В закрытом гарнизоне. Книга 3

«Гарсуны»

Отражаясь в воде, утреннее солнце скачет зайчиками по выкрашенному слоновкой подволоку, в отдраенные иллюминаторы вливается свежий запах моря, легкий ветерок чуть колышет раздернутые на них занавеси.

Мы с Витькой сидим в офицерской кают-компании плавбазы «Иртыш» и предаемся безделью. Приятель наяривает на пианино «собачий вальс», а я, развалившись на кожаном диване, лениво попыхиваю сигаретой и в такт музыке покачиваю ногой.

Уже почти месяц, как помощник командира капитан-лейтенант Колбунов снял нас с лодочной вахты в заводе и определил «гарсунами» в эту самую кают-компанию.

Сначала мы, было, заартачились – негоже нам, служащим по второму году и классным специалистам выступать в роли холуев-официантов, но Михал Иваныч в качестве альтернативы предложил гарнизонную гауптвахту и мы быстро согласились.

На следующее утро, после осмотра корабельным врачом, облаченные в накрахмаленные белые курточки мы уже шустро рысили по кают-компании, обнося завтракающих там отцов-командиров положенными им закусками, соком и горячим кофе.

– Молодца, хорошо шустрите, – довольно изрек сидящий за длинным столом справа от командира помощник и щелкнул пальцами – еще кофе!

Затем были обед с ужином, которые тоже казались необременительными и мы с Витькой поняли, что попали «в струю».

Во-первых, рано утром не надо выпрыгивать из подвесных коек и бежать обязательный в ВМФ трехкилометровый кросс. Вместо этого мы неспешно вставали и с деловым видом направлялись досыпать в примыкавшую к кают-компании «гарсунку».

Во-вторых, в силу солидности определенного Главкомом морского офицерского пайка, который последними съедался далеко не полностью, в нашем распоряжении ежедневно оставались всяческие деликатесы, вроде сливочного масла, копченой колбасы, соков, меда и печенья, служившие хорошим подспорьем для двух растущих организмов, а также значительно повысившим наш рейтинг среди сослуживцев.

И, наконец, в третьих, что было самым главным, мы получили дополнительную возможность схода на берег, манивший к себе желанной свободой и всяческими приключениями.

На этом достоинстве следует остановиться дополнительно.

Тот, кто служил, знает, как приятно получить увольнительный билет, облачиться в парадно-выходную форму, с чувством собственного достоинства выйти за КПП части и окунуться в море желаний и искусов.

Можно сходить в кино или на танцы, приударить за местными девчатами, немного выпить и для полноты ощущений подраться с гражданскими или представителями других родов войск. Короче, можно много чего.

После заваленного снегами заполярного гарнизона, откуда мы прибыли в Северодвинск, нас увольняли регулярно, но хотелось еще и еще.

И вот теперь у нас с Витькой такая возможность появилась.

Дело в том, что по давно существующей на флоте традиции, в офицерской кают-компании всегда имеется старший, который всячески улучшает ее повседневный рацион. Делается это в интересах питающихся, которые отчисляют в «общий котел» известные суммы.

На них приобретаются минеральная вода «Нарзан» или «Боржоми», свежие овощи и фрукты, марочные вина, водка и коньяк, а также все то, что может пожелать богатое воображение морского офицера.

Наши начальники обладали им в достаточной мере и помощник командира, он же старший кают-компании, регулярно отряжал нас с Витькой в город, снабдив увольнительными билетами списком необходимого (за исключением спиртного) и соответствующей денежной суммой.

Как правило, эти вояжи осуществлялись сразу же после завтрака, и до обеда мы возвращались на плавбазу, затаренные всем необходимым.

Доставленная провизия помещалась в холодильник и буфет, а с неистраченной части суммы мы получали небольшую премию.

Когда она накапливалась в необходимом количестве, при очередном сходе на берег мы приобретали для себя пару бутылок портвейна «Три семерки», по дороге назад заходили в расположенный рядом с портом обширный парк и, расположившись где-нибудь в укромном месте, посасывая портвейн, предавались философским беседам.

В это погожее утро настроение у нас лирическое, мы не прочь совершить променад в город, но уже почти неделю помощник нас туда не отправляет.

