Kitabı oku: «Частное лицо», sayfa 3

Глава пятая. Ватсон играет соло

– Человек! Человек! – Завопил Клименок, увидев Сергея во дворе. – Этот урод уже нажаловался генералу от лица всего коллектива на мое хамство. Просил, между прочим, заменить меня кем-нибудь другим, – сообщил он мне.

– И что?

– Ничего. Если действия какого-либо должностного лица кажутся вам идиотскими, возможно, это лицо решает совсем иную задачу, чем вы предполагаете.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего. Это так, тема для медитации.

Было утро второго дня расследования. Мы с Клименком только-только вернулись на место преступления и еще не успели войти в дом.

– Он что, не слышит? Человек!

Настолько истошного вопля мне слышать не приходилось. Видимо решив, что игнорировать Клименка не самая подходящая идея, Сергей быстрым шагом направился к нам. Он был более чем зол, и для того, чтобы это понять, не надо было посещать курсы физиогномики.

– Послушайте! – взвизгнул он. – Это уже не укладывается ни в какие ворота! Я, конечно, не ожидал от таких, как вы хороших манер, но настолько неприкрытое хамство… Я буду жаловаться!

– Ты уже пожаловался.

– Да, и буду жаловаться еще.

– Да ладно тебе, расслабься. Человек – это звучит гордо. Или ты забыл?

– Для вас я Сергей Петрович, и будьте любезны обращаться ко мне на «вы». Иначе…

– Иначе вы сделаете сипоку, у нас почему-то принято говорить харакири, на сиденье моей машины?

– Да пошел ты!.. – сказал Сергей, не забыв указать точный адрес, повернулся и быстрым шагом бросился прочь.

– Гражданин Солодилов! – рявкнул командирским голосом Клименок. – Я вас еще не отпускал. Или вы хотите продолжить разговор в отделении без Ватсона и при закрытых дверях, так я вам это устрою.

Это подействовало. Сергей остановился и нехотя вернулся к нам.

– Что вам еще угодно? – спросил он, трясясь от злобы.

– Вчера мы не успели поговорить со жрицей Надежды. Вы не знаете, где мы могли бы ее найти?

– Несколько минут назад я видел ее в беседке с той стороны дома.

– Благодарю вас, гражданин Солодилов. Можете быть свободны.

– Зачем ты с ним так? – спросил я, когда Сергей удалился на достаточное расстояние, чтобы не слышать мой вопрос.

– Я тебе задал тему для медитации?

– Ну?

– Вот и медитируй.

– Понятно, значит, не скажешь.

– Извини, не скажу.

– Ладно…

Катюшу, или Екатерину Егоровну Приходько, как и предсказывал Сергей, мы нашли в беседке. Она сидела с ногами на столе и увлеченно СМСила по телефону, работая руками со скоростью, которой позавидовала бы дюжина секретарей-машинистов. Кате было семнадцать. Не страшная и не красивая. Пустая голова и богатенький папа, – а что папа богат, у меня не вызывало сомнений, – отложили на ней свой отпечаток. Так, одна знакомая барышня, дочурка такого же богатенького Буратино рыдала в три ручья потому, что он подарил ей на 18 лет какую-то там «Тойоту», а не машину ее мечты.

– Привет, – сказал я.

– Доброе утро, Екатерина Егоровна, – поздоровался Клименок.

Она удостоила нас мимолетным взглядом и вновь переключила все свое внимание на телефон.

– Екатерина Егоровна, нам нужно задать вам пару вопросов.

– В таком случае вы бы сделали это вчера.

– Вчера мы не успели этого сделать, – ответил я, потому что Клименок никак не собирался реагировать на ее слова.

– Тогда могли бы, по крайней мере, избавить меня от ненужного торчания под дверью.

Я уже хотел, было, принести наши искренние извинения, но Клименок мне не дал этого сделать.

– Это был тактический ход, – сказал он.

– Какой еще тактический ход? – раздраженно спросила она.

– Так тебе и скажи. Размечталась.

– А ваши вокальные упражнения, это что тоже тактический ход?

– А ты сообразительная. Тебе понравилось?

– Думаю, ему это только на пользу.

– Ну раз так, теперь твоя очередь доставить нам с Ватсоном удовольствие.

– Ладно, давайте ваши вопросы.

