Kitabı oku: «Три кило веселья»

Глава I
АДМИРАЛ ТРЕТЬЕГО РАНГА

В нашей семье кроме дней рождения и Нового года есть еще один хороший праздник – День милиции. Правда, в нашем родном доме всего один милиционер – наш папа, но отмечаем мы этот день всей семьей.

Праздник начинается с того, что папа едет в свое Министерство внутренних дел в парадной форме, со звенящими орденами и медалями на груди. Там всех сотрудников торжественно поздравляет ихний министр и обязательно вручает разные награды и всякие ценные подарки в виде кофемолок (у нас их уже три штуки), а потом офицеры и генералы веселятся как люди. У них там даже концерт бывает, из хороших артистов. И обязательно их поздравляют с праздником какие-нибудь очень знаменитые и достойные люди. Вроде космонавтов или героев войны.

Папа приезжает с этого торжества в хорошем настроении, иногда с новым орденом на груди. И от него чуточку попахивает коньяком (не от ордена, конечно, а от папы). Мама на него за это не сердится, тем более что наш бравый полковник еще в прихожей начинает выгребать из всех своих парадных карманов клевые шоколадные конфеты. Которые он стащил для мамы на банкете, с праздничного стола.

– Я тебе еще бутерброд с икрой спер, – хвалится папа. – Но по дороге съел.

– Два раза съел, – хитренько подсказывает Алешка. – Один – с черной, а другой – с красной.

– Отставить намеки! – весело говорит папа. – Я требую продолжения банкета!

А у мамы для продолжения банкета все уже готово, она накрывает стол, в центре которого ставит самую большую и самую красивую вазу и складывает в нее шоколадную папину добычу. И начинается веселое чаепитие в кругу семьи до глубокой ночи. Или раннего утра.

Папа за столом резвится так, будто его опасная служба – самое развеселое дело в мире. Он рассказывает нам всякие забавные истории из своей милицейской практики, когда он работал сначала участковым, потом оперативником, а потом следователем. И по его рассказам получалось, будто смешнее и интереснее, чем в милиции, работы не бывает. Во всем свете такой забавной работы не сыскать. Будто там каждый день что-нибудь смешное происходит. Сплошные анекдоты.

Мы слушаем папу взахлеб, а мама почему-то поглядывает на него с грустинкой в глазах и время от времени вздыхает, подливая ему чай. А Грета время от времени кладет ему на колено лапу и улыбается своей прекрасной собачьей улыбкой.

– Как тебе конфеты? – спрашивает папа маму. – Понравились?

– Какие конфеты? – удивляется мама. – Разве здесь были конфеты?

– Были, – со вздохом признается Алешка, до ушей перемазанный шоколадом. – Но не долго.

В общем, отмечаем папин праздник, любимый всей семьей. Веселый и счастливый. Но я всегда в этот день думаю о том, сколько людей сейчас в душе говорят спасибо нашему папе и его товарищам. И думаю о том, что не зря у мамы грустинка и тревога в глазах. Она ведь тоже знает, что у папы на спине длинный шрам от ножа, а в плече – заросшая дырка от бандитской пули.

Праздник этот, конечно, хороший, но всегда в этот день – я знаю – и папа, и его сотрудники вспоминают тех своих друзей по работе, кто уже никогда на этом празднике радоваться не будет. А для их близких – это вовсе уже не праздник, а горестный день. Примерно как для многих 9 Мая – День Победы…

Опасная в милиции работа. Конечно, она очень нужная. Но, знаете, каждый вечер, когда папа задерживается на работе, в нашем общем семейном сердце появляется холодок тревоги. И пока папа не войдет в дом живой и здоровый, этот холодок не тает.

И вот опять настал День милиции. Он начался как обычно, но завершился событием, которое круто вмешалось в нашу жизнь. Пришлось и нам с Алешкой включиться в борьбу. Опасную и трудную. Но мы об этом пока не знали…

…Осенний вечер. По телевизору – праздничный концерт. Ждем папу с новым орденом, с кофемолкой и с карманами, набитыми унесенными с банкетного стола конфетами. Мама для них уже поставила на стол самую большую и самую красивую вазу. Похожую на хрустальную лодку. А Лешка уже принес из кухни электрический самовар.

