Kitabı oku: «Мы сами отдали им Землю», sayfa 4

Глава 12. Вирус

Вирус был тем необходимым для Них ресурсом, который сделал Их план порабощения реальным. Создать его не составило труда. Мы сами трудились над подобным оружием десятилетиями, чем снова вогнали Их в недоумение. Их история знала много междоусобных войн, гражданских противостояний в те времена, когда их цивилизация не выходила за пределы своей системы. Оружие Они конечно разрабатывали: массовое и невидимое для противника, и предельно подлое. Но выпускать на волю вирусы, которые способны навредить не только противнику, но и Им самим… над этим Их умы никогда всерьез не задумывались. Слишком сложно контролировать, слишком велик риск утечки, слишком динамичны вирусы в своих мутациях.

Они хоть и поразились нашей упертой глупости и стремлению к саморазрушению, но возможностью этой воспользовались. Только и нужно, чуть скорректировать свойства той заразы, которая за считанные месяцы поработила весь мир. Сбавив степень смертности, подкрутив программу нуклеиновых кислот и обогатив их возможностью «помечать» генный код человека особыми маркерами, тот самый всемирно известный вирус, вышел на мировую арену.

Убивал он лишь тех, кто не подходил Им для развертывания масштабного плана. Продумано было все до мелочей. Даже сфера деятельности и склад личности, которые Они считали угрозой. Потому почило много великих деятелей политики, медицины, искусства и даже тех, кто не сыскал славы, но мог стать лидером для групп людей в будущем. Мы не видели взаимосвязи, и вряд ли смогли ее обнаружить, даже если бы знали о ее существовании. Они действовали настолько тонко и на таком ювелирном уровне логики, что нашим примитивным умам это просто было недоступно.

Но сам по себе вирус – эти мелкие паразиты, состоящие из нуклеиновых кислот, не имеющие даже обмена веществ – не стал той силой, которая сыграла главную роль. Пропаганда, запугивание, подавление и контроль – вот, что было истинной целью этого процесса.

Нас научили бояться, заложили подсознательную программу держаться подальше от других людей. Разделили, разогнали по своим норам, научили покорно сидеть и не высовываться. Нас научили носить оковы: маски, перчатки, защитные костюмы. Ограничили территориально, поставили кордоны на границе городов, ограничили перемещения между странами. Нам дали пряник. Государственная финансовая и медицинская помощь, волонтерские активности, развитие системы доставки продуктов, предметов необходимости и лекарств. Нам предложили выход из всех ограничений: прививки, которые пропускали через границы и кордоны. Привязали людей на поводок, и чуть ослабили, размотали до допустимой длины, чтобы мы жили в иллюзии комфорта и свободы. Вирус страха, вирус ограничений, вирус нормальности всего того, что происходило, сработал на ура, а мы даже не поняли, что с нами сделали на самом деле.

Глядя на то, как мы покорно и бодро бежим по их сценарию, Они и радовались, и удивлялись. В Их понимании любой разумный вид – а мы все же считались разумным видом, несмотря на весь идиотизм, что мы сами и творили – стремится к свободе, самоосмыслению, анализу. Им было почти жаль нас, почти стыдно за то, что наши расы имели биологическое сходство. Где-то в глубине своих инопланетных душ, Они надеялись, что мы что-то поймем до того, когда точка невозврата будет пройдена. Готовились к этому, подтягивая военные силы к Солнечной системе, на случай активного противостояния. Несмотря на свою роль узурпатора, Они в нас верили. Мы не оправдали эту веру, сдались легко и почти без сопротивления. Среди верхушки Их власти даже случился момент сомнений в том, что мы – такие идиоты – подходим для селекции их вида. Раса, которая тратит силы и ресурсы на уничтожение себе подобных больше, чем на исследование Вселенной и самих себя. Раса, которая вышла в космос, не разобравшись с проблемами на собственной планете. Раса, которая использует губящие мир энергоресурсы, подавляя развитие иных экологичных способов получения мощностей.Но Им тоже не приходилось особенно выбирать. На их инопланетные пятки наступали другие космические державы, была нужда в ресурсах и восполнении популяции, экономическом расширении и территориальной устойчивости. От легкой добычи не отказывается ни один хищник. И Они не стали. И даже тешили себя надеждой, что выращенный новый вид восполнит проблемы нашего мышления и развития, создав подвид существ, куда более гармоничных, чем были мы, да и Они сами, на заре своего развития.

