомандовала, глядя в мою сторону:
– Иди, собирайся в школу!
Я стрелой бросился в дом. У печки грела завтрак бабушка. Тепло, уютно обласкало уставшее и не выспавшееся тело. Ничего не хотелось делать, шевелиться, думать.
– Сынок, иди к столу. – Голос бабушки заставил вздрогнуть. Я стал, есть почти остывший гречневый суп с мясом.
– Я тебя будить не хотела. Совсем замучила дитя. «Сокрушенно качала головой бабушка и добавила; ласково», – Говорила-ж ей, была-бы в нужнике утопила, и сама не мучилась бы и дитя-бы не мучила, не послушалась?!
В школе я кивал головой, засыпая на уроке Украинского языка. Надежда Григорьевна монотонно-сонным голосом с посоловелыми серыми глазами от каких-то своих забот, медленно преподавала грамматику. Да так, что казалось, мухи в нашем классе при полете от доски к окну не долетали, а падали, засыпая от этого голоса прямо в полете. И я, упав на руки, крепко уснул. Проснулся от жгучей боли, кто-то остервенело, таскал меня за волосы. Когда окончательно я пришел в себя и вскочил на ноги, чтобы хоть как-то унять острую боль, то увидел уже не в седой дымке, а стальной взгляд учительницы, крепко державшей пятерней мои волосы в своей руке. В классе воцарилась мертвая тишина. Дети с любопытным страхом наблюдали эту сцену инквизиторской экзекуции. Таская мою голову за волосы, как маятник у напольных часов, с металлическими нотками в голосе учительница в такт колебаний, как автомат, чеканила слова:
– Чтоб завтра была маты в школе! Без матери не смей приходить! Повтори, что я сказала?!
– Что-о б мм-маты была в школе. – Делая над собой усилие, чтобы не расплакаться, я повторял слова учительницы.
С широко открытыми глазами на меня с противоположного конца класса на меня смотрела Шура. Я впервые ощутил сочувствие в глазах девочки, и это укрепило во мне внутренние силы, дало толчок в сторону уверенности в себе. О, как хотелось мне в этот миг плюнуть в эти сонные, ненавистные глаза, желчно-бледное лицо Надежды Григорьевны, приехавшей к нам из Закарпатской области, преподносить прекрасный поэтический Украинский язык так бездарно и нелепо. Но, судьба сдерживала меня. Горечь душила горло. И я без сил опустился на скамью парты.
– А теперь дети, за-пи-ши-те дома-ш-нее зада-ни-е. Иван Франко, выучить на память стих «Каменяри». – Монотонно диктовала Надежда Григорьевна.
По дороге домой меня догнала Шура.
– Послушай, что эта «падлюка» так тебя таскала за волосы?! – с искренним сочувствием спросила Шура.
– Я вчера ночью вытаскивал воду с погреба и не выспался! – объяснял я Шуре, – Мать злющая, как ядовитая змия, а тут еще в школу ее вызывают? – горестно вздохнул я от безысходности навалившихся обстоятельств на мою голову.
– Ну, хочешь, я пойду, поговорю с твоей матерью? – с участием предложила Шура, – Может это поможет, а?
– Нет, не нужно, я сам! – я твердо решил не вызывать мать в школу и ничего ей не говорить об этом происшествии с учительницей Украинского языка. Возле калитки моего дома девочка подошла ко мне и протянула свою руку:
– До свидания, Валик, не волнуйся, – утешала меня Шура, – и помни, если что я всегда с тобой рядом!
Я невольно пожал ей ладонь. Впервые ощутил прикосновение девчоночкой руки и очень удивился чуть прохладной руке девочки. Как будто кусочек живой, и одновременно теплой льдинки нес я домой в своей правой ладони и в то же время прохлада этой ее ладошки чудесным образом согревала мою душу. Дома мать была в очень хорошем настроении. В погребе не было воды. Бабушка рассказывала мне, ставя на стол дымящуюся миску с фасолевым борщом с мясом.
– Иван нашел кротовину и забил ее тряпками и камнем. Сделал настил и картошка сейчас на настиле.
Вздох облегчения поневоле вырвался из моей груди, подумав; «Мать наверняка подсказала дядьке Ивану, мою идею кротовых вод». И я с аппетитом принялся за еду.
– Ну, что там, в школе? – спросила она.
– Что, что, оценок нет, к доске не вызывали. Поем да начну делать уроки.
