Kitabı oku: «Ева, верни ребро!», sayfa 2

ПОД КОНВОЕМ РЕАЛЬНОСТИ

… «осторожность жеста людского» на аттических стелах намекает, что во всем есть какой-то предел, какие-то границы существования и проявления. Может быть, не зная границ любви и поэтому преступая их, мы пытаемся преодолеть временность вовсе не любовью? Современное искусство не может, в отличие от греческого, определить границы любви, не может указать «участь людскую на узкой полоске земли плодородной между потоком и камнем», не может, потому что само лишено этой плодородности и мечется между камнем пошлости и потоком иронии, которая, полностью подчиняя художника, разрушает и его личность, и его искусство…

Виктор не сразу понял в чем дело, когда цоканье чьих-то каблучков заставило поднять глаза. Галина была с подругой и двумя парнями.

Что-то сжалось в нем, как всегда сжимается в нас, когда обнаруживаем, что мечта, ушедшая свободной и беспечной, возвращается под конвоем реальности.

Галина показывала в журнале какие-то стихи и, округляя губы, – словно пела, – что-то увлеченно говорила, плавно жестикулируя свободной рукой и резко отбрасывая нависавшие волосы.

Он не успел подумать, чтобы это могло значить – сочетание плавности и резкости, как Галина закрыла журнал и пошла к выходу. Он тоже подхватился, торопливо собирая книги и тетради. Девушка, сидевшая напротив, удивленно взглянула на него. Глядя на Галину, ожидая, что она поздоровается, он проходит мимо них. Пестрая блузка ей очень к лицу. Остановилась, еще что-то доказывает парню и не смотрит по сторонам.

А значит и не видит никого, с кем можно поздороваться. Но что-то проскальзывает в движениях – какая-то скованность, подчеркнутость, разложение на составляющие. Движение, не склеенное одним чувством, – увлеченностью разговором, – словно распадается на жесткие механические отрезки. Виктор подумал, что она все-таки заметила его, но почему-то не взглянула и, словно нарочно, затягивает разговор с парнем. Когда сдавал книги, обернулся, поймал ее взгляд. Она суховато кивнула. Подруга проследила за кивком и что-то спросила. Галина не ответила.

Он снова обогнал их, оделся раньше и стоит смотрит, как они одеваются. Ребята не помогают девушкам. Это его немного успокаивает. Виктор, не отрываясь, пристально следит за Галиной, только за ней, не отвлекаясь на спутников. Но вот один из них, коротко взглянув на Виктора, что-то сказал, поигрывая глазами. Галина промолчала. Виктор подавил в себе раздражение. Да, ему интересно видеть ее с другими, оценивать искренность интонаций и жестов, запоминая неискренние и фальшивые, чтобы знать их в лицо и не пропускать в отношении к себе.

Галина медленно надевает шубу, но вдруг приостанавливается, начинает что-то говорить, вроде бы даже страстно, с запалом. Чувствуется, что ей не хватает рук, которые сзади, в рукавах. В ее движениях та же скованность, то же распадение на составляющие. Нет вдохновения, которое всем этим самим по себе правильным движениям дало бы непринужденность естественности и органичности.

Виктор подумал, что она похожа на розу, лепестки которой вместо того, чтобы просто располагаться на чашечке, оборваны и нанизаны на нитку. Ему кажется, что она все-таки немного напрягается, старается не замечать его, и эти старания что-то обещают, обнадеживают.

Минуя Виктора, их компания молча выходит на улицу. Край ее шубы касается его пальто – коричневое скользит по серому. Это волнует Виктора. Ее профиль мелькает так близко, что, чуть наклонившись, он мог бы поцеловать ее в ямочку на щеке. Галина проходит, наклонив голову, унося тот вчерашний запах и дырочку в мочке.

Он выходит следом. Медленно спускается по ступеням, бесстрастно смотрит, как она уходит куда-то с какими-то чужими людьми. Их длинные тени – от фонарей – покачиваются перед ним на асфальте, словно мнутся в нерешительности, многословно извиняясь, а потом деловито укорачиваются и догоняют хозяев.

