Kitabı oku: «Чужие грехи», sayfa 3

– Ну конечно, Виталик, как же иначе…

– Гы-гы, – заржал Шабанов.

– Ладно, прекращайте, – поморщился Алексей. – Не смущайте нашего перспективного работника. Блатной? – Он пронзительно уставился на парня.

– В каком смысле? – Виталик сглотнул.

«О, боже…»

– Мама с папой у тебя кто?

– Так это… Мама работает в институте вирусологии, отец – инженером по технике безопасности на заводе химконцентратов…

– Не блатной, – хмыкнул Крюгер, успевший выдуть кружек десять чая. – Разве что парочку боевых вирусов достать – для личного, так сказать, потребления. Я слышал, на заводе химконцентратов начали уран обогащать.

– Это не относится к делу, – нахмурился Алексей. – И вообще, составляет государственную тайну. Как учишься, студент?

– На пятерки…

– Это плохо, – покачал головой Алексей. – Но ничего, что-нибудь придумаем. Проживаешь с родителями? Не отвечай, это риторический вопрос. И что с ним делать, Виктор Павлович? – Разин повернулся к майору.

– Ты у кого это спрашиваешь? – разозлился Варламов.

– У вас, вы начальник отдела. Ладно, тоже не отвечайте, высокое руководство все за нас решило. Здоровье нормальное, Виталик? Не пьешь, не куришь, женщинами не интересуешься, потому как главное – это учеба?

– Да, все правильно, а как вы…

– Слушай и запоминай, приятель. Временно вливаешься в коллектив, знакомиться с сотрудниками будешь по мере работы. Никуда не лезешь, никакой инициативы, любое действие – только с нашей санкции. И запомни: чем меньше будешь умничать и лезть, куда не просят, тем больше шансов, что тебе засчитают практику. Просто смотри и учись, как работают люди.

– Да, конечно, – практикант энергично закивал. – А свой стол у меня будет?

– Будет, – вздохнул Алексей. Хотел показать пальцем, но передумал, показал глазами: – Видишь дверь в углу? Там кладовка. Вытащи стол, только осторожно, чтобы остальное не посыпалось. И не смотри такими грустными глазами, тут нянек нет.

Они задумчиво наблюдали, как из темной комнаты, лампочка в которой перегорела еще в прошлом году, практикант выволакивает ободранный стол, на голову что-то валится, он выражается вполне литературно, пытается навести за собой порядок, отчего запускается цепная реакция, и в кладовке воцаряется полный хаос. К счастью, необходимых в хозяйстве вещей тем не держали, только старье – сломанный вентилятор, веники со щетками, лопату на случай субботника, остатки обоев и линолеума, подшивку «Известий» за 1975 год, пустые стеклянные банки из-под солений…

Виталик справился с заданием, придвинул стол к стене, извлек из кладовки стул с треснувшей спинкой, глянул, поджав губу, в зрительный зал.

– А что, руки растут откуда положено, – задумчиво изрек Шабанов. – Нормальный опер выйдет. Работай, студент.

– А пистолет мне положен? – не подумав, спросил Виталик.

– Положен, – кивнул Алексей. – Можешь купить в любом детском магазине.

– Только не водяной, – встрепенулась Лида. – А то кто тебя знает…

Виталик снова надулся. Сотрудники прятали улыбки – что поделать, дедовщина.

Задребезжал телефонный аппарат. Варламов снял трубку, стал слушать. Тень озабоченности пробежала по начальственному челу. Он повесил трубку, мрачно оглядел присутствующих.

– У нас убийство. Ордынское шоссе. Патрульный экипаж уже там.

– А мы тут при чем? – насупился Шабанов. – Где мы и где Ордынское шоссе?

– Километр от Хилокского рынка, – пояснил Варламов. – Тело нашли в двухстах метрах от знака «Конец населенного пункта». Уже город, – он невольно задумался: или еще город? Без разницы, это откуда посмотреть. Ленинский район – без конца и без края, самый протяженный в городе. Население – сопоставимо с населением Брянска. – Так, поехали, – Варламов поднялся. – Студент остается в отделе, разбирает бумаги и отвечает на телефонные звонки.

– Товарищ майор… – убитым голосом забормотал практикант.

