Вера в большом городе. Диалоги о жизни, в которой есть место Богу

Досада на Достоевского и одна настоящая встреча

Вы были духовным чадом митрополита Антония в течение двадцати с лишним лет. В центре проповеди владыки всегда стояла тема личной встречи со Христом, без которой невозможно стать христианином – сколько бы лет ты ни ходил в церковь, как бы истово ни молился. Расскажите, как произошла ваша встреча. Правда ли, что она началась с Достоевского?

Да, с романа «Братья Карамазовы». Я была в отчаянии, потому что он открыл мне, что есть другой мир, я прикоснулась к миру, где есть глубина и высота, которые мне были неведомы… А как дальше? Я не знала, куда двигаться дальше. Через некоторое время я встретилась с владыкой Антонием в университете. В нем было что-то, чего я не встречала в других верующих людях. Я искала Бога, но не могла найти: все, что я находила, было как-то неубедительно. А владыка был другим, настоящим.

У нас в маленьком православном приходе в Гронингене, в Голландии, проходило говение^[7], и когда я там встретилась с владыкой, он предложил мне при ехать на такое же говение в Лондон. Я приехала, и он говорит: «Мы с тобой должны отдельно встретиться». – «Владыка, но у меня нет вопросов». – «Все равно, нам нужно поговорить». И мы встретились. Владыка начал разговор: «Ну что, как вы?» Я говорю: «У меня все хорошо. Только есть один- единственный вопрос: как можно найти путь к сердцу?» Он помолчал немножко, посмотрел на меня (у него такие глубокие карие глаза) и говорит: «Что ж, найдем вместе». Это была первая встреча, настоящая встреча с ним. С нее все и началось.

Я не знала, что он епископ, ничего не знала про него. Но мне истово хотелось учиться у него: что значит молиться, что значит молчать, как это – быть православной (на тот момент я не была даже крещена). Владыка чаще всего не словами, а примером показывал, что значит стоять перед Богом – с трепетом, с любовью и с доверием, стоять телом и душой. Он всегда был внутри себя и тому же учил нас. Он часто говорил мне: «Стань самой собой (не психологически), во Христе и со Христом. Стань такой, какой тебя задумал Бог». А это возможно только через молитву, через молчание, и особенно важно читать Евангелие и научиться жить по нему. Молитва была центром жизни владыки, он говорил, что для него без молитвы нет жизни, т. е. тогда нет постоянного общения и хождения перед Богом.

Когда в твоей жизни появляется такой человек, а потом ты его лишаешься, наверное, это очень тяжело?

Во-первых, владыки нет с нами физически, но он тем не менее очень явственно рядом. Конечно, иногда я тоскую оттого, что не могу посмотреть ему в глаза. Но мне столько было дано за эти годы и так много дается сейчас, что я говорю себе: «Иди вперед! Передавай то, что он дал тебе». Даже стыдно, что за эти годы не все я сумела воплотить и передать не словами, а своей личностью.

Нужен ли христианам Христос

Очень многие люди ищут такого духовника, как владыка Антоний, который бы открыл им глубины веры, привел за руку ко Христу, помог бы пережить подлинное покаяние, перемену ума. Что делать, если не удается найти такого человека?

Я думаю, что не надо искать духовника. Если нужно, Господь даст – и по своему опыту могу сказать, что Он всегда дает, что необходимо. Есть Евангелие, есть молитва, есть молчание.

Вы же говорите не о тех молитвах, которые в молитвослове?

Молитва должна проходить через сердце. Владыка однажды сказал: «Богу не нужны наши утренние или вечерние правила, Он тысячи раз их слышал. Если это вам не помогает приблизиться к Нему, тогда молитесь по-другому». Феофан Затворник говорил о том же: можно прочесть пять молитв, но – пропуская их через свою душу.

Я думаю, что владыка очень печалился, что мы легкомысленно живем как христиане, и считал, что самый большой наш грех именно в том, что мы живем так поверхностно. Он говорит: «Почему христианство так вяло, так неубедительно для людей? Потому что у тех, кто называет себя христианами, так часто нет личной встречи со Христом».

Мы говорим про Бога, а не бываем с Ним. Встреча возможна, только если мы даем Ему время. В обыденной жизни, если у нас есть друг, который для нас важен, мы прикладываем усилия, чтобы узнать его: мы молчим и слушаем, чтобы понять, что он любит, какой у него вкус, кем он был, как жил. А мы-то даже на чтение Евангелия, где Сам Христос говорит с нами, не находим времени в течение суток!