Наконец-то звучит длинный праздничный звонок в дверь. Мы выбегаем в прихожую встречать папу. Гретка поскуливает, приплясывает от нетерпения и радости и колотит нас по ногам своим хвостом, как палкой. Мама на ходу поправляет свои красивые волосы и перескакивает из домашних тапочек в выходные туфли на каблуках. Она у нас и так красивая, а в такой день ей хочется еще красивее быть. Но для папы это не имеет значения – мама ему в любом виде нравится.

Однажды она открыла ему дверь во время генеральной уборки. Мама была в старых джинсах с дыркой на коленке, в папиной рубашке с драным рукавом, с «индейскими» разводами на лице и с паутиной в волосах. Да еще с насморком от пыли.

– Хороша! – сказал папа, вздохнув от счастья.

А мама почему-то обиделась и шмыгнула покрасневшим носом. Наверное, из-за его веселого тона…

На этот раз папа пришел не один. В одной руке он держал пакет с добычей, а другой заботливо поддерживал под локоть симпатичного старичка в стареньком пенсионерском плаще, но в красивой форменной фуражке. Папа помог ему раздеться, и… случилось чудо! В нашем доме появился великолепный морской адмирал. Очень боевой на вид. Правда, сильно преклонного возраста. И мелкого роста.

Он, как и наш папа, был в парадной форме. Но куда там папиному мундиру до морского кителя! Даже немножко обидно стало. Адмирал весь сиял золотыми нашивками и блеском орденов и медалей, среди которых сверкала Звезда Героя. И если папины награды позвякивали скромно и застенчиво, то адмиральские звенели густо и победно. Как морские колокола громкого боя. К тому же на боку сказочного адмирала непринужденно и с достоинством висел золотой красавец кортик с желтой костяной рукояткой.

У Алешки во всю ширь рот распахнулся. Мама громко хлопала своими длинными черными ресницами. А перед моим мысленным взором немного мелковатый росточком адмирал вдруг грозно вырос на капитанском мостике военного корабля, объятого густым пороховым дымом: у него горящий взор, рука – на рукоятке кортика, и пышные белые усы во все стороны. Весь из себя вылитый флотоводец боевых времен.

Грета тоже сначала застыла перед этим маленьким великолепием, а потом вдруг села перед ним и протянула ему лапу. Небывалый случай! Грета всегда считала, что так униженно, с ее точки зрения, могут поступать только мелкие болонки с бантиками на макушке и пудельки с ленточками вместо ошейников. Она их презрительно не замечала. Как и положено служебной овчарке.

А тут – надо же! Впрочем, наша Грета прекрасно разбирается в людях и сразу же поняла: в наш дом пришел хороший человек, достойный ее уважения.

Адмирал вежливо пожал ей лапу, кашлянул в ладошку, обтянутую белой перчаткой, и лихо, по-флотски, отдав маме честь, представился, глядя на нее снизу вверх:

– Капитан третьего ранга в отставке Курочкин!

Немножко жаль, что не Орлов! И не совсем адмирал.

(Ну да это не так важно. В нашей семье он так и остался адмиралом. Нам так больше нравилось. Особенно маме. Не каждый день ей отдавали честь адмиралы в белых перчатках.)

Адмирал-капитан снял фуражку – при этом на макушке у него живо вскочил задорный хохолок, точно как у нашего Алешки, только седой. Подпрыгнув, адмирал положил фуражку на полочку над вешалкой.

Мама при этом почему-то так растрогалась, что мне показалось, будто она хочет погладить маленького адмирала по седой голове. А Лешка, не теряя времени, уже подкрадывался к адмиральскому кортику.

– Алексей! – строго проговорил папа. – Отставить!

Адмирал, прищурившись, взглянул на Алешку и подмигнул ему. И стал похож не на бравого морского офицера преклонных лет, а на озорного пацана.

– Конфеты не забыл? – спросил Алешка папу. – А кофемолку?

– Здесь, – папа встряхнул пластиковый пакет, – и конфеты, и кофемолка.