– Виктор Павлович, вы хорошо подумали? – испугалась Лида. – Доверить отдел этому сокровищу?

– Ну да, плохо подумал, – крякнул Варламов. – Все на выход, отдел закрыть. Радуйся, практикант, едешь на свой первый труп…

Глава третья

Гудело Ордынское шоссе – западный выезд из города. В оба конца шли тяжелые грузовики, «МАЗы» и «КамАЗы». Пыль на трассе стояла столбом. День в разгаре, на небе ни облачка. За спиной осталось кладбище, сравнительно тихий Хилокский рынок. По курсу – свалка, источающая умопомрачительные ароматы. Слева в низине дачные поселки – не лучшее место для загородного отдыха и самоотверженного труда на грядках. Справа находились механические мастерские, строился вспомогательный корпус – работал кран, жалась в узком проезде бетономешалка. «Слава советскому народу – …» – извещал транспарант на фасаде мастерских. Окончание фразы загородил передвижной кран. «…Вечному строителю коммунизма», – мысленно закончил Алексей.

Проехать мимо одинокой милицейской машины на обочине было невозможно. Шабанов сбросил скорость, съехал на глинистую обочину. Вслед за «РАФом» подтянулась старая «Волга». Криминалисты извлекали из багажника свои рабочие инструменты. Старший наряда что-то докладывал Варламову. Выгружались неспешно – форсировать работу никто не рвался.

Переменился в лице практикант Снегирев – уже не рвался в первые ряды. Морщилась Лида, зажимала нос платком – дышать здесь можно было только гарью. Снова посмурнел Крюгер, утирал пот со лба. От тряски в микроавтобусе похмелье возвращалось. Подошел, прихрамывая, пожилой криминалист – Колкер Борис Давыдович, поздоровался за руку с Варламовым, кивнул остальным, смерил взглядом с иронией застенчивого практиканта.

«Может, зря мы так с парнем? – мелькнула правильная мысль. – Не успел оформиться – сразу с корабля на бал».

Спустились в заросшую травой водосточную канаву. Островой подал руку Лидии Александровне. За пустырем простирался кустарник, дальше – свалка металлолома. Лаяли бродячие собаки.

Труп лежал на дне канавы. На женщину легкого поведения, промышлявшую на этом отрезке дороги, потерпевшая не походила. Труп принадлежал молодой женщине лет 26–28, среднего роста, с хорошей фигурой. Она была одета в длинную плиссированную юбку, тонкую ветровку поверх нарядной блузки. На ногах – летние ботинки со шнурками. Она лежала на боку, неловко извернувшись, лицом вверх, по траве рассыпались каштановые волосы. Глаза погибшей были частично открыты. Во рту – кляп, похоже, скомканное вафельное полотенце. Руки были связаны за спиной бельевой веревкой.

– Так себе композиция, – прокомментировал Шабанов. – Жалко девчонку – симпотная.

Других комментариев не последовало. Судить о привлекательности потерпевшей было сложно – лицо свела судорога. Видимых повреждений на теле не было. Оперативники осмотрели место. Следы отсутствовали – вообще. Практикант Виталик издал подозрительный горловой звук и спрятался за спину Лидии Александровны. Мертвое тело невольно приковывало взор. За что ее? Жила себе – и вот…

– Вроде кровь под головой, – подметила Лида. – Не растеклась, в землю впиталась.

– Переверните ее, – буркнул Варламов. – Не возражаете, Борис Давыдович?

– Мне ли вам возражать, Виктор Павлович, – вздохнул криминалист. – Переворачивайте, не стесняйтесь.

Шабанов справился в одиночку, присев на корточки. Виталик Снегирев снова что-то выдал, пулей вылетел из канавы и согнулся пополам, опорожняя желудок.

– Нормально, – пробормотала Лида, – романтический флер профессии начинает спадать.

Кряхтя, опустился на корточки Борис Давыдович. Затылочная кость у потерпевшей была проломлена. Он вытянул шею, всматривался, мотая на ус. Натянул резиновую перчатку, коснулся раны. Кровь впиталась в песчаную почву, вокруг головы ее было немного. Опустился на корточки помощник Колкера, открыл чемоданчик.