По словам владыки Антония, Христос для нас – это прежде всего Друг, а потом и Судья. А в дружбе не может быть никакого «надо»! Вопрос состоит в том, важен для нас Сам Христос или мы просто хотим что-то получить от Него? Владыка Антоний болел сердцем за то, что у христиан нет стремления именно быть со Христом.

Можно ли встретить Христа, как друга, как любимого, близкого тебе, вне Церкви?

Трудный вопрос. Думаю, до какой-то степени – да. Я знаю, что Он был рядом со мной и до того, как я крестилась, это для меня явно. Но глубоко знать Его, какой Он есть, вне таинств, вне чтения Евангелия – вне всего, что дано в Церкви, нельзя. Будет не хватать глубины. Хотя я уверена, что Дух Святой может действовать, где угодно.

И вот удивительно: вы родились в стране с глубокими протестантскими традициями, при этом выбрали своей верой Православие. Как так получилось? Это оттого, что владыка Антоний, которого вы встретили, был православным митрополитом? Или вы сравнивали протестантизм, католичество и Православие и осознанно выбрали одну из конфессий?

Верно и то, и другое. Во владыке, как я уже сказала, я увидела что-то настоящее, чего не видела в других людях – протестантах, католиках. Я не говорю, что там нет настоящего, просто в нем это было настолько ярко – его очень личное и очень серьезное отношение к Христу, к Богу.

Православной я становилась постепенно. Сначала просто бывала у владыки в храме, и потом как-то естественно все пошло… Православие – это познание Бога. Это не просто внешние атрибуты, это действительно путь ко Христу и воплощение Его пути в своей жизни. Это владыка очень ярко показывал. Он всегда говорил: не укрывайтесь в вашей уютной общине, идите в мир, в мир, где темно, где страдания, где нет света. Потому что мир жаждет Христа, жаждет найти смысл. Ведь наше общество – не самое благополучное. Если мы не очнемся, не поймем, что у каждого из нас есть призвание как у человека, тогда мы потеряем себя совершенно. Нам грозят одиночество, депрессия, потеря смысла жизни. И поэтому христиане могли бы дать очень много современному миру, они по опыту знают, что существует третье измерение и глубина в Боге.

Доверие Христу как другу

Вы говорили, что Господь каждому человеку дал свой уникальный дар, который нужно реализовать. Но как понять, чего ждет от тебя Бог? Как найти себя и свое место в жизни?

Я думаю, прежде всего, надо быть честным. И принимать себя таким, какой ты есть, не играть. Это трудно, ведь у нас есть разные маски: с одним человеком мы такие, с другим – другие. Владыка дает пример: когда случается что-то страшное или неожиданно радостное, мы забываем играть, мы становимся такими, какие мы есть, в ужасе или в большой радости. Если вспомнить, каким я был в такие моменты, можно узнать себя настоящего. Владыка говорил: не стоит все время рыться в своей душе, как в мусорном баке, чтобы только узнать, что в нас плохого. Надо найти прежде всего светлое, пусть и незначительное, но то, что у меня общего со Христом. И жить этим. Владыка советует в Евангелии найти те немногие, может быть, фразы или места, от которых наше сердце ликует, вдохновляется. Именно, говорит он, эти места показывают, что мы в них со Христом, это наша святость в Нем, наше не поверхностное, а настоящее, глубокое «я». И тогда, по словам владыки Антония, мы сможем жить с вдохновением, а не с натугой, жить так, чтобы никогда не поступать против своей святости, иначе это было бы самоубийством.

Большинство из нас, мне кажется, боится быть наедине с самими собой, безо всякого развлечения, без гаджетов, из-за которых мы постоянно находимся «вне» себя. Но без этого не будет встречи ни с Богом, ни с другими людьми. Ведь если тебя нет, если ты не владеешь собой, как ты можешь встретиться с человеком? Мне кажется, сегодня каждый замкнут в своем личном пространстве. Это очень заметно, например, когда едешь в метро, где люди словно не видят друг друга. И эта разобщенность грозит человеку глубокой депрессией, ведь общение, реальное, не виртуальное, – это суть жизни.

Как понять, для чего ты, собственно, призван в мир?

