Kitabı oku: «Краткий курс теории смерти», sayfa 2
Глава 2
В кафе на Ленинградском вокзале свободно. Один столик заставлен пивными кружками, там украинские строители раздирают сушёную рыбу. На последние деньги Глеб берёт пива, но хищная пена отъедает половину.
А за стеклом двое в импортных плащах ведут третьего. Будто друзья сажают выпившего на поезд, но настырная уверенность выдаёт конвоиров. Для милиционеров чересчур респектабельны, но и не бандиты. Третий – джентльмен в английском пальто и кожаной шляпе – прижимает тёмный портфель, светясь благородным недоумением и непричастностью к происходящему. Может, его на перроне столкнут под поезд?
«Необычно, Москва!» – Глотнул пива Глеб.
Без денег особенно легко, когда имущество умещает потёртый чемоданчик. Пятнадцать лет назад с ним, новым и красивым, Глеб улетал в Сибирь. Родители подарили, переживали страшно. И вот, с ним же, – в Европу.
– Внимание!.. Москва – Санкт-Петербург… двадцать минут.
Недавно появились платные туалеты, но народ поверил, пошёл. Из мужской половины выскочил пассажир, обтирая руку бумагой. Округлил глаза на круглые вокзальные часы и побежал к удаляющемуся в туманной дымке составу, навстречу унизительной безвыходности, тяжелой злости на самого себя.
Глеб заливал внутрь пиво и не торопился. Добраться до вагона хватит минуты. Суметь бы добыть чтиво… Словно услышав Глеба, бог помог. Встревожились строители – надо бы отлить – и вывалились из кафе. Глеб воровато оглянулся на чужой столик, там под остатками воблы томилась газета. Вытянул, встряхнул и с чемоданчиком – на перрон, к вечному запаху железной дороги и одинаковым вагонам.
Задумчивая хозяйка тамбура, привалившись к стенке, изучает зелёную купюру. Служебное тело не противится, чтобы Глеб миновал его.
– Опаздывают и бегут, – бурчит проводница, покосившись на билет.
Пушкин назвал природу равнодушной, а проводница, как и кабан, неотъемлемая часть русского ландшафта.
В купе сидела неопределённая женщина в бесформенной хламиде дорожного назначения. Нет декольте или кружевного бюстгальтера под просвечивающей блузкой. Не видно нежной шеи, плавно переходящей в грудь четвёртого размера. Бёдра не обтянуты короткой юбкой. Одинокая жизнь сформировала в Глебе тактильный голод. Мгновенно разочарованный, он отвернулся и забросил чемодан.
Вошёл другой мужчина, тот самый, из вокзальных конвоиров, и плюхнул кожаную дорожную сумку. В двери упёрся человек при шляпе и портфеле. Сзади его толкала проводница.
– Не было СВ, только купе, – процедил пёс конвойный.
Снаружи в окно заглядывал второй. Приплюснутое к стеклу лицо было строго. Человек в шляпе недоумённо огляделся.
– Может, позволите переодеться? Чтобы соответствовать этому, – он покрутил рукой.
– Одну минуту, – конвоир достал красное удостоверение. – Граждане пассажиры, сообщите место работы!
Тон был служебный, властный.
– Сибгидро.
– Три тысячи километров? Неплохо обставились. Только вместо Сибгидро теперь Диснейленд.
Взгляд конвоира ловит реакцию Глебовых зрачков.
– Да, – усмехнулся Глеб. – А я работаю Микки Маусом.
– Ладно, вы? – палец ткнул женщину.
– Можно вежливей? Фирма «Лечебные чаи и травы».
– Везёте траву?
– Да.
– Анашу?
– Вы что себе позволяете? Шлемник байкальский.
Ладонь конвоира рубанула воздух.
– С попутчиком разговоры не вести. Еду – питьё не предлагать. Упаси боже лезть с картами или интервью.
– Женщина-то нормальная, а он подсадной, – проводница скривилась на Глеба. – Вишь, зырит!
Конвоир насторожился среднеазиатской овчаркой и минуту соображал.
– С поезда уже не снять! – прорычал он. – Глаз не спускай!
Вагон резко дёрнул и погнал служебных людей. Мимо поплыл серый кирпичный забор с предупреждением «Не пытайтесь встать на пути товарного состава!» Провожающие бежали продлить счастливые секунды. Глеб с женщиной вышли в коридор, и она открыла сумочку.
