Kitabı oku: «Донецкое море. История одной семьи»

Yazı tipi:

[Посвящается Донбассу, который заставил нас стать собой]

Серия «Русская Реконкиста»

В оформлении обложки использована изображение, предоставленное фотоагентством shutterstock (№ 241810087)

«В нашем доме, где мы жили летом, была большая светлая веранда. Сам дом построил еще наш прадед, когда вернулся с войны. А веранда появилась намного позже. Папа тогда был подростком, и они вдвоем с отцом во время летних каникул смастерили эту длинную деревянную пристройку к дому – с окнами во всю стену.

Там жили папа с сестрой, когда были детьми. А потом мы с братом.

Веранда была поделена между нами поровну. Как говорил папа – по справедливости. Мебель в моей половине была старая-престарая, из прошлого века. Кровать с высоким железным изголовьем была укрыта белоснежным пологом – прямо королевское спальное место. Только полог был защитой от надоедливых комаров и жутких шершней, сшит из обычной марли и закреплен на гвозде, который папа вбил в потолочную балку.

На маленьком лакированном столике напротив окна стоял папин школьный глобус и маленькая фарфоровая статуэтка – балерина с цветком, которую когда-то, во время поездки в Ленинград, купили в подарок папиной сестре Лене.

Основную часть старинного комода – с ручками в виде ракушек – занимала не моя летняя одежда, а старые книги. Все они были потрепанные, порванные, зачитанные до дыр. Мама не разрешала хранить их в городской квартире – там, в новом стеллаже, остались только книги в красивых обложках, и расставлены они были строго по цветам.

Так мне было передано, вернее, передарено папино и тетино детство: „Два капитана“ Каверина, „Белый Бим Черное ухо“ Троепольского, „Кортик“ и „Бронзовая птица“ Рыбакова, „Дикая собака динго“ Фраермана, „Чук и Гек“ Гайдара и его удивительная „Голубая чашка“ с самыми волшебными, солнечными рисунками Гальдяева, мои любимые „Три толстяка“ Юрия Олеши, весь Жюль Верн, Майн Рид, Фенимор Купер, Марк Твен и Джек Лондон. Все, что папа с сестрой жадно проглатывали ночами при свете карманного фонарика, боясь, что на пороге появится мать с отцовским армейским ремнем в руках.

Никогда не могла понять, как они смогли все это прочитать? Когда занимались всем остальным? Если честно, я в детстве и трети не осилила. А Ромка, балбес, кажется, ни в одну книгу даже не заглянул.

Половина, где жил мой брат, была относительно „новой“. Спал он на синем диване, который наскучил маме и был привезен из городской квартиры. Над диваном всегда висели постеры – то донецкий „Шахтер“, то „Бавария-Мюнхен“. Тумбочка со сломанной дверцей была забита всем, чем может быть забита тумбочка мальчишки, а в углу стоял телевизор – маленький, тоже бывший городской. За ним висел единственный здесь старый предмет – бабушкин гобелен с оленями. Ромка иногда метал в него дротики.

Летом мы с братом всегда просыпались первыми, солнце весело и безжалостно будило нас, когда окружающий мир еще спал. Окнами наша веранда выходила на соседский сад. У соседей росло всё: яблоки, алыча, абрикосы, груши. У нас не приживалось ничего – бабушка, помню, часто причитала по этому поводу. Иногда мы с братом рано утром перелезали через щели в почти развалившемся соседском заборе и воровали у них фрукты. Соседи все знали, но никогда нас не ругали.

Мне было четыре года, когда родился Ромка. Я всегда понимала, что мама его любит, а меня – нет. Но в детстве меня это не беспокоило и почти не обижало, разве что удивляло иногда. Ведь папа любил меня больше, я это знала и верила, что родительская любовь делилась между мной и братом поровну. По справедливости – как наша веранда. Ромка – хотя он как хвост постоянно был рядом – никогда особо меня не раздражал. Нет, нам вместе было просто, радостно, и как может быть по-другому, я не представляла.