Я думаю, что ответ не в том, что ты делаешь, но в том, кем ты являешься. Когда ты растешь в общении со Христом, что – не так уж и важно. Мне легче говорить, у меня хорошая работа. (Улыбается.) Но даже если ты трудишься на заводе или подрабатываешь, подметая улицы, ты можешь стать святым человеком. Сейчас ценно зарабатывать много денег и быть успешным, но для христианина это не так важно. Важно быть со Христом. И я уверена, что Он даст тебе то единственное, что для тебя ценно и нужно, через что ты можешь расти. Конечно, не без твоего согласия. Можно быть и успешным, но оставаясь самим собой, прежде всего. И тогда все приложится. По крайней мере, в моей жизни так.

Важно, чтобы было доверие. Доверять человеку можно, только если знаешь его, и то же самое относится ко Христу. Доверять Ему можно, только если знаешь Его. Суть именно в этом. И тогда, встречаясь с житейской трагедией, которую ты не можешь постичь, можно вслед за владыкой Антонием сказать с болью: «Господи, я Тебя не понимаю, но я Тебе доверяю».

На заводе труднее молиться

Вы сказали: «У меня хорошая работа». Но думаю, что огромное количество людей никогда в жизни не посчитали бы работу в хосписе хорошей. Каждый день видеть страдания, мучения, горе, провожать умирающих людей на тот свет… В ваших старых интервью вы говорили, что поначалу даже не получали зарплату, жили на пожертвования каких-то людей, узнавших вашу историю. Почему эта работа стала для вас хорошей?

Во-первых, смерть – не каждый день. Горе, страдание – да. Моя работа действительно не проста. Но она хороша в том смысле, что рядом с тобой происходит что-то настоящее, и это дает возможность развивать сердце и душу. И для меня это важно. Иначе в хосписе работать невозможно.

Удивительно: когда люди, больные и их родственники, приходят в хоспис, поначалу они боятся, для них это «дом смерти». Но потом они видят и ощущают, как тут относятся к жизни, сколько бывает радости, несмотря на то что и горя много. Если бы я работала на заводе, мне было бы намного труднее быть собранной и молиться. Там, где есть настоящая трагедия, боль, бунт, волей-неволей внутренне обращаешься ко Христу: «Будь здесь, помоги!» Для меня в хосписе быть без постоянного внутреннего обращения ко Христу невозможно – иначе все становится поверхностно и не выдержать.

Владыка Антоний рассказывал: когда он был врачом, то в какие-то моменты чувствовал, что потерял внутреннюю связь с собой и с Богом. Тогда он оставлял больных, вставал на колени на две-три минуты, молился и только потом мог снова работать. Такую потерю действительно чувствуешь. Работая в больнице в Англии, я в такие минуты заходила в туалет, чтобы побыть одной, с Богом, и после этого снова выйти к людям (я даже спрашивала владыку, можно ли в туалете молиться? Он захохотал и сказал: «Да, можно»). Очень важно – не терять себя, особенно когда постоянно происходят встречи с людьми. Когда я работала в хирургии, это был просто конвейер. Намного труднее, чем в хосписе. Здесь же, кроме прочего, происходит тайна. Это действительно милость Божия – быть с человеком, который переходит в вечность. Умирающие дают нам очень много: возможность осознать реальность жизни, включая смерть, которая нам всем предстоит.

Как понять, что ты потерял себя?

Владыка Антоний приводит в пример… осминога, который раскинул свои щупальца во все стороны: хочу вот это, вот то, это мне интересно, и это мне любопытно, и то. Такими бываем и мы. Но если посмотреть на ребенка, который чем-то увлечен, – он весь внутри себя, его ничто не отвлекает. Или другой пример. Однажды я наблюдала цаплю, которая поразила меня своей собранностью. Она долго стояла на одной ноге безо всякого движения, сосредоточенная на единственной цели – схватить рыбку. Это был удивительный образец внутренней собранности, той самой, к которой нужно стремиться.

Или, когда любишь человека, тогда действительно присутствуешь здесь и сейчас. Ты сидишь с ним и не думаешь о том, как бы съесть кусочек вон той шоколадки или что бы купить вечером в магазине. Если ты начинаешь об этом думать – ты уже не с ним и не с собой тоже.

