Kitabı oku: «Delivery Delays. Часть первая. Лесной десант», sayfa 3
Женщины переглянулись, и Вера подозрительно спросила:
– Ночью, что ли, в лес ходил и пьяным в овраг упал, так, что ли?
– А я не помню, то ли ночью в лес ходил, дрова рубил, то ли по бабам ходил и ногу повредил, ха-ха-ха! – продолжал ёрничать Владимир, его всё больше развозило от выпитого алкоголя.
– Ну, хватит дурачиться, у тебя действительно сильный ушиб, и надо тебя показать врачу. Сейчас мы перевяжем тебе ногу, а потом подумаем, что с тобой дальше делать.
И Маша с Верой, в четыре руки, быстро перебинтовали травмы Владимира.
Потом они кормили его яйцами и бутербродами с сыром и поили чаем.
Во время чаепития Вера медленно сказала:
– Мы вот что сделаем – мы сейчас сходим с Машей в пионерлагерь и пригласим докторшу, чтобы она тебя посмотрела, а то ты туда сейчас, наверное, не дойдёшь.
– Правильно, Вер, быстро сходим, чего нам стоит. А всё-таки, Вов, как повредил ногу-то?
– Как, как, шёл, споткнулся, упал – закрытый перелом, ха-ха-ха!
– Дурак ты всё-таки, Вовка, – беззлобно сказала Вера, допивая свой чай, – тебя две взрослые женщины по-человечески спрашивают, что случилось?
– А я вам по-человечески и объясняю, что просто рубанул по ноге топором, вот и получился такой эффект, ха-ха-ха!
– Пойдём, Маша, пусть Вовка тут один полежит и один посмеётся.
И женщины встали со стульев.
– Куда вы? Стойте! Я без вас пропаду! Я без вас уже жить не могу, я вам всё честно расскажу, только не уходите!
И Владимир нежно схватил Веру за её полную ногу.
– Ну, тогда рассказывай, – остановилась женщина и мягко отстранила руки Владимира от себя.
– А что рассказывать, я уже всё рассказал! Было раннее утро, мне не спалось, я встал, настроение хорошее, решил поработать, пошёл в лес.
Погода замечательная.
Солнце, птички, стрекозы, бабочки летают.
Кругом жизнь.
А как дышится, как дышится, воздух – будто мёд!
Дошёл с песнями до леса, достал топор из-за ремня, наточил, и давай остервенело рубить сухие гнилые деревья. Налево, направо машу топором, и сучья, и ветки летят веером… Ха-ха-ха-ха!
– Нет, Вер, пойдём, он всё-таки чокнутый!
– Стойте, стойте! Я же вам не дорассказал, что дальше было!
– И что было дальше? – строго спросила Вера, хотя её глаза смеялись.
– А дальше, слышу по лесной дороге – урчание машины, я притаился, спрятался за деревьями. Смотрю – «Волга» едет, представляете, в глухом лесу – «Волга»!.. А там, вижу, девушки сидят и мрачный мужик за рулём. Вдруг машина останавливается, девчонки оттуда выскакивают, и мрачный мужик их заводит в лес, недалеко от того места, где я спрятался. А дальше, дальше, ух, мужик снимает штаны, достаёт свой огромный член, хватает ближайшую к себе девку и давай её раком пялить.
Она вся извивается в его руках, трепещет, а остальные тёлки окружили и смотрят, а он им в это время инструкцию даёт: «Вот, так надо, вот, так, учитесь, пока я жив…»
– А дальше что произошло? – шёпотом спросила Маша, глядя на Владимира своими широко открытыми глазами.
– А дальше – одна девчонка покинула круг, видимо, по нужде, и заскочила за дерево, где я притаился, и когда меня увидела, как заорёт благим матом на весь лес. Мол, «сука, он нас увидел!..»
Ну, мужик сразу бросил девку тягать, кинулся к нам, увидел меня, и без лишних слов, моим же топором мне по ноге дал, аж искры у меня из глаз…, и велел никому не говорить, что я видел, а то зарежет. Так и сказал, «проболтаешься – зарежу!» А я вот вам рассказал, видимо, мне осталось жить недолго, – закончил своё повествование Владимир.
– Какой же ты болтун, Вовка! – сказала, усмехаясь, Вера. – В театре не пробовал играть? У тебя бы получилось! Пойдём, Маша, а то этот полупьяный актёр Погорелого театра нам ещё какую-нибудь небылицу расскажет.