– Мы поработаем, молодые люди, хорошо? – Борис Давыдович поднял голову. – Кстати, обратите внимание, здесь тоже кровь, – он коснулся травы рядом с головой. – Она не бросается в глаза, поскольку засыпана землей.

– Работайте, Борис Давыдович, не будем вам мешать, – сказал Варламов. – Мы пока осмотримся. Эй, кто-нибудь видел практиканта? – Он завертел головой.

– Кусты осматривает, – проворчал Крюгер.

Практикант предпочел удалиться, блуждал по кустам на краю пустыря, словно искал там улики. Уж чего-чего, а улик там быть не могло.

– Да пусть, – отмахнулся Алексей, – лишь бы под ногами не путался. Зря мы его сюда привезли – ребенок еще. Обратили, кстати, внимание, на обочине брызги крови? – Он выбрался из канавы, присел на корточки, сделал паузу, дожидаясь, пока протарахтит тяжелый грузовик. – Вот, несколько капель. Жертву привезли сюда в багажнике легкового автомобиля или в кузове грузовика. Привезли, заметьте, живую. Вытащили, ударили чем-то тяжелым по затылку и сбросили в канаву. Падая, она зацепила откос, осыпалась земля – это по поводу крови. Дело происходило ночью, трасса пустая. В своих способностях убийца не сомневался – знал, что убьет с одного удара, поэтому вслед за девушкой в канаву не спускался.

– Похоже на то, – согласился Варламов.

– Ботинки туго зашнурованы, – сказал Крюгер. – Поэтому не слетели с ног во время падения. Рот заткнули, чтобы не кричала, руки связали, чтобы не брыкалась.

– Накрашена, но в меру, – подметила Лида. – На жрицу любви не похожа. Губы слегка подведены… были, пока помада не размазалась. Тушь на ресницах – тоже в меру, обильно не потекла. Одета – не на бал, но прилично. Может, с кем-то собиралась встретиться?

– Борис Давыдович, что со временем смерти? – спросил Варламов.

Эксперт поднял голову:

– Если судить по температуре печени, Виктор Павлович, часов двенадцать – шестнадцать. Точнее скажу после вскрытия. Хотя и после не скажу – много времени прошло. Навскидку, смерть наступила от двух до трех часов ночи.

– Жертву изнасиловали?

– Ну, извините, – хмыкнул эксперт, – мы ей под юбку не лазили. По внешним признакам, сексуального насилия не было. Позднее, молодой человек, все позднее… Удар, если вам интересно, нанесли тяжелым стальным предметом с продолговатым заостренным выступом. Подумайте, что это может быть. И мы тоже подумаем…

– Почему ее так долго не могли обнаружить? – проворчал Островой. – Оживленная дорога, белый день…

– Канава, – объяснил Алексей. – Пешие здесь не ходят, только машины проезжают. Даже собаки ее не почуяли – иначе устроили бы пир на весь мир… Кстати, кто ее обнаружил? – Алексей повернулся к сержанту патрульно-постовой службы. Милиционеры еще не уехали, ждали указаний.

– Они, – кивнул сержант. По курсу, метрах в семидесяти от места происшествия, на обочине дороги стоял старенький «Москвич-408». Пассажиры терпеливо ждали, не выходя из салона. – Пожилая семейная пара, – рассказывал патрульный, – ехали к дочери в Ордынку. Остановились, чтобы масла подлить в двигатель. Мужик и увидел труп. Перепугался, говорит, прыгнул обратно в машину, еще жена закричала: мол, мы тут ни при чем, наша хата с краю… Проехал немного, да, видно, совесть взыграла – остановился, побежал в мастерские позвонить. Вот сидят теперь, ждут, проявляют, так сказать, гражданскую сознательность.

– Из мастеровых, понятно, никто не подошел, – хмыкнул Варламов.

– Конечно, они же не дурные, – сержант оскалился.

– Островой, иди, опроси. Составь протокол, перепиши данные и пусть едут.

– Понял, товарищ майор, – Островой испарился.

Эксперты продолжали работать, отпуская деловитые замечания. Мертвая женщина была всего лишь материалом – вроде стальной болванки для фрезеровщика.

– При ней что-нибудь есть, Борис Давыдович?