– Здесь самое ценное. А у вас? Неужели оставили в купе? – удивилась женщина.
– Да, бумажник в кармане пуховика. Я потом покажу.
– Однажды едут со мной военный и жена, – доверительно понизила голос попутчица, – в дороге хорошо беседуем. А перед Питером жду у туалета, когда освободится. Военный подходит, вдруг засунул руку мне под футболку и хвать за грудь. Спрашивает – можно? Что бы вы сделали на моём месте?
Глеб оглядел бесформенную хламиду и пожал плечами.
– Вернулась в купе, а жена удивляется, – у меня вид, будто обидели!
– Так на вас защитная форма?
Она кивнула. Из купе потянуло духами.
– Думаю, разведчик возвращается с холода, – дрогнул женский голос. – Нелегал по типу Абеля.
Разведчик продолжал возню и утихомирился нескоро. На стенке повисли серый костюм и английское пальто с меховым воротником. Полку украсил прозрачный контейнер с мылом и бритвенными принадлежностями. На столике толстый том «ДОЗ–120».
Мужчина в фуфайке с надписью San Francisco прямо держал очкастую голову. Глеб, переодевшись, залёг наверх лицезреть картины московской жизни, радостные глазу провинциала. Женщина сдвинула «ДОЗ–120» и разложила продукты питания.
– Скушайте это, – протянула Глебу срезы колбасы на чёрном хлебе.
Глеб обрадовался, а разведчик слышно сглотнул.
– Может, и вам? – нарушила запрет попутчица, и разведчик вздрогнул.
– Пожалуйста, не провоцируйте, – ответил сиплый голос.
Многоэтажная Москва закончилась, жизнь опустилась ближе к земле. С украденной газетой повезло. «Одесский вестник» хоть и пахнет рыбой, наполнен смертельными историями. Первую полосу заняло последнее интервью певицы Вадим «Что делать, если бросил парень?». Вадим прогремела, когда обнажилась перед Роскосмосом, протестуя против отправки на Марс свиньи. Роскосмос ответил, что свинья – это утка, а полёты на красную планету – дело далёкого будущего. А вот и главное! Считала, что в жизни всего достигла, осталось родить ребёнка. А родив, вообще перестала действовать, даже ребёнка выращивать. Он не стал страховкой от неожиданной смерти.
Глеб бесшумно уснул, а проснулся от громких слов – внизу заполыхала беседа. Разведчик вовсю закусывал, попутчица раскраснелась.
– Спускайтесь к нам! – увидела женщина Глебово лицо.
– Не зови, пусть там! – раздалось из дверной щели. – Ты баба нормальная, а он кто?
– Утром пьют заваренные травы и молятся. А океан ждёт! – говорил набитый рот разведчика. – Зарядка и плавание, свежие фрукты. Прибегают – горячий душ, салат из овощей. Духовность и здоровье в одном флаконе.
– Эх, сто двадцать! Тоже хочу, но не заработала. Давайте!
Они чокнулись под столом и опрокинули стопки.
– Буква «о» – третий кит, – просипел разведчик. – Обеспеченность. Способность позволить духовность и здоровье.
– А «д» это что? Уже забыла.
– Ещё раз. ДОЗ – духовность, обеспеченность, здоровье. Число 120 – дожитие до ста двадцати лет.
Человек из Сан – Франциско хрустнул огурцом.
– Хорош, а? Потому что просолился. И духовное здоровье пропитывает, чтобы ты хранилась как огурец в погребе.
– Сначала подумала, вы странный, – закусила жареной колбаской женщина. – Заняли нижнюю полку, где положено есть!
– С дамами обычно не полемизирую. Говорил с одной, даже неприятно. В каждом предложении обида: квартиру снимает, платят мало.
– Значит, у вас серьёзно. Я думала, брехня.
Разведчик подал женщине визитку:
– Рывкин Марк Владиленович, член РООУ, МАПН, ААН и БПА.
– Да вы что? Вот это да, – поразилась женщина.
Смутное подозрение проявилось на фоне нетрезвого лица.
– А сами алкоголь… позволяете?
– Только по пятницам и с молитвой. Под рыбу на пару и жареную картошку.
– Одного не поняла. Духовность жизнь продляет, а суставы она лечит?
