Kitabı oku: «О любви и не только»
О ЛЮБВИ И НЕ ТОЛЬКО
Глава 1: История первой любви.
Первая любовь. Случилась она у меня не в детском садике и не в первом классе, как многие сочиняют, а в седьмом. (7 – запомните эту цифру, мою любимую!) Именно тогда нашу 35-ю мужскую школу соединили с 21-й женской, до этого мальчики и девочки учились раздельно. А проще, отправили в женскую школу наших отъявленных хулиганов и двоечников, взамен нам прислали разбитных троечниц и некрасивых хорошисток. Как к нам попала отличница Лида Фарцева, непонятно, наверное потому, что жила близко, но я сдружился именно с ней, тем более, что наши фамилии в списке стояли рядом.
Но все мальчишки, и я в том числе, поголовно влюбились в красавицу Инну, которая впервые появилась в классе не в коричневом форменном платье и с заплетёнными косичками, а в светлой блузке и в короткой юбочке, с двумя «хвостиками», завязанными цветными бантами. И как ни бились наши педагоги, она каждый день приходила с каким-нибудь ярким элементом в скучной школьной олёжке. А всех «поклонников» Инна мастерски отшивала, и почему она сразу после окончания школы вышлазамуж за Эдика Пекарского, самого скромного мальчика из нашего класса, который краснел при одном упоминании о девочках, не знаю.
Я же, чтобы не быть в числе «отверженных», сразу обратил внимание на Лиду, тем более, что и сам был отличником. Но дальше переноски её портфеля и совместных потготовок к контрольным работам дело не пошло. Лида была дочерью генерала, одевалась скромно, но со вкусом, а писала красивым ровным почерком. У меня до сих пор сохранилась её тетрадка с сочинением о творчестве Леси Украинки. Мы были довольно дружны и я сохранил самые тёплые воспоминания о нашей дружбе, но назвать Лиду своей первой любовью я не могу.
Мальчишки в наше время были ещё очень глупыми, у нас в классе учился верзила Сашка Ткаченко, который после уроков играл с мелюзгой в «казаки-разбойники», носился по двору, кричал и размахивал воображаемой шашкой. А о «сексе» мы не имели ни иалейшего понятия. Правда, были некоторые познания из пошлых анекдотов, но я их не любил слушать. Помню, как мы дома у моего друга Юры Худякова рассматривали медицинский атлас, его мать рабола медсестрой, и ещё долго не могли понять, как это мужской член попадает в женский орган, в атласе это не показывали…
1956-й год стал знаковым как для меня, так и всей страны. Во-первых произошло объединение мужских и женских школ, о чём я уже говорил. И поначалу дело доходило до курьёзов: девочки ходили на военную подготовку и учились кидать гранату, Наша «малышка» Люба Кун не могла кинуть её дальше, чем на метр. «Себя подорвёшь!» – кричали мы. А «вышка» Галя Кундиренко даже кинула однажды гранату через школьный забор, чем вызвала гнев физрука. И она быстрее всех в классе разбирала и собирала автомат! К счастью, мальчиков на уроки домоводства ходить не заставляли, приглашали только оценивать кулинрные способности девочек. Но главное, в этот год я впервые влюбился! Вернее, осознал это, а любовь началась гораздо раньше.
Мы жили почти в центре старинного города Львова, куда моего отца назначили продолжать военную службу. В бюльшом пятиэтажном доме над нами проживали две семьи работников милиции, где были две девочки: младшая Неля и старшая Нина. Так вот она брала меня с собой в 21-ю женскую тогда ещё школу в качестве младшего брата, где я как единственный представитель мужского пола был нарасхват. На девичниках все стремились потанцевать со мной, но я запомнил лишь одну – Аню, которая учила меня вальсировать…
И когда я встретил Анну спустя несколько лет в знаковом 1956-м, красивую девушку с копной чёрных волос и пронзительным взглядом чёрных глаз, то влюбился окончательно. Потом были совместные походы в кино, в кафе-мороженое, прогулки по паркам и улочкам Львова. Учитывая местную дождливую погоду, мы часто прятались в парковых домиках или подъездах домов и подолгу целовались, целовались, целовались… На свидания я всегда приходил с небольшими букетиками, а на её день рождения денег ни на подарок ни на цветы не было.И я, заранее, прихватив ножницы и рукавицы, ночью заполз на клумбу в центре города, где срезал почти все розы. Букет был потрясающим, все гости восхищались им, но я был рад восторженному блеску сияющих глаз Анны…
Этот же год стал роковым для стран Варшавского договора: Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, болгарии и ГДР – в Венгрии произошла революция, которую тогда называли «путчем». Моего отца направили восстанавливать разрушенное, хотя его и не планировали. Но подвёл я – после прогулок под дождями я стал часто болеть ангиной. В тот ноябрьский день родители собрались в гости: мать принарядилась, отец в военной форме, никать не могли оставить меня с больным горлом. Вдруг в дверь постучали, отец открыл, потом вернулся, взял всегда готовый чемоданчик и ушёл. До самого Нового года мы не знали, где он, пока не получили весточку: «Читайте газеты!» А в газетах было только одно: о событиях в Венгрии.