– Скажи, ты когда-нибудь видела талисман?

– Разумеется, каждый раз во время ритуала.

– Он тебе нравился?

– Если честно…

– Только честно и никак иначе.

– Тогда не очень.

– А почему?

– Не знаю, какой-то он… не такой.

– Не впечатляющий.

– Вот именно, не впечатляющий.

– Скажи, а его мог кто-нибудь украсть?

– Конечно, мог, раз украли.

– А кто-нибудь выходил во время вашего бдения?

– Все выходили.

– Вот как?

– А вы думали, можно пробдеть всю ночь и ни разу не захотеть попить или в туалет?

– Тогда почему все уверяют, что никто не выходил?

– Потому что они идиоты.

– Ты уверена.

– А вы разве нет?

– Хороший вопрос. Но я не могу разглашать ответ в интересах следствия.

– Понятно, – улыбнулась она.

– Нам тут вчера сказали, что Гроссмейстер перепутал слова.

– Чушь собачья.

– Да?

– Как он может перепутать слова, если вместо слов он несет откровенную пургу. Он только говорит, что это латынь, тогда как на самом деле…

– Думаю, ты сама так делаешь на собраниях своего филиала. Угадал?

– Не скажу.

– У нас раньше на танцах так исполняли песни на «английском языке». Текстов никто не знал, поэтому плели все, что придет в голову, лишь бы было созвучно, – предался я воспоминаниям.

– Похоже, Ватсон, барышня слишком юна, чтобы помнить о том, что когда-то вместо диджеев на корчах играли местные ансамбли на дерьмовых инструментах.

– Как вы сказали? – заинтересовалась Катя.

– Извини, дорогая, но я дословно уже не повторю.

– Нет, как вы назвали свои допотопные дискотеки?

– Корчи.

– Корчи, – рассмеялась она. – Гламурненько.

– Видишь, Ватсон, теперь даже не говорят «клево» или «прикольно». Я чувствую себя динозавром брежнеозойской эры. Ладно, оставим лирику на потом. Скажи, Кать, а кем тебе приходится Гроссмейстер?

– Он никем.

– А не он?

– А неон – это что-то из химии. Я уже и не помню. Еще вопросы есть?

– Отдыхай.

– Да нет, сейчас будут звать на завтрак. Вот смотрите: десять, девять…

Когда она дошла до ноля, послышался удар гонга, прямо как в фильмах с Брюсом Ли.

– Класс! – отреагировал Клименок. – А перед обедом что, в гонг не бьют?

– Бьют, но вчера там что-то поломалось.

– Понятно, и спасибо за помощь следствию.

– Всегда пожалуйста.

Должен признаться, что как писатель я искренне завидую тем мастерам пера, которые могут развести листов на десять описание ветки сирени, или не менее подробно описывать натюрморт на столе, густо сдабривая его пустыми разговорами. Подобный талант легко позволяет раздувать даже сводку погоды до размера как минимум повести. К сожалению, таких способностей у меня нет. Возможно, это связано с тем, что как читатель я терпеть не могу все эти толстовские дубы глазами князя Андрея, и стоит мне нарваться на более или менее длинное описание гостиной или тучек на небе, я гарантированно пропускаю этот кусок. Если таких описаний становится слишком много, я перехожу к другой книге. Поэтому, несмотря на желание это сделать, я не стану описывать ни деликатесы, которые нам посчастливилось съесть, ни светские беседы. Только то, что имеет отношение к делу.

Короче, завтрак уже подходил к концу, когда Анна Степановна, она же Шапокляк, она же Жрица Милосердия, постучав ножом по бокалу, как это делают на банкете, когда хотят произнести тост, заявила:

– Кажется, я знаю, кто преступник, – торжественно, словно пионер, дающий клятву, сказала она.

– Да? И кто же он? – ехидно спросила Вера Павловна.

– Да, Анна Степановна, если вы знаете, вы должны нам немедленно назвать его имя, – поддержал ее Свидригайлов.

Затем разом загалдели все, превратив завтрак в стихийный митинг. Одна лишь Анна Степановна, да мы с Клименком сохраняли молчание.

– Вы на рожу ее посмотрите, – сказала мне Катя. Она сидела рядом со мной за столом. – Само олицетворение торжества. Ее медом не корми, дай побыть в центре внимания.