От нашего дома до квартиры, расположенной в обычной многоэтажке, было рукой подать – несколько остановок на автобусе. На самом деле наш дом находился в черте Донецка. Но папа принципиально летом в квартиру не ходил. Лето – значит, лето, и мы живем «в загородном доме». Папа любил этот дом больше нас – он в нем вырос. Он первым туда переезжал, не дожидаясь наших каникул, а осенью с трудом переселялся обратно в «город». Мы с братом иногда забегали в квартиру: забрать вещи или погулять с кем-то из моих одноклассников, вернувшихся из летнего лагеря.

Мама относилась к дому так же, как ко мне, – прохладно, придирчиво, а чаще с раздражением. Она никогда не топила печь – это была обязанность папы. Пользовалась только плиткой, а в дождливые дни сама возвращалась на автобусе в квартиру. Впрочем, дождливых дней на моей памяти было не очень много. И они тоже были счастливыми. Папа перебирался к нам на веранду, и мы до поздней ночи болтали и мечтали. Он рассказывал, как служил на флоте. Обещал, что на следующее лето мы обязательно накопим денег и поедем путешествовать. Мы ему всегда верили, хотя за эти годы съездили только в Севастополь, где жил его лучший друг, в Липецк, куда переехала папина сестра тетя Лена, и пару раз в Полтаву – к маминым родственникам.

Папа мечтал проехать всю Россию по Транссибу. И хотел в кругосветное на огромном корабле. Мы тоже хотели. Брали папин школьный глобус, вертели его и пальцем – наугад – останавливали в том месте, где обязательно все вместе побываем. И папа что-то рассказывал нам про мыс Дежнева, про Землю Франца-Иосифа, про Мадагаскар и Сингапур. А я сквозь сон улетала в совсем далекое детство, когда годика в три болела воспалением легких, и папа, пока ждал скорую, читал мне «Детей капитана Гранта». Шотландия, Новая Зеландия, Патагония, 37-я параллель…

Так втроем мы засыпали на одном диване. Утром глобус лежал на полу, солнце, щедрое после вечернего дождя, заливало светом всю веранду, папа весело напевал „Штурмовать далеко море…“ и жарил нам яичницу с помидорами. Потом мы всегда шли купаться. Мы с папой шли, а Ромка от радости прыгал.

Детство вспоминается как одно сплошное счастье. А счастье вспоминается как детство. И как бесконечное лето».

[Из дневника Кати Ковалевой, 25 мая 2022 года]

Глава I
[Предчувствие]

Весна 2013 года запомнилась Кате какой-то необъяснимой внутренней тревогой. Она была назойлива, как муха, не отставала ни на день. И вроде бы жизнь шла по обычной, счастливой детской карусели. После солнечного прозрачного марта наступил теплый ветреный апрель. За ним пришел май, совсем летний, полный ощущения предстоящей свободы. Именно с мая всегда и начинался отсчет ее детского счастья: сначала отмечали день рождения младшего брата – Ромки, вслед за ним приходил главный папин праздник – День Победы, потом всем классом гуляли по Донецку в день рождения Кати, потом начинались долгожданные летние каникулы.

Все было, как прежде. Но в сердце у Кати поселился неотступный, надоедливый страх. Впрочем, неладное происходило не только в ее сердце, но и в семье. Папа с мамой чаще стали ссориться. Какой-то холод поселился в их разговорах, в их молчании, в их квартире. Он перебрался даже в старый, всегда наполненный солнечным светом дом на окраине Донецка, где они всей семьей жили летом.

В июле Олегу Ковалеву – отцу Кати – исполнилось сорок пять лет. Это был красивый высокий мужчина с небесно-голубыми глазами, но выглядел он старше своего возраста. В молодости он служил на флоте, потом, после распада Союза, недолго работал в милиции, ушел из-за ранения – во время выезда на пьяную семейную драку его ударили ножом. В последние годы Олег Ковалев работал водителем в коммерческой компании, работу эту не любил, но найти другую уже не пытался. Он смирился с жизнью, хотя она вышла совсем не такой, о какой мечтал он – интеллигентный, умный парень, выросший в семье советского офицера и учительницы географии.

Но он очень дорожил своей семьей.