В нас было много чего, что роднило с Ними. В какой-то степени глядя на нас, Они видели себя, свое прошлое, свою историю, свое становление. Хотя Они и использовали нас, но в какой-то степени, спасали от самих себя. Их общество было более гуманным, осознанным и даже, в какой-то степени, более просветленным. Новая гибридная раса, могла привнести во Вселенную новую созидательную силу, способную уравновесить ее.

Глава 13. Дочь

Проснувшись через несколько часов, на самом закате, Кирилл обнаружил, что чувствует себя значительно лучше. Озноб прошел, боль в ноге утихла, оставив лишь ноющее ощущение над коленом, взамен простреливающей боли от пятки до бедра. Кирилл снова подавил инстинкт, который требовал перестроить свои ткани, чтобы боль ушла, как делал это уже сотни раз после ранения. В лазарете позволил медикам вводить иглы в свое тело, позволил лекарствам проникнуть в кровь и отработать свое дело, позволил мышцам заживать от проводимого лечения. Инстинкты бушевали как никогда, рвались наружу, демон нашептывал обещания исцеления – скорого и менее мучительного – чем то, что обещала человеческая медицина. Но он не слушал, сопротивлялся, как делал это всю жизнь. Он снова загнал его в глубокую нору и намертво замуровал своей волей. И даже теперь, вдали от медиков, анализов и свидетелей, не позволял демону выбраться на волю. Потому что Елена рядом. Потому что не мог допустить никаких иных проявлений своей сущности, кроме типичных, ожидаемых, естественных для человека. Она не должна ничего знать, даже смутно догадываться. Ее мир и без того был сущим адом, и Кирилл не мог себе позволить подлить масла в это пламя.

Женщины в домике не было. В кухонное окно бил яркий низкий солнечный луч, подсвечивая пустоту дальней комнаты.Как часто это бывало, она сидела на крыльце. Ее плечи вздрагивали, прерывая тонкий и тихий плач. Он замер. По спине пробежал холодок, а внутренний голос приказывал бежать и притворяться спящим. Но все же преодолев себя, присел рядом с ней, не без боли согнул раненую ногу и попытался заглянуть ей в лицо. Голова Елены была опущена, а от взгляда Кирилла, лицо отгорожено прядью темных волос.

– Почему ты плачешь?

– Я думала ты умер, – прохныкала она, шмыгая носом и утирая слезы с лица рукавом фуфайки. – Или они узнали, что ты сделал и арестовали тебя.

– Ох, – выдохнул мужчина и уронил голову на руки. Его шумный и тяжелый выдох заставил Елену повернуться, показав ему свое заплаканное лицо. Но стоило Кириллу поднять голову, как она тут же отвернулась.

– Я не плакала с тех пор, как они забрали мою дочь, – заключила она уже спокойнее, глядя в сторону.

– У тебя есть дочь? – Слишком громко, слишком резко воскликнул Кирилл. Он всем телом подался в сторону женщины. На мгновение, лишь на одно короткое мгновение, он ощутил шевеление кожи на своей спине и тут же, даже не осознав этого, заставил ее вернуться в обычное положение. – Ты не говорила.

Медленно, осторожно Елена снова повернула голову к нему. Лицо ее выглядело спокойнее, только дорожки слез выдавали недавние эмоции. Поерзав на месте, словно сомневаясь, стоит ли ей делать следующее движение, она все же повернулась в сторону Кирилла и брови ее задумчиво сошлись к переносице.

– Да, была дочь. Я не знала, что должна сообщить об этом.

– Не должна, конечно, – он покачал головой. Он и сам не понимал, почему так среагировал. И почему этот хоть и ужасный, но простой факт, заставил его нутро предпринять попытку вырваться из цепких лап самоконтроля. – Как ее зовут?

– Алина.

– Сколько ей лет?

– Двенадцать? – вопросительная интонация Елены явно относилась к причине этих вопросов, а не к возрасту девочки.

– Как давно ее забрали? – Кирилл внимательно смотрел на собеседницу. Говорил быстро и коротко, а при каждом ответе на мгновение отводил взгляд в сторону, словно записывал полученные ответы на внутренний жесткий диск.