– Слышь, Валер, – прекращает Витька долбить пальцами по клавишам и захлопывает крышку рояля. – А давай его сподвигнем, а?

– Это как? – вскидываю глаза на приятеля.

– Очень просто, – белозубо скалится Витька, подходит к встроенному в переборку буфету и извлекает из него десяток ножей и вилок. Затем он направляется к ближайшему иллюминатору, высовывает в него круглую башку и, поглядев по сторонам, швыряет их за борт.

– Буль, – весело доносится оттуда, и Витька довольно шмыгает носом.

– Ты че, совсем охренел? – делаю я большие глаза и вскакиваю с дивана. – А чем офицера жрать будут?!

– Верно мыслишь, – многозначительно поднимает вверх палец Витька.

– Пошли к помохе.

Спустя пару минут, шаркая кожаными тапочками по ковровому линолеуму, мы топаем по длинному коридору офицерской палубы и останавливаемся перед одной из кают, где по ночам изредка обитает помощник. Сегодня он там и с утра что-то долбит на машинке.

– Тук, тук, тук, – легонько стучит Витька костяшками пальцев в металлическую дверь и осторожно нажимает входную ручку.

– Прошу разрешения, товарищ капитан-лейтенант.

– Валяй! – доносится изнутри, и мы переступаем высокий комингс.

Ну? – отрывается от машинки недовольный капитан-лейтенант. – Чего пожаловали?

– Так что, офицера опять растащили столовые приборы, – пялясь на помощника честными глазами, сокрушенно разводит руками Витька.

– Ага, растащили, – подпрягаюсь я и тяжело вздыхаю.

– Опять, говорите? – недоверчиво косится на нас Михал Иваныч и начинает барабанить пальцами по столу. – И много?

– Считай половину. Бухают по ночам в каютах и требуют тарелки и приборы, а потом в иллюминатор все выкидывают, вы ж сами знаете.

– Ну, это не вашего ума дело! – повышает голос помощник и тянется волосатой рукой к сейфу. – Вот, держи, – извлекает оттуда радужную кредитку и сует ее Витьке. – Топайте в город и купите новые.

Потом он выписывает нам увольнительные, шлепает на них корабельную печать и машет рукой – идите.

– Есть! – скрывая радость, бодро вякаем мы и быстро покидаем каюту.

– Ну вот, а ты глупенькая боялась, – подначивает меня Витька словами из анекдота и, радостно гогоча, мы мчимся в баталерку переодеваться.

Спустя десять минут, облаченные в отутюженные клеша и форменки и сдвинув на затылок щегольские бескозырки, мы звеним подковками надраенных до зеркального блеска хромачей по верхней палубе, тычем в нос верхневахтенному увольнительные и, козырнув развевающемуся на корме флагу, быстро скатываемся с крутого трапа плавбазы на причал.

Миновав его обширную пустоту, дружно рубим шаг по деревянному тротуару КПП с дремлющей у закрытого шлагбаума вооруженной допотопным наганом ВОХРой и выходим на одну из припортовых улиц.

Она застроена двухквартирными щитовыми домами с цветущей в палисадниках сиренью и в ее душистом запахе мы следуем дальше.

Вскоре улица заканчивается, ее сменяет массив новостроек, и мы оказываемся в городе. В эти утренние часы он просторен, чист и безлюден. Изредка по широким, обсаженным деревьями проспектам проносятся полупустые пассажирские автобусы или военные грузовики, редкие прохожие следуют по свои делам.

И это не удивительно. Практически все население Северодвинска судостроители и военные моряки, занимаются своей повседневной деятельностью в цехах засекреченного СМПи в море, а вернувшиеся оттуда отдыхают.

У центрального универмага мы пытаемся завести знакомство с двумя явно скучающими симпатичными девчонками, но дальнейшему развертыванию событий мешает появившийся неподалеку патруль.

– Ко мне! – делает нам знак рукой монолитно шагающий в центре здоровенный старший лейтенант, и под задорный смех девчат мы быстро рысим к блюстителям порядка.

За несколько шагов до них переходим на строевой шаг, бросаем руки к виску и принимаем подобие строевой стойки.