– Ни-че-го, – по складам произнес эксперт. – Карманы только в ветровке – пустые, если не считать старого прокомпостированного билета. Золотой кулон на шее – убийцу он почему-то не заинтересовал; дамские часики – уверяю вас, не швейцарские. Больше ничего – то есть совсем, молодые люди.

– Могу помочь, – подошел сержант. – Сумочка лежит в этой же канаве – вон там, в пятнадцати метрах. Это ее сумочка, чья же еще? Мы не подходили, не доставали – а то начнете выражаться, мол, опять все следы затоптали.

– Молодец, сержант, – похвалил Алексей, – могли бы и сразу сказать.

Сумочку извлекли из канавы при помощи толстой ветки. Обычная женская сумочка – из белого, сравнительно качественного кожзама. Варламов лично проводил досмотр, работал в перчатках.

Убийца был со странностями: ценные вещи его не интересовали. Сбросил тело в канаву, туда же, только чуть дальше, швырнул сумку. Вещи высыпали на капот патрульной машины. Тряпочная косметичка с женскими принадлежностями – ничего импортного, все советское: помада, тушь, тени, пара тюбиков с какими-то кремами. Маленький блокнот с записями и кучей телефонных номеров, платки, солнцезащитные очки. Содержимое кошелька убийца не тронул (возможно, и не открывал сумку) – шесть рублей купюрами и немного мелочи. Из отдельного кармашка Варламов извлек паспорт, пролистал, передал Разину.

И вправду, симпатичная. С фотографии глядела большеглазая молодая женщина. Фото двухлетней давности, в позатом году ей исполнилось двадцать пять, она поменяла паспорт. Ермолова Екатерина Дмитриевна, уроженка этого города, место прописки – улица Станиславского, дом 4 (неплохой, кстати, дом у сада Кирова). Русская, детей нет, не замужем, впрочем, была, есть штамп о разводе годичной давности.

– Еще грамота, почему-то сложенная вчетверо… – Варламов пожал плечами и развернул листок с вязью по периметру: – «Награждается Ермолова Е. Д., преподаватель русского языка и литературы средней школы номер 24, за высокие показатели в социалистическом соревновании, за добросовестное отношение к труду и активное участие в общественной работе… в честь 60-летия Великой Октябрьской социалистической…» Она, что, два года ее в сумке носила? Странное отношение к почетной грамоте, согласись, Алексей.

– Лучше бы деньгами награждали, – отмахнулся Разин. – Ну, свернула, забыла, не на стенку же вешать. Подожди, какая школа?

– 24-я, а что? – Варламов насторожился.

– Да нет, ничего, просто проверить надо одну идею… Кинологов будем вызывать?

– А смысл? Сам понимаешь, не на горбу же ее сюда принесли. Привез, убил, сбросил и дальше поехал. Или развернулся и в город подался. Ночью тут вообще никого. Но сторожа в мастерских надо опросить – он мог видеть, как останавливается машина.

– Да висяк, что тут говорить, – фыркнул Шабанов. – Не могли ее подальше убить… Двести метров до знака. И пусть бы у верхтулинских оперов голова болела.

– Перенесем? – иронично предложил Варламов. – Может, закопаем? Мечтайте, пока есть время.

Вернулся Островой с заполненным протоколом, ничего хорошего не сказал. «Москвич», застрявший на обочине, выстрелил облаком черного дыма и влился в движение. Подъехал «УАЗ»-«буханка» с санитарами из морга. Эксперты завершили работу, вылезли из канавы. Борис Давыдович кряхтел: старость не радость, силы уже не те, хоть рядом ложись с этой красоткой. Санитары с носилками спустились в канаву, переложили тело. Практикант продолжал блуждать по кустам, иногда выглядывал: не пора ли ехать обратно?

– Эй, юннат, чем занимаешься? – крикнул Островой. – Природу преобразуешь? Выходи, скоро поедем!

Санитары подняли носилки на дорогу, загрузили тело в задний отсек. Колкер отдал им распоряжение, куда везти, побрел к своей «старушке». Криминалисты уехали первыми. Санитары возились с задней дверью, она почему-то самопроизвольно раскрывалась. Шутили, что при резком торможении может произойти забавная история.