– И крошки от бутерброда с икрой, – хихикнул Алешка.

А мама кофемолке очень обрадовалась:

– Мы скоро к тете Наташе на день рождения идем, очень хороший подарок.

– Не выйдет, – огорчил ее папа. – Там, на крышке, гравировка: «Полковнику Оболенскому».

– Ерунда, – отмахнулась мама. – Алешка перепишет. Оболенского на Орловскую легко исправить – обе на «О».

– Да, – возразил папа, – но ведь не оба полковники. Твоя Наташка – бухгалтер.

– Ну и что? – удивилась мама, – По девять букв. Какая разница – что полковник, что бухгалтер. Как, Ленька, справишься?

– Запросто, – сказал Алешка.

А старичок адмирал с улыбкой слушал этот разговор, наклоняя голову то к одному плечу, то к другому. Как петушок с хохолком-гребешком.

– Ладно, – проворчал папа. – Тащи вазочку.

– Эта вазочка, – одобрил адмирал третьего ранга, – напоминает мне корабельную шлюпку. Своими размерами.

Он тоже оказался не промах. Его карманы тоже оказались набитыми конфетами, и он тоже стал щедрыми горстями выгребать их и пересыпать в вазочку. Размером с корабельную шлюпку.

– Ну вот, – обрадовалась мама, когда «шлюпка» наполнилась до краешков бортов. И даже с горкой. – Может, сегодня и мне конфетка достанется. Самая маленькая. Пошли за стол.

И мы пошли в большую комнату, где вовсю шумел на праздничном столе блестящий самовар. Я шел следом за адмиралом – у него была странная походка, будто он легонечко подпрыгивал на каждом шагу. И с этим хохолком, и с подскоком еще больше походил на задорного петушка. С подходящей фамилией Курочкин.

За чаем выяснилось, что папа давно знаком с адмиралом. Оказывается, к этому одинокому старичку как-то забрался поганый квартирный вор, а папа со своими операми его отловил. И теперь адмирал каждый год в День милиции приходит поздравить своих защитников с праздником. А сегодня папа после банкета пригласил адмирала к нам на чай. Он, оказывается, живет рядом, через дом от нас. Совсем один.

И еще папа рассказал, что Егор Иванович – Герой Советского Союза. Что он воевал на палубе корабля, когда ему было всего двенадцать лет. Сбивал из пулемета фашистские самолеты и самоотверженно спас троих раненых моряков в открытом море.

Адмирал при этом смущенно покашливал и все старался перебить папу.

Пока папа все это нам рассказывал, мы, не теряя времени, пили чай. А Гретка сидела рядом с адмиралом и не сводила с него глаз. А иногда клала ему на колено лапу или голову.

– Конфетку просит? – спросил адмирал.

– Что вы! – сказала мама. – Она из чужих рук даже косточку не возьмет!

Адмирал протянул Гретке конфету, та вежливо взяла ее и виновато взглянула на папу.

– Это она из большого уважения к вам, – оправдала мама Греткин поступок.

Закончив рассказ, папа отставил свой стакан и сказал:

– Вот так, – и спросил маму: – Как тебе конфеты? Понравились?

– Конфеты? – удивленно переспросила мама. – А разве они были?

Все мужчины за столом молча переглянулись. Адмирал смущенно улыбался. Его белоснежные усы приобрели бравый шоколадный оттенок. Будто окрасились сладким пороховым дымом. Алешка, пригнувшись к столу, тоже размазывал салфеткой шоколадные усы под носом. Адмирал подмигнул Алешке. Алешка – адмиралу. Быстренько спелись старый да малый!

Папа весело хмыкнул и принялся, как обычно, рассказывать очередной смешной эпизод из своей милицейской практики. А мама пошарила в баре и выложила на стол коробку конфет, на крышке которой бежал куда-то золотой олень. И многозначительно посмотрела при этом на Алешку. Тот фыркнул и гордо задрал нос: больно нужны мне ваши конфеты!