– Тэ-экс, – критически окидывает нас взглядом старлей, – документы.

Стоящие с двух сторон от него курсанты местной школы мичманов делают начальственные рожи и ухмыляются.

Мы с Витькой извлекаем из рукавов форменок военные билеты с вложенными в них увольнительными и поочередно протягиваем их начальнику.

– Так откуда вы сюда прибыли? – перелистывает страницы офицер.

– Из Гаджиево, для приемки нового корабля.

– Ну-ну, – благодушно гудит он и похлопывает нашими книжицами по ладони. – А почему в увольнении во время боевой подготовки?

– Направлены помощником командира для хозяйственных покупок.

– И вместо этого трепитесь с девицами?

– Да это мы так, между делом.

– А еще, товарищ старший лейтенант, у них форма неуставная, – подобострастно заявляет один из курсантов. – Клеша заширены, а форменки заужены. Непорядок.

– Ладно, Яковлев, не сепетись, послужишь и у тебя такие будут, – осаживает уставника начальник.

– Можете быть свободными, – возвращает нам документы, а его подчиненные изображают разочарование.

Когда патруль удаляется, мы с Витькой облегченно вздыхаем и топаем в универмаг, от греха подальше.

– А сундучонок то с гнильцой, – недовольно брюзжит Витька. – Надо его отловить в субботу в увольнении и накидать банок.

– Надо, – соглашаюсь я. – Что б служба раем не казалась.

Купив все необходимое, решаем снять возникший от нежелательного общения с патрулями стресс и тенистыми переулками направляемся в расположенный неподалеку от парка небольшой магазинчик.

В нем, у знакомой продавщицы, покупаем две бутылки портвейна и пару плавленых сырков, после чего ныряем в парк, где находим заветную лужайку. Она покрыта зеленой травой, окружена цветущей сиренью и практически скрыта от посторонних глаз.

Там мы усаживаемся на прогретую солнцем землю, сковыриваем с горлышек жестяные кепочки и не спеша смакуем вино. Оно терпкое, пахнет мускатом и приятно освежает. Затем сдергиваем фольгу с сырков, и неспешно закусываем.

– Хорошо, – щурит выпуклые глаза Витька.

– Не то слово, – киваю я, и мы снова прикладываемся к бутылкам.

Портвейн чуть туманит наши головы, мы закуриваем и лениво перебрасываемся словами.

Высоко в небе плывут белоснежные облака, где-то в заливе грустно кричат чайки, на душе благостно и спокойно.

– Вот так бы и припухал до самого ДМБ, улегшись на спину и заложив руки за голову, – мечтательно бормочет Витька.

– Хорошо бы, – соглашаюсь я с приятелем. – Полтора года припухать не хило.

После этого мы надолго замолкаем, и каждый думает о своем.

Ровно в полдень, когда солнце стоит в зените, мы возвращаемся на плавбазу и отчитываемся перед помощником о покупках.

– Молодца, хорошо служите, – кивает он рыжей головой. И вручает нам премиальные – серебряный рубль.

«Чайный клипер»

– Ух ты! – раздаются восхищенные возгласы в кубрике, и в углу затихает грохот костяшек.

Стоя в центре, штурманский электрик Серега Антоненко победно оглядывает сослуживцев, а те, возбужденно сопя и отталкивая друг друга, окружают стоящий перед ним раскладной стол.

На нем, в мягком свете подволочных плафонов, словно возникший из рассказов Грина, красуется парусник, а точнее его модель, искусно выполненная из дерева, меди и других материалов.

Стремительные обводы корпуса, стройные с парусами мачты и туго натянутый такелаж, создают иллюзию движения, что всем очень нравится.

– Слышь, Серега, это че, фрегат? – восхищенно пялится на парусник, пробившийся в первый ряд боцман Мишка Осипенко.

– Не, – солидно гудит Серега. – Это чайный клипер.

– Чего, чего? – раздаются сразу несколько голосов. – Какой на хрен клипер?

У стола возникает оживленный спор, все начинают громко орать и каждый отстаивает свое мнение.