Внезапно за кустами залаяли собаки. Закричал человек. На пустырь вылетел перепуганный практикант с палкой в руке. За ним – вислоухая ободранная псина. Он обернулся, швырнул в нее палку. Собака увернулась, но сбавила обороты – скопление людей на дороге ей не понравилось. Она гавкала вслед практиканту, а тот бежал, заметно прихрамывая, и озирался. Собака затрусила обратно на свою свалку, Виталик перешел на шаг. Санитар прекратил упражнения с дверью, с интересом на него уставился.

– Собака укусила, – пожаловался Виталик.

Хрюкнул Островой.

– Поздравляю, боец, – вздохнул Варламов, – ты с ней поругался? Не поделили территорию? Я подозревал, что этим кончится. Лидия Александровна, окажите пострадавшему первую помощь.

– А что я-то? – возмутилась Лида. – Не буду я там у него смотреть!

– Да нет, она в ногу укусила, – студент чуть не плакал. Сыщики прятали улыбки.

– Сильно укусила? – посочувствовал Крюгер.

– Да, штанину порвала… – Место укуса действительно выглядело неважно, собачьи зубы выдрали ткань, сочилась кровь. Виталик сделал страдальческую мину.

– Казалось бы, и хрен с ним, – почесал затылок Шабанов. – Подумаешь, укусила. Кого из нас собаки не кусали? А вдруг бешеная? Кого тогда в первую очередь вздрючат? Укольчик бы ему сделать против столбняка.

– Да я в порядке… – забеспокоился Виталик.

– Надо, студент, – уверил Варламов. – Объясни, зачем ты на свалку полез? Много улик нашел? В следующий раз умнее будешь. Давайте его в машину, – кивнул он на «буханку», – главное, не перепутать по прибытии, кого куда.

– Я отказываюсь, вы не можете меня заставить… – парень побледнел, как мертвец.

«Переборщили», – подумал Алексей.

– Ладно, живи, – передумал Варламов. – Лидок, лови машину, доставь пострадавшего в ближайшую больницу, пусть осмотрят и все сделают. Чем черт не шутит.

– А я говорила, что пропало лето, – напомнила Лида.

Она остановила катящую по шоссе «Ниву» – вытянула руку с открытым удостоверением. Выбора у автолюбителя не было. Виталик дохромал до машины, влез на заднее сиденье. Лида устроилась рядом с водителем, со злостью хлопнула дверцей. Остальные тоже заспешили – пора и честь знать.

В половине седьмого вечера никто не расходился. По пространству плавал табачный дым. Некурящий Островой включил вентилятор, гнал дым от себя.

– Сделаем неутешительные выводы, – объявил Варламов. – Зверски убита женщина 27 лет по фамилии Ермолова, предположительно преподаватель 24-й средней школы. Повторяю – предположительно. Неизвестно, как долго у нее валялась эта грамота, она могла сменить работу. О родственниках ничего не известно. Патрульные съездили на адрес, указанный в паспорте, дверь никто не открыл. По словам соседей, после развода женщина жила одна. О том, что она погибла, сотрудники промолчали. На место убийства ее привезли в ночное время – связанную, с кляпом во рту, ударили по голове и сбросили в канаву. Почему именно на этом участке шоссе – неизвестно. Гражданин Голубков, обнаруживший тело, ничего полезного не сообщил. Каморка сторожа находится в двухстах метрах от места происшествия, но он, естественно, ничего не видел. Спал, поди, без задних ног… Полового контакта с жертвой не было – Борис Давыдович уверен. Ни естественного, ни противоестественного. Это не ограбление, деньги и кулон на месте. Чужих отпечатков пальцев на ручках сумочки эксперты не выявили. Время смерти остается тем же – два-три часа ночи. На теле есть ссадины и синяки – жертва оказывала сопротивление. Кляп во рту – белое вафельное полотенце. На нем сохранился размытый штамп, но в таком состоянии, что эксперты не смогли его прочесть. Можем предположить, что изначально полотенце числилось за неким учреждением. Руки связаны обычной бельевой веревкой, такие продаются в каждом хозяйственном магазине. По тому, как она вдавилась в кожу, эксперт сделал предположение, что в связанном виде потерпевшая находилась долго, не меньше четырех часов. Видимо, преступник ждал, пока уснет город. Также Борис Давыдович предположил, что орудие убийства – тяжелый разводной ключ с рукояткой не менее тридцати сантиметров и продолговатым заостренным клювиком, которым, собственно, и нанесли удар. Острый предмет раскроил череп – причем с одного удара. Убийца явно мужчина.