Его жена Лариса воспринимала эту любовь как данность. Она придирчиво смотрела на мужа, на старшую дочь – слишком похожую на отца, на его старую бежевую «девятку» и простых друзей, на выцветшие кухонные обои и неудобный высокий шкаф в прихожей. Казалось, сама жизнь была для нее неудобной, некомфортной – она ей жала, как неправильно подобранные туфли, срок возврата которых в магазин уже прошел. Только по отношению к сыну она проявляла заботу, которая, впрочем, тоже была разбавлена постоянным раздражением. Даже в день рождения Олега она была нервной и резкой. И гости не могли этого не заметить.

Из Севастополя к Олегу приехала семья его лучшего друга: Андрей Агафонов, с которым они вместе служили на флоте, и его жена Ирина. Андрей после увольнения из армии смог наладить на Украине небольшой бизнес, который, правда, приносил больше неприятностей, чем доходов. Он рано поседел, чуть пополнел, но никогда не унывал, был очень улыбчивым, добрым и спокойным, и Катя любила его больше всех отцовских друзей. И его жену она тоже очень любила. Ирина была актрисой в Севастопольском русском театре, она смотрела на мир легко и весело, по-детски наивно и восторженно, но Катя никогда не чувствовала в этом фальши. Когда Ковалевы всей семьей гостили у них несколько лет назад, она через день водила их в театр. Олег тогда шутил, что получил смертельную дозу русской классики.

Из Петербурга приехал еще один их сослуживец – Игорь Шиманский, а вместе с ним его сын Максим, уже студент. Его Катя не знала, а самого Игоря видела только раз в жизни: семь лет назад он буквально на день залетел в Донецк и привез им деньги – бабушка тогда болела и нужны были дорогие лекарства. А потом он помог ее отцу устроиться водителем в фирму своих друзей. Олег до этого несколько лет не мог найти нормальную работу и часто повторял, что Игорю «по гроб жизни обязан».

Наконец-то приехала тетя Лена – младшая сестра Олега. Они с мужем впервые за пять лет выбрались из Липецка в ее родной Донецк. Их вместе с семьей Агафоновых поселили в городской квартире Ковалевых, а Игорь с сыном остановились в гостинице в центре города.

На вечер родители Кати заказали ресторан – собиралась большая компания их друзей и папиных коллег. А днем – по просьбе тети Лены – решили пойти в парк Щербакова и устроить пикник на траве. Рано утром – вместе с мужем и Агафоновыми – она пришла в старый дом на окраине Донецка, где когда-то прошло их с Олегом детство. Ромку сразу отправили за свежим хлебом. Мужчины жарили мясо на мангале, а женщины собрались на крошечной, очень тесной кухоньке, выходившей окном на тенистый задний двор.

Здесь было по-утреннему прохладно, пахло сухим деревом и колодезной водой – ведро с ней стояло на круглом колченогом стуле напротив русской печки, выкрашенной в светло-зеленый цвет.

– Чудо какое! – прошептала Ирина, удивленно окинув взглядом эту маленькую деревенскую кухню. – Все как в моем детстве: занавески с кружевом, старый сервант, рукомойник… Наверное, так и выглядит счастье? – в раздумье пожала она плечами. – У нас был такой же дом, почти такой же. А я его продала, когда бабушки не стало.

– Я раньше сюда приезжала и мне сил на год хватало, – погрустнела тетя Лена, потом встряхнула своей светло-русой головой, словно прогоняя тяжелые мысли, и занялась готовкой.

На электрической плитке она варила первую раннюю картошку. Сначала хотела испечь в котелке, но день обещал быть жарким, и затапливать печь передумали. Катя примостилась рядом с тетей и на маленьком столике, покрытом цветастой клеенкой, резала свежий хлеб. Над столиком, рядом с сервантом, висели две бабушкины иконы: большая – святой Александры, и маленькая, потемневшая «Неопалимая Купина». У входа стоял пузатый низкий холодильник – старый, как все в этом доме, но исправно работающий.

Ирина еще раз зачарованно посмотрела на это сказочное пространство, которое по законам физики не могло вмещать столько воздуха, столько разных предметов и людей. А оно, как и все старые деревянные дома, вмещало в себя еще и память семьи, и тихую мудрость, невыразимый свет и неразгаданное счастье. Улыбаясь – то ли этому чуду, то ли своим воспоминаниям – Ирина подошла к медному рукомойнику и занялась овощами.

