Kitabı oku: «Универсальный пассажир. Книга 1. Кто-то другой», sayfa 2
Глава 3
Выйдя из своего кабинета, София поправила халат и провела рукой по визитной карточке в виде дельфина на кармане. На ходу завязала свои волнистые темно-русые волосы в пучок. Пришло время привычной рутины.
Лечебница была отстроена с нуля эфорами много лет назад. Точное датирование было строго засекречено для рядовых сотрудников.
Если бы их спросили, что представляло для существ собой это место, и какие чувства оно вызывало, эфоры бы ответили одним словом – порядок. Каждый закуток, каждый угол был тщательно спланирован и создан с определенной целью – отвлекать пациентов от их настоящих мыслей в пользу «подставных». Невольная улыбка медсестры, меню в столовой, распорядок сна и бодрствования – все имело одну общую цель. И слаженный механизм работал успешно.
Благодаря своевременному ремонту, лечебница выглядела безупречно. Белый, глянцевый пол, лимонные стены в длинных коридорах и белоснежные, чистые палаты, где цвет мебели не разнился по цвету с комнатой. Холодный свет от лампочек в потолке не напрягал глаза пациентов, а уютный, зеленый сад с газоном (позади лечебницы), позволял людям беспрепятственно контактировать с природой. Ничего не напоминало о разбитых судьбах в стенах этого учреждения.
Пациент Софии поступил на реабилитацию три недели назад. В памятке было сказано, что у него периодически случаются панические атаки, и типичные седативные препараты не помогают.
Она зашла в палату и заметила мужчину, задумчиво смотрящего в окно, сидя на подоконнике. На его коленях лежал лист бумаги, и мужчина что-то рисовал карандашом.
– Константин Вон? – окликнула его эфор.
– Ван, если точнее. Да и сразу хочу сказать, что мне намного лучше. Поэтому вы можете не тратить на меня свое время, – он отложил листок на подоконник и спрыгнул.
София посмотрела на Константина. Перед ней стоял атлетично сложенный мужчина, то и дело поправляющий холодно-русого цвета волосы.
Открыла его медицинскую карту, подключив функцию расширенных данных: «Родился в приморском городке. Возраст 29 лет. Рост 1, 80. Земная молодая душа. Начинает выходить из забвения. Путешествует много по миру. Художник. Личный гид – Каллидус».
– Вы рисуете? – кивнула она в сторону листка.
– Да…медсестра сказала, что в палате не положены любые травмоопасные предметы, поэтому я выкрал у неё карандаш из кармана. Извините. Рисование всегда меня успокаивает, – заулыбался он, перекатывая между пальцами «деревянное орудие».
София подошла к подоконнику и взглянула на листок. На нем были изображены парень с девушкой. Девушка стояла позади парня и хотела положить ему на плечо руку, но неуверенно застыла на половине пути. У неё развивались кудрявые, средней длины волосы, а на щеках легкими мазками виднелись веснушки. Одна прядь была заправлена за ухо и открывала торчащее ухо с заостренным концом, похожее то ли на эльфийское, то ли на лисье.
– Не хочу нагнетать, но…по-моему, он рисует меня.
От неожиданности София резко посмотрела в правый угол.
Рыжая, нагая девушка с ярким румянцем и зелеными глазами, нервно мотала пушистым хвостом. Она стояла чуть в тени, и половина её тела эротично освещалась полуденным солнцем.
«Каллидусы – весельчаки, с высокой адаптивной функцией. И представляют собой воплощение сексуальности, точнее вечно голодные на сексуальную энергию. Они могут подстроиться под любые обстоятельства, хитрые и легкие на подъем. Заставляют своего подопечного быстро загораться идеей, но также быстро потухать, не доводя дело до конца. Однако неисчерпаемый запас вдохновения таким людям обеспечен», – вспомнила София.
– Похоже ведь? Он просыпается среди ночи и начинает судорожно рисовать. Однажды он раскрасил волосы на картине девушки в рыжий. Я начинаю нервничать. Поэтому я привела его сюда. Хотя девушка была такая чувственная, просто красотка. Яркое пятно, среди серого мира.
«Самолюбия Каллидусам также не занимать».
– Простите, Вы не представились, – окликнул Софию Константин, прервав тираду гида, но (на его счастье) не подозревая об этом.
– София. София Рёскин, – ответила девушка и повернулась к нему. – Красивый рисунок, у Вас богатая фантазия.
– Думаете? Мне иногда хочется, чтобы девушка на рисунке дотронулась наконец до своего спутника, но есть ощущение, что время еще не пришло, – замялся Константин, словно стеснялся своего рисунка.
– И надеюсь не придет, – хмыкнула гид.
– Вы не против, если я заберу себе рисунок? – спросила София. – Уж очень он необычный.
– Да, конечно, у меня таких много, – Константин на секунду замешкался. – Скажите, я здесь надолго?
– Нет, в этом нет необходимости. Панические атаки в наше время не редкость. Я назначу Вам повторные приемы, чтобы отслеживать динамику. А в остальном можете возвращаться к привычной жизни.