– Почему решили, что он был один? – вставил Алексей. – Убийц могло быть двое и даже больше. Среди них могла быть и женщина.

– Соглашусь, – допустил Варламов. – И все же смертельный удар нанес мужчина.

– И еще, – сказал Крюгер. До этого казалось, что он спит. – Преступник явно не возражал, чтобы мы узнали имя убитой – любезно оставил в сумочке ее паспорт.

– Мы бы все равно узнали, – поморщился Варламов.

– Но когда? Могли провозиться неделю. Чем дольше проводится идентификация, тем больше у преступника шансов избежать ответственности.

Мысль была, возможно, интересной. Но обсудить ее не успели. Отворилась дверь, вошла подрагивающая от смеха Лида. За ней, потупив голову, плелся практикант. Кисть левой руки была перебинтована, на свободе оставались только пальцы. Сотрудники замерли в предвкушении.

– Объяснись, Лидок, – потребовал Варламов. – Нашего сына полка вроде собака в ногу укусила?

– Опять смеяться будете, – буркнул практикант и двинулся к своему столу.

– Будем, – подтвердила Лидия. – Извини, Виталий. С ногой как раз порядок. Отсидели очередь, врач осмотрел, подлечил, на всякий случай сделал укол и сказал, что дело житейское. Ветер подул, а окно забыли закрыть на шпингалет – распахнулось. Виталик был ближе всех, доктор попросил его не в службу, а в дружбу закрыть окно. Виталик закрыл… после чего пришлось обрабатывать еще и руку… – Лида всхлипнула: – Малыш, не обижайся, понимаю, что тебе было больно, от души сочувствую, но это правда смешно…

Народ оживился, посыпались комментарии. Практикант исподлобья взирал на свой новый коллектив (очевидно, ничем не отличающийся от студенческого), потом отвернулся, выражая полное презрение.

– Так, хватит, – Варламов смахнул с глаз набежавшую слезинку. – На чем мы остановились? Сегодня уже поздно, все закрыто. Утром проработаем школу, коллег – если потерпевшая в ней работала. Что она делала вчера, как собиралась провести вечер. Возможно, делилась с кем-то планами. Отработать круг знакомых, выяснить, есть ли у нее родственники, с кем общалась помимо работы. Бывший муж, нынешний молодой человек – если таковой в природе существует. Были ли конфликты, разногласия, кто последним видел ее живой… Не знаю, поможет ли эта информация, но на потерпевшей было нарядное кружевное белье – явно не из дешевых. Я не эксперт, есть дамы, которые всегда носят дорогое белье, скажем, для повышения самооценки…

– Вы точно не эксперт, Виктор Павлович, – перебила Лида. – Но я уже сделала предположение и не собираюсь от него отказываться: Ермолова собиралась на встречу. Рискну добавить, что на свидание.

Виталику надоело сидеть, он поднялся, прошелся вдоль стены, уставился на портрет Дзержинского в тяжелой застекленной рамке. Отошел на шаг, присмотрелся. Портрет висел немного криво. Он подошел, чтобы поправить, вытянул руки.

– Виталя, нет! – запоздало ахнула Лида.

Капроновая веревка, на которой висел портрет, сорвалась с гвоздя! Портрет не разбился, но чувствительно ударил парня по макушке! Все ахнули. Почему изделие не упало на плинтус, а сменило курс, осталось загадкой. Виталик машинально перехватил картину, дрожащими руками приставил ее к стене. Что-то хрустнуло, ясный лик Феликса Эдмундовича подернулся морщинами.

– Твою-то мать… – выдохнул Шабанов. Виталик застонал, доплелся до своего стола, сел, обхватив голову. Смеяться не хотелось – все в меру. Подскочила Лида, стала ощупывать парню голову.

– Все в порядке, кость цела, – вынесла она вердикт, – Ничего, маленький, поболит и перестанет. Слушай, калека по работе, и часто с тобой такое?