Рывкин поднял колено и снял носок. Вдруг тощая стопа поднялась над столом, пальцами схватила пластиковую вилку и подала хозяйке. Три свидетеля были потрясены, а Рывкин подсел к попутчице развить успех.
Дверь стыдливо прикрылась, Глеб отвернулся к стене и развернул медицинскую полосу «Проходите, раздевайтесь». Внизу шушукались, а он лениво перебирал глазами мятые строчки. Но что это? Неужели? Просто не верится!
Тем временем щупальца осьминога обхватили рыбину, женщина хихикала. Но учёному привычно ломать другому кайф. Глеб свесился и полюбопытствовал:
– Народный артист Савельев как поживает?
Рывкин остановил щупальца и вернул в исходное положение. Потом тщательно вытер салфеткой руки.
– Пожалуйста.
Он открыл том «ДОЗ-120», полистал и пригладил страницу.
– В деле имеются… профилактические обследования… нежелание сниматься в фильмах… счастье ремонта дома… покупка антикварной мебели… диета, регулярные голодания, очистка организма. Интимные подробности не разглашаем.
Рывкин вопросительно поднял очки.
– Можно про диету? – попросил Глеб.
– Обед. Крупа заваривается в термосе. Мёд, семечки, изюм, оливковое масло, – Рывкин смолк.
– А ужин?
– Сырые овощи, каша, соя. Из магазина натуральных продуктов.
– Ничего не пропустили?
– Овощные соки в течение дня.
– А клизмирование?
– Обязательно.
– И последний вопрос – как он умер?
В тишине Рывкин протёр очки скатертью. Засучил ногами, надевая тапки, и вышел. Попутчица вскрикнула и расширила глаза.
– Умер? Разве такое возможно?
Явилась проводница и давай набивать сумку вещами господина из Сан – Франциско. Рывкин поглядывал из коридора.
– Он отдал душу телу! – всхлипнула женщина. – Всего себя отдал телу!
– Прекратите, милая девушка, – строго произнесла проводница. – Не видите, журналист подсадной. Чтобы опорочить эксперимент.
– Вот так найдёшь мужа, а он в гроб! – простонала женщина.
Рывкин кашлял долго и добросовестно. Покраснел и налился слезами, хрипло выбрасывая воздух. Очистив голос, шагнул в купе.
– Мне ответить на языке масс? – Заговорил он нетрезво. – Не знаю, хочу ли? Имею ли право? Но отвечу, как неоднократно на высоте трибун.
– Молчите. Переодевайте брюки! – командовала проводница.
Рывкин сунул худую ногу в штанину:
– Ещё раз! Биологи и медики не понимают рака! – Он поднял палец. – Многократно повторял и вот опять! Рак – это случайная катастрофа, вроде аварии! И не имеет отношения к здоровью!
Застегнув брюки, он высунулся в коридор.
– Братья и сёстры! Стыдно умирать больным! Умирать здоровым – это престижно!
Проводница втянула Рывкина в купе и продела руку учёного в пиджак.
– Савельев успешно стартовал в направлении ста двадцати. Средства имеются, дисциплина фанатичная, методика наша с Кирсановым! В прекрасной форме артист одолел шестьдесят восемь лет и двинулся дальше. На пляже Сан-Франциско сдал нормы ГТО для двадцати восьми. Но случайно и беспричинно, как кирпич с крыши или пьяный водитель, его убил рак!
– Помолчите, враг записывает! – Проводница накинула на Рывкина пальто.
– Думаю, есть причина, – возразил Глеб. – Савельев больше не пожелал сниматься. А каждая роль, это всегда новый опыт. Зато долгожительство однообразно: молитва, крупа в термосе, пробежки. Савельев – это дискета, роль – новый файл. Если дискета файлы не пишет, вы её скопируете на винчестер и выбросите. Вот и душу Савельева переписали в ноосферу, а самого в утиль.
Рывкин пьяно хихикнул и погрозил пальцем:
– Убило долгожительство? Остроумно. Но почему рак, а не пьяный водитель?
– В газете пишут, что всю жизнь боялся рака. Чего боимся, от того умираем. А прямую кишку подставило клизмирование.
– Постойте, уважаемый! – выпятил губы Рывкин. – Я клизмы с детства боготворю.
– Нездоровое чувство. Клизмы нарушили флору толстой кишки, то есть иммунитет. Там опухоль и разрослась.