– …Случай действительно удивительный, – рассказывал папа. Он тогда работал следователем и выезжал со своей группой и днем и ночью на все происшествия. – Это преступление мы раскрыли в тот же день, не выходя из ограбленной квартиры. И теперь, когда удается быстро найти и задержать преступника, – с улыбкой вспоминал папа, – кто-нибудь из наших коллег обязательно скажет с завистью: «Ну да, он у вас из шкафа вывалился!»

– Как-как? – удивилась мама. И шикнула на Алешку, который опять тянулся к коробке с оленем: – Алексей, убери руки!

А папа стал объяснять:

– Представьте, квартирная кража, сработала сигнализация, мигом выезжаем на место. Работаем. Проводим осмотр квартиры. Пропали некоторые вещи, исчезли два чемодана…

– Алексей! – Это опять мама. – Я все вижу.

– Ты лучше слушай, – буркнул Алешка.

– …Работаем дальше. Эксперты пылят… – рассказывает папа.

– Зачем пылят? – удивился Алешка. – Да еще в чужой квартире!

– Покрывают некоторые места и предметы специальным мелким порошком, – терпеливо пояснил папа, – чтобы выявить отпечатки пальцев… Ну, работаем дальше. Составляем протоколы, объясняемся с понятыми, наводим по телефону справки, начинаем поквартирный опрос. Устали жутко. И ничего у нас не получается. Вор оказался очень опытный. Никаких следов не оставил. И, думаем, спит он сейчас, наверное, на верхней полке в мягком вагоне поезда, идущего во Владивосток, в обнимку с двумя наворованными чемоданами.

– Как грустно, – вздохнул Алешка, одной рукой подперев щеку, а другую руку вкрадчиво направив к коробке.

– Убери руку, – опять предупредила его мама. – А что дальше, отец? Догнали вы поезд?

Папа усмехнулся:

– Нет, и мы его не догнали, и жулик на поезд не успел… Мы уже собрались уходить, как вдруг в прихожей раздался грохот. Распахнулись дверцы стенного шкафа, и на пол вывалился абсолютно белый человек. А за ним – два чемодана.

– Это был жулик! – догадался Алешка. – Он тоже устал, ему все это надоело, пока вы там пылили, стало скучно, и он уснул, да? Мне тоже от скуки спать хочется.

Адмирал очень внимательно слушал папин рассказ, то туда, то сюда наклоняя голову, и шевелил лохматыми бровями.

Мама между тем переставила коробку с конфетами подальше от Алешки, поближе к адмиралу, и спросила:

– А почему он белый? От страха?

– Подожди, – продолжил папа. – Этот жулик не успел удрать и спрятался от нас в шкафу. А сидеть ему там пришлось долго, без дела, вот он и уснул.

– И выпал из шкафа! – завершила мама. – Хорошо бы они все так попадались.

– Он не ушибся? – спросил Алешка.

– А тебе его жалко? – спросил папа.

– Он не ушибся, – сказал адмирал Курочкин. – Он только сильно испачкался. Я собирался делать ремонт и сложил в шкафу пакеты с побелкой.

Ага, оказывается, эта забавная и поучительная (не спи на работе!) история произошла в его квартире.

– Это он вас хотел обокрасть? – спросил Алешка и распахнул глаза. – Адмирала?

– Адмирала, – кивнул папа, – по наводке.

Мама удивленно вскинула брови. А Курочкин незаметно выбрал из коробки конфету и передал ее под столом Алешке.

– Да, кто-то сообщил ворюге, что в этой скромной квартире можно хорошо поживиться. Там – целый мундир с орденами и медалями, – уточнил майор.

– А зачем ему чужие медали? – наивно хлопнула глазами мама. – Он стал бы ими хвалиться?

– Он стал бы их продавать, – жестко ответил папа. – И очень дорого.

– Какая подлость! – воскликнула мама и прижала ладони к щекам. – Украсть и продать чужую славу!

– Причем завоеванную отвагой, мужеством и пролитой кровью.

– Только подлецы такое могут делать! – бушевала мама.

– Очень большие подлецы. – Папа нахмурился. – Но есть подлецы и еще бо́льшие. Недавно на Арбате один из моих сотрудников, молодой парень, стал свидетелем, как продавалась солдатская гимнастерка военных лет, в двух местах пробитая на груди немецкими пулями.