Я продолжал часто простужаться и весной 57-го мать отправила меня в госпиталь вырезать гланды. По её просьбе меня положили в палате с офицерами, а операцию делал известный хирург Труханенко, с сыном которого я познакомился позднее, уже работая в политехническом институте. Единственное, что я запомнил, как после операции меня подвели к зеркалу и я ужаснулся, увидев там страшного зелёного человечка! Потом меня отвели почему-то в солдатскую палату, где я наслушался таких любовных историй про отношения мужчины и женщины, что уже не нужны были никакие лекции о семье и браке.
Мать меня не навещала, она занималась моей маленькой сестричкой, а отец приехал по её вызову и сразу пришёл в госпиталь. О том, что он ждёт меня на проходной я узнал от больных и побежал как был в пижаме и тапочках к нему. Отец привёз мне в подарок диковинку: полицейскую машину с сиреной и инерционным колёсиком внутри. Мы начали катать её друг другу прямо на полу, я она ужасно выла, а я кричал от восторга! Прибежавшая на сильный шум медсестра пригрозила отобрать у меня штаны за «самоволку», но было уже поздно – отец забрал меня и увёз с собой в Венгрию.
Это была другая страна, другие люди, обычаи и нравы, другой мир. Меня поразил красавец Пешт с широкими проспектами и величественным зданием Парламента, мосты через Дунай и старинная Буда с Рыбацким бастионом, Королевским замком и горой Геллерт, откуда открывается прекрасный вид на Будапешт. Отец сказал, что у подножия памятника святому стояла скульптура советского воина-освободителя, но во время событий её скинули вниз, осталась только на постаменте пятиконечная звезда, прошитая пулями…
Но всё это я узнал и увидел потом, а сначала была офицерская казарма, где мы с отцом прожили несколько месяцев. Это было огромное с высокими потолками помещение, у каждого своя койка, тумбочка и большой шкаф, куда можно было спрятать не только мои нехитрые пожитки, но и меня самого. В шкафу на полке я нашёл медную бляху с надписью «Нonved», очевидно, она принадлежала бывшему владельцу Наша воинская часть располагалась на месте военного училища в городке Matyasfeld , как я позже выяснил, в часе езды на злектричке от венгерской столицы.
Мне категорически запрещалось выходить за пределы территории, но я это сделал чуть ли не на следующий день. Солдат у проходной спокойно выпустил меня, но зато учинил допрос, когда я вернулся. Так я каждый день гулял по городку, познакомился с местными ребятами, которые относлись ко мне по-доброму и многие неплохо говорили по-русски. У них я и выяснил, как можно добраться до столичного вокзала Nyugati. Отец, узнав о моих прогулках, только слегка пожурил меня и …заказал мне пропуск для беспрепятственного прохода на территорию воинских частей. И посоветовал быть осторожным и не распространяться о месте жительства.
Не стану описывать красоты Будапешта: Kerut – главный проспект, Vaciutca – маленькая уличка с многочисленными модными магазинчиками, Moszkvater – площадь автовокзала, откуда можно было уехать в любой венгерский город и даже в Вену, Берлин или Прагу, Margitsziget – остров отдыха посреди Дуная с бассейнами и спортплощадками, куда я ездил не часто, дорогая плата за вход. А в Vidampark – место невиданных аттракционов с американскими горками, чёртовым колесом и пещерой ужасов и в Turokfurdo – турецкие бани, настоящий «дворец султана» с купальнями внутри и сухой парильней отец возил меня сам.