Слышно, что они опять о чем-то спорят. Точнее, это Галина их в чем-то убеждает. Какие тупые –‑ разве с девушками можно спорить. Им нужно говорить только то, что им нравится. Но, возможно, самый действенный вариант – это когда приятное для них приходится отстаивать с ними же в споре. И преодолевая не шуточное сопротивление. В сущности, каждая женщина предпочитает быть изнасилованной. По форме. А высшее насилие со стороны мужчины – это когда женщина сама приползает.

Виктор подумал, что они идут в какую-то предновогоднюю компанию. Ее спутники его уже не беспокоят. Такие ей не должны нравиться: грубоваты. Виктор остановился, постоял, глядя, как они исчезают в тумане, становясь смутными и лохматыми. Галина сделала левой рукой какое-то кошачье, замахивающееся движение. Парень рядом с ней отшатнулся. Они, похоже, расстаются. Виктор заторопился. Да, расходятся, прощаются. Виктор делает еще несколько быстрых шагов и подходит к ним.

– Смена караула,– бодро начинает он.

– Вы меня ждете? – она делает движение к нему, так интимно, что он сразу успокаивается и забывает все свои маленькие обиды.

– Нет, в принципе, но… – говорит он очень неискренне.

– Вы извините, – виновато звучит ее голос, – но мы сейчас торопимся. Мы сегодня уезжаем.

– Галина! – Виктор бросается за ней так стремительно, что прохожие оборачиваются. – Простите! У вас есть телефон?

– Да, есть. Но я не скоро приеду. Мы еще где-нибудь увидимся, – обнадежила она.

– Да, конечно, – подтвердил он бесстрастно.

– Стал как столб посреди дороги!

– Извините… Резко повернувшись, Виктор куда-то заторопился, словно надеясь, что сама торопливость подскажет куда.

А ВОТ И ЦИРЦЕЯ

Высохшая старушка в черном платке и с осадком обиды на лице – как осадок на стенках выкипевшего чайника – молча открыла Виктору дверь и сразу ушла в свою комнату. Виктор несколько раз пробовал с ней заговорить, но ничего не получалось. Она даже на приветствия не отвечала. Считалось, что это дальняя родственница, какая-то осетинская княжна. Сквозь негромкую приятную музыку пробивался оживленный голос Заиры.

– Я уже балдею, такой интересный мужчина… А Верка ему: тра-ля-ля! тра-ля-ля! В общем, все испортила…

– Привет чесной компании! ‑‑ еще не решив, уйдет он сразу или немного посидит, произносит Виктор бодрым голосом. Словно уловив эту нерешительность, Заира взяла его руку и усадила на стул подле Веры.

– Видишь, Верка, я совсем не жадная.– Заира села на тахту рядом с парнем, который сидел, упираясь локтями в колени и закрыв лицо ладонями. Виктор отодвинулся от Веры и расположился посередине между ней и Заирой. Та сразу прокомментировала:

– Ну не хочет, Верка. Ну что я сделаю! Вить, не смотри на меня так строго, я совсем пьяная. Беня, представляешь, я его знаю лет пять и ни разу не видела пьяным. В отличие от некоторых, не будем тыкать пальцами.

– Значит, не знаешь, истина в вине,– парень, похожий на баскетболиста, сказал это так, как будто поделился сокровенным и выношенным. Тот, кого назвали Беней, налил чего-то в стакан и протянул Виктору.

– Я бы с удовольствием, – Виктор развел руками, – здоровье не позволяет, – и улыбнулся.

– Действительно, с таким здоровьем не поспоришь,– заметила Заира. – Представляете, берет он меня под локотки и выжимает как штангу. И я, как эта железная дура, возвышаюсь над всей аудиторией, а в это время входит наш самый дорогой и любимый человек. Я начинаю махать крыльями и сучить лапками, неотвратимо видя, как он наливается праведным гневом. «Что вы себе позволяете по отношению к девушкам?» ‑‑ «По согласию, по согласию!» ‑‑ верещу я как последняя дура и сучу, сучу ножонками. Народ ржет, как табун кобылиц, и наш любимый человек не выдерживает, хлопает дверью.

‑‑ Я пью вино! Но я не раб тщеты! Над чашей помыслы мои чисты! В чем смысл и сила поклоненья чаше? Не поклоняюсь я себе, как ты!