Они ушли, а Владимир остался лежать на кровати и прислушиваться к своему телу, а точнее, к своей левой ноге. Ногу тянуло, крутило, она ныла.
«Вот, блин, попал с этой ногой, хорошо ещё топор в кость ударил, а если бы в какую артерию, то истёк бы кровью в лесу, и помочь некому. Вот вам, девки, и театр одного актёра!» – и он опять задремал.
– Можно войти? – Владимир увидел сначала миловидную женщину (это была докторша Марья Алексеевна из пионерлагеря), а за ней – Дарью.
Ему сначала показалось, что это сон, но тут же он окончательно проснулся.
– Да, да, входите! – Владимир сразу вскочил с кровати, но, тут же скривил лицо, и его пробил пот.
На левую ногу практически нельзя было опираться.
– Так! – строго сказала Марья Алексеевна. – Снимайте штаны и ложитесь на кровать, показывайте новую травму.
Владимир застеснялся, поглядывая на Дашу.
– Дарья, отвернись, видишь, молодой человек стесняется!
Дарья вышла из сарая, а Владимир быстро освободился от одежды и стал показывать свою рану.
– И как вас угораздило? – спросила Марья Алексеевна, снимая бинты, оставленные Машей и Верой, рассматривая травму и осторожно трогая ногу.
– Да топором по ноге врезал…
– Но так нельзя, молодой человек, себя вести! Топором по ноге… А если бы вы задели артерию?.. последствия могли бы быть на порядок хуже! Дарья, подойди! Видимо, у Владимира очень сильный ушиб! Здесь больно? – врач теперь крепко мяла ногу нашему герою. – А здесь?
– Да нет, особо не больно.
– Так, – сказала докторша, – будем лечить!
И тут же достала из своего медицинского чемоданчика банку с «зелёнкой», свежие бинты, пузырёк с какой-то микстурой и пачку белых таблеток.
Дарья в это время за спиной доктора не столько смотрела на травму Владимира, сколько улыбалась ему во весь рот и поправляла свои белокурые волосы, которые непослушно всё время падали ей на лоб.
– Дарья, бери «зелёнку»… чего стоишь, приукрашиваешься, и мажь ногу нашему бедолаге, а я сделаю ему укол от столбняка и перебинтую рану.
Марья Алексеевна стала готовить шприц, а Даша села на край кровати и стала аккуратно мазать «зелёнкой» свежую рану, время от времени заглядывая в глаза Владимира.
Владимир окончательно пришёл в себя после сна и млел от прикосновений нежных ручек медсестры. Потом Марья Алексеевна сделала укол (очень больно), крепко перебинтовала свежую рану, пройодила и перебинтовала укус собаки и в конце своих действий дала Владимиру две таблетки каких-то пилюль.
– Сейчас выпейте, это от отёка ноги, и завтра с утра тоже две выпейте. Завтра – понедельник, у нас в лагере какие-то мероприятия намечаются, но мы постараемся к вечеру навестить вас, если мне не удастся, то я пришлю Дашу. А сейчас старайтесь никуда не ходить, постельный режим, да, и не пейте водку, – в этом месте Марья Алексеевна посмотрела на недопитую бутылку водки, которая стояла рядом со столом, – это дурной тон, и нога будет плохо заживать, да и лекарства не будут действовать…
Ну, всё, поправляйтесь, до завтра!
И они тоже ушли.
Владимиру сразу стало скучно и грустно.
«Приехал денег заработать, а получил фронтовой лазарет, хрен знает что. И денег поднять не могу, и с девками загулять не могу, хотя вот они, бери их. А как брать, когда лазарет, когда нога вся разбита.
Но, правда, забота со всех сторон и одна утеха, что я нравлюсь бабам.
А может так случиться, что завтра ко мне придёт Дарья, и она начнёт мне бинтовать ногу, а я её – раз на постель, дверь – на щеколду, и – гуляй казак, бери гарную девчонку!
А как же Таня, жена моя, наверное думает обо мне, печалится?.. А я тут плашмя валяюсь на кровати, «санитарной чисткой леса» не занимаюсь, только о девках думаю.