– И что он, этот твой молодой свидетель? – как-то тревожно спросила мама. И взглянула на адмирала.

Папа еще больше нахмурился.

– Он теперь не свидетель, а обвиняемый. В нанесении побоев торговцу простреленными гимнастерками.

– Морду набил продавцу? – радостно взвизгнул Алешка.

– Алексей! – одернула его мама. – Выбирай выражения!

– Ну лицо! Лицо набил.

Мама подумала секунду и сказала тихо:

– Нет, все-таки – морду.

Папа взглянул на маму – не то осуждающе, не то одобрительно.

– И что ему будет, твоему сотруднику? – спросила мама. – Я бы ему премию дала.

Папа покачал головой:

– Так бы все обошлось, да он не только торговца проучил, но и покупателя.

– Ну и молодец! – вырвалось у мамы.

– Молодец, конечно… Но вот покупатель-то оказался иностранцем.

– Немец небось? – спросил адмирал сердито.

– Да, – кивнул папа, – внук того солдата, который воевал с нашими солдатами. Ему, видите ли, очень хотелось иметь такой сувенир, на память о метких немецких пулях… Ну, ничего, мы своего парня в обиду не дадим. Если надо – до министра дойду.

В комнате стало тихо, а потом вдруг мама ахнула:

– Батюшки! Второй час! Еще раз пьем чай и – спать!

– С конфетами? – спросил папа.

– С оленями, – вздохнула мама, разглядывая пустую коробку.

– Да, – вздохнул и Алешка с сожалением, – один олень остался. Не очень съедобный.

В прихожей, куда мы все вывалились, Алешка впился глазами в кортик. Адмирал понял его, вытащил кортик из ножен.

– На, полюбуйся.

Алешка бережно взял оружие в руки. Вздохнул прерывисто: кортик был хорош!

– Мне его командующий флотом вручил, – похвалился адмирал. – На палубе крейсера. Под салют. Мне тогда тринадцать лет исполнилось.

– Рассказали бы, Егор Иванович, – предложил папа. – Молодежи полезно.

– Обязательно расскажу, – пообещал адмирал. – В другой раз. Для меня этот кортик – самое дорогое в жизни. Дороже всех наград. Слава богу, что его тогда не украли.

– А вот это что? – спросил Алешка, протягивая адмиралу кортик. – Цифирки какие-то? Чей-то телефон? Мобильный номер?

Я тоже посмотрел: на клинке, возле самой рукоятки, были выбиты крохотные цифры.

Адмирал рассмеялся.

– Это номер, но не телефонный. Каждое боевое оружие имеет свой номер. А мой номер – особенный, счастливый.

– А что за счастье? – спросила мама.

– Видите? – Адмирал забрал у Алешки кортик и показал маме цифры. – Видите: 25121930?

– Волшебные цифры, – на всякий случай согласилась мама. – Их нужно сложить? Или умножить? Для формулы счастья.

Адмирал рассмеялся еще веселее:

– Это дата и год моего рождения!

– Это вы такой старый? – ахнул Алешка. – Двадцать пять миллионов лет! Да еще с копейками! А на вид вам больше ста не дашь.

Тут уж расхохотались все. А мама дернула Алешку за ухо.

– Двадцать пять – двенадцать, – задыхаясь от смеха, пояснил адмирал, – двадцать пятое декабря. А девятнадцать – тридцать – тысяча девятьсот тридцатый год.

– Тогда еще ничего, – согласился Алешка. – Не очень много.

– Порядок! – согласился адмирал и со звонким щелчком загнал кортик в ножны.

И мы все пошли провожать адмирала.

А Гретку с собой не взяли. Она изобразила обиду, легла на свое место, положила голову на передние лапы и поглядывала на нас исподлобья с укором и грустью.