– Браво, Беня! – отозвалась Заира. – Витенька, не бери до головы, ‑‑ притворно посочувствовала Заира, утверждая тем самым несуществующую обиду.

– Беня, ты пьешь, как интеллигент,– продолжала Заира.– А по какому праву? Я думаю, что ты сможешь себе это позволить еще очень нескоро. Видите ли, он тоже смакует! И естественно, тянет поговорить. Но рано, Бенечка, рано. Посмотри на Клаптона. Хлоп стаканчик – и ни звука. Хлаптунишечка мой! – Заира вытянула умильно губы и положила руку ему на плечо. – Клап, Клап!– она потрясла его. Он только мотнул опущенной головой и продолжал смотреть в пол, чуть покачиваясь в такт музыке, которую, пожалуй, он только один и слушал. Заира хлопнула его по плечу, и он вдруг упал поперек тахты, чуть не ударившись головой о стенку, закрытую, к счастью, ковром.

–Ой! – успела испугаться Заира.

‑‑ Ммм…‑‑ только промычал Клаптон. Его ноги в разношенных ботинках чуть оторвались от пола. Потом он попытался сделать какое-то движение головой, даже открыл глаза. Но для того, чтобы вернуться в исходное положение, этого не хватило. И он успокоился.

– Зачем себя томить и утруждать? Зачем себе безмерного желать?– опять к месту процитировал Беня, все так же наклоняя голову и покачиваясь. Казалось, будто он все время что-то бормочет, а эти прорывы к внятности связаны с каким-то ускользающим положением рук, суетящихся над столом, – пепельница, стакан, бутылка.

– Ох, эти физики! Я уже зареклась давать им книги. Представляешь, взял Хайяма, и нет, чтобы как филолог, – прочитать и забыть, – так он вызубрил наполовину. Представляешь? Обалдеть можно. Пока трезвый, одни цитаты,– почти серьезно жаловалась Заира.– И поговорить не с кем…

– Своим подругам тебе уже нечего сказать? – спросила Вера меланхолично.

– Верка, ну какой разговор между бабами? Так, обмен информацией. А душа жаждет искусства, ‑‑ она ударила по последнему слогу, ‑‑ наслаждения…

Ее огромные темные глаза и яркие полные губы, казалось, существуют независимо друг от друга и от самого лица и дрейфуют в нем, как тропические острова в Ледовитом океане. Запрокинув голову, – ее медные волосы вытянулись отвесно и коснулись тахты, – Заира о чем-то задумалась и словно улетела из этой комнаты. И все как-то почувствовали это, показались чужими друг другу – будто кто-то выдернул невидимую нить, соединявшую их, и теперь они рассыпались и лежат как скучные камешки, хотя еще недавно поблескивали в ожерелье.

Беня опять пришел на помощь – наполнил стаканы.

– Да, Верке этого не понять, – вернулась Заира, деловито тряхнув своей гривой, – волосы зазмеились, – и наклонилась к столу, но, не найдя пепельницы, вдавила окурок в тарелку.

– Вить, давай выпьем, – Заира взяла свой стакан,– на брудершафт, а? Давай! Домашнее вино, отец прислал. Изабелла. Ну, давай!

– Заирочка, радость моя, не хоцца, ну, честное пионерское. Должен же быть у меня хоть какой-нибудь недостаток?

– Я же говорила, – Заира кивнула Вере,– у него комплекс полноценности. Плюс бесконечная самоуверенность. Да, Витек, не клевал тебя жареный петух. Вот я болтаю с тобой, и уже не первый год, но до сих пор не знаю, как ты ко мне относишься… Ты добрый? – она пристально взглянула на него.

– Не знаю. Со стороны виднее. Просто, наверное, ты не разбираешься в людях.

– Не хочу и не буду! Еще не хватало! Раз-би-ра-аться! Это так мелко! Что-то от копанья на помойке,– она презрительно повела плечом.– Разглядывать! Раскладывать! Использовать! Пока человек интересен – он со мной. И как видишь, – она улыбнулась и обвела рукой присутствующих, – вокруг меня одни таланты и красавицы. Всегда. И знаешь, – она доверительно наклонилась к нему, – собственная ординарность переносится гораздо легче…

«Пой, птичка, пой, – думал про себя Виктор, – уж своего не упустишь».