– Как вы доехали? – спросила ее Лариса, устало облокотившись о стенку печи.

В молодости она была красавицей. Лариса и сейчас была красива, она приковывала к себе внимание резким контрастом белой кожи и копны черных волос, точеной фигурой и темными большими глазами. Только вгляд их давно стал рассерженным и тяжелым.

– Очень душно было! Ехали в старом вагоне, без кондиционера, – жаловалась Ира, но совсем беззлобно – она, казалось, даже не умела злиться. – Давно с мужем поездами не ездили!

– А почему не на машине? – удивилась Лариса и закурила.

– Дорога сложная. А я Андрею пока не помощник! Сдала недавно на права, машину купили, но…

– Купили машину? Какую?

– Маленькую, японскую. Но я плохо вожу, – призналась она. – Сажусь за руль, и сразу паника. Недавно чуть в овраг не съехала, муж чудом успел руль вывернуть! Зря я в таком возрасте…

– Прекрати, какой возраст! – недовольно поморщилась Лариса и сбросила пепел от сигареты прямо в окошко печки.

– А я ехала в поезде и вспомнила, как мы познакомились! – вдруг засмеялась Ира. – Катя, знаешь, как мы с твоей мамой познакомились?

Катя тихонько покачала головой. Она, действительно, не знала и даже никогда бы не додумалась об этом спросить у мамы – она привыкла к ее холодности, отстраненности, и представить между ними разговор по душам было так же сложно, как увидеть Ромку читающим книги из отцовской библиотеки.

– Не знаешь? – искренне удивилась Ира. – Твоя мама тогда ненамного старше тебя была! Сколько тебе было?

– Семнадцать, – нехотя ответила Лариса, уставившись на старый деревянный пол, покрытый коричневой потрескавшейся краской.

– Я к Андрею в Калининград приехала, мы же с ним со школы встречались, – с улыбкой рассказывала Ира, ловко моя в тазике маленькие пупырчатые огурцы и молодую редиску. – А Олежка только накануне с Ларисой познакомился, где-то в центре, да? Ой, он был ошалевший от счастья – твоя мама ведь такой красавицей была! Мы с ней в сквере встретились, и они нас к себе в общежитие провели! Что это было! Целая диверсионная операция! Им трое младших, тоже фрунзаков¹, помогали охрану на посту отвлекать! – как ребенок смеялась она. – Помнишь?

Лариса нервно дернула плечом.

– И мы с тобой вот точно так же стояли и в умывальнике, в тазике, мыли там овощи! Помнишь? Как я тогда боялась, что нас сторож общежития застукает! А они нам в своей комнате такой стол приготовили… – вдруг погрустнела она. – Какие же там ребята были! Все как один – такие хорошие. На гитаре нам играли… Господи, что сейчас с ними? Это был 1989 год?

– Нет, 1988-й, – ответила Лариса. – Я тогда с сестрой первый раз в Калининград приехала.

– На экскурсию? – спросила у мамы Катя.

– Нет, у Лары была очень предприимчивая сестра, – ответила за нее тетя Лена, снимая кастрюлю с плиты. – Она у моряков покупала заграничные шмотки, электронику, а потом продавала у себя в Полтаве.

– И папа этим занимался? – удивилась Катя.

– Нет, твой папа никогда этим не занимался, – резко сказала мама. – Он всегда был выше таких вещей.

– Ну, он тогда учился, еще и в военном, – смущенно улыбнулась Лена. – Так подрабатывали, Катя, моряки с торговых судов.

– Даже если бы он ходил на торговом, он бы никогда не решился ничего для себя сделать, – с раздражением бросила Лариса и взялась за вторую сигарету. – Он же и из милиции ушел не только из-за ранения, а потому что всех достал своим «по закону».

– Разве это плохо? – подняла на нее свои светлые грустные глаза тетя Лена.

– Знаешь, сколько я ему всего предлагала? – с нескрываемой обидой произнесла Лариса. – Сколько у нас с сестрой было идей, когда твой брат в милицию устроился? Как бы мы могли жизнь изменить?