Смирна-а! – внезапно по петушиному голосит стоящий у входного люка дневальный с повязкой «РЦЫ» на рукаве форменки и в помещении, сойдя с трапа, возникает среднего роста, сухощавый капитан 2 ранга в сопровождении дежурного офицера.

Шум сразу же затихает, все изображаю строевую стойку и едят глазами начальство.

– Что за шум? – чуть сутулясь и заложив руки за спину, окидывает моряков взглядом капитан 2 ранга.

– Так что разрешите доложить! – по рачьи пучит глаза выступив вперед строевой старшина Жора Юркин. – Тут Антоненко притащил модель парусника, ну и возник спор, какого он типа.

– Парусника говоришь? – высоко вскидывает брови офицер. – Ну-ка, ну-ка посмотрим.

Стоящие у стола подаются в стороны, старпом (такую должность отправляет капитан 2 ранга на корабле) подходит к нему, осторожно берет модель в руки и с интересом рассматривает.

– М-да, – в наступившей тишине, через минуту произносит он. – Точная копия «Катти Сарк», причем мастерски выполненная. Антоненко, ты где ее взял?

Серега мнется, переступает с ноги на ногу и мычит что-то нечленораздельное.

– Ты где взял модель, лишенец! – делает зверскую рожу дежурный.

– Я это, выменял ее на свой жетон «За дальний поход» в школе мичманов, – тяжело вздыхает Антоненко и опускает голову.

– Так он же у тебя наградной, – укоризненно произносит офицер. – Как можно?

– Походы еще будут, – шмыгает носом Серега, – и жетоны тоже. А вот такого, – кивает он на парусник, – я больше не найду. Штучная работа.

– Может отправить его на гауптвахту? – наклоняется дежурный к старпому, – за промотание, так сказать, казенного имущества?

– Да нет, жетон у этого бойца именной, – чуть улыбается старпом. – О чем имеется запись в его военном билете. А посему он вправе им распорядиться. Так, значит, любишь парусники, Антоненко? – бережно ставит модель на стол.

– Люблю, – тряхнув русым чубом, с чувством отвечает Серега. – Очень уж они красивые, как мечта.

– Ну что ж, в таком случае береги свой чайный клипер. Глядишь, он принесет тебе удачу.

Окружающие стол моряки начинают перешептываться, подталкивать друг друга локтями и вперед снова выходит Юркин.

– Товарищ капитан 2 ранга, – обращается он к старпому, – тут ребята интересуются, что это за чайный клипер, мы о таких никогда не слыхали. Думали того, Антоненко заливает.

Старпом на минуту задумывается, поддергивает рукав тужурки и смотрит на наручные часы, а потом кивает всем на рундуки – садитесь.

Сам он тоже присаживается за стол на поданную дневальным разножку, снова внимательно смотрит на летящую модель парусника и приступает к рассказу.

– Перед вами, парни, модель чайного клипера. Клипер был спроектирован Геркулесом Линтоном и построен в 1869 году в шотландском городе городе Дамбартон по заказу капитана Джона Уиллиса, имевшего прозвище «Белый цилиндр».

Капитану требовался самый быстрый корабль в мире для перевозки чая из колонии Британии – далёкой Индии.

Конструктивно это был композитный корабль: остов – из ковкого чугуна, обшивка – из тика и особой породы вяза. Дно судна ниже ватерлинии было обшито пластинами из сплава меди и цинка.

Интересна история его названия. В переводе с шотландского «Катти Сарк» – «Короткая рубашка». Будущий владелец клипера, Джон Уиллис, зайдя в одну из картинных галерей, увидел картину, изображающую молодую ведьму в короткой ночной рубашке, летящую над болотами на шабаш. Судовладелец влюбился в картину (а может быть и в ведьму). Когда он решал, как назвать корабль, то сначала хотел дать ему имя ведьмы.

Однако моряки – народ суеверный, и на корабль, носящий такое имя, невозможно было бы набрать экипаж. Тогда и пришла Уиллису в голову идея названия, которое бы и не раздражало суеверных, и соответствовало его желанию. Ну а в носовой части установили фигуру этой красавицы.

Клипер использовался для доставки чая из Китая, в то время, представлявшей из себя беспощадную конкурентную гонку вокруг земного шара из Китая в Лондон.