Словно в ответ на эти слова Анна Степановна поднялась из-за стола. Это заставило публику затихнуть.

– Я должна еще кое-что проверить, – сказала она, – и потом я вам все скажу.

– Когда? – бросил кто-то из зала.

– Сегодня вечером или завтра утром. А теперь прошу меня извинить, – с этими словами она покинула столовую.

– Послушай, Ватсон, ты хорошо выспался? – спросил меня Клименок, когда мы встали из-за стола.

– Да, а что?

– Тогда поработай немного соло, а я пойду вздремну. Представляешь, так ночью и не прилег.

Вот только на его лице не было никаких следов недосыпания. Соврал? А если и так, мне какое до этого дело.

– Хорошо, – согласился я, – что надо делать?

– Задавать вопросы. Желательно в самых неожиданных местах.

– Какие?

– Любые. Это не имеет значения.

– Но для чего?

– Видишь ли, Ватсон, люди почему-то склонны считать, что мы либо поголовно все некомпетентные идиоты, и все, что мы делаем – полнейшая чушь; либо считают нас клонами Холмса и Пуаро. В этом случае они полагают, что каждый наш шаг является результатом каких-нибудь умозаключений, и всеми силами стараются нащупать этакую генеральную линию партии. А так как здесь никто не знает, какова твоя истинная роль, твое шоу окажет незаменимую услугу следствию.

– Ладно, договорились.

– А раз так, слушай инструкцию: Правило №2 неписанного кодекса настоящего детектива гласит, что для того, чтобы эффективность процесса сбора и обработки информации была максимальной, необходимо умело сочетать интенсивный сбор и обработку информации с процессом интуитивного прозрения. На практике это выглядит достаточно просто. Устав, например, торчать в каком-нибудь архиве или задавать тупые вопросы всяким придуркам, ты выходишь на улицу и идешь или едешь, куда глядят глаза. Ты просто следуешь за своей интуицией. И если она подсказывает тебе бросить все и идти к любовнице, значит, так тому и быть. Разумеется, каждый твой шаг должен быть отражен в отчете с соответствующей аргументацией… Более или менее понятно?

– В общих чертах да.

– Тогда действуй. Потом расскажешь, что получилось.

Клименок отправился к себе в комнату, а я, решив без лишних раздумий перейти сразу к процессу интуитивного прозрения, вышел пройтись. Гуляя по саду, я случайно напоролся на Анну Степановну, выполнявшую на спрятанной среди кустов лужайке какие-то хитроумные физические упражнения. Я собрался, было, ретироваться, но она меня остановила.

– Вы мне не помешаете, – сказала она, словно приглашая меня остаться.

– Спасибо.

Пока мы обменивались любезностями, она упрямо сгибала совершенно нечеловеческим образом ногу в коленном суставе. В конце концов, послышался отчетливый хруст.

– Вам не больно? – ужаснулся я.

– Это всегда больно. А иначе практика теряет смысл. Скажите, – спросила она, – почему вы терпите все эти оскорбления? Я понимаю, он ваш начальник, но не дает же это ему право обходиться с вами столь снисходительно фамильярно… Где ваша гордость, в конце концов!

– Вот только он мне не начальник, а, скорее учитель и консультант. Что же касательно оскорблений, то я не чувствую, чтобы меня кто-то оскорблял. Возможно, я и не прав. А относительно гордости… Возможно, у меня ее нет.

– И плохо. Гордость – это мост, по которому человек может подняться до неба, а нет гордости и не моста.

– Рожденный ползать…

– Это не одно и тоже. Главное понять, что в этой жизни зависит от нас.

– Я с вами полностью согласен. Но позвольте задать вам вопрос по делу.

– Я же сказала, что скажу позже, когда буду готова.

– Меня интересует не «кто», а «почему».

– Что почему?

– Почему вы сказали это при всех на обеде?

– Я хотела увидеть его лицо.

– А если он вам поверил?

– Боитесь, что он может причинить мне вред?

– Боюсь, что простым вредом здесь не кончится.

– Если я права, то он слишком ничтожен, чтобы что-либо предпринять.

– А если вы неправы, а он поверил?

– Здесь все слишком ничтожны, чтобы что-либо предпринять.