– Просто и понятно, – улыбнулась женщина зубами, белыми и ровными, словно не было перестройки.
Рывкин открыл рот, но проводница ткнула в бок.
– Правда, умер не от рака, – закончил Глеб. – Страшно боялся жестокой боли, и сознание гуманно отключило чувства, а потом себя. Организовались тромбы и поступили в мозг. Четыре месяца Савельев пролежал слепым, немым и парализованным. Тело доживало овощем.
– Давайте в тамбур, профессор, – гнула линию проводница. – Во избежание.
Она сгребла контейнер с томом в сумку и вытолкнула учёного из купе. За окном, размытый полосами дождя, приближался кирпичный вокзал. Тверь?
– Я неделю не усну! – опустила голову попутчица. – Откуда такое?
– В «Одесском вестнике» статья «Не выдержал ДОЗы?» В Россию информацию не пустили, а про Украину забыли.
Попутчица схватила газету и недоверчиво обнюхала.
– Кто в трагическую бумагу заворачивал воблу? Я бы живым закопала, а через год повесила.
Поезд вновь разогнался. За окном акварельная пастораль середины осени. Не только природа разбрасывает краски, серые платформы запятнаны яркими зонтами и дождевыми накидками. Стоят вёдра облепихи, поздних яблок и грибов. В отличие от сибирских садоводов, местные умеют обороняться. Ставят водку с крысиным ядом на стол пустой осенней дачки? Поочерёдно несут промозглую вахту? А может, организовали дружину и погнали воров обратно в сёла?
Болдинская осень для пенсионера – тропинка к Пушкину. Когда в кармане льготный проездной, а ведро наполнено урожаем, достань из кармана томик Александра Сергеевича. Полистай в электричке заскорузлым пальцем, другого времени не будет.
Поэзия осени озарила романтикой тему бегства от бандитов. Старой разбитой дорогой пробраться в затерянное садоводство. Найти брошенный домик, с печкой и сортиром. Пересидеть у огня зиму, мечтая и сочиняя стихи. А весной отыскать первый цветок и подарить девушке.
Неумолимое движение поезда прерывали станции. Люди уходили из вагона как из жизни. Глеб прочитал, что генерала ДПС убило листом ДСП.
Глава 3
Печатные строки поплыли, глаза стали слипаться. Голова откинулась, газета упала.
Глеб очнулся, когда Питер надвигался промышленными зонами. И поймал любопытный женский взгляд. Попутчица сменила хламиду обтягивающей кофточкой, сделала макияж, спина прямая, грудь вперёд.
– Противный был тип! – оправдательно повела плечом.
Близко расположенная женщина напрягает автоматически, и Глебом овладела некая игривость. Он прыгнул вниз и разминочно подвигал мышцами.
– Вы бы в Сан-Франциско не дали Савельеву умереть? – шевельнулись накрашенные губы.
Проехать женщине по ушам – святое дело, неподходящей темы здесь нет.
– Да. Он испугался бы неожиданной смерти и перестроился.
– Меня зовут Ирина Фланова! – заглянула в глаза попутчица.
– Очень приятно! – Глеб назвал себя, прикидывая объём прежде скрытых форм.
Ирина Фланова ухватила за рога:
– А есть признак смерти на сто процентов?
– Чёрная метка? Пока нет, но мечтаю найти.
Глеб осторожно провёл ладонью дамы по двухдневной щетине лица. Удивлённая Фланова не сопротивлялась.
– Щетина – не прозрачна и отбрасывает тени.
– Да вы что? – струсила Фланова.
– Но слабые, их не видно. Признак смерти может быть слабым.
– А сильным? – высвободила руку Фланова.
– Типа вмятины на автобусе? – Глеб слегка надавил бок женщины. Руке было приятно.
– А физики много думают, поэтому живут долго? – не отстранилась Фланова.
– Физики вообще не думают. Лукаво притворяются! – пересел Глеб на женскую полку.
– Притворяются? – взмахнули искусственные ресницы.
И Глеба, как говорится, понесло.
– Знаете, Ирина, какой в криминальном разгуле плюс? Можно купить пистолет и направить на физика, – говори, отчего сила тяжести? Он и сознается в непонимании. Не могут физики построить теорию, описывающую реальность, всё подгоняют под ответ. «Давайте допустим, что». «Не будем рассматривать, если». Между собой договорились противоречий не замечать. А с природой договориться не смогли, там свои законы. И что? Эти материалисты поверили в бога и ринулись в церковь. Лучше верить, чем признать собственную интеллектуальную недостаточность. Раз они не решили задачу, так угодно богу!