– Боюсь, после ваших идей Олег мог бы в тюрьме оказаться… – тихо проговорила Лена.

– А у нас что, можно по закону чего-то добиться? – завелась она. – Вон, Андрей как-то работает, делает дело, хотя, думаю, это непросто!

– Лара, конечно, не все гладко, проблем много, – примиряющим тоном сказала Ирина. – Но у Андрея характер такой, он может пойти на компромисс, с чем-то смириться. Хотя и его накрывает: от несправедливости, от бардака, от вечного беззакония. И я за него постоянно боюсь! А другого человека это может просто сломать. Каждый должен заниматься своим делом…

– Не в этом вопрос, – прервала ее Лариса. – А в том, что он никогда ради меня не мог пойти на риск!

В этот момент в окне появилось широкое, доброе, красное от солнца лицо Володи – мужа тети Лены.

– Девчонки, пора идти! Готовы?

– Сейчас! – улыбнулась ему жена.

День был по-настоящему июльский – жаркий, знойный. Солнце начало палить, асфальт плавился, воздух раскалился, стал тяжелым и густым. Все обещало грозу.

Пока они добирались до парка, у Кати жутко разболелась голова.

У входа со стороны Университетской улицы их ждал дядя Слава – еще один друг отца. У него были детские голубые глаза, при этом совершенно хитрый прищур и смешная рыжая борода. Он был старше Олега лет на десять и застал Афганистан. Катя знала, что у дяди Славы не было одной ноги, семьи у него тоже не было, зато была своя автомастерская и очень веселый нрав. Он часто выручал Олега, когда у него ломалась «девятка». Но мама Кати почему-то на дух его не переносила, и даже этого не скрывала.

– Ну зачем, Лена, зачем было в такую жару идти в парк? – внезапно взорвалась она. – Ты посмотри, какое пекло на улице! Под сорок градусов! Зачем было гнать нас в такую даль? Объясни! Что мы, дома не могли посидеть с твоей картошкой?

– Лара, успокойся! – сердито посмотрел на жену Олег.

– Мне просто хотелось… – опешив от ее крика, заикаясь, начала расстроенная, пунцовая от жары тетя Лена. – Мы в детстве день рождения брата всегда здесь отмечали! Это как традиция наша, семейная, понимаешь?

– Гроза пройдет, завтра похолодает, гуляй – не хочу! – раздраженно бросила ей Лариса. – В любом парке! Хоть все обойдите!

– А гроза-то уже приближается, – ухмыльнулся дядя Слава. – Вон, из Ларкиных глаз молнии летят! Аж страшно!

Катина мама презрительно фыркнула, но замолчала.

– Вот и мы! – раздался за их спиной радостный голос Игоря.

У Игоря Шиманского было чуть вытянутое лицо со строгими, правильными чертами и темные волосы с ранней проседью. Он был высокий, статный, во всем его облике сквозило что-то аристократическое. Он приехал на такси вместе с сыном-студентом – довольно красивым парнем, которого, правда, портило скучающее выражение лица и заостренный, немного женский нос.

– Вот это жара у вас! Сауна! – удивленно смеялся Игорь. – А мы, Олег, представляешь, в куртках выезжали! У нас в Питере такой холод…

– У вас очень красивый сын! – с улыбкой заметила Лариса и нервно вытерла пот со лба.

В парке Щербакова людей было очень много. Наверное, половина города решила спасаться от июльского зноя в местных тенистых аллеях. Жары не боялись только дети, которые с мороженым в руках радостно бегали вокруг искрящихся фонтанов. Наблюдавшие за ними взрослые были похожи на сонных мух. Катя, уже изрядно измученная головной болью, подумала, что свободное место они никогда не найдут, но тетя Лена довольно быстро привела их в тихий уголок под большой плакучей ивой. Тень от нее была полупрозрачна и похожа на кружево, и все же под ее ветвями было легче дышать. Неподалеку располагалась лодочная станция, но желающих кататься под палящим солнцем было немного.