В августе, когда приехала мать с сестрой, он повёз нас на Балатон. Мы ехали вдоль огромного озера и долго не могли найти наш дом отдыха, потому что названия всех населённых пунктов, расположенных в прибрежной зоне, начинали со слова Балатон: Balatonfured ,,,Balatonerde и так далее. Наконец услышали громкое русское радио и догадались – мы у цели! Я каждый день купался в озере, но не лежал на пляже, а гулял с местными ребятами и девчатами по поёлку, где было весело, играли скрипки и танцевали люди просто на траве. А однажды даже поехали на катере на другой берег в Balatontihany , где погуляли на празднике вина! Наступал сентябрь, мне пора было в школу и отец увёз меня в часть, оставив мать с сестрой в доме отдыха – ведь жить им было негде.
Школа находилась в другой воинской части, в городке Sashalom в нескольких километрах в сторону от трассы. Учеников разных возрастов собралось немало, и нас каждый день возили на автобусе туда и обратно. Приезжали дети военнослужащих и вольнонаёмных из других воинских частей. Это была обычная советская школа почему-то под номером 50, наверное, счёт вёлся по всей Восточной Европе, где были наши войска – от Германии и Польши до Венгрии и Болгарии.
Ученики собрались самые разные, со всех уголков Советского Союза – из Москвы и Киева, Прибалтики и Сибири. Директор приехал из Львова, как ни странно, из моей 35-й школы! Он преподавал математику, а его дочка Катя училась в нашем классе. Это была весёлая и озорная девчёнка, «своя в доску», давала нам списывать домашние задания. Однажды произошел курьёзный случай: все в классе усиленно готовились к контрольной по математике, как вошла Катя и сказала: «Контрольной не будет, папа заболел.» Все закричали: «Ура!» На что она ,ответила: «Бессовестные, больше не дам списывать!» А вообще, старшеклассников было мало, в нашем восьмом не больше пятнадцати, так что уроки приходилось учить каждый день, надежды на то, что сегодня не спросят, было мало.
Преподаватели были в основн ом жёны офицеров, чьи дети у них же и учились. Девочек в нашем классе было мало: Две подружки – Вера и Надя, которые жили в общежитии при школе, потому что их родители служили далеко, и симпатичная и компанейская Ляля, за которой «увивались» все старшеклассники, кроме меня. Но как-то среди учебного года появилась чисто русская красавица – Альбина: высокая и статная, с русой косой до пояса и небесным взглядом голубых глаз из-под чёрных бровей! Конечно, с ней подружился именно я: учился на отлично, считался примерным и, что немаловажно, подходил по росту. Так получилось, что остальные ребята в нашем классе были помельче и с учёбой у них было похуже, поэтому шансы на успех были лишь у меня.
Альбина оказалась дочерью высокопоставленного офицера из отцовской части, а её мать стала преподавать у нас русский язык и литературу, что потом сказалось роковым образом на наших отношениях. Предыдущую учительницу уволили за «отклонения от программы» – она читала нам лирические стихи Блока, Брюссова, Пастернака и даже пролетарского позта Маяковского! Но все мы знали, что Маргарита Викторовна «закрутила любовь» с женатым командиром части, поэтому её и выслали из Венгрии. А Лидия Петровна слыла добропорядочной женой и матерью, хорошо знала школьную программу, но надо отдать должное, на уроках у неё было не скучно.
К тому времени многие офицерские семьи получили жильё в спальном районе Будапешта Kertvaros, который был гораздо ближе до центра столицы. Отец даже возил меня на осмотр новостройки, мы довольно долго пробирались через ямы и строительный мусор, пока нашли свой дом и квартиру: это была типичная однокомнатная «хрущёвка» (egyhon–однушка) с печным отоплением, уголь хранили в кладовке, но с газовой плитой на кухне. Как мы потом размещались в маленькой комнатушке вчетвером, сложно описать: стояли четыре раскладушки одна к одной, печь быстро остывала и зимой было холодно. Отец додумался греть на плите кирпичи, благо стройка ещё продолжалась, и класть их рядом. Но это было позже, а поначалу он доверил мне вселиться самому. Приехав с друзьями отметить новоселье, я долго не мог найти свой дом – всюду стояли одинаковые пятиэтажки. Наконец кто-то заметил табличку с нужным номером, но я засомневался – вокруг не было ни ям ни канав, а лежал аккуратный газон с цветами, небольшими деревцами и зелёными лавочками рядом!