– Ну, скажете! Академик Великов не понимает тяжести? А вы читали про ужас в Воронеже? Пришельцы потащили мужика не в свою тарелку, и завопил трудяга – ничего не знаю! Удивились инопланетяне – а кто знает? Академик Великов! – признался мужик и был отпущен. Видите, в критические дни народ вспоминает Великова!
– Народное уважение сделало академика напористым и разнузданным… – Глеб обхватил талию Флановой. – С семидесятых годов Великов обещает токамак, которого сделать нельзя. Токамак – магическое заклинание для народа и партии. Они верят, а мистификатор гребёт народные деньги. Советские газеты и телевидение обещали управляемые термоядерные реакторы, плазменные МГД – генераторы и двигатели. И где это?
– Почему же физики долго живут? – упрямо махнули ресницы.
– Их теория Эйнштейна предохраняет. Которую не любят, но помалкивают – иначе заклюют консерваторы. Однако польза есть. Относительность заклинивает мозг несовместимостью со здравым смыслом. И в фоновом режиме мозг до старости пытается совместить. Вечная задача и продляет жизнь.
Произнося тираду, Глеб подтягивал женщину за талию. Вдруг Фланова заныла:
– Пропал великий человек, помогите найти!
Глеб отпустил талию и отсел. Не лучший повод продолжить знакомство.
– Может, умер?
Лицо женщины надули слёзы.
– Ладно, попробую, – слабохарактерно пообещал Глеб.
Колени Флановой сползли на пол, остальное тело повалилось на Глеба:
– Учитель!
Навал женской массы ошеломил. Тут поезд и остановился, Московский вокзал.
– Извините, но не могу молчать! – резво вскочила Фланова.
– К вашим услугам! – в кармане нашлась бумажка с питерским телефоном.
Фланова расстегнулась и сунула её под красный лифчик. Оставив Глеба гадать, красные ли на ней трусы, женщина нахлобучила пуховик и заклеила липучки. Накрашенные губы прощально улыбнулись, она подхватила клетчатую сумку и устремилась в тамбур.
Снаружи поезда встречающие махали цветами и разборными тележками. Заглянуло в окно и исчезло лицо, перекошенное ответственностью. Мимо двинулась толпа с чемоданами и сумками, поплыли длинные багажные телеги. В мешках повезли почту.
Фланова ушла, и что осталось? Порывистость, большой бюст и длинные ноги, тело завёрнуто в стёганую колбасу. Сначала навалилась, потом убежала. Хуже всего, что это Крупская, потерявшая Ленина. И шансов нет.
«Читала Карла Маркса – будто живую воду пила», – писала молодая Крупская. Будущий избранник представлялся тоже косматым. Выбирала глазами, а нашли уши. Марксистский кружок случилось посетить приезжему волжанину. Скромно помалкивал, но когда провозгласили целью образование народа, злобно захохотал. Крупская вздрогнула – так смеётся гений! И пошла к Ульянову писать листовки и организовывать демонстрации.
Но не каждой Крупской достаётся Ленин. Попадаются гении масштабом поменьше. Такого добыла Фланова, а Глеб опоздал. Быть небольшим гением выгодно. На цветы и театр тратиться не надо, главное факт объяснить или явление. И получишь обладание женщиной. А дальше теорию болтай, или скрывайся от КГБ. Клещом прицепится Крупская, окружит как Маргарита Мастера.
Ох, попили из Сибгидро доморощенные гении кровушки! Отвечать на их письма поручали молодым. Глеб догадался проект космического звездолёта переслать в Роскосмос, а девушка-аспирантка неделю тихо плакала. Глеб погладил несчастную, она заревела в голос. Некто Н. Д. Филиппов прислал тысячу страниц «Обсуждения математических рукописей Карла Маркса». Требовалась научная оценка. Он взял псевдоним Филипп Энде, так как Н. Д. Филиппов звучит диссонансом с Карлом Марксом.
Надо было спасать размазанные глаза. С партийной прямотой Глеб предупредил: любую рукопись Маркса оценивает только Институт Маркса – Энгельса – Ленина. И честно заработал поцелуй. Хоть что-то.
Потерялся гений? Искать его для Флановой – не подходит другому гению.