Женщины быстро расстелили покрывала на траву и начали выкладывать из плетеной корзины весь нехитрый провиант: картошку в мундире, молодые овощи с рынка, зеленый лук, бутерброды с паштетом, поджаренные на мангале лопнувшие сардельки и загоревшие куски шашлыка. Мужчины рядом шутили, смеялись, что-то вспоминали. Но в воздухе витало странное напряжение. Максим, сын Игоря, бросил на Катю, как ей показалось, насмешливый и высокомерный взгляд. Ей впервые не захотелось сидеть со взрослыми, хотя она очень любила папиных друзей.

Они с Ромкой, скинув обувь, пошли к пруду и встали на деревянном пирсе. Обувь быстро пришлось надеть обратно – помост раскалился и обжигал ступни, а от жары попрятались все лягушки. Они погуляли по берегу минут пять, но им обоим было скучно и невыносимо жарко. Наконец Ромка стянул с себя футболку, они с сестрой вместе сели на нее и опустили ноги в воду. Говорить не было ни сил, ни желания, они только смотрели вниз, наблюдая, как между их ног изредка проплывают крохотные темно-зеленые рыбки.

Ромка был младше Кати на четыре года – ему недавно исполнилось одиннадцать лет. Они с братом не так часто разговаривали – им это и не было нужно, потому что они постоянно были вместе и давно уже понимали друг друга с полувзгляда. Вот и сейчас, коротко встретившись глазами, они обменялись мнениями о питерском пижоне Максиме, и в его оценке полностью друг с другом согласились.

– Надо у них банку попросить. Как думаешь, в такую жару поймаем головастиков? – спросил Ромка, ладонью закрывая лицо от слепящего солнца.

Катя ничего не ответила. Она устало наклонила тяжелую от боли голову и стала внимательно изучать свое отражение в неподвижной глади зеленой воды. Сквозь солнечные блики на нее удивленно и чуть испуганно смотрела девочка с худым лицом, с большими и темными как у матери глазами, со зрачками, похожими на блестящие ягоды черной смородины, с мягкими и послушными, как у отца, русыми волосами. Катя вдруг подумала, что она похожа на лики с икон, висящих в их старом доме. И впервые в жизни поняла, что она себе – такая тихая, грустная и серьезная – нравится.

– Ребята, да вы где? Все же готово! – крикнула им тетя Лена.

Катя села рядом с отцом. Он был горячий, как пирс, жадно смотрел на своих друзей, на деревья, чьи листья просвечивало июльское солнце, и казалось, сам изнутри светился от счастья.

– А вот моя доля! – хитро подмигнул ему дядя Слава, достав из сумки две пачки томатного сока. – «Кровавая Мэри» собственного производства!

– Поймают – оштрафуют! – сквозь зубы процедила Лариса.

– А мы ребят попросим на стрёме постоять. И вообще, это томатный сок! – ухмыльнулся дядя Слава и начал лихо разливать его по пластиковым стаканчикам. – Ни в чем не признаемся, будем стоять насмерть!

– Красивый парк! – заметил Игорь, оглядываясь по сторонам. – В прошлый раз мы же здесь не были, да?

– Не были, – подтвердил Олег. – Мы тебе Парк кованых фигур показали, его только открыли, бульвар Пушкина… По набережной, помню, прошлись. А сколько мы тебя приглашали потом? Сколько звали?

– Да, но сам же знаешь, жизнь такая… Как полетит, смотришь: год прошел, пять, десять, – оправдывался Игорь. – А я тогда вообще не представлял, что Донецк такой красивый, такой зеленый! Думал, это обычный промышленный город. А тут такие скверы, площади, такой простор! – с искренним восхищением говорил он. – Красивый город, да, Максим?

– Да, все достойно! – чуть вальяжно произнес его сын. – Наверное, перед чемпионатом многое построили?

– Климат у вас какой! – продолжал Игорь. – Это же рай на земле. Я в апреле приезжал, а здесь все уже было в зелени, все цвело…

– Игорь, вы не обижаетесь, что мы вас так скромно принимаем? – перебила его Катина мама.

– Нет, я лет сто так не отдыхал! – честно ответил он. – Чтобы речка, пикник на траве, картошка с солью. Прямо как в детстве… Мы с женой купили дом в Финляндии, там и озеро рядом, и шашлыки по выходным… А все не так, ощущения не те… Нет, здесь прямо здорово! И парк действительно красивый!