Конечно, хорошо было бы прогулять ее перед сном. Но тут у нас были небольшие заморочки. Когда Гретка прошла все собачьи школы, она осталась такой же веселой и дружелюбной. Но еще строже и внимательнее стала опекать Алешку как самого младшего в семье – она считала его своим щенком, о котором должна заботиться. И поэтому на улице никому не позволяла к нему подходить. Да никто и не пытался. Ведь Гретка такая артистка! Видели бы вы, как она идет рядом с Алешкой! Ее не узнать. Она становится какой-то приземистой, наклоняет голову и внимательно, недружелюбно смотрит исподлобья на всех встречных, да еще и идет при этом так тяжело, вразвалочку, что все предпочитают обходить ее стороной. Мол, только троньте этого пацана – мало не покажется, я начеку!

А вот с папой она идет совсем по-другому. Веселой, легкой, приплясывающей походкой. Сияет глазами, блестит белыми зубами в улыбке. Она, наверное, считает, что это папа ее должен охранять и защищать, как глава семьи.

Особенно она стала заботиться об Алешке после того, как в парке его окружила стая недружелюбных бродячих собак. Она дала им такой разгон, что после этого они вовсе не появлялись в парке. И, кстати, с той поры, услышав слово «собака», Грета беззаветно рвется в бой. Для нее это слово – сигнал к атаке.

Ну, а поздно вечером или ночью она становится еще более бдительной и настороженной. Она может даже яростно облаять машину, у которой вдруг срабатывает сигнализация. Так яростно, что не выдерживают и соседние машины, и тогда разноголосый их вой поднимается на всю нашу округу…

В общем, Гретка проводила нас обиженным взглядом и протяжно вздохнула.

На улице было темно. И по-осеннему промозгло. Стояла тишина. И почти нигде не светились окна. Папа и мама шли впереди, под ручку. Мама звонко стучала в ночной тиши своими каблуками по асфальту. А мы с Алешкой шли сзади, по бокам адмирала. Причем Алешка – с того бока, где висел у адмирала кортик. Адмирал припрыгивал и вполголоса напевал морскую песню. Про широкое море и бушующие вдали волны. Он, наверное, тоже на банкете коньяк пил.

Но чем дальше мы шли и чем ближе подходили к дому адмирала, тем грустнее и задумчивее звучала его песня. Она и сама по себе невеселой была, о горькой матросской судьбе, а в исполнении старичка адмирала своим дребезжащим голоском до слез почти что трогала.

Алешка это почувствовал и весело сказал:

– Как вы сейчас домой придете! Как чайник поставите! Как чаю напьетесь! И – спать! Здорово, да? В школу вам утром не надо, на работу не надо…

– В магазин надо, – грустно сказал адмирал. – За кефиром. А чай одному пить скучно.

– Вы совсем-совсем один живете? У вас даже кошки нет?

– Тараканы есть, на кухне. Да что от них толку?

– Да, – вздохнул Алешка. – С ними не пообщаешься. – И посоветовал: – А вы бы что-нибудь придумали. Ну, там, марки собирали бы. Меняться ими интересно – и так, и в письмах.

– А мне никто не пишет, – усмехнулся адмирал. – Только на 9 Мая президент открытку присылает.

– Ну, тогда мы будем к вам в гости приходить!

Обрадовал! Я даже за адмирала испугался немного. Такой гость, как Алешка, скучать не даст!

– Придумал! – Алешка даже остановился. – Вы лучше книгу напишите! О своих подвигах. У вас ведь такое интересное детство было! Боевое!

И адмирал тоже остановился. Эта мысль ему, видно, понравилась. Он немного сдвинул фуражку на затылок и приосанился – вот-вот закукарекает. Как петушок на рассвете.

Но он не успел. Окружающая тишина вдруг стала нарушаться где-то вдали, у парка. И превратилась в нарастающий треск и грохот. И навстречу нам вылетела на мопедах хулиганская компания пацанов. Мы едва успели отскочить на тротуар.

Они с треском, свистом и криками проскочили мимо и постепенно затихли вдали. Сопровождаемые воплями потревоженных машин.

Папа повернулся к нам.

– Кто такие? – спросил он.

– Шаштарыч, – буркнул Алешка.

– Лиса Алиса, – добавил я. – И Кот Базилио.

– Объяснили… – буркнул папа.

– Они так каждую ночь гоняют.