– Да, а ведь ты единственный, кто видел все поколения моих посетителей. Всех знал и всех пережил… За это выпьешь?

Виктор с сожалением развел руками.

– Прости, если сможешь. Вообще, я подозреваю, что первым творением господа бога был самогонный аппарат. И естественно, возникла проблема собутыльника.

– Иногда это единственная проблема, – опять многозначительно произнес парень, похожий на баскетболиста, который никак не мог пристроить свои ноги, они постоянно во что-то упирались и кому-то мешали.

– … так появился Адам, – продолжил Виктор. – Хорошенько врезали и взялись за Еву.

Беня расплылся в довольной улыбке и поторопился ее запить.

– Полная победа над розумом! – холодно произнесла Заира.

‑ На трезвую голову, – продолжал Виктор, – господь придумал бы что-нибудь пооригинальней. Да и Адам не расстался бы с ребром ради такого существа.

– Сомм-мнительно, ‑‑ промычал Клаптон, не открывая глаз.

– Это он сомневается, что на трезвую голову можно вообще что-нибудь придумать,– пояснила Заира.– Нет, каков! Насколько интеллект превышает в нем бренное тело!

– Я хочу пить! – сказала Вера мрачно и королевским жестом, не глядя, протянула стакан Бене. Тот плеснул немного.

– Все умные люди спиваются,– выдал Длинный.

– Тогда и замечаем, как их много, – усмехнулся Виктор.

– Верка исключение, – улыбнулась Заира. – Обидели, обидели мальчика… Витенька, кто она? Я ей, стерве, зенки достану!

Расширив глаза, замерев, вся сочувствие и понимание, она наклонилась к Виктору. Задетый ее проницательностью, возможно случайной, он все же смог улыбнуться. Правда, несколько натянуто.

– Ох, достану! Вот этими вот своими коготками,– продолжила она трагическим шепотом и рассмеялась.– А я знаю, чего Верка напивается: я уже вышла замуж…

– Заира! – Виктор дурашливо схватился за сердце.

– Ты должен пережить это, дорогой. Тем более, что распределение мне не угрожает. И не надо будет никого беспокоить – ни отца, ни маман в Париже. Кстати, она тоже собирается вкусить семейного счастья на склоне лет. А Верку никто не берет. Красавица да разумница – ну кому такие жены нужны?

– Никому, – подтвердил Виктор, глядя на Веру с притворным сочувствием.

Она то блаженно улыбалась, то темнела. То сидела невозмутимая, как античная статуя, и такая же холодно-совершенная.

– Вот, а я завтра в загс иду, с Клаптоном… Беня, сейчас кончится, перевернешь кассету. Будем слушать песню пьяницы весной. Правда, у нас-то иное время года. Хотя какое – не понять.

Виктор, бесстрастно, механически воздевая руки – словно выжимает штангу – подает свою реплику:

– О горе мне, о горе, о соберите пепел всех курильщиков и сыпьте, сыпьте на мою голову…

– Не стоит, – утешает его Вера, – это фиктивный брак.

– Бряк-бряк! – сердито передразнивает ее Заира. – Ну что за манера – все разбалтывать! – вполне серьезно обижается на нее Заира.

– Я думала…

– Тебе думать не надо. Для чего я тебя держу? Чтоб муз-чин привлекала. Муз-чин! А ты сидишь и напиваешься, как последняя пьяница.

– Ничего страшного,– утешает Заиру Виктор.– Брак может быть фиктивным, зато дети – всегда настоящие.

Заира рассмеялась.

– Иногда ты бываешь довольно глубок. Я подумаю над этим. ‑‑ Заира многозначительно улыбнулась Виктору.

Беня переворачивает кассету, и комнату снова заполняет печальная и светлая музыка, к которой в той или иной степени прислушиваются все.

– Странно, но это почему-то не пьяница весной. Чего-то у меня самой – ум за разум уже.

– Будем считать, что это песня трезвенника в осеннюю слякоть,– предложил Виктор.

– Да уж… Кстати, кто у меня брал Высоцкого? Вернуть.

– Понял,– отозвался Длинный.