– Я понял! – прозрел Островой. – Это «человек-катастрофа»! Он же «33 несчастья», что там еще? Бывают такие люди, которые на пустом месте наживают себе неприятности! Постоянно во что-то влипают, попадают под машины, ломают руки-ноги, их бьет током, они горят, тонут, любая работа валится из рук. Если из стены вываливается кирпич, то именно им на головы. Они притягивают к себе проблемы – к счастью, мелкие, иначе жили бы недолго…

– Да перестаньте вы! – взмолился студент и ахнул, схватившись за голову. Старый рассохшийся стул под парнем хрустнул, но устоял. Виталик застыл, уперся ногами в пол.

– Ну, все, – Варламов захлопнул лежащую на столе папку. – На этой мажорной ноте позвольте закончить этот непростой рабочий день. Завтра попрошу не опаздывать. А вас особенно, Виталий Сергеевич, не забывайте, что до сентября вы работаете в нашем отделе. Вам тоже будут поручения.

Виталик оторвал руки от головы и, кажется, удивился…

– Слушай, это странно, – изрекла соседка Валентина, всматриваясь в лицо лежащего рядом мужчины, – мы провели замечательные выходные, я старалась, ты старался, и даже моя мама старалась. Все было так хорошо, что тебя опять ко мне потянуло? Не верю. В этом заложен подвох. Колись, сосед. Раньше пятницы я тебя не ждала.

Они лежали в кровати, Валентина была без одежды, Алексей тоже не больно-то облачен. Оба тяжело дышали, еще не унялось сердцебиение. Говорить о работе пока не хотелось

– Навеяло что-то… – он погладил ее по волосам, чмокнул в нос.

– Это мило, – признала соседка, – а подробнее?

– Хорошо, – Разин вздохнул. – Хочу воспользоваться своим служебным положением, так сказать. Тебе знакома некая Ермолова Екатерина?

– Конечно, – Валентина отстранилась, ее глаза удивленно заблестели.

– Она работает в твоей школе?

– Да… – Валентина поколебалась, – тоже преподает литературу и русский язык – с четвертого по восьмой классы. Иногда мы заменяем друг друга. Сегодня, кстати, она не пришла в школу, и это странно. Девушка ответственная. Занятия закончились в мае, но преподаватели обязаны приходить в школу. Составление планов, работа с методическими пособиями, скоро будет ремонт, к которому тоже надо подготовиться… Ей звонили несколько раз, но никто не брал трубку. Потом директор отправил гонца – благо проживает она недалеко, тот вернулся ни с чем, оставил в почтовом ящике записку… А почему ты спрашиваешь? – Валентина забеспокоилась.

Гибель ее коллеги государственной тайны не составляла. Алексей скупо поведал о случившемся. Соседка побледнела, выбралась из кровати, стала метаться по комнате. Потом вернулась в кровать, закуталась в одеяло.

– Так неожиданно… Страшно… Как жаль девчонку… Ей только двадцать семь исполнилось, весной приносила торт, поздравляли, пили шампанское, желали счастья и долгой плодотворной работы… Она хорошая была, немного себе на уме, но все равно хорошая… Кто ее убил, Алексей?

– Выясняем. Ее не хотели грабить, насиловать, здесь что-то другое. Пока не понимаем. Но расследование только начинается.

– Какой ужас… – Валентина не могла успокоиться. – Почему именно Катя? За что?

– Давай без вопросов. Ответов пока нет. Ты узнала первой, но не надо это рекламировать. Завтра в вашей школе будет работать милиция. Не уверен, что появлюсь лично. Попытайся что-нибудь выведать. Особенно интересны вчерашний день и вечер. Ты хорошо ее знала? В паспорте – штамп о разводе. Что по бывшему мужу? Есть ли молодой человек? Есть ли родители? Помоги, Валентина, в долгу не останусь…

Соседка невесело засмеялась:

– Хотелось бы посмотреть, что в твоем понимании означает «не остаться в долгу». Теперь понимаю, почему ты здесь… Ладно, не обижаюсь, дело серьезное.

Вещи, о которых она рассказывала, еще больше портили настроение. Катюша Ермолова оказалась непростой девушкой. Приветливая, говорливая, но если хотела что-то таить, утаивала. Родители тоже были непростые. Вернее, папа – действующий военный в звании полковника, занимающий неслабый чин в штабе Сибирского военного округа.