– За несколько дней, до того, как мы встретились в том грузовике.

Вопросы закончились. Мужчина отвернулся от Елены и прищурившись водил глазами по сторонам, что-то обдумывая. Он не замечал, как женщина хмурится, непонимающе глядя на него, ожидая хоть каких-то комментариев. Молчание затягивалось. Ночь неспешно простирала свои ладони над лесом, домиком, мужчиной, сидевшем на крыльце, подперев кулаками подбородок. Темнота подползла к нему вплотную, взглянула в его затуманенные мыслями глаза, дыхнула на него холодом, но так и не получила никакой реакции. Не замечая, как ночной воздух заключает тело в свои ледяные оковы, Кирилл продолжал сидеть на крыльце и слушать снова и снова одну зажеванную в своей голове мысль: «У нее есть дочь».

Глава 14. Нулевое поколение

Глава 14. Нулевое поколение +

Их никто никогда не видел. Байки ходили разные и одна эффектнее другой. Одни утверждали, что Они огромные трехметровые ящерицы, другие – упоминали человекоподобных пауков, третьи и вовсе представляли Их, как рогатых чертей. Случались даже версии о том, что у Них нет тел, только разум, который давно переселился в компьютерную сеть, что, ну, никак не вязалось с Их потребностью в выведении гибридов. Когда эти, да и другие версии, доходили до Них, Им только и оставалось, что удивляться и переглядываться. С чего люди решили, что Они так уж сильно отличаются от других гуманоидных видов? Почему Они непременно должны были выглядеть, как ожившие ночные кошмары, высокоразвитым разумам не дано понять. Их отличия от людей безусловно были очевидными, но Они не казались уродливыми или монстро-подобными. Углеродные формы жизни всегда будет иметь схожие черты. Но физические отличия у Них, конечно, были. На Их родной планете сильнее гравитация, плотнее атмосфера, выше давление, иной уровень светового и температурного режима. На Земле они могли находиться без дыхательного оборудования, но давалось бы это тяжело. На лунной базе, в специальных отсеках для Чистых – тех, кто родился в их родном мире и не претерпел селекции – могли находиться истинные Они. Остальной базой управляли гибриды первого и второго поколения. Особи с чистым разумом – работающем в нужном диапазоне частот – физически выносливы, как в Их, так и в Земной среде, способные выводить потомство, сохраняющее гибридный генокод, с достаточно гибкой психикой, восприимчивой к эмоциям обоих видов.

Было еще и нулевое поколение – пилотное. Самые первые гибриды, которые никогда не выживали. Даже тех, кто в ходе первых экспериментов получались удачными, все равно умерщвляли, дабы не позволять геному ветвиться. Бесконтрольное размножение неустойчивого гибридного подвида могло привести к самым неожиданным и ужасным последствиям. Не только для Них, но и для нас – людей. Какие качества психики вдруг возобладают над особью? Будет ли это агрессия, звериная бесконтрольная ярость, или расщепление человеческой и иноземной сущности на уровне бессознательного? Какой коллапс мог произойти в разуме этих существ предугадать было сложно. Еще сложнее – контролировать. А все, что даже в перспективе не поддавалось контролю, Ими сразу уничтожалось на корню. Нулевое поколение умерщвляли с почестями, с уважением и милосердием. Ведь оно проливало свет на путь последующей селекции. Именно благодаря ему из инкубаторов выходили гибриды, которые уже осознавали себя новым видом, были психологически стабильны, сильны, физически здоровы, и обладали всем набором способностей, которые требовала колонизация.

Позже, много позже, когда Земля полностью перейдет к Ним, генам позволят ветвиться, а виду эволюционировать. И жизнь на Земле закипит естественным путем. Не всегда удачным, но, уж точно, без риска вырождения. Ведь первые поколения – самые сильные, устойчивые и гибкие. Их психологические программы, бессознательные инстинкты тоже отвечали целями процветания расы. Все было учтено, все продумано и реализовано с должной скрупулезностью. Они будут стремиться к тому, к чему должны стремиться; желать того, чего должны желать; любить то, что должны любить. В остальном полная свобода воли и выбора.