– Вы так считаете?

– А вы разве нет?

– Ну… я не знаю.

– А я знаю. А теперь извините, мне пора в душ.

– Вот вам и Милосердие, – сказал я себе вслух, оставшись один.

Устав торчать на улице, я вернулся в дом. В декорированной под чайный клуб комнате я обнаружил Покровского. Он пил чай, соблюдая все китайские премудрости.

– Не помешаю, Генрих Нифонтович? – спросил я, остановившись у порога.

– Хотите чаю? – предложил он.

– Не откажусь. Что пьем? – поинтересовался я, садясь за стол.

– «Большой красный халат». Вам это о чем-то говорит?

– У меня есть «бирюзовая карта» «Улуна», – это элитный чайный клуб.

– О, да вы родственная душа. Не ожидал.

– Почему?

– Потому что у милиции нет на это времени.

– Ну, я не совсем милиционер.

– Сказать по правде, вы совсем не милиционер.

– Вы сами догадались, или кто-то сказал?

– Я хоть и пишу свиней, но живу среди людей. К тому же вас называют Ватсоном, а у него было весьма странное для британца имя: Доктор, если мне не изменяет память.

– Должен сказать, что вы правы.

– А еще я, думаю, не ошибусь, если скажу, что вы желаете что-то спросить.

– Что вы здесь делаете?

– То же что и вы. Пью чай, и жду, когда стрелки часов преодолеют свой путь между завтраком и обедом.

– А если серьезно?

– А если серьезно… Мне здесь нравится. Вот и все. А нелепые телодвижения и разговоры о потустороннем ничуть не хуже светской трепотни о политике, футболе, тряпье или бабах. А если еще честнее… У моей мамы пошли камни. Один полностью закупорил мочеточник. Она полгода как после инфаркта, и операция ее бы убила, а без операции было никак. Я уже приготовился в мыслях ее хоронить, и тут приходит приятель. Один из этих, экстрасенсов. Что он гнал, уму непостижимо. Любой шизофреник мог ему позавидовать. Предложил он свою помощь. До операции три дня. В общем, мы с мамой согласились. Возился он с ней раза по четыре на день. И что бы вы думали? На третий день она сходила в туалет. Моча была жуткого красно-коричневого цвета с какими-то хлопьями. Ужас! Думал, конец маме. Но хирург, который должен был ее резать, сказал, что это так мочеточник открылся, и вся гадость, которая была в почке… Извините за эти подробности… Так вот, как он сказал, хоть это и невозможно, но камень исчез. Я, конечно же, с магарычом к приятелю. Спрашиваю, как ему это удалось, так он такую пургу понес, похлеще, чем Грабовой или Лазарев. И тогда я подумал, что, сталкиваясь с неизвестным, такие люди обделывают штаны и хватаются за любое, самое шизофреническое объяснение, потому что других объяснений просто нет, а без объяснений страшно до усерачки. Поэтому они и несут всякую чушь. При этом они что-то умеют и если им не мешать, делают. Вот только их болтовню не надо воспринимать всерьез.

– И вы думаете, здесь…

– Нет, здесь другое дело. Здесь своего рода клуб состоятельных людей, играющих в магическую игру.

В комнату вбежала Катя.

– Папка пойдем, – позвала она с порога.

– Папка? – удивился я.

– А вы не знали? – спросила она. – Какой же вы тогда Шерлок Холмс.

– Если ты забыла, Клименок называет меня Ватсоном.

– Тогда вам простительно. Ладно, у нас с папкой дела.

Теперь понятно, что она здесь делает, и почему ее назначили жрицей. Вот только почему она Екатерина Егоровна Приходько, а он Генрих Нифонтович Покровский? Ладно, спрошу при случае.

Допив чай, я отправился дальше шляться по дому. В малой гостиной я встретил Аллу. Она раскладывала пасьянс.

– А, Призрак коммунизма? Заходи, – позвала она.

– Почему Призрак коммунизма?

– Потому что такой же нелепый, и бродишь здесь по дому, запугивая всех своими вопросами.

– Тебя я испугаю только одним вопросом, если позволишь.

– Да? И каким?

– Что ты здесь делаешь?

– Я уже говорила.

– Нет, что для тебя все это? Извини, но ты не похожа на человека, который верит во всю эту магию.