А как о них не думать, когда три месяца воздержание, а мне всего двадцать пять лет, а не семьдесят пять!.. А интересно, старики в семьдесят пять лет подтрахиваются, или у них уже ничего не стоит?.. Но, чего об этом думать, до семидесяти пяти лет ещё далеко, целых пятьдесят лет – уйма времени. Вон пятьдесят лет назад ещё картавый (хорошо меня кагебэшники не слышат) был у власти.
Революции – всего пять лет, гражданская война, тиф, голод, «контра» разная из всех щелей лезет.
А сейчас американцы по Луне разгуливают, есть атомные бомбы, водородные бомбы, средства доставки фантастические, либо американцы из акватории Тихого океана тебя накроют с атомной субмарины, либо мы им в ответ с автономной автомобильной платформы, которые ползают по бескрайним сибирским просторам, вот что значит пятьдесят лет для развития человечества! А тут лежи в старом сарае и не смей даже водки выпить, что за жизнь!»
И Владимир опять заснул.
Но теперь ему ничего не снилось.
Ближе к вечеру, когда он проснулся (ему захотелось в туалет, и он это успешно сделал), к нему неожиданно пришла Вера. Он ждал чего угодно, кого угодно, но только не Веру, и притом одну, без Маши.
– Ну, как ты? – спросила Вера и села к Вовке на кровать.
Владимир спросонья не очень понимал, как он.
И зачем здесь Вера без Маши?
– А где Маша? – задал он дурацкий вопрос.
– Что, очень соскучился? Видишь, нет Маши… не пришла Маша к тебе. Я теперь за Машу и за себя! Давай, ногу твою посмотрим…
И Вера, такая правильная Вера, бесцеремонно начала закатывать штанину Вовкиных брюк и, ещё более бесцеремонно, снимать бинты, которые наложила Марья Алексеевна.
– Вера, что ты делаешь, мне недавно бинтовали ногу, всё там было хорошо!
– Это, я смотрю, не моя работа! Что, докторша тебя так сильно перебинтовала? Так нельзя на ночь оставлять, очень сильно забинтовано, кровь к ноге не будет поступать, нарушится циркуляция, а это – гангрена, которую ты так боишься!
И Вера начала аккуратно перебинтовывать травмированную ногу и вдруг, стаскивает штаны с ног Владимира, нашёптывая «надо снять, надо снять, мешаются», а затем, когда штаны были стянуты с ног, упала грудью на ноги Владимира и начала целовать его повреждённую ногу в колено, выше колена, ещё выше.
Наш герой от этих действий просто опешил.
Он схватил голову возбуждённой женщины и прижал к себе.
Вера восприняла это, как знак к атаке. Она тяжело задышала, потом вожделенно зарычала и начала покусывать ногу нашему герою. Владимир почти лишился сознания, он ничего не понимал – то ли это сон, то ли явь.
А Вера так возбудилась, что почти вся легла на ноги Владимира, и с утробным стоном продолжала целовать, лизать тело героя.
Её правая рука схватила главное место Владимира и стала нежно сжимать, а потом он почувствовал её волосы, её губы обволокли его… и в это время рядом с сараем заурчал мотоцикл.
– Эй, Москва!.. Жив ты или помер?.. Давай, выходи, это к тебе Виктор Иванович приехал и привёз одного твоего бойца!
Вера, как кошка, стремительно кинулась к двери и закрыла засов, затем быстро поправила свою одежду, причёску, затем кинулась к Владимиру, поставила его на ноги и натянула на него штаны, а потом щёлкнула засовом и вышла к Виктору Ивановичу.
– Сам лесничий к нам пожаловал! – запела Вера, улыбаясь Виктору Ивановичу во весь рот. – Вот мы у него сейчас и спросим, по какому праву вырубается сосновый бор около дач от шоссе к Внукову?
Виктор Иванович недоумённо посмотрел на яркую, молодую женщину, вышедшую из сарая, потом на сарай и спросил:
– А где Владимир?
– Владимир лежит, мы его лечим, а вот почему сосновый лес вырубается, вы мне не ответили!
– Вы, собственно, кто, гражданочка?
– Я – медсестра по образованию, а по положению – зампредседателя правления дачного товарищества «Сосновка» и давно хотела с вами встретиться. Ну, как говорится, «на ловца и зверь бежит»! Будем знакомы – Герасимова Вера Ивановна!
– Дзюба, Виктор Иванович, – и лесничий смущённо протянул руку Вере.
– Так что же с сосновым бором?