– Здесь даже белки есть! – радостно сообщила ему Катя.

Мама бросила на нее раздраженный взгляд.

– Есть, подтверждаю! – кивнул дядя Слава, с аппетитом поедая сардельку.

– Наверное, спрятались. Обалдели, бедные, от жары! – засмеялась Ира.

– А я же так и мечтала, чтобы все было как в детстве! – словно оправдывалась перед всеми тетя Лена. – Нас в этот парк родители каждые выходные водили! А сколько раз мы с классом сюда бегали!

– Вместо уроков! – напомнил ей брат, очищая молодую картошку от полупрозрачной кожуры.

– Олег однажды весь свой класс подбил прогулять физику, а я за ними, естественно, увязалась как хвост, – счастливо щебетала она. – А за мной – половина моего класса! Как же нам всем тогда досталось, ужас! И мы здесь раньше купались!

– А сейчас? – спросил Игорь.

– Сейчас все цивилизованные стали! – хохотнул в кулак дядя Слава. – Все в Турции хотят плавать. И чтобы все включено.

– А я бы искупалась, конечно! Жара сегодня страшная! Будет гроза, будет! – сказала Ира, задумчиво глядя на совершенно чистое голубое небо.

– Будет, будет… – подтвердил ее муж. – У нас в Севастополе уже две прошли!

– А у нас очень холодное лето. Холодное лето тринадцатого года… – пошутил Игорь. – Питер, конечно, не Донецк, но я такого плохого июля не помню!

– Перебирайтесь, Игорь! – натянуто улыбнулась ему Лариса.

– В Донецк? – удивился он.

– А почему бы и нет? Раз вы говорите, что город красивый, и климат вам нравится.

– В другую страну?

– Но у вас же есть дом в Финляндии? – парировала она.

– Да, но… это мода такая. Там многие сейчас недвижимость покупают. Близко от Питера, хорошая дорога, места красивые. А так, нет… Я ленинградец до мозга костей!

– Зачахнешь без дождей и сквозняков? – пошутил Андрей.

– Свой город так просто не оставишь. Город – он как судьба, – задумчиво ответил Игорь.

– Вы слишком серьезно к этому относитесь! – возразила Лариса. – Я переезжала из города в город, и не раз!

– А я из Севастополя тоже никогда не уеду! – согласился с другом Андрей. – Моряк свой корабль не бросит. Я ему верен, как жене!

– Дурак! – засмеялась Ира.

– А я так давно не была в Ленинграде, – с грустью произнесла тетя Лена. – Помнишь, Олег, как мы с родителями ездили?

– Конечно, помню! – тихо отозвался он. – За год как отца в Афганистан направили.

– Как жалко… Как жалко, что ничего нельзя повторить! – вдруг с невыносимой болью сказала она.

– Да что ты, Леночка? – возмутился ее муж Володя. – Съездим мы в Питер на будущее лето! Обязательно съездим!

– Приезжайте, я вас встречу! – пообещал Игорь.

– Да ведь и у нас в Липецке так хорошо, тоже рай на земле. Утром просыпаешься: птицы поют, вокруг яблони, груши… Мы же дом свой достроили! – с гордостью добавил Володя.

– Строили долго? – поинтересовался дядя Слава.

– Пять лет. С нуля! Мы с Леной так хотели из городской квартиры перебраться в свой дом. Вот, достроили. Я таким счастливым давно не был!

– А у меня… не знаю… У меня почему-то наоборот. Такая тревога поселилась внутри! – призналась вдруг тетя Лена.

– Почему? – удивился Олег.

– Наверное, привыкли жить в многоквартирном доме: соседи за стеной, постоянный шум, – догадалась Ира. – А теперь отдельный участок. Конечно, с непривычки страшно.

– Нет. Не знаю. Не то. Не знаю даже, что со мной, – тихо проговорила Лена, и тень от ветвей ивы волнами проплыла по ее лицу. – Вдруг раз – и страшно, просто трясет. И понять не могу, отчего.

– Давно ты, Лена, такой пугливой стала? – улыбнулся ей брат. – Ты же всегда у меня самой смелой была!