Мы с отцом были первыми новосёлами, потом сюда заехали другие жильцы. Наша улица 926-ik utca тянулась далеко вдоль квартала новостроек, а с другой стороны были частные домики с цветущими вишнями и абрикосами, вот почему весь микрорайон назвали: Kertvaros – садовый городок.
Альбина жила в другом конце улицы, после школы автобус отвозил сначала меня, но я не выходил, а ехал дальше. Мы долго гуляли по маленьким улочкам вдоль садов, говорили, спорли и мечтали. А когда непогода или темнело, уходили в подъезд , сидели, обнявшись, на подоконнике между этажами и целовались в темноте. Если кто-нибудь заходил и включал свет, мы успевали отодвинуться и убрать руки. Но свет автоматически гас, я опять прижимал к себе её маленькие груди, целовал губы вкуса мёда и вдыхал цветочный запах волос…
Но эту идиллию прервала рыжеволосая красавица, которая появилась в классе после Нового года. Весёлая и озорная Валерия Легостаева сразу привлекла к себе общее внимание, но я опередив всех, подсел к ней на последнюю парту, других мест больше не было, всё таки тёзка! Да и сама Лидия Петровна предложила мне помочь новенькой догнать школьную программу. Но Лера, так она просила себя называть, не сильно интересовалась задачками и упражнениями, а больше анекдотами, которых я знал множество. Альбина, естественно, поджала губы, но не подавала виду, что ревнует. Наши прогулки прекратились, тем более, что я стал задерживаться, Леру поселили в школьном общежитии, и часто добираться домой самостоятельно.
Окончательный разлад наступил в день рождения Альбины, куда пригласили всех, но пришли лишь те, которые хотели получить хорошую оценку по литературе. Я метался в поисках поларка, но купил лишь красный цветок в маленьком горшочке – на букет из живых цветов денег не хватило, а лазить по чужим садам я не решился. Мой «Аленький цветочек» был благосклонно принят, но сама Аля демонстративно обслуживала гостей – разносила еду, пирожные и кофе. А я ухаживал за Лерой, подливал ей (и себе!) вино, шутил и веселил, и, конечно, танцевал с ней.
Пришла пора расходиться и я вызвался проводить Леру до общежития, куда надо было ещё добраться. Когда мы вышли из подъезда, нам чуть ли не на голову свалился маленький горшочек с цветком. Лера испугалась, а я, узнав свой подарок, прижал её к себе и успокоил: это ветер сдул у кого-то с окна!
Затем романтическая пездка в полупустой электричке, уговоры часового, потому что я не взял общий пропуск, прокрадывание в комнату, где уже сопели Вера с Надей. Что было потом, я смутно помню, потому что растаял от вина или близости девичьего тела: объятия, поцелуи, горячие слова. Когда на койках зашевелились соседки, наступило отрезвление – я соскользнул с кровати, где лежал не раздевшись,выскочил из общаги и помчался по шоссе домой. Путь был неблизкий, но я бежал быстро: душа пела, а тело летело! Отец храпел и не заметил моего отсутствия, а мать с сестрой в очередной раз уехали в Союз. Однако все неприятности меня ещё только поджидали…
В понедельник на уроке литературы мы с Лерой как обычно шептались и разговаривали за последней партой, как вдруг Лидия Петровна подняла её: «Повтори, что я только что сказала!» Конечно, Лера не знала и молчала. Результат: «Садись, два!» Тут не выдержал я: «За что двойка, это не справедливо! Я её отвлекал.» – «Тогда ответь за неё ты» Но я не стал ничего говорить и упорно молчал, хотя вокруг все зашипели подсказку. «Теперь и тебе два, защитник!» Тут уж не выдержала Лера и стала тоже возмущаться. «А Вас, Легостаева я вообще попрошу удалиться, Вы мешаете мне вести урок» – прозвучало как приговор. «Тогда уйду и я!» И мы с Лерой покинули загудевший как улей класс. Гуляли по территории части, ели мороженое в кафешке, бегали, смеялись и целовались…
Когда пришли после всех уроков в класс за портфелями, там нас ожидал настоящий педсовет: завуч и пара учителей. Нас стали журить за поведение, грозили сообщить родителям Легостаевой, а моим нет, потому что матери опять не было, а отцу бесполезно. Я уже хотел было попросить прощения, как вдруг Лидия Петровна сказала: «Ты думаешь, что за какой-то цветочек можно обижать мою дочь?» Я понял, откуда ветер дует и промолчал.