В это время Владимир тоже вышел из сарая и увидел, как большой Виктор Иванович стоит около мотоцикла и как мальчишка оправдывается перед Верой. А в люльке сидит Ванька Петров и, разинув рот, смотрит на эту «камедь».
– Да, я тут ни при чём. Это «ЛЭП» тянут из Внуково в Семёновское. Говорят, там строят стратегический объект для Министерства обороны, ну, мои люди и участвуют в этом деле, просеку рубят, а как же, сверху сказали, а я – человек маленький, что велели, то и делаю. А так мне этот сосновый бор не меньше вашего жалко, мой дед после Гражданской войны в этом бору место для партийной элиты Советской России подыскивал, чтобы дачи строить…
Ванька уже вышел из люльки и приобнял Владимира, пока Виктор Иванович, размахивая руками, объяснял Вере обстоятельства вырубки соснового бора. Потом Виктор Иванович пригласил всех к столу и достал из той же люльки большую бутылку самогона, огромный кусок сала и жбан квашеной капусты.
– Капусточка-то, ядрёная, с хренком… с зимы осталась, последняя! – объяснил Виктор Иванович.
Он взял Веру под локоток и легонько подталкивал её, чтобы она приняла участие в «пиршестве».
Но Вера интеллигентно отказалась, сославшись, что у неё много дома дел: дети не кормлены, старики не присмотрены, да и как зампредседателя правления ей сегодня нужно выправить кое-какие документы.
Мужики, оставшиеся без женщин, как полагается, начали безмерно глушить самогон, материться, и нести всякую околесицу.
Особенно усердствовал Владимир.
Он махал самогон стакан за стаканом, радуясь, что приехал хоть Петров (теперь дело пойдёт и будет веселее). Он также радовался, что Виктор Иванович, да и Петров не застукали его с Верой в интересной позиции (а то Петров по всему институту разнёс бы эту информацию).
Он радовался, что Вера сама, понимаете, сама проявила инициативу, и что теперь, наверняка, её легко можно будет затащить в лес. Он радовался, что нога почти перестала болеть и опухоль спала, и вообще, он радовался жизни и понимал, что жизнь «классная штука», как ни крути!
Они пили, говорили о политике, ругались, опять пили, к полуночи Виктор Иванович завёл свой мотоцикл и поехал домой, к жене, объясняя, «что, можно, конечно, и до утра сидеть, потому что завтра у него выходной, но жена не поймёт и будет потом месяц дуться».
Владимир и Петров ещё немного поболтали и легли спать.
Только к середине следующего дня мужики проснулись, и Петров сразу начал говорить, «что пора на работу, что хватит спать, что жрать так алкоголь не годится».
– Мы приехали сюда денег заработать, а не отдыхать! Давай, вставай и пошли!
У Владимира, когда он встал на ноги, всё болело, как будто его всю ночь черти били деревянным мечом. К его удивлению, не болела только левая нога. Мужики попили чая с сухарями и конфетами, которые привёз Петров. Взяли топоры и тяжело пошли на работу.
Солнце стояло над головой, было жарко, и тут вдруг Петров предложил: «Давай, чтобы освежиться, поплаваем в озере!»
Подошли к озеру, разделись. Петров резко начал плавать, то «кролем», то «брасом», то на «спине», а Владимир посмотрел на свою перевязанную ногу и не стал плавать, только омыл лицо и руки.
В лесу тоже было жарко, слепни всё время садились на потные спины и открытые руки. Хотелось пить. Они, собираясь в лес, спьяна забыли с собой взять воды. Владимир показал место «санитарной чистки», показал свою работу, и стал показывать, что надо делать, как управляться топором и как складывать кучи.
В этом месте Петров спросил:
– Это всё, что ты сделал за неделю работы, и говоришь, что такая куча стоит четыре рубля шестьдесят копеек. Значит, ты за неделю заработал меньше десяти рублей. Ну, молодец, ну, ты и «красава»! Как же мы план выполним, если у тебя, бригадир, ядрёна вошь, такая производительность труда?
– Да знаешь, Вань, сначала приспосабливался, потом вот ногу собака покусала, потом травму получил, потом…
– С бабами загулял, – подхватил ответ Владимира Петров, – так не годится! С сего дня ты – бригадир, а я – твой комиссар. Сначала – работа, а потом – всё остальное. Ты прикидывал, сколько можно сделать куч за светлое время суток одному человеку, если работать, скажем, восемь–десять часов?