Призом была существенная разница в прибыли получаемая тем, кто привозил первый чай нового урожая.

В этой гонке «Катти Сарк» не выделялась ничем особенным. Известность ей принесло состязание на скорость с клипером «Фермопилы» в 1872 году. Оба судна одновременно вышли из Шанхая 18 июня, однако через две недели «Катти Сарк» потеряла руль и в результате прибыла в Лондон на неделю позже «Фермопил»– 18 октября, затратив на путешествие 122 дня.

Тем не менее, клипер навсегда вошел в историю благодаря тому, что после аварии капитан не сдался, а принял решение продолжить гонку, соорудив импровизированный руль в открытом море (вместо того чтобы сойти с дистанции на ремонт в порт), и при этом отстал всего на одну неделю.

Впоследствии клиперы были вытеснены пароходами, которые хотя и были медленнее, но обеспечивали стабильные поставки чая через открывшийся Суэцкий канал.

После этого «Катти Сарк» отлично зарекомендовала себя на перевозках шерсти из Австралии, добираясь до Англии за 67 дней. Утверждается, что в свои лучшие времена она могла пройти 360 морских миль за сутки, что может считаться рекордом для судов такого размера.

В 1895 капитан Уиллис продал судно португальской компании «Ферейра». После этого судно ещё несколько раз перепродавали, переоборудовали, пока в 1922 году «Катти Сарк» не была куплена капитаном Уилфредом Доуменом, который восстановил ее исходный вид и оснастку и начал использовать клипер в качестве стационарного учебного судна.

Вопреки суевериям, «Катти Сарк» ожидала самая счастливая судьба из всех чайных клиперов. Она не пропала в море и не была разобрана, а поставлена в 1954 году на вечную стоянку в сухой док Гринвича.

Вот такая история, парни.

После этих слов в кубрике воцаряет тишина, и только слышно как за бортом тихо плещут волны. Может они тоже что-то рассказывают?

«Заслуженный отпуск»

– Вольно-о! Разойдись! – гремит металлом динамик с высокой рубки плавбазы и выстроенные вдоль ее бортов сине-белые шеренги рассыпаются.

Сегодня воскресенье и после завтрака и подъема флага, одни готовятся к желанному увольнению и сходу на берег, а вторые, как говорят, пустому времяпрепровождению.

Мы с Витькой Допиро и Славкой Гордеевым относимся к последним и, засунув руки в карманы роб, лениво шаркаем в корму, предаться страсти табакокурения у наполненного водой обреза.

На флоте она культивируется, и нам даже выдают табачное довольствие.

 
«На палубе матросы,
Курили папиросы,
А Славке дураку,
Не дали табаку!»
 

отбив у обреза дробную чечетку, весело поет Витька и выщелкивает из пачки себе и мне по беломорине.

– Сам дурак, беззлобно бубнит Славка, ловко умыкает у Витьки всю пачку и, чиркнув спичкой, дает нам поочередно прикурить.

Потом мы усаживаемся на одну из стоящих здесь же раскладных скамеек, вольготно вытягиваем ноги и, попыхивая дымком, с интересом пялимся на залив.

По его фарватеру, проходящему в двухстах метрах по правому борту, оставляя за собой пенный след, со стороны завода ходко несется белоснежная моторка.

– Узлов пятнадцать чешет, – пожевав мундштук папиросы, флегматично заявляет Допиро. – Видать начальство гулять поехало.

– И та так же шла, – смачно харкает в обрез Славка. – А потом раз и нету. Картина Репина «Приплыли».

С месяц назад, когда залив только что очистился ото льда, по нему мимо наше плавбазы так же несся военный катер. Потом раздался треск, катер взлетел на воздух, взвыл винтом и перевернулся. Из воды выудили двоих, а третий – моторист, потонул.

Как выяснилось потом, суденышко налетело на топляк, такие часто плавают в Белом море.

На этот раз топляка не оказалось, распуская широкие усы моторка прошла мимо, и мы разочарованно вздыхаем.

Потом нас привлекает какое-то движение у высящихся неподалеку шлюпочных ростр и, покидав бычки в обрез, мы направляемся в ту сторону.