– Я верю в магию статуса. И очень скоро благодаря этой магии ни одна сволочь вроде твоего начальника не посмеет даже в мыслях попытаться напомнить, что мы были знакомы. Ты понял? – сказала она с нескрываемой злобой.

– Но мы ведь не были знакомы?

– Нет.

– А раз так, зачем на мне отрываться?

– Если бы я захотела на вас оторваться, вас бы уже было не узнать, – она перешла на «вы», чтобы показать, что ее «ты» я недостоин.

– А меня и так в каком-то смысле не узнать, – ляпнул я.

– Пошел вон, скотина, сволочь, мразь… – закричала она, запустив в меня пепельницей.

Выбежав за дверь, я согнулся пополам от хохота.

– Чего ржешь? – спросил словно выросший из-под земли Клименок.

Я рассказал.

– Знаешь, почему я себя так веду? – спросил он. – Потому что у меня есть удостоверение. Именно наличие удостоверения позволяет мне махать им перед чьим-нибудь носом, хамить, не боясь получить по морде, и так далее. Имея удостоверение, главное не забывать, что оно перебивается другим, более старшим удостоверением, и всегда учитывать эту возможность. А раз удостоверения у тебя нет, будь добр вести себя прилично. Иначе можешь нарваться на неприятность.

– Хорошо, босс.

– Я говорю серьезно.

– Я понял.

– Ладно, что накопал?

Катя назвала Покровского папой. Вот только она – Екатерина Егоровна Приходько, а он – Генрих Нифонтович Покровский.

– Значит, либо он не Генрих Покровский, либо она не Егоровна Приходько, Либо она не его дочь. Впрочем, к делу это не имеет отношения. Я тут, кстати, имел весьма интересный разговор с прислугой. Оказывается, здесь готовится если не революция, то, как минимум, дворцовый переворот. И знаешь, кто претендует на роль Ленина? Дворецкий. Он, оказывается, собирается занять кресло босса.

– Думаешь, это он украл талисман, чтобы пошатнуть положение Гроссмейстера?

– Он слишком умен, чтобы расшатывать чье-либо положение. Здесь что-то другое. К тому же он – наш первый и главный подозреваемый, что по неписанному правилу детектива должно означать его полную невиновность.

– Так это не он? Ты уверен?

– Я не уверен, что уверен.

Глава шестая. Соло продолжается

– Похоже, теперь ваш коллега решил, что мы должны ждать пока он не соизволит сесть за стол, – желчно заметила Анна Степановна.

– Он уже уехал. Вернется завтра, – имел неосторожность пояснить я.

– И что, вы говорите нам об этом только сейчас? – поддержал ее Свидригайлов.

– А что, он не сказал? – удивился я.

– Какая наивность! Конечно нет, и зная его характер, как вы вообще могли подумать, что он снизойдет до каких-то объяснений? – съязвила Алла.

Похоже, желчь стремительно выходила из берегов.

– Знаете что, я ему не нянька, – огрызнулся я. – Вернется, ему и высказывайте.

– Вы не волнуйтесь, ему мы обязательно выскажем, – злорадно сообщил Гроссмейстер.

– Вот ему и высказывайте.

Если честно, я и сам был зол на Клименка.

– Есть дело, Ватсон, – сказал он минут за тридцать до обеда. – Мне надо срочно свалить по делам, но дело в том, что сегодня этих пауков нельзя оставлять без присмотра. Ты сможешь остаться?

– Да без проблем.

– С меня причитается. Ладно, Ватсон, я погнал. Если что, телефон мой у тебя есть.

Сделав мне на прощанье ручкой, он поспешно свалил. Я решил позвонить домой, предупредить Эмму.

– Ну что, Пинкертон, уже чувствуешь себя мастером современного детектива? – спросила она.

– Еще не понял.

– Приедешь сегодня пораньше?

– Сегодня я не смогу приехать.

– Это еще почему? – в ее голосе послышались стальные нотки. Это не предвещало ничего хорошего.

– Клименок… ну этот, следователь попросил меня остаться.

– Это еще зачем?

– Он сказал, что их нельзя оставлять без присмотра.

– Вот пусть и присматривает. Деньги за это платят ему. Ты то здесь причем?

– Дело в том, что ему надо было уехать, и он попросил…

– А ты как дурак повелся.