– Ну, штуки три…
– А на одну кучу, сколько часов нужно?
– Где-то часа два, два с половиной.
– Это значит за светлый день, а он у нас сейчас почти семнадцать часов, можно сделать семь-восемь куч на человека, так?
И Петров присел на пень, достал из кармана листок бумаги и карандаш.
– Встаём в шесть часов утра, к семи – в лесу, к двум часам дня, это семь часов работы, должно стоять у каждого по три-четыре кучи. Затем, прямо в лесу, – Петров, что говорил, то и записывал, – прямо в лесу, чтобы не терять время на дорогу, обедаем. На это я отвожу один час, потом – опять работа, до восьми часов, это ещё пять часов работы, ну, скажем, ещё две кучи на нос. Итого получается пять-шесть куч в день, умножаем на четыре рубля шестьдесят копеек и получаем. Получаем – двадцать три рубля, если делаем пять куч в день на человека. А у нас с тобой осталось отпуска три недели. Ну, рублей четыреста можно будет поднять, если будем так работать. Вот, Владимир, мы с тобой определили план по работе и должны его выполнять. Понял?
– Но, Вань, мы при такой интенсивности труда, да жара, да…
– Да пыль, да комары, да мухи, – Петров перебил Владимира, – не сможем так работать?! Ты, – и Петров вскочил с пня и рубанул воздух рукой, – это мне хотел сказать, да?
Владимир смущённо опустил голову, затем подобрал валяющийся топор на земле и начал потихоньку валить сухие осины.
– Правильно, – его действия оценил Петров, – давай сегодня хоть по куче сделаем, а завтра уже по плану будем действовать!
И он рядом тоже замахал топором. Работа шла тяжело, солнце пекло невыносимо, воды с собой не было, но Владимир напряг все свои силы, понимая, что Петров прав, что только так можно заработать приличные деньги, если работать по принятому плану.
«Когда теперь с Верой встречаться, если с утра до вечера надо будет вкалывать в лесу» – вертелись в голове Владимира не очень приятные мысли.
Часа через три потные, очень усталые, но удовлетворённые своей работой, Владимир с Петровым тащились назад в деревню.
– Вот видишь, сделали всё-таки сегодня план, это – несмотря на вчерашнюю пьянку. А завтра к вечеру Соловьёв подтянется со своим корешем, и работа пойдёт!
Владимир молчал, у него опять заныла нога, и было только одно желание – дойти до сарая и лечь, предварительно выпив ведро воды.
Около озера Петров предложил окунуться, но Владимир отказался и заковылял в деревню один. Как только он вошёл в сарай, он сразу налил себе полстакана самогонки, выпил, заел вчерашним салом с хлебом, потом пошёл к Марье Ивановне, выпил у неё почти весь чайник кипячёной воды, вернулся к себе и рухнул на кровать. Вытянулся, замер, пошла лёгкая дрёма, и тут же в дверь сарая легонько постучали.
Владимиру казалось, что он спит, но постучали снова.
– Володя, – раздался за дверью женский голос, – Вы дома?
Это была Даша.
Владимир сразу вскочил с кровати и открыл дверь.
Перед ним в лучах заходящего солнца стояла Даша, как Венера с картины итальянского художника Боттичелли.
Ах, до чего же она была хороша! В летнем крепдешиновом бирюзовом сарафане, по полю которого были разбросаны жёлтые полевые цветы.
Эти огромные зелёные глаза, загорелые плечи, руки, её ножки в красивых босоножках, и белокурые волосы, подобранные кверху, в духе модной причёски того времени «Бабетта»…
– Я пришла Вас лечить, Владимир! – снимайте штаны, я отвернусь. – Будем делать перевязку.
У Владимира всё внутри похолодело – сама Венера будет делать ему перевязку!
Но самогонка начала действовать, и он развязно сказал:
– Ну, заходи, Дашуля, можешь не отворачиваться, я с удовольствием сниму перед тобой свои портки!
Девушка покраснела, её щечки и ушки стали розовыми, и она стала ещё красивее. А Владимир в это время бесцеремонно снял свои штаны и бросил их на пол, а потом лёг на кровать и под нос Даши, милой Даши, протянул свою потную грязную левую ногу.