Глеб вышел из вагона последним. Серая масса схлынула, и Глеб обрадовался. Он разглядел примёрзшую к началу перрона одинокую статую жены.
Глава 4
Одиночество жены – нечастое явление, любит она припахивать посторонних. Чтобы приняли участие и помогли. Например, встретить мужа на вокзале. Жену уважают за удивительную и непонятную открытость, искренность и общительность. За качества, которые обычно тяготят мужей.
Одинокая супруга будто собралась плакать.
– С приездом! – расстроено чмокнула, пахнув алкоголем. – В моей жизни случилось новое – приехал ты!
День выдался холодным и ветреным. Глеб улыбнулся, обнял жену и провёл по ней рукой. Лицо такое же милое. Тело, по которому скучал, вот оно. Скорее бы домой, укрыться вместе верблюжьим одеялом.
Держась за руки, супруги шагнули к метро, но путь преградил человек непомерного роста. Огородив голову поднятым барашковым воротником, великан двигался в сиреневый туман хвоста поезда.
– Господи! Заместитель директора! – воскликнула жена.
Памятник обречённо застыл в непогоде пустого перрона. Жена широко поклонилась барину и дёрнула рукав Глеба.
– Евно Фильшевич! Вот муж мой, Глебом звать. На поезде приехал! – счастливо залопотала баба.
– Асеев! – прохрипел начальник. – Потерял сотрудника!
– Как же так? – удивилась жена. – Вы, лично? Здесь?
– Проскочил, наверное, с толпой. Мерзавец!
– Евно Фильшевич! Поезжайте в институт, мы постоим – подежурим, мимо не пропустим. Правда, Глеб?
Но сибиряку администратор что сосна.
– Ожидание – дело смутное! – Глеб потянул жену уйти. – Дожидалась девушка парня из армии, а он вернулся, закурил и запил! Тебя, говорит, ещё посередине службы разлюбил!
Асеев неприятно наставил рачьи глаза:
– Что? Когда?
– Шутит супруг, Евно Фильшевич! – пропела жена. – В Сибири так принято, повсюду КВН. Кого ловить прикажете, кто опоздавши?
– Марк Рывкин!
– А, ДОЗ-120? – догадался Глеб. – Досрочно сошёл с дистанции. Ехали вместе, а какая разная судьба!
– Почему сошёл – не знаете? – нахмурился руководитель.
– В купе журналист пробрался.
Асеев словно цыплёнком подавился. Помолчал, шевеля сочными губами.
– Почему не позвонил? Или телеграмму?
– Не успел, думаю, приедет следующим поездом.
– Мы сбегаем к расписанию, посмотрим прибытие! – вклинилась жена.
Взмах начальственной руки прервал инициативу. Асеев поблагодарил и крупно зашагал к расписанию. Стало свободно, словно отъехал автобус.
– Найдётся он, Евно Фильшевич! Обязательно найдётся! – закричала вдогонку жена.
Она добрела от начальства как от рюмки.
– Бывает же такое! Рывкин в плановом отделе напевал.
– И что?
– А теперь пропал! – рассмеялась жена необычному совпадению.
Пешеходы проходят вокзал насквозь, телеги объезжают снаружи. В зале ожидания буйство торговли, множество неуместных ларьков. Вместо Ленина, глядящего вдаль, прямо на Глеба уставился Пётр.
– Странно, почему он лично? – озадачилась жена. – Мог послать.
– Объясняю. Заместитель директора внимателен к работникам. Рассудил, что надо приехавшему Рывкину? Поскорее оказаться дома. Значит, оркестр и торжественный митинг можно не устраивать, цветы неуместны. Достаточно отвезти домой на машине, помочь донести вещи и пожелать отдыха.
Глумление над начальством надуло лицо жены.
– Почему, кстати, он Евно Фильшевич, а не Евгений Филиппович? – На эскалаторе Глеб любил, чтобы женщина сверху.
– Сейчас не социализм. Евреи такие же люди, а некоторые даже лучше.
Питерская квартира встретила без вина, рюмок и расстеленной тахты. Глеб озирался, как в гостинице. Жена вывернулась из объятий и засобиралась в институт.
– Волнуюсь, добрался ли Рывкин? Ты пока ищи работу.
Костёр желаний погас, но угли ещё тлели. Пока она не надела пальто, Глеб полез за подарком.