«Я не знаю Бога, который наказывает»

В нашем обществе смерть – это табуированная тема. Мы готовы говорить о сексе, об убийствах, о жутких катастрофах, но совсем не думаем о том, что нас – не других – однажды не станет. Вы ведь тоже ежедневно сталкиваетесь с этим «заговором молчания»?

Очень часто. Я только что была на конференции для врачей в Твери, мы впервые говорили там о паллиативной помощи. И для большинства присутствующих это был шок. Они делали доклады про необходимость раннего скрининга, который даст возможность спасать людей. А я подумала: «Это не сработает. Никто не станет искать у себя рак, потому что люди боятся, боятся диагноза, врачей, чаще всего они ничего не хотят знать. И у вас тоже есть этот страх». Цитировала владыку, который говорит, что, пока у каждого из нас нет своего сознательного отношения к страданию, к смерти, нет понимания, что я тоже умру, я, не другой, мы никогда не сможем по-настоящему помочь своим пациентам. Без солидарности и сострадания не может быть настоящей медицины.

Очень многие из гостей конференции потом плакали. Ведь они рассуждали абстрактно об опухоли груди, желудка и т. д., а я говорила: «За этим стоит человек. Почему вы не говорите о человеке?» Рассказывала про молодую женщину, которая недавно у нас умерла. Она была врачом, только что закончила медицинский факультет, и у нее нашли опухоль кишечника. И первое, что эта женщина мне сказала: «Мне так стыдно, что я, врач, заболела раком». Словно врачи и больные – разные люди! И так они и вели себя на этой конференции: есть «мы» и есть «они». Но если это так, то нет места состраданию, не будет и той встречи, о которой мы уже говорили.

Человек – не объект, и тело – это не оболочка, тело – это я. Это важно. Ведь свою ласку, свое внимание мы выражаем через тело. Чувствуя прикосновение, больной в состоянии понять, что думает и переживает человек, который к нему прикасается. Это передается без слов. И пока есть этот страх смерти и у врачей, и у медсестер, больной будет чувствовать именно этот страх и замыкаться. Он будет оставаться один – один со своим переживанием и своим страхом.

Но ведь все время помнить о смерти – такая тяжкая ноша…

Нет. Я думаю, помнить о смерти – значит помнить о жизни. Принимать реальность смерти не как угрозу, а как возможность жить глубиной, жить в настоящем. Благодарить за то, что есть, полностью отдаваться тому, кому ты сейчас нужен. Ведь мы не знаем, что будет завтра.

Очень часто мы живем так, как будто настоящая жизнь будет завтра. Но можно жить по-настоящему только сегодня. И кроме того, я вижу людей, которые потеряли своих близких, детей. Через несколько лет они говорят: «Мы переосмыслили многое, мы совсем по-другому начали жить». Смерть, потеря – это не только трагедия, часто она дает возможность как раз войти внутрь, стать настоящими и оценить жизнь и ее смысл.

Вы упомянули о смерти детей. А ведь это одно из главных обвинений неверующих людей в адрес христиан: «Почему ваш Бог позволяет, чтобы умирали дети? Он жесток, Он несправедлив». Есть ли у вас ответ на этот вопрос?

Ответа нет. Я помню, как у нас в хосписе умер подросток и его мама сказала: «Я больше не верю в Бога. Он дал страдать моему ребенку». Во-первых, владыка Антоний говорил, что такие слова – не столько отрицание Бога, сколько крик души, когда тебе так больно, что ты не можешь этого терпеть. И Бог такой крик принимает.

Во-вторых, когда человек говорит: «Бог жесток», я думаю, он как раз не знает Бога, не знает, каков Он. Мать той молодой женщины, врача, о которой я говорила, считает смерть дочери несправедливой. Это состояние аффекта и в каком-то смысле перекладывание ответственности на Бога или на хирурга. Но сама больная сказала мне другое: «Я впервые понимаю, почему я заболела». У нее была удивительно дружная семья, очень радостная, все родственники и близкие каждое воскресенье собирались вместе, на шашлык или что-то еще. Но они даже не видели, что есть страдания вокруг. Эта женщина сказала мне: «Мы жили так узко, только для себя. Сейчас я понимаю, что так нельзя. Если я вылечусь, то буду жить по-другому». Но Господь взял ее чистую душу к Себе.

Думаю, у человека всегда есть выбор: быть жертвой, бесконечно спрашивать «зачем?», «почему?», восклицать «несправедливо!» или сказать: «Да, это трагедия, я не понимаю, почему это произошло, но чему я могу научиться из этого?» И есть люди, которые понимают – почему.