– Бинтуй, Дашуля, бинтуй…
И девушка начала аккуратно снимать старые бинты – с одной раны, с другой. В сарае пошёл тяжёлый запах спёкшейся крови, гноя, пота, но Даша невозмутимо выполняла свою работу, время от времени спрашивая Владимира: «Не больно?» Её нежные ручки уверенно порхали над ногой «бригадира, полководца, главаря», который млел от её прикосновений и хотел, чтобы этот процесс продолжался вечно, и ещё наш герой хотел, чтобы Даша, как прежде Вера, тоже бы начала целовать его ноги, его…
Но, как всегда(это Владимир уже заметил) в самый «голевой момент», в сарай вошёл, естественно, не стучась, Петров:
– О, какие девушки у нас присутствуют! И как грамотно она бинтует ногу нашему бригадиру…
Даша резко отстранилась от Владимира и опять очень густо покраснела.
– Я, – начала она говорить мяукающим голоском, – медсестра из медсанчасти пионерлагеря номер двести восемьдесят семь имени Володи Дубинина, а вы кто?
– Дарья, это – мой напарник, мой комиссар, вчера приехал из Москвы. Зовут его Иваном, не бойся его, он хороший!..
– А я и не боюсь, – и девушка, уже не так нежно, продолжила бинтовать ногу Владимира.
Минут через десять они втроём пили чай с вкусным печеньем (которое Петров привёз из Москвы) и черпали большими столовыми ложками повидло, которое принесли Вера и Маша.
– Ой, какое вкусное повидло, – ворковала Даша и, уже не стесняясь Петрова, строила глазки Владимиру.
А Петров весь искрутился, весь изошёлся на комплименты Даше, а в конце выдал – мол, «хочу тоже себе топором по ноге ударить, чтобы ко мне приходили такие красивые медсёстры».
В десять часов вечера Даша стала собираться в свой пионерлагерь и на все уговоры мужчин «ещё попить чайку», она твёрдо сказала, что ей «пора».
– Ну, как пора! Посмотри, какое небо светлое, солнце только скрылось, вон стрижи ещё во всю силу летают, – пытался уговаривать Дарью наш бригадир.
– Нет, Вовчик, я пойду, я всё-таки на работе, а вдруг какой несчастный случай, а меня на рабочем месте нет, я и так с вами два часа сижу.
– Тогда я тебя провожу, а то пока ты дойдёшь – стемнеет, а идти тебе через лес, а там волки серые тебя ждут…
– Тебе нельзя, тебе Марья Алексеевна велела лежать, а ты собираешься меня провожать…
– Марья Алексеевна велела, да у меня уже ничего не болит, да я сегодня ходил на работу…
– Ах, вот, как! – сделала губки бантиком Даша. – Так ты, значит, притворялся мне, когда я тебя бинтовала, ты так постанывал…
– Ничего не притворялся, тогда нога ещё болела, а ты пришла – и всю боль сняла!
И они пошли к лагерю, вдыхая чудесные запахи вечернего воздуха Подмосковья, болтая о всякой ерунде.
Перед плотиной Даша остановилась и сказала:
– Володя, ты такой замечательный, как ты хорошо сейчас говорил о Русской природе, ты – истинно Русский человек! Твои слова «как упоительны в России вечера» меня поразили в самое сердце, лучше не скажешь, ты случайно не поэт? Можно я тебя поцелую?
И Дарья чмокнула своими пухлыми губками Вовчика в щёку и побежала через плотину к себе в пионерлагерь со словами «забегу к Вам на днях вечерком, или сами к нам приходите, Марья Алексеевна будет рада Вас видеть».
Владимир бодро шёл обратно, почти в полной темноте с отличным настроением.
«Вчера – Вера, сегодня – Даша, а завтра кто?
А завтра – Марья Алексеевна-докторша, “она Вам будет рада…”, а у меня три месяца воздержаний, а они все мне будут рады, а я просто давно хочу трахаться.
Вот Виктор Иванович козёл, такую фишку мне обломал с Верой! Урод, не мог через час приехать, нет, непременно, когда процесс почти пошёл, он приехал, а кто его просил…»
Впереди на дороге замаячил огонёк.
Владимир всматривался в ночь, пытаясь разобрать, кто это или что это. Но огонёк то приближался, то удалялся, то вообще исчезал. У «бригадира», «полководца», «главаря», неприятно поползли холодные мурашки по спине.
Настроение сразу испортилось, и Владимир замедлил шаг.
Он почти дошёл до дачек, когда огонёк выскочил прямо перед ним.