– Пойми, работы нет. Особенно гидродинамику. Отыскала одну нормальную вакансию, очень советую.
Подарок – немецкое печенье в жестяной банке с картинками ретро – презентабельный, но скромный.
– Не кофточка, духи или помада? – поморщилась жена. – Ты не примитивен.
– У меня денег нет.
– Как – нет? Совсем? А доля?
– Чуприн с бандитами отжал.
– Мило. Так лохов учат. Может, хоть заразу в дом привёз?
Жена забыла про работу, готовя атаку. Гормональная система начала разогрев тела. Выросло артериальное давление, участился пульс. Мышцы рук, ног и челюстей налились кровью и сжались, голосовые связки набухли для рыка.
– Можно не давать жене денег? – она выставила цветные когти.
Глеб отскочил за стол.
– Да! Если оплатил коммунальные и хозяйственные расходы! – Когти прыгнули рвануть лицевое мясо, но Глеб отшатнулся. Жена шагнула вокруг стола, Глеб – тоже, сохранив дистанцию.
– Не давай, если потребовала третью шубу! – Жена прыгнула. Когти вонзились в бок, но жертва вырвалась.
Появилась бутылка перцовки, женщина отпила из горла, потом ещё.
– Не давай алкоголичке, она пропьёт! – Жена перевернула стол и настигла. Когти Глеб удерживал, но клыки раздирали плечо. Силу женщины увеличила злость.
– Всё упрощается, если добытчик – жена! – Она вырвалась, не дав скрутить руки. – Зачем ей твои деньги?
Взмокшие бойцы разошлись в углы ринга.
– Наоборот, жена заработанные средства принесёт в клювике. А ты распределяй на продукты, коммуналку, одежду, иначе в семье разлад?! Так, царь природы?
Жена рыкнула и перешла на бокс. Отбив о твёрдого Глеба руки, истощила гормоны стресса, и организм включил успокоение.
– Алкоголик и азартный игрок обязаны отдавать! Но лоху не обязательно. Быстрее сдохнет!
И удивительная жена сочинила рифму:
– Лох, чтоб ты сдох!
* * *
Глеб мирно питался бутербродом с маслом, запивая молоком. Колбасу и сосиски не трогал, деликатесы – для белых. Вдруг с шумом распахнулись обе двери. На работе жена вновь обозлилась.
– Наслаждаешься? Как ни придёшь – ты на кухне! Прожуй, потом говори!
Твёрдыми шагами жена подошла к окну на старые петербургские фасады. Распахнула – и кухню заполнил воздух дождя и тумана. Закурив тонкую сигарету, посмотрела пристально.
– Звонил?
Жующий не смог ответить.
– Я спрашиваю, звонил? Ты не слышишь? Или заболел?
Речь шла об «одной нормальной вакансии» в перспективе приближающейся старости. Газетная вырезка гласила:
УЧЕНИК ПЕЧАТНИКА
Для обучения специальности «печатник флексопечати», мужчина до 45, зарплата после обучения до 550. Денис.
Раздражённый Денис ответил, что печатной машины нет, когда будет, неизвестно. Жена не удивилась:
– И здесь не берут? Барахтайся в многоуровневой грязи!
– Давай сходим куда-нибудь? – Глеба увлекло переодевание жены. – Затраты компенсирую в будущем.
– Ну, не знаю… – задумалась женщина.
– Поужинаем!
– Вечерами не ем, – соврала она.
– Выпьем!
– Слушай, Глеб, – жена выдержала паузу.
– Да?
– Иди к чёрту!
Алкоголем встречу не усугубили, спать легли вовремя. Вместо ужина при свечах с цветами и шампанским – огромное верблюжье одеяло укрыло обоих. Неизвестно, на что надеялись, обнявшись в ночи. Жить вместе? Расстаться?
Кончилось быстро: жена застыла, широко открыла глаза и закричала. Вроде бы повеял холод, и прямо над ними тьма сгустилась в человеческую фигуру. Фигура ринулась с потолка и испустила ненависть. У жены остановилось дыхание. Потом она забормотала молитву, которую не помнила. Договорив священные слова, завернула тело в халат и убежала на кухню курить.