Глядя на нас, подверженных страстям, противоречиям, противоестественным желаниям, вроде самоубийства или причинения вреда тому, от кого зависит наше благополучие, Они пребывали в недоумении. Ни логики, ни хоть каких-то понятных Им причин для этого не было. Почему, наши дети, на холодность родителей реагируют жестокостью? Почему, мужчина, которому мать не додала своей любви, может насиловать и убивать других женщин, подсознательно наказывая всю ту же мать? Почему, женщины выбирают таких мужчин, которые причиняют им одну и ту же боль? Почему, люди так остро боятся сделать шаг к своему благополучию, выбирая страдать в некомфортных условиях?

В Их психике и мотивах таких «багов» не было. Их личность, вообще куда проще нашей, древнее и развитее, но проще. Если что-то причиняло неудобство или боль, Они от этого избавлялись. Если сценарий показывал, что не эффективен для достижения целей, Они его меняли. Если особь демонстрировала неуважение, агрессию или пренебрежение, Они избегали в дальнейшем подобных сородичей. Внутри Их душ – если таковые у Них были – словно работала простая бинарная система: ноль-ложь-плохо-избегать, единица-истина-хорошо-сохранять.

Да, психика Их тоже способна воспроизводить многосоставные эмоции. Они не были вулканцами, подчиненными разуму. Просто Они точно знали, что делать с тем, что чувствуют, как реагировать, какие решения принимать.

Мы вызывали у Них и ужас, и восхищение. Жить с таким эмоциональным коктейлем внутри и выжить? Умудряться любить, ненавидеть, жалеть, бояться и презирать одновременно, одну и ту же особь – это вызывало у них, по меньшей мере, восторг. Но восторг быстро сменился расчетом. Сыграть в такую многосоставную игру Им было любопытно. И оказалось, что запутать нас в наших собственных эмоциях, а потом использовать их, было очень эффективной схемой.Человека, который не знает, что чувствует, не будет знать и что делать. Не будет знать, что есть хорошо, а что плохо, какое решение для него выгоднее, кому доверять, о ком думать, куда смотреть.

Они устроили нам холодный душ из наших собственных эмоций и получили стадо послушных баранов, которое отказалось разбираться в этой мешанине собственных ощущений и оставило Им право выбора.

Глава 15. Шрамы

Спали они вместе. Елена, наблюдая, как тяжело шаркая и, почти волоча, больную ногу за собой, Кирилл вошел в дом, сама предложила ему спать на кровати. Матрас на ней старый, но достаточно жесткий и упругий для того, чтобы, измученному болью телу Кирилла, удалось отдохнуть и восстановиться. Он почти приказал ей лечь рядом с ним: тихим, но властным голосом, уверенным, жестом, указывающим на вторую половину кровати, вторым одеялом, небрежно и как-то грубо брошенным на постель. Елена не стала спорить. Улеглась на самый край и отвернулась к окну, подмяв рукой уголок старой, слежавшейся подушки. Она устроилась на кровати так быстро, что Кирилл даже не успел отследить этот момент. Он даже еще успел стянуть куртку, как женщина уже замерла на своем месте спиной к нему.

Уснуть ему не удавалось долго. Все крутились в голове мысли о дочери Елены, а потом мысли о том, почему эти мысли его не отпускают, а потом попытки подумать о чем-то другом. Но все время разум возвращал ему образ заплаканного лица женщины, которая теперь, мерно посапывала рядом. Ему хотелось перевернуться на бок, согнуть ноющую ногу, переместиться на живот, подобрав руку под голову, вернуться на спину или вовсе встать и выйти на крыльцо, в объятья ночного холода. Но не ерзал, не желая беспокоить Елену. Кириллу казалось, что этот круговорот мыслей катает его на безумной карусели, когда через приоткрытые веки ударил луч солнца, вырвав из того, что со стороны выглядело как сон, но им не являлось. Боль в ноге отпустила свою цепкую хватку, и мужчина бодро поднялся с постели, выйдя в кухню, наспех обдал лицо ледяной водой из тазика, стоявшего на столе. Елены в домике не было. Выглянув в каждое окно по очереди, Кирилл так ее и не увидел.