Под висящей над палубой шлюпкой, на корточках сидят два плавбазовских матроса и о чем-то оживленно дискутируют. При нашем появлении они встают тоже суют руки в карманы и принимают независимый вид.

– Привет, кореша, – кивает рыжеволосой головой Витька. – О чем базар, может потравим вместе?

– Здорово Витек, – щербато улыбается один из плавбазовских и протягивает руку, – держи краба.

Они обмениваются рукопожатием, затем обе стороны представляются друг другу и новые знакомые показывают нам предмет дискуссии.

В одну из досок палубы, в тени шлюпки, вогнана тонкая стальная пика, с насаженными на нее тремя крысами. Две нижних не подают признаков жизни, а верхняя сучит лапками и медленно вращается по оси.

– Ни хрена себе, – брезгливо косимся мы на плавбазовских. – Вы че, живодеры?

– Не-а, – довольно ухмыляется щербатый Санька, а второй, который представился Мишкой, делает обиженную мину.

Тогда зачем изгаляетесь над тварями? Пришибли бы и все дела.

– Это, – значительно тычет Санька пальцем в крыс, трое суток отпуска.

– ?!

– Ну да, – поддерживает приятеля Мишка. – С выездом на родину.

– Это вы че, серьезно? – все еще не веря переспрашиваем мы. – За крыс отпуск?

– Серьезней не бывает, – смеются парни. – Вы ж знаете, сколько их на этой коробке, тихий ужас.

Крыс на плавбазе действительно великое множество. Днем они дрыхнут в ее бездонных трюмах, а по ночам поднимаются наверх и делают набеги на судовые склады, провизионки, каюты офицеров и матросские кубрики. Причем жрут эти твари все, начиная от макарон и круп и заканчивая яловыми сапогами и полихлорвиниловыми оплетками электрокабелей. Иногда нам удается пристукнуть серых разбойников, но редко.

Кто-то из местных рассказывал, что на судне несколько раз заводили кошек, но крысы употребили и их. Такие вот дела.

– А отпуска за крыс у нас на коробке дают давно, – продолжает Санька. – За каждую добытую одни сутки. Но нужно ухлопать не меньше десятка. Тогда кэп издает приказ и тю-тю, кати на родину, как отличник боевой и политической подготовки.

– А кто и как их учитывает? – заинтересованно косится на крыс Славка.

– Кто-кто, – подойдя к леерам, сплевывает за борт Мишка. – Сам командир лично.

– Травишь, – с сомнением поглядываем мы на Мишку. – Будет ваш кэп заниматься такой хренью.

– Сами вы хрень, – обижаются плавбазовцы. – Наш интендант в трансе, сколько эти твари сжирают продуктов, не успевает списывать. К тому же они регулярно грызут кабели и в судовой электросистеме часто бывают сбои. А это, как известно, чревато, особенно в море.

– М-да, резонно, – соглашаемся мы. – Так как все-таки организован учет?

– Да очень просто, – хитро щурит глаза Санька. – Каждая добытая особь, после подъема флага доставляется кэпу на мостик, там он ее записывает в специальный кондуит, после чего, в его присутствии, крыса выбрасывается за борт. Раньше можно было приносить крысиные хвосты, которые после записи выбрасывались в иллюминатор. Но нашлись умельцы и стали ловить их сачком из нижнего. Их быстро вычислили и систему поменяли. Нашего кэпа хрен обуешь.

– И что, отпуск всегда дает, не зажиливает?

– Всегда, – дружно кивают головами плавбазовцы. – Вон Мишка, – хлопает Санька по плечу приятеля, – гостил у себя в деревне на Вологодщине целых десять суток.

– Ага, – довольно растягивает в улыбке губы Мишка. – В первый день, вечером, собрали всю родню. Папаня спрашивает, – за что мол отпуск, сынок. А я возьми и ляпни, за крыс. Хорошо не поверили.

– Да, потфартило вам, – завистливо вздыхаем мы. – Ухлопал десяток крыс и кати в отпуск. А тут служишь как бобик и хрен чего дадут.

– Не скажите, – заботливо осматривает усопшего наконец грызуна Санька. – Очень уж хитрые это твари, пока ухайдокаешь семь потов сойдет.