– Эммочка, красотуля, ну что тут такого?

– А то, что он использует тебя, а ты, как телок. Когда ты уже перестанешь быть мямлей.

– Ну Солнце…

– Так он уже умчался?

– Да.

– Хорошо. Позвони ему, скажи, что у тебя тоже дела. Мне что, надо тебя учить элементарным вещам?

– Я не хочу так.

– Что? – от этого вопроса повеяло холодом Антарктиды.

– Он попросил, я согласился.

– Так надо было не соглашаться. Ладно, размазня, скинь мне его номер, я сама ему позвоню и все объясню, раз ты не можешь.

– Ты этого не сделаешь.

– Еще как сделаю.

– Не делай из меня идиота, пожалуйста.

– Ты уже идиот, да к тому же еще и бесхарактерный.

– Ну зачем ты так.

– Короче, ты мне нужен дома. У нас сегодня гости, и…

– Ну скажи им, что я в командировке.

– Ах так!.. Ну и торчи тогда там со своими придурками!

В общем, если этот диалог и выглядит ненатуральным, то только потому, что я его немного сократил и убрал матерные выражения.

Конечно, в первую очередь дурака надо искать в зеркале, но…

Думаю, понятно, с каким настроением я садился за стол, а тут еще эти, прости их господи, уроды, узрев, что злой собаки больше нет во дворе, решили оторваться на мне по полной. Ну почему в мире так много людей, которые нежелание хамить воспринимают как слабость и приглашение сесть на шею!

Едва мы разобрались с неявкой Клименка, на меня накинулся Сергей.

– Послушайте, может, вы сумеете объяснить, почему ваш коллега себя так ведет? – спросил он так, словно это я был виновен во всех его неприятностях.

– Понятия не имею, – ответил я.

– Он что, всегда всем хамит, или же это у вас такой милицейский прием?

– Да, и почему генерал никак не отреагировал на нашу просьбу отстранить его от этого дела? – ехидненько поинтересовался Свидригайлов.

– Не понял, я вам что, пресс-секретарь МВД? – попытался я перевести все в шутку.

– Сколько лет вы работаете вместе? – не унимался Сергей.

– Второй день.

– Второй день? Вы шутите?

– Я знаю этого человека столько же, сколько и вы, и довольно об этом. Или вы думаете что то, что я пытаюсь вести себя нормально, позволяет вам изливать на меня свою желчь?

– Да что ты с ним говоришь! Он такая же мразь, как и тот, только в тысячу раз хуже. Тот, по крайней мере, не корчит из себя хорошего! – высказалась Алла. – Эдвард, скажи, почему ты вообще заставляешь сидеть нас с ними за одним столом. Мы не обязаны их кормить… Или нет, пусть питаются вместе с прислугой!

– Это у тебя от неправильного положения ног, – язвительно заметила ей Катя.

– Хочешь сказать, что что-то не так с моими ногами? Да что бы ты понимала, соплявка!

– Ну да, – продолжила Катя, – стоило тебе их ненадолго сдвинуть, как гонор полез изо всех щелей.

– Ах ты сука малолетняя. Эдвард! Сделай что-нибудь, или я сама проучу эту сучку!

Судя по выражению лица Генриха Нифонтовича, он уже собрался, было, объяснить Алле, кто здесь сука, но ему не дал этого сделать Эдвард Львович.

– Прошу вас, успокойтесь, – сказал он тихим и каким-то страдальческим голосом. – Неужели вы так и не поняли, какая опасность нависла над всеми нами? Неужели вы не видите темные флюиды сил Сета? Да откройте же глаза! Всмотритесь в ту черную тучу, которая повисла над нами? Или вы действительно думаете, что все дело в этих двух смертных? А если бы и так, то кто есть вы, а кто есть они? Вы – Магистры и Жрицы, и не стыдно вам так опускаться? Не стыдно столь сильно реагировать на слова слепых? Не мы ли должны подавать им пример величия? Тем более сейчас, кода Сет со своим воинством готовится нанести нам удар? А раз так, то говорю я вам, оставьте злость и ваши мелочные обиды и обратите свои души к Гору и Осирису! Да пребудет с нами Айвасс и мудрые слова учителя Кроули!