Нашел он ее спустя пару часов, когда забеспокоился и стал обходить периметр вокруг дома. Женщина вышла из леса с охапкой каких-то цветов и трав и замерла, увидев мужчину, словно испугалась. Ее осторожный взгляд не был пустым и спокойным, как раньше. Елена смотрела на Кирилла так, словно сомневалась: остаться на месте или бежать к нему, бросив собранную траву. Тело мужчины автоматически напряглось, корпус чуть подался вперед. Подумать о том, что происходит, почему она выглядит так странно, смотрит так странно и так странно стоит, он не успел. Все произошло за считанные секунды: вот он видит, как женская фигура появляется из-за деревьев, вот она замирает, не успев закончить шаг, вот его тело мгновенно отзывается, готовясь среагировать, пока разум пытается осмыслить все происходящее. И вдруг Елена срывается с места. Охапка цветов рассыпается перед ее ногами зеленым веером и тут же поднимается в воздух от ее быстрых шагов… нет, не шагов – бега. Даже натренированная годами боевая реакция Кирилла не успевает отдать ему нужную команду. Он лишь успевает дернуться в противоположную от бегущей на него женщины, сторону, как она уже врезается в его тело и тянется тонкими, бледными ладонями к заросшему щетиной мужскому лицу.

Кирилл был выше нее на полголовы, и инстинктивно – на одно полумгновение, подался назад, пока не понял, чего Елена хочет. Он опустил голову, встречая дрожащие губы, обхватил ладонями лицо женщины и тоже прильнул к ее губам. Разум продолжал буксовать, ни одной мысли не было, только тепло ее губ, только дрожь ее тела в его руках, только ее раскрытая душа, проникающая в спящее до этого момента сердце.

Поцелуй был страстный, неуклюжий, влажный, но сладкий… очень сладкий и пробирающий до мурашек. От ее рук, блуждающих в его волосах на затылке, разливалась волна тепла. А дрожащие, то ли от страсти, то ли от чего-то еще, губы женщины, казались Кириллу самыми нежными и манящими, из всех, к каким ему удавалось прикоснуться в поцелуе.Отстранившись от мужчины, Елена стыдливо опустила голову ему на грудь, сжав в ладонях ворот футболки. Что он должен сказать? Успокоить ее? Спросить о том, что сейчас произошло? Как глупо это могло все прозвучать, да и какие вообще слова были бы правильными в этот момент? Кирилл лишь крепче обнял женщину, прижал к себе так сильно, как только позволяла хрупкость ее тела и вдохнул аромат волос, жадно, шумно, с наслаждением. От нее пахло лесом, хвоей и свежестью. Он закрыл глаза, позволив себе этот момент, разрешив себе ничего не говорить, ничего не делать, ни о чем не думать. Просто обнимать хрупкое тело, вдыхать ее запах, чувствовать ее тепло.

– Я люблю тебя, – шепот разлился волной вокруг их объятий. Кирилл сначала принял эти слова за собственные мысли. И лишь когда Елена подняла на него вопрошающий взгляд, понял, что произнес это сам. Слова, которые слетели с губ откуда-то из глубины души, проскочив мимо тисков разума.

Елена отстранилась чуть дальше, и Кирилл было решил, что она хочет вырваться из его рук и уйти. Признание было лишним. Это слишком для нее, да и для него самого, тоже. Но она не отошла. Обхватив руками шею, притянула к себе и крепко поцеловала. Уже смелее, настойчивее и глубже. Ее руки скользнули по его груди и разум мужчины окончательно сдался. На арену сознания вышло желание ею обладать, полностью обладать. Ее телом, ее душой, ее сердцем, которое, казалось, еще вчера было мертво.

Подхватив Елену на руки, он усадил ее себе на талию и понес в дом. Она не сопротивлялась его движениям, когда под властными руками Кирилла с нее спадала одежда, не стеснялась срывающихся с губ всхлипов, вперемешку с шепотом его имени, не пыталась препятствовать его движениям. Ее тело было нежным, мягким, податливым и до головокружения желанным. И, наконец, Кирилл обладал ее взглядом. Тем самым робким, затравленным, осторожным взглядом, который за все время ловил лишь несколько раз. Теперь Елена смотрела на него открыто, с каплей тоски и боли, но все же жарко, манко, притягивая еще ближе к себе.