Это был огонёк велосипеда.
На нём сидел небольшого роста человек в плаще, который, не оборачиваясь, сразу сказал:
– А, Владимир, привет! Я тебя не сразу узнал, много каких-то посторонних запахов от тебя в этот раз идёт. То йодом пахнет, то перекисью водорода, то женщинами, то водкой, Не узнал меня? Это я – Олег Петрович!
Человек оглянулся.
Владимир вздрогнул и почему-то очень сильно испугался.
Страх шёл прямо из его сердца.
– Ну, чего ты так напрягся?.. Всё будет хорошо, как я говорил тебе – денег поднимешь и баб любить будешь, А я, знаешь, побывал всё-таки в Калуге, навестил Константин Эдуардовича… Он мне был очень рад, мы с ним дня три провели, такой милый, замечательный старик, он мне много интересного рассказал. В конце нашей встречи велел мне возвращаться домой… на планету Альтану. Там, конечно, хорошо! Хочешь, вместе полетим? Это недолго, несколько десятков световых лет, и мы там, Одним словом – подумай!
И человек, и велосипед с огоньком исчезли.
Владимир со страшно стучащим сердцем в своей груди, с сухим ртом и мокрой от пота спиной долго стоял на дороге в ночи, пока не пришёл в себя.
Потом он бросился бежать изо всех сил к себе в деревню и влетел в сарай с таким перекошенным лицом, что когда его осветил Петров своим фонарём, то не на шутку забеспокоился:
– За тобой что, черти гнались, или твоя Дарья в ведьму превратилась?.. На тебе лица нет!
– Налей лучше самогонки.
Петров налил полстакана.
Владимир выпил одним залпом, чуть-чуть пожевал хлеб и начал мрачно рассказывать.
Он рассказал всё об Олеге Петровиче.
Когда он окончил, Петров тоже шлёпнул самогонки и сказал:
– Давай спать, утро вечера мудренее! Всё фигня… Вега, Альтана. Да, возможно, там есть жизнь, возможно, там есть мощная цивилизация, но нам с тобой денег надо заработать и поддержать свои семьи, а эти глобальные идеи пускай решает сам Олег Петрович.
Петров практически мгновенно заснул, а Владимир не спал полночи, ворочался на кровати и думал:
«Кто же такой этот Олег Петрович?.. Вроде разумно рассуждает, видит и слышит всё, как какой чародей, а когда на него смотришь – вроде, как юродивый, или хуже – как бомж.
Постой, постой, во времена Ивана Грозного на ступеньках храма, построенного в честь взятия Казани, тоже сидел один блаженный, Василием звали, так царь Иоанн Четвёртый очень боялся этого человека, и при своём крутом характере своим опричникам не позволял его трогать.
А тот ходил по реке Москве “як по суху” и мог в глаза царю выдать такое, что царь в страхе молился после слов блаженного в Архангельском Соборе Кремля целые сутки… вот как! Так почему Олег Петрович не может быть таковым блаженным? А если он в самом деле с планеты Альтана?..
Так, надо спать, а то завтра, да нет, сегодня “комиссар” разбудит ни свет ни заря. А может, и правда махануть с Олегом Петровичем в командировку на планету Альтана?..» – уже слабо ворочались мысли в сознании Владимира.
Гасли звёзды, и последняя звезда, которая погасла на посветлевшем небе, была Вега в созвездии Лира. И Владимиру снился чудесный сон, что он ходит по поверхности планеты Альтана и любуется необыкновенными цветами, которые удивительно пахнут. Он пытается сорвать один из цветков, но неизвестно откуда взявшаяся обезьяна кричит ему в ухо: «Подъём, подъём… вставай, твою мать, а то план не выполним!».
И последняя мысль в голове у Владимира в этом необыкновенном сне, что «надо валить на Альтану, пока есть шанс».
Владимир просыпается, перед ним стоит в одних трусах, коренастый, широкоплечий, как шкаф, Петров, который орёт и грозит каким-то планом.
Владимир пытается отмахнуться от него, но Петров берёт чайник и льёт на лицо Владимира воду.
– Чего делаешь, Петров? – скривил лицо наш герой. – Дай поспать!
– Какой спать, время – шесть часов, ночью надо было спать, а не по бабам мотаться! Вставай, пора на работу!