– Да пребудет с нами Айвасс, – повторили они все хором, и…

Словно в подтверждение его слов ливанул дождь. Он обрушился с небес на землю точно коршун на свою добычу. Когда мы садились за стол, в небе светилось солнце, и ничто не предвещало дождя. Но еще до того, как подали кофе, налетел мощный порыв ветра, а затем с неба обрушилась стена воды.

Ливень заставил всех замолчать. Обстановка стала торжественной, а Гроссмейстера так раздуло от собственной классности, точно он был самцом жабы в брачный период. А потом был гром. Сначала, на какое-то мгновение небо стало похоже на разбитое блюдце, а потом громыхнуло так, что во дворе испуганно завыли припаркованные машины. Гром был настолько громким, что заглушил крик испугавшейся Кати. А преподобный Магистр Юга подскочил на месте так, что вылил свой кофе на кремовые брюки Веры Павловны. Затем, словно по команде все вскочили из-за стола. Ошпаренная Вера Павловна, ругаясь, как сапожник, побежала приводить себя в порядок, а остальной жреческий состав за исключением Моисея Марковича, испуганно бормоча заклинания, двинулся в зал для ритуалов.

– Да, нелегко вам пришлось сегодня, – сочувственно сказал он, когда мы остались одни.

– Бывало и потрудней.

– Не желаете коньячку?

– Отчего ж не желаю? Желаю.

– Тогда позвольте предложить перейти в каминную. Люблю, знаете ли, пить коньяк, наблюдая за пламенем.

– Предложение принято единогласно.

– Кстати, вы знаете, что фраза «пойдем куда-нибудь посидим» вполне могла появиться на свет в древнем Риме, граждане которого любили собираться в общественных туалетах, которые, разумеется, туалеты, были не чета нашим.

– Вариация на тему «деньги не пахнут?»

– Что-то вроде того.

Каминная мне понравилась. Она была меньше других комнат, зато в ней я впервые в этом доме почувствовал себя в своей тарелке. Моисей Маркович ловко развел огонь.

– Предлагаю расположиться прямо на полу, – предложил он, подразумевая под полом толстый ковер. – Сигару?

– С удовольствием.

Мы закурили, прикурив от специально приготовленной для этого лучины.

Несколько минут мы сидели молча.

– А вы не слишком надоедливы для следователя, – заметил Моисей Маркович.

– Не хочу портить атмосферу.

– Это хорошо. Я не люблю, когда портят воздух.

– Я не это имел в виду.

– Вам видней, но все же, я ни за что не поверю, что у вас не найдется для меня какого-нибудь вопроса.

– Сегодня я задаю только один вопрос.

– Да? И какой же?

– Что вы здесь делаете? Я имею в виду, какими судьбами вас занесло в этот Орден?

– Я понял, что вы имеете в виду. Насколько хорошо вы знакомы с Кроули?

– Читал о нем у Уилсонов. Как у Колина, так и у Роберта. Читал его биографию, выпущенную в серии «Жизнь Запрещенных Людей». Читал «Книгу Закона», «Книгу Лжей», «Лунного дитя» и «Дневник наркомана». Кое-что нашел о нем в Интернете. В общем, можно сказать, ничего.

– А как с другими его книгами?

– Для меня там слишком много египетской мифологии, таро и каббалы. Пожалуй, я слишком невежественный для этого.

– А что вы скажете на то, что здесь я обнаружил нигде ранее неопубликованные дневники Зверя 666 (так часто называл себя Кроули).

– Они подлинные?

– Без всякого сомнения.

– В своей книге «Моя жизнь после смерти» Роберт Антон Уилсон описывает одну весьма интересную историю. В августе 1968 года испанское правительство на острове Ивиса отправило за решетку человека, которого в частности (у него было немало других имен) звали Эль Мир Де Хори. Дело в том, что он подписывал свои картины такими именами как Пикассо, Ван Гог, Матисс… Причем эксперты принимали его картины за полотна тех художников, имена которых стояли на холстах. Уилсон делает логичный вывод о том, что теперь, после этого скандала, глядя на картину, подписанную тем же Матиссом, нельзя быть уверенным в том, кто ее написал: Матисс, Эль Мир или другой еще не раскрытый гений мистификации.