Алексей приуныл: можно представить, какая пойдет волна. Папа постарается. Шишки посыплются на подполковника Сергеева, а тот ударит из всех стволов по подчиненным. Терзало предчувствие, что с этим делом придется повозиться. Пять лет назад Екатерина окончила местный педагогический институт, год отработала в сельской школе, потом устроилась в городе. Отвергала отцовскую протекцию, все делала сама.

Отношения с родителями (по крайней мере, с кем-то из них) сохранялись прохладные, и вряд ли следовало лезть в эти дебри. Пусть она и не являлась папиной дочкой, неприятные последствия никто не отменял.

Замуж Екатерина вышла три года назад – за героического пожарника Павла Ермолова. У того имелась комната в коммуналке на правом берегу, у Кати – однокомнатная квартира в жилом комплексе на окраине. Хитрыми манипуляциями объединили жилплощадь в хорошую квартиру на улице Станиславского (в трех кварталах от капитана Разина). Высокие потолки, просторные комнаты – всего две, зато какие! Детей не завели – тянули, да так и не сложилось. Героический пожарник оказался так себе фигурой – любил ходить налево. Брак распался, муж ушел к другой. Тихо-мирно, без скандала, при этом квартиру щедро оставил брошенной жене. Год прошел, а на жилплощадь не претендует, хотя по закону имеет право на часть кубатуры.

– Ты уверена, что не было скандала, что они не ссорились из-за квартиры, что бывший муж не собирался ее распилить?

– Ты так говоришь, словно это я разводилась и держала оборону. С историей я знакома только в общих чертах. Иногда мы вместе обедали, общались в свободное время. Катюша крыла благоверного последними словами, но признавала, что в квартирном вопросе он проявил благородство. Возможно, пожарник знал, что, если он покусится на жилплощадь, в бой вступит тяжелая артиллерия в лице папы.

– А что сейчас? Кому достанется квартира после смерти Екатерины?

– Не пытай, не знаю. У него и спросите. Вдруг окажется, что он до сих пор там прописан? Но ты же не думаешь, что таким зверским образом он решает свой квартирный вопрос?

Алексей ни о чем не думал, продолжал расспрашивать. Подругами женщины не были, но относились друг к другу ровно, делить им было нечего, кроме учительских ставок. На вопрос, появился ли новый мужчина в жизни Екатерины, соседка поколебалась, но ответила утвердительно.

– Странный какой-то. Я только раз его видела, мельком… знаешь, мне он не понравился. Но дело хозяйское, мне с ним детей не рожать и внуков не растить.

Алексей заинтересовался. Этот парень пару недель назад встречал Екатерину после работы. Стоял за углом, стеснялся, что ли. Валентина случайно оказалась на той дороге, нужно было заскочить в ателье. Мужчина молодой, лет тридцати, бросился к Катюше, заулыбался, что-то зачирикал. Вроде и смазливый, и одет неплохо, но что-то с ним не то. Дерганый какой-то, скользкий, улыбался так, словно ему парализующий укол вкатили. Прыгал вокруг Екатерины, частил без остановки. Но это точно ее парень – Екатерина взяла его под руку. Немного прошли, поцеловались, дальше отправились. Соседка не следила за ними, тем более, свечку не держала.

– И давно у них?

– Может, с месяц, – Валентина помялась. – Не скажу, что Екатерина была счастлива, но на безрыбье, как говорится… В общем, третий сорт – не брак. Особо о своем избраннике не распространялась, но говорила, что с ним весело. Экземпляр своеобразный. Болтун, хохмач, но может притвориться элегантным, воспитанным, даже интеллигентным. Катюша этого типа никому не показывала – стеснялась, наверное. В школу он не приходил, коллегам глаза не мозолил. На торжественное собрание с таким прийти – не лучшая затея. Виделись после работы, в выходные – то ли у него, то ли у нее, не знаю. Что-то там было не так… не могу подобрать определение. Однажды Катюша попросила у меня в долг – червонец до зарплаты. Мне не жалко, просто удивилась – у нас же аванс был позавчера. Катюша расстроилась, стала вздыхать. Дала я ей этот несчастный червонец, а еще подумала: не дай бог этот ловелас у нее деньги таскает…