– Не знаю, – растерянно пожала она плечами. – Пока дом строили-строили, все было хорошо. А сейчас… Какая-то тревога засела и не уходит, гадина такая!

– Так это от безделья! – заключил дядя Слава. – Начните новую стройку. Баню поставьте. Цель есть – мозг занят!

– Точно! И все страхи как рукой снимет! – согласился Олег.

Катя тихонько подсела ближе к тете Лене. Она была какая-то потухшая, бесцветная, постаревшая. Вчера, когда Катя с отцом встречала тетю на вокзале, она ее даже не узнала.

– Катюша, да какая же ты взрослая стала! – ласково сказал ей дядя Володя. – Пятнадцать лет, подумай, как время бежит… Красивая какая! И вся в тебя, Олег! Папина дочка.

– Моя, моя красавица! – счастливо засмеялся он и с нежностью посмотрел на дочку. – Самая моя красивая!

– Ну что ты девчонке жизнь портишь? – вдруг раздраженно бросила ему Лариса.

– Чем я ей жизнь порчу? – испугался Олег.

– Девочка должна реально себя оценивать, – пожала она плечами. – Ну какая она красавица?

Все недоуменно замолчали. Только Максим, скучавший все это время в телефоне, с интересом поднял голову.

– Да как тебе не стыдно? – первым опомнился Олег. – Что ты говоришь?

– Правду! – невозмутимо ответила ему жена.

– Какую правду? – опешил он. – И в чем правда?

– А что она, по-твоему, красавица? – удивленно подняла брови Лариса.

– Да! Она… Катя на тебя не похожа, – от возмущения Олег чуть не задохнулся. – Только это же не значит, что она некрасивая, как такое вообще можно было ляпнуть? У нее другая красота, не такая, как у тебя!

– Другая – это какая? – скептически смотрела на него жена.

– Тихая. Нежная. Вот, как у речки, у ивы. У яблони.

– У яблони? Какой ты у нас романтик! – зло засмеялась она.

– Лара, но он прав, – вмешалась в разговор тетя Лена. – Катя просто в нашу породу пошла, это да! Но как же можно говорить, что она некрасивая? Тем более это же неправда!

– Красота, действительно, бывает разная! – примирительным тоном начал Игорь. – Это как города: одни – южные, все в зелени и в цветах, другие – северные, в граните, в камне. У вас, Лариса, южная красота, очень яркая, притягательная.

Лариса лениво улыбнулась кончиком рта.

– У моей жены – наша, петербургская, – продолжил он. – Такая правильная, строгая красота. Она у меня как Снежная королева, даже боюсь ее иногда! А Катя у вас… – улыбнулся он девочке, которая ошарашенно наблюдала за этой перепалкой, покраснев до кончиков волос. – Да, как русская речка. Где-нибудь под Смоленском.

– Речка под Смоленском? Интересно… – рассеянно произнесла Лариса тоном, который однозначно говорил: ей эта теория про красоту была неинтересна.

– Ух, бабы, до чего ж народ недобрый! Завистливый! Катька, никогда не слушай мать! И не верь ей! – подмигнул девочке дядя Слава. – Поняла?

Катя, наверное, разрыдалась бы, но у нее так страшно болела голова, и от этой боли она словно отупела. Она только изумленно смотрела на маму, не понимая, за что она с ней так. До вечера Катя не произнесла больше ни слова.

– А чем вы занимаетесь, Игорь? – тут же перевела разговор Лариса.

– У нас с женой небольшая фирма, – ответил он. – Возим группы в Финляндию.

– Экскурсионные? – поинтересовалась она.

– Скорее это шоп-туризм и визу «откатать». У нас в Питере так часто делают: оформляют финскую визу, пару раз туда съездят, а потом по всей Европе свободно путешествуют. Конечно, основной поток – это люди, которые в Финку едут за продуктами, за химией, за стиральным порошком.

– За стиральным порошком? – удивленно хохотнул дядя Слава. – А что, в Питере стиральных порошков нет?

– Считается, что в Финке химия более высокого качества, – с улыбкой объяснил ему Игорь.

1.Курсанты Калининградского военно-морского училища им. Фрунзе.