– Да, я читал биографию Эль Мира. Она называется, кажется «Подделка». Имя автора по-моему Клифф… Кстати тоже весьма достойный образец мистификации, хотя, бесспорно, эта история имела место в действительности.

– И что, вы продолжаете утверждать, что эти дневники однозначно написаны рукой Кроули?

– Скажу так, эти дневники вполне достойны того, чтобы быть написанными рукой Кроули.

– А вы… Как относитесь к Кроули?

– Я очень многому научился у этого человека, как, впрочем, и у Ошо, и у Петра Успенского, у Карлоса Кастанеды… Я с огромным уважением отношусь к этим людям, и если у меня появляется возможность еще ближе приобщиться к их наследию, я ее не упускаю.

– А что вы скажете о том, что происходит здесь?

– Вы хотите знать, как я отношусь к тому, чем занимается здешняя компания?

– Именно это я и хочу знать.

– Знаете… Это как дзен и Пелевин. Не совсем удачное сравнение.

– Зато вполне понятное и четкое.

Мы напивались медленно и неуклонно, а когда надрались до состояния откровенного разговора, он затронул тему, ради которой и организовал распитие коньяка тет-а-тет.

– Знаете, у вашего друга талант устраивать провокации, – сообщил он мне таким тоном, словно открывал тайну государственной важности. – Хотите верьте, хотите нет, но такими я никогда их еще не видел. Такие всегда важные, воспитанные… И тут раз… Признайтесь, может он и правда служит Сету?

Рассмеявшись, он дал понять, что последнее утверждение было шуткой.

– Не знаю. Я действительно знаком с ним всего только два дня. Два, – я показал два пальца.

– Нет, скажите, – не унимался он, – так достать Дворецкого… Ну это понятно. Но что он успел уже сделать Алле?

– Насколько я понял, он намекнул на ее довольно-таки нелицеприятное прошлое.

– А вам не посчастливилось стать свидетелем этого разговора?

– Не только. Она была со мной слишком надменной, и я не удержался и намекнул ей на то, что понял намек Клименка.

– Ну да, конечно, для нее это как…

– Представляете, а я в нее чуть не влюбился. Когда я ее впервые увидел, она показалась мне совершенством, грацией и изяществом в одном флаконе.

– Ну пыль в глаза она пустить может. А что он сделал такого Надежде?

– Этому… а этой, как ее… Шапокляк?

– Шапокляк?! – от смеха он поперхнулся.

– С Шапокляк у них похоже взаимная идиосинкразия на уровне коллективного бессознательного… – предположил я.

– Возможно, вы и правы. Черт… Кажется, я перебрал. Теперь бы еще перебраться…

Добравшись до дивана, он сделал вид, что отрубился.

В коридоре я столкнулся с Аллой.

– Признайся, сволочь, это ты ей все рассказал, – злобно зашипела она.

– Да пошла ты! – вслух я выдал эту расхожую фразу без купюр.

– Подонок, мразь, сволочь… – она готова была кинуться на меня с кулаками.

– Слышь, ты, отставная шлюха, только дернись, и я раскрашу хлебало. Ты поняла? – предупредил я.

Я не шутил, и она это поняла.

– Я тебя ненавижу! Что б ты сдох! Понял? Что б ты сдох!

Этот приступ бессильной злобы заставил меня рассмеяться ей в лицо. Продолжая выкрикивать оскорбления, она бросилась прочь, а я… Чувствуя себя намного более пьяным, чем хотелось, я сначала забрел в туалет процитировать Есенина (пальцы в рот и веселый свист), а потом, чтобы прийти в себя, вышел из дома. Дождь кончился, а, судя по звездному небу и огромной луне, ужин я пропустил, или его просто не было.

На лужайке у дома я увидел Веру Павловну. Она стояла спиной ко мне и лицом к луне, точно избушка в сказке. В лунном свете она выглядела сказочной феей. Не знаю почему, но мне захотелось к ней подойти.

– Извините. Можно нарушить ваше одиночество? – спросил я, стараясь выглядеть как можно менее пьяным.

Она не ответила, но ее молчание, скорее, выглядело как «да», чем как нет. По крайней мере, мне так показалось и так захотелось.

– Тут такое дело, – продолжил я попытку завязать разговор, – я чертовски хочу вас о чем-нибудь спросить, но не знаю о чем.