Ко мне на беседу ходит молодая женщина, которая потеряла своих детей: они сгорели заживо. Впервые она отпустила их к своему бывшему мужу, и там случился пожар. Уже на второй встрече она сказала мне: «Я понимаю, почему это произошло. Я жила так, как нельзя было жить (подробности я не могу раскрывать). Это должно было случиться». Но это редкость, когда человек в такой трагедии может посмотреть на себя и сказать: «Я до какой-то степени сам ответственен». Но если он не может увидеть никакого смысла в происшедшем, тогда будет всю жизнь бунтовать, винить Бога и людей. Он забывает, что Сам Христос умер на кресте, чтобы мы могли жить с Ним и друг с другом неразлучно – именно в этом смысле смерти нет.

Но если понимать трагедию как наказание за то, что ты неправильно жил, Бог может показаться слишком жестоким учителем…

Да, и такое представление опять говорит о том, что человек не знает Бога и не доверяет Ему. Обычно так говорят люди, никогда не искавшие Бога. И я могу ответить на это так: я не знаю такого Бога, который наказывает. Я вижу трагедию, но не наказание. Виктор Франкл^[8] говорит: если есть смысл в жизни, тогда должен быть смысл и в страдании. Смысл есть всегда. Но мы не можем «подсказать» этот смысл человеку, только он сам в состоянии увидеть его. При этом признать трагедию как трагедию, горе как горе – надо. Нельзя вести себя так, будто «все хорошо». Это не так, это не работает, и это фальшь.

Осмысление страдания

Как вы относитесь к эвтаназии?

Я думаю, что это прежде всего крик души – крик о помощи. Человек, особенно здесь в России, очень боится стать обузой. Здесь лишь крошечные пособия для тяжелобольных людей, на которые не выживешь, надо кому-то работать; родные сильно устают, и больной это видит… Это большая проблема.

Я всегда даю очень яркий пример. У нас лежал больной, скажем, Иван. Сорок девять лет, опухоль позвоночника. Его жена приходила после работы, они очень радостно и хорошо проводили время. И вдруг в один день он мне говорит: «Фредерика, я хочу покончить с собой». – «Зачем?» – «Я больше не хочу терпеть». – «Иван, но это не решение проблемы», – ответила я и вышла. Через некоторое время я снова зашла, и Иван говорит: «Я больше не хочу покончить с собой». – «А что случилось, Иван?» И он отвечает (не будучи очень верующим человеком): «Бог мне показал, что у меня есть задача. Я буду жить ради жены и других родных и друзей, которые после меня придут в иной мир. Я стану для них проводником». Ему этого было достаточно, чтобы перестать думать о самоубийстве: это яркий пример о важности осмысления страдания.

Если человек находит смысл в том, что происходит, если есть осмысление страдания, тогда, может быть, вопрос эвтаназии и не встанет. Часто к эвтаназии толкает неопределенность «срока» – сколько еще я буду страдать? Если я вижу, что недолго осталось, и я хорошо знаю этого человека, то иногда говорю: «Ну потерпите еще немножечко, не так уже много осталось». И бывает, что тогда человек может просто перетерпеть. Можно воззвать к чувству собственного достоинства: «Неужели ты не будешь мужественно принимать то, что дано тебе?» Франкл говорит: только ты можешь своим особым образом переживать страдания, это твоя уникальная задача – стать примером для других людей.

У нас в трехместной палате лежал Николай, обычный рабочий. Я его не знала, но он почему-то знал мое имя. Говорит: «Фредерика, я хочу, чтобы вы сделали мне укол». – «Укол, чтобы убить тебя?» – «Да, я больше не могу, не хочу…» Я говорю: «А вы знаете, Николай, своего покровителя, Николая Чудотворца?» – «Знаю», – отвечает рабочий. «Ну, тогда, если не только ваше тело, но и ваша душа действительно готова к тому, чтобы перейти в вечность, попросите святителя Николая быть вашим заступником. Ему виднее. И я тоже буду просить». Он обрадовался: «Во!» (И показывает поднятый вверх большой палец.) И через несколько дней он умер своей смертью. Это был прекрасный пример того, что человек в любой ситуации может найти свою задачу. Но сделать это может только он сам.