– Но ты же не любишь босяков, ‑‑ заметила Вера.

– Это мое дело. Вить, Лев тебя искал. Он сейчас такой импозантный, с бородой. И с очередным бзиком. Занят созданием своей эстетики. Все меня Хайдеггером насилует. Я даже кое-что запомнила: невозмутимость по отношению к вещам и причастность тайне – это спасет мир. Любопытно, что люди, которые ни к чему реальному не способны, так и рвутся в спасатели, в спасители. Делом бы занимались.

– А вдруг он гений? – возразила Вера.– Еврейские мальчики, они, знаешь, непредсказуемы.

– С жиру бесится. Вдруг только замуж выходят, да и то… Я думаю, что он даже в диссиденты не вытянет. Его я вижу на десять лет вперед: фига в кармане, куча детей, жена стерва и диссертация по научному коммунизму. Ну и Хайдеггер перед сном. Вить, что там говорил этот урод, ну Лихтенберг твой?

– Ничтожен ум, который не может приспособиться к всеобщей глупости.

– В общем, у нас у всех один недостаток – мы умные люди. И на том стоим. Да, а знаете, я была когда-то даже влюблена в этого бесчувственного человека,– Заира кивнула на Виктора.– Представляете, даже на лекции ходила, чтобы его увидеть. Это было непросто: мелькнет, и нет его. Приходилось на все лекция ходить – чего я только не наслушалась. Зато меня ставили в пример, а на экзамене слова не давали сказать. Да, да, своей повышенной стипендией я обязана тебе, коварный искуситель. Увы, поздние признания безопасны. А теперь я замужняя женщина – ни-ни! О мой дорогой Клаптон! Я буду верна тебе до… сама не знаю до чего.

– До кого, – улыбнулся Виктор.

– Он еще смеется над бедной женщиной, которая лучшие годы отдала безответной страсти! Но теперь я замужняя женщина, у меня есть кому постоять за мою честь!

– Пардон, мадам, – полежать! – опять уточнил Виктор, кивая на Клаптона.

–Ты несносен,– сказала Заира уже обычным и немного уставшим голосом.– Моя маман категорически против моего замужества. Говорит: ни копейки не получишь. Я, мол, должна знать за кого ты выходишь замуж. Он хоть из приличной семьи? А я говорю: «Дорогая мамочка, ты ведь всегда выходила за кого вздумается, я никогда и слова против не сказала». Говорит: прилечу – разберемся! Летит. Уже второй месяц. Хо-хо! Как говорила Эллочка-людоедка.

Заира потянулась к сигаретам, сама прикурила от своей любимой зажигалки –‑ подарок, память о ком-то ‑‑ и приумолкла. Она глубоко затягивалась и пускала дым колечками, с грустью следя, как они поднимаются, расширяются и исчезают, унося с собой частицы дыхания, частицы жизни.

– И что она видит в этом своем Париже? Работает как лошадь, так же, как и здесь, – нарушила Заира ею же созданное молчание.– Вот если бы я… Хочу в Париж! – Заира энергично взмахнула кулачком. – Клаптон! – она шлепнула его по животу.– Хочу в Париж!

– А? – дернулся Клаптон, обводя всех непонимающими глазами.

– Клаптон, слышь, – качнулся Беня, – оне хотят в Париж!

– А Клаптон в Ригу, – усмехнулся Длинный.

– Предлагаю! – Беня попытался встать, но раздумал.– Тост! – он выбросил руку вверх, но она бессильно упала на стол. Зазвенела посуда.

– Беня! – укоризненно взглянула на него Заира.

– Тост! – упрямо качнулся Беня. – За будущего тестя, который… моего друга… за его южное… горячее… большое… сердце!.. которое… который… перевод… которым… дочери… которая… которому… имеем на столе, что имеем!.. – закончил Беня с пафосом и неверной рукой плеснул в себя из стакана. Тут же налил опять и поставил на прежнее место, рядом с тарелкой, чтобы, не глядя, вовремя схватить его и опрокинуть.

– Хорошо, если у фиктивного зятя есть настоящий тесть,– усмехнулся Виктор.