– Я не могу сказать, что люблю тебя, – шепотом, таким тихим и нежным, произнесла Елена, приподнявшись с обнаженного плеча Кирилла, заглядывая ему в глаза. – Вероятно это так и есть, но… я не уверена, что способна теперь любить, – она нахмурилась и отвела взгляд в сторону.

– Хмм. Кажется, ты уже это сказала, – хрипло усмехнулся мужчина, глядя затуманенным взглядом в потолок. – Да и не важно это. – После недолгой паузы продолжил: – Наверно это грубо прозвучит, но… что произошло? – Он приподнял голову, чтобы посмотреть на женщину, снова устроившуюся у него на груди. Ее лица он не видел, но ее шумный вздох его озадачил. Боясь ее спугнуть, выглядеть мужланом, Кирилл осторожно кончиками пальцев провел по ее плечу, скользнул по шее, и женщина чуть развернулась на встречу его прикосновению. У Кирилл отлегло от сердца. Она не собиралась уходить.

– Я вдруг начала чувствовать, – ответила Елена спустя долгое мгновение. – Тебя не было так долго. Я… Я боялась, что ты не вернёшься. – Шептала она с надрывом, словно пыталась сдержать слезы. – А утром поняла, что… ох, – она снова глубоко вздохнула и выдохнула, – что чувствую то, чего давно не чувствовала. Да и наверно, не собиралась чувствовать. Думала, что в этом мире чувств больше не осталось.

Елена перевернулась на бок, обвила руками плечи мужчины. Одна ее ладонь скользнула на шею, а губы оставили на его губах легкий поцелуй.

– Хотя это ужасно, – она нахмурилась и уткнулась носом ему в ключицу. – Снова кого-то любить и бояться потерять.

Сначала он хотел возразить ей, сказать, что любовь и подобные чувства не могут быть ужасными. Но потом вспомнил о том, что у нее забрали дочь – ребенка, дороже которого не может быть ничего на свете – и мысленно с ней согласился. Любить в мире, где происходят зверства, порабощения тел и детородных функций, где свои же отлавливают сородичей и отправляют в гетто… Да, любовь в таком мире может быть чем-то ужасным.

– Мы справимся, – подытожил Кирилл и развернул Елену к себе лицом. – Я смогу тебя защитить, и себя…

Она скривила гримасу: «о чем ты, вообще?». Но легкая улыбка – первая ее улыбка, такая тонкая – сгладила момент.

– Обещать такое, не менее глупо, чем утверждать, что мы всегда будем здоровы и счастливы, –задумчиво и словно самой себе, произнесла женщина. – Понимаю, ты в себе уверен. Но… – она глубоко вздохнула. – Но мир сейчас такой, что…

– По крайней мере, я могу обещать, что сделаю все, что смогу, чтобы защитить нас. Хорошо? – Кирилл приподнял брови, ожидая, что женщина поверит его словам. – Хорошо? – Он повторил уже с улыбкой, отвечая на наигранное покачивание головой Елены. Наконец, она кивнула, сосредоточенно и сурово, и тут же залилась звонким смехом.

– Я жутко голодный, – Кирилл стрельнул прищуренным взглядом в сторону кухонной двери. – Я приготовлю что-нибудь перекусить.

Поцеловав женщину в ее довольную улыбку, проворно соскочил с кровати, натянул брюки и принялся разбираться с футболкой, которая категорически не хотела выворачиваться с изнанки на лицо.

Елена перевернулась на бок, подперев голову рукой, всматриваясь в испещренную шрамами спину и плечи Кирилла. Она не замечала их раньше, когда они были вместе в кровати, а потом он накрыл и ее, и себя одеялом. Шрамы показались странными. Словно кто-то выводил ровные линии по телу от шеи до самой поясницы, прорисовывая какой-то новый силуэт. Продолжались ли они на груди, теперь Елена не могла вспомнить. Лежа на плече мужчины она не замечала их за густыми завитками волос. Но вознамерилась обязательно рассмотреть при возможности. Что-то с этими полосами было не так. Слишком тонкие, но глубокие борозды, края которых, как будто заворачивались внутрь.

Так и не победив футболку, Кирилл кинул ее на стул, вытащил из шкафа фланелевую рубашку и накинув ее, вышел из комнаты. А Елена, завороженная рисунком на его теле, так и смотрела невидящим взглядом сквозь закрытую за ним дверь.