Опешивший Глеб поднялся и включил свет: на потолке – никого, только люстра. Он рухнул в постель сбитым пикирующим бомбардировщиком. Иллюзия случилась или фантазия? Просто ушло лето, и вечер перестал быть томным. Глеб нашарил в чемоданчике подаренную бутылку виски. Свинтил крышку и отпил, а жена отказалась. Ведь мама одного парня тоже видела тёмную фигуру и заболела раком!
В восемьдесят седьмом Глеб мечтал на ней жениться. В танцах выкручивал как бельё. Возраст подгонял или соотношение талии – бёдер? Соотношение, оно и сейчас убивает военных. Плюс загадочное курение, откинувшись в кресле и положив ногу на ногу. Наполняешь рюмку и поневоле заглядываешь в колени. А она в ЗАГС не рвалась, дискотека и коктейль вполне устраивали.
Став женой, удалялась в ванну говорить по телефону с нежной улыбкой, иначе звонки сбрасывала. Оттуда доносился певучий голос, звучали элементы флирта. В отличие от большинства опаздывала не на работу, а с работы. Иногда возвращалась растрёпанная как Алёна Дмитриевна (жена купца Калашникова), выдыхая запах спиртного. Детально рассказывала про мероприятия, иногда молчала или грубила. Была замечена с посторонними мужчинами, по легенде – разовыми помощниками. Перед отъездом в Питер прищурилась, в фильмах это предшествует разрыву.
Думается, холод встречи не из-за денег. Похоже на адюльтер, по-русски говоря, завела хахаля. Надо понять, кто? И мало не покажется.
Постепенно бутылка ополовинилась. Известно, что выпив, сибирские учёные не прекращают мыслительную деятельность. Более того, интеллект обостряется. Одного математика идея настигла посреди застолья, и он ушёл телеграфировать Брежневу. Вот и Глеб, закрыв глаза, увидел вдруг танцплощадку, где кружились в вальсе несовместимые пары. Жену вела тёмная фигура, ученик печатника обнимал гидродинамику, президента кружило пьянство. Они толкали других танцующих и наступали на ноги. Так вот, эти странности предназначены дать ему новый опыт.
И книжной полкой на голову упал сон.
Жена ворочалась и вспоминала любовное свидание. Затеяли ролевую игру: у студентки задолженности, строгий декан жучит виноватую. Долго не стихает шум унитаза, восстанавливая водный объём. Это реконструкция шума между лекциями, когда задолжница входит в деканат. Наконец затихло – начинались занятия, но декан отошёл от текста.
– Планировали жить совместно, но приезжает муж. Причём законный!
Он выдержал паузу, снимая трусы невиданного размера. Студентка, не сдержавшись, хихикнула.
– Как случилось, что дело приняло такой оборот? – потребовал ответ декан.
Студентка опустила глаза.
– Не виновата я, он сам пришёл. Думала, врастёт в Сибирь. Но вырвался.
– Врастёт и забудет долю в квартире?
– Ну да.
– Развод бы напомнил. А теперь займёт жилплощадь, и совместная жизнь откладывается на неопределённое время. Из цели превращается обратно в мечту. Цель – это мечта с планируемым временем исполнения.
Огорчённая студентка неукротимо взмахнув ногами, стянула колготки. Декан подобрел, он не зверь:
– Сильно захочет развода, плюнет на жилплощадь!
Чтобы декан не читал нотацию, студентка перечислила пункты:
– Флиртую с гостями, критикую при посторонних, ляпну краской на серый костюм, морю голодом и не стираю. Фразы: целыми днями вкалываю, можешь не ходить в магазин, кто выключил сериал?
– Хорошо. Будет занят или захочет спать, требуй внимания! Устроится на работу, звони туда, ругайся – почему мало платят? Доставай ревностью – что было и с кем? За десять дней нормального человека до самоубийства доводят.
Студентка не девочка, многое опробовала, даже у психолога была. Объявился в Сибири платный психолог, бабы и набежали. Дошла очередь жаловаться на мужа, думала, как в Америке. А психолог рявкнул: «Чего, сука, собачишься?!»
– Вопросы? – подвёл черту декан.
Студентка опустила глаза. Сибирские учёные люди закалённые и крепкие. Как засохший прыщ, не сковырнёшь.
– Замороженный он, плохо поддаётся. Проголодается, яичницу пожарит. Расстроится, выпьет. Обзову, а наука утешит. Колдовать пришлось. В полночь свечи треугольником жгла, бросила в пламя свадебную фотографию. Трижды произнесла заклинание.