– Хуже, если у фиктивного тестя настоящий зять, – возразила Заира.– Нет, но какой прогресс! Беня! – Заира умильно посмотрела на него. – Ты ли это? Еще недавно двух слов не мог связать, а теперь… – она с поддельным восхищением смотрела на Беню так, что тот начал смущаться – неподдельно – и поторопился запить смущение. – А теперь количество несвязных слов перевалило за два десятка!

– Но прогресс ли это? – отозвался Виктор.

– Этот вопрос мы еще исследуем. Но уже сегодня лично мне ясно, что, если еще раз – а я на это очень надеюсь – мне доведется выйти замуж, то я выйду только за Беню! Кстати, Виктор, порядочный человек, если девушке нужно выйти замуж, всегда тут как тут. Правда, Клаптон?

– М-м..

– Это мычание у него песней зовется, – пояснила Заира, как экскурсовод.

– … И одновременно означает, что он согласен. В семейной жизни это незаменимо, – произнесла Вера меланхолично.

‑‑ Нечего над чужими мужьями иронизировать! Он мой! Да! – вульгарные интонации Заира пародировала очень удачно и с наслаждением, но, пожалуй, слишком часто.

– Верка, хочешь я от твоего имени сделаю предложение Виктору?

– Сама делай предложение. Вот выпью еще и отобью у тебя Клаптона… Хотя, я ведь тоже замужем, если разобраться…

– Да, Вить, ты ж не в курсе! – оживилась Заира.– Верка, сиди смирно, я сама расскажу. Заходит она в аудиторию, протягивает руку за билетом, а Федя говорит: «Не надо. Вам только один вопросик…» А у нее уже коленки задрожали!

– Ничего у меня не дрожало.

– Должны дрожать. Для рассказа так надо. Федя спрашивает: «Вы бы вышли замуж за Протасова?» – «Нет!» – говорит.– «Идите подумайте, все-таки замужество, дело серьезное…» Вышла. Походила, походила. Опять заходит. «Подумали?» – «Да».– «Ну, так как же?» – «Нет!» – «Идите еще подумайте». А она как уперлась, как разошлась, нет, говорит, ни за что не пойду! В конце концов, Федор Иванович сосватал-таки. Вышла за Протасова.

– Это только ради Федора Ивановича. Тоже, можно сказать, фиктивный брак.

– Во всяком случае, единственная пятерка в группе. Так что ее брак по расчету сразу принес плоды. Я горжусь тобой, Вера! Обязуюсь выдать тебя замуж еще в этой пятилетке!

Вера рассеянно улыбалась. В одной руке у нее был стакан, а в другой сигарета. Казалось, она схватилась за все, за что можно было схватиться. Но глаза –‑ большие и печальные, как у богородицы –‑ все еще чего-то ждали.

Виктор подумал, что, если досидит до того, как начнут расходиться, то ему придется провожать Веру.

В прихожей Заира шепнула ему:

– Ну, чего смываешься, проводил бы Верку.

– Не хочется…

– Ну, смотри…

Не дожидаясь, пока Виктор оденется, она вернулась в комнату, сильнее обычного припадая, словно с каким-то вызовом, на больную ногу.

Домой Виктор шел пешком по ярко освещенным праздничным улицам и думал, что завтра надо сдать последний зачет, показаться в спортзале, встретить Новый год. Неважно где. В сущности, Новый год начался для него в тот вечер, когда он провожал Галину из библиотеки.

Мать, как всегда, смотрела лежа в постели какую-то телевизионную муру. Отец уже заснул, повернувшись лицом к стенке, и выставив голые пятки к экрану. Мать тоже дремала, но встать, выключить, уже не хватало сил.

– Выключи, – попросила она Виктора.– Где ты все ходишь …

Столько усталой беспомощности было в ее голосе, обычно требовательном и категоричном, что, пожалуй, впервые за последнее время Виктор почувствовал себя виноватым.

В конце концов, все заканчивается тем, что лежат рядом у телевизора. Хотя и глядят при этом в разные стороны. А этот ящик  ‑‑ как опережающее надгробие. При жизни.

На письменном столе в его комнате лежало письмо от деда. Без мягких знаков, без точек и запятых, написанное твердым почерком упрямого человека.

Засыпая, Виктор подумал, что поедет сразу после экзаменов. И не забыть купить календарь…