– А как вы их того, хандокаете? – живо интересуемся мы.

– О, тут целая наука, – солидно отвечает Мишка. – Нужна твердая рука, точный глаз и вот такая пика. Для начала учимся ее метать в трюмах в цель, а когда поднатореем, берем с собой на ночные вахты, выслеживаем добычу и устраиваем на нее охоту.

– Навроде папуасов в джунглях! – радостно хохочем мы. – Это ж надо!

– И ничего смешного – пожимают плечами Санька с Мишкой.

– Кстати, если есть желание, можете ночью заглянуть в котельную, сами все увидите.

– Идет, – соглашаемся мы, желаем парням дальнейших успехов и топаем в сторону своего кубрика.

Там пушечно ухают костяшки домино, кто-то в углу бренчит на гитаре, в трубах отопления тонко шипит пар.

Далее все идет по воскресному распорядку. Обед, здоровый сон, выступление какого-то лектора из политотдела, а потом ужин, просмотр нескольких кинофильмов и отбой.

Когда в кубрике все затихает и из разных его концов доносится разноголосый храп, мы с Витькой выбираемся из подвесных коек и, сунув ноги в тапки, пытаемся разбудить Славку. Тот кемарит внизу на рундуках, брыкается и просыпаться упорно не желает.

– Ну и хрен с ним, – зевает Витька, – пойдем сами.

В синем свете ночного освещения мы минуем бдящего у входного люка дневального, осторожно карабкаемся вверх по крутому трапу и направляемся по средней палубе в носовую часть судна. Миновав несколько водонепроницаемых дверей мы оказываемся в мрачном, тускло освещенном несколькими плафонами помещении, под которым находится котельная.

Под ногами чуть вибрирует теплый металл палубы, слышен запах перегоревшего соляра и размеренный шум механизмов.

– Шуруют ребята, – прислушавшись говорит Витька. – Обеспечивают нас условиями.

– Ну да, – говорю я, – шуруют, – после чего подхожу к тяжелой двери в котельную, проворачиваю тугой клинкет, тяну ее на себя и мы поочередно переступаем высокий комингс.

Перед нами небольшая металлическая площадка, с вертикальным металлическим трапом, а внизу хитросплетенье судовых трубопроводов, машин и механизмов.

Все они вертятся, трясутся, попыхивают дымком и создают непередаваемую какофонию звуков. Температура в котельной градусов на двадцать выше, чем в других помещениях и мы чувствуем, как наши тела покрываются испариной.

Да, вахта тут не мед! Наклонившись к моему уху орет Витька, а я чихаю от душного запаха машинных выхлопов.

Но внизу не только работающий металл. По блестящим от масла, ярко начищенным пайолам переходов, в одних трусах и тапках, отсвечивая потным торсом, с пикой в руке осторожно ступает вахтенный и внимательно озирается по сторонам.

Внезапно его внимание что-то привлекает, пика взлетает в воздух и с лязгом рикошетит от одного из пиллерсов.

– Промазал! – снова орет мне в ухо Витька, и мы продолжаем наблюдение.

За те четверть часа, что мы проводим на верхней площадке, парень внизу еще трижды мечет свою пику в появляющиеся в рассеянном свете тени, и все безрезультатно.

– Да, это уж точно не сафари, – думаю я и, утерев со лба обильный пот, толкаю Витьку в бок, – пошли отсюда!

– Ага! – тяжело сопит тот, и мы вываливаемся из котельной в прохладу переходного коридора.

– Ну и как тебе такая охота? – блестя потной мордой, интересуется Витька?

– В гробу я ее видел, пошли спать.

А через неделю, вернувшись после ракетных стрельб с моря, мы с Витькой встречаем в увольнении Мишку.

– Здорово, – радостно приветствуем мы его. – А где же твой кореш Санька?

– Как где, в отпуске, – довольно отвечает тот. – Последняя охота была удачной. Ну, а как у вас? Мы слышали, отстрелялись на отлично.

– Отстрелялись, – киваем мы с Витькой.

– Ну и что, кому-нибудь из ребят отпуска дали?

– Не-а, – отрицательно вертим мы головами и почему-то хохочем.