Владимир, недовольный, встал, потом они попили быстрорастворимого кофе. (Петров привёз из Москвы) И съели целую банку тушёнки и отправились в лес.
Летнее утро сразу освежило нашего героя, дышалось легко и свободно.
Озеро, поле и приближающийся лес, уже не раз виденная картинка, – настолько захватила Владимира, что он был не в силах оторвать свой взгляд от тумана над озером, от золотистых облачков, весело бежавших от солнца и уплывавших за горизонт, от ржаного поля, по которому деловито прыгали какие-то серые птицы. Вся эта картина летнего утра настолько потрясла Владимира, что его недовольство таким ранним пробуждением мгновенно прошло, и он наполнился силой и энергично шагал за Петровым, который как колобок катился по дороге, бойко переставляя свои короткие ноги.
До обеда они сделали по три кучи каждый, но сильно устали.
Владимир предложил пойти «домой» поесть и там и отдохнуть. Петров, хоть и взял на обед еду (две банки тушёнки, хлеб и чай в термосе), мрачно посмотрел на Владимира и согласился.
– Да, ты прав, что-то мы не рассчитали силы, надо пойти в деревню и отдохнуть, а потом решим, выходить нам вечером или нет. Сначала втянуться надо, а мы сразу начали с тобой рвать жопу…
– Это ты предложил – давай по пять–шесть куч в день делать!
– Я и сейчас считаю, что делать пять–шесть куч в день – это реально!
– Только для этого надо спать не меньше восьми часов и питаться нормально, есть каждый день мясо, а не на сырках сидеть, как я сидел целую неделю.– А кто тебе мешает спать восемь часов, бригадир… бабы?
– Что ты ко мне пристал со своими бабами, Петров, завидуешь, что ли?
– Приехали сюда, так надо работать, а не дурака валять!
– Хватит, комиссар, об этом, я уже это слышал от тебя, давай, пошли в деревню, незачем силы тратить на ругань!
По дороге в деревню они зашли на озеро и искупались, но когда вылезли из воды, то совершенно без сил повалились на берегу.
– Во как, Владимир?.. – вопрошал Петров, отпивая чай из термоса. – Надорвались мы с тобой сегодня… надо в работу постепенно втягиваться. Я предлагаю здесь, на берегу, провести остаток дня, а что – еда у нас есть, чай тоже есть, отдохнём, полежим, а к вечеру придём в деревню, а там глядишь, Соловьёв подтянется со своим друганом, он обещал.
И после этих слов Петров сразу захрапел, разметав свои короткие руки во все стороны. Владимир тоже задремал, всё-таки три кучи – за шесть часов, это очень много!
Проснулись они, когда солнце уже заходило – около девяти часов вечера.
И почему-то быстро вскочили на ноги и быстро начали собирать разбросанные вещи, как будто опаздывали на самолёт.
Около сарая стоял мотоцикл, а в сарае шла «гульба».
Пьяный Виктор Иванович с пьяным Соловьёвым мерились силой на руках, а Геннадий просто валялся на полу и пытался петь какие-то казацкие песни.
Это Владимир и Петров увидели, когда заглянули в сарай.
– А, бригадир! – встрепенулся Виктор Иванович. – Где ходите, я, понимаешь, ещё твоих бойцов подтянул, а тебя нет и нет… нехорошо, бригадир!
– Мы вообще работали, занимались санитарной чисткой леса.
– Они работали! – усмехнулся пьяный в «стельку» лесничий. – А мы, блядь, тут вас ждём с трёх часов. Ну, извините, перепили малость, не дождались. Пить будете или вы люди гордые… с простыми крестьянами не пьёте?.. Вот ты скажи, Владимир, ты еврей или не еврей? Но, только без обиды. Знаю, ты парень хороший… и бабы тебя любят, но ты скажи, ты еврей или нет? Вот тут у нас спор с твоей бригадой вышел. Они говорят, что ты – младший научный сотрудник, а я думаю, что ты еврей, но хороший еврей. Я таких уважаю, поэтому садись, Москва, к нам и выпей водки, Виктор Иванович тебя угощает как лесничий Внуковского и Семёновского лесничества, самого большого в Подмосковье! А как ты думал?.. Ты думал, что я мелкая сошка? А я, брат, ещё при Хрущёве лесничим стал, поэтому – уважаемый человек в этом округе! – и здесь Виктор Иванович тоже упал на пол, и так и остался, на нём лежать.