– Спасибо. У меня выставка завтра. Так, ничего шедеврального, но может… Вы придете?
Она посмотрела на Константина, который не переставал ей улыбаться. В планы Софии не входило так быстро найти с ним контакт.
– Да, разумеется. Напишите на обратной стороне листка время и адрес, карандаш у Вас уже есть.
Константин засмеялся и с лицом победителя начеркал адрес.
– Что ж, тогда буду завтра Вас ждать, обязательно приходите.
– Да, обязательно приходите. Иначе мы сами сюда придем, – передразнила гид.
– Простите. Как Вы сказали правильно произносить? Вон? – обернулась София, выходя из палаты.
– Ван. Константин Ван, – ответил он.
– Элизабет. Можно Либби, – буркнула гид.
* * *
В обозначенное на листке место София приехала заранее. Эфоры всегда имели привычку делать все безупречно, и опоздания были для них недопустимы. Девушке хотелось ускорить процесс контакта с человеком и грамотно разрешить возникшую проблему. Откинув зеркало в машине, она еще раз подкрасила губы нежно-персиковым цветом и убедилась, что не размазала тушь по лицу. София предпочитала нежный, повседневный макияж, несмотря на то, что её яркая и довольно привлекательная внешность (с русыми волнистыми волосами и темными густыми бровями), не нуждалась в дополнительных акцентах. Но София не хотела выделяться и привлекать к себе внимание среди людей.
На выставку, впрочем, как и на любое другое мероприятие, она выбирала выдержанный наряд. Черный пиджак, черное шелковое платье и черные туфли лодочки на высоком каблуке. Из украшений ограничилась гвоздиками из изумруда и тонким титановым кольцом на мизинце.
Выйдя из машины, София решила осмотреться. Мастерская находилась неподалеку от центральной улицы. Но была скрыта от прохожих витиеватыми закоулками и железными лестницами. Кирпичное здание в духе старого города как бы говорило «здесь рождается новое, но чтится старое».
Железная дверь отворилась с тяжелым визгом, и на свет вышел Константин.
На нем была зеленая рубашка в клетку с закатанными рукавами, потертые темные джинсы, кеды и пару мазков краски на запястье.
«Какие у него тонкие кисти рук», – подметила эфор.
– София! Не думал, что Вы настолько пунктуальны. Еще час до открытия, – растерялся Ван, но в его глазах читалась радость.
– Да, ничего не могу с собой поделать. Наверное, профессиональная привычка, – пожала плечами она.
– Что ж, все почти готово. Пожалуйста, заходите, – пригласил Константин.
Внутри все было так, как София себе представляла. Хорошо освещенное помещение, куда попадал свет от окон в пол и настенных светильников. Серые стены в стиле лофт, и длинный кожаный диван честер темно-шоколадного цвета, расположенный посередине комнаты возле барной стойки, ожидавший своих гостей.
– Здесь раньше был завод по производству стекла, – Константин встал возле девушки и окинул взглядом мастерскую. – Когда завод закрылся, мне удалось выкупить помещение по дешевке и оборудовать его под себя. Бонусом, из остатков стекла, я обновил витражные окна и сделал стенку в душевой.
– В душевой? – удивилась она.
– Да, я живу здесь на втором этаже. Не отхожу далеко от работы, так сказать.
– Интересный подход. Чему посвящена сегодня Ваша выставка? – спросила София.
– Вдохновению в ночное время, – ответил Ван. – Именно поэтому начало я сделал на закате, чтобы посетители плавно переходили с вечера в ночь. Тем самым подмечая новые детали в рисунках.
– Вы предпочитаете творить ночью?
– Иногда мне не хватает дня, чтобы выразить всю глубину мысли на картине. Поэтому я задействую ночь с её безграничным запасом идей и возможностей. В освещении светильников мои рисунки приобретают совсем другой смысл, энергетику. То, что днем не подметить.
Константин, с чувством родительской гордости, обвел мастерскую руками.
– Он все еще пытается ухватиться за свои сны, – вздохнула Либби, которая до этого вызывающе лежала на диване. – Сегодня ночью он вскочил, как ошпаренный и принялся рисовать близнецов.
– Близнецы? – спросила София в голос.
– У вас хорошее зрение, – усмехнулся Константин. – Эта работа совсем свежая, я буквально ночью нарисовал. Что скажете?
Он подвел её к картине, на которой стояли две девочки, держась за руки. Можно было бы сказать, что в этой картине нет ничего особенного, если бы не тот факт, что он нарисовал альбиносов.
– Это еще не все, – гордо произнес Константин, – когда начнет садиться солнце, обязательно вернемся к этой работе.
София с опаской взглянула на диван, где лежала Либби, положив хвост на шею, как шаль.
– Ну, что я говорила? С такой скоростью прогресса, меня отправят назад и понизят в ранге, – вздохнула она.
Время близилось к закату, и София с удивлением заметила, как много пришло людей. Мужчины и женщины разных возрастов постепенно заполняли зал. Бармен, прибывший за полчаса до открытия, уже вовсю смешивал напитки, развлекая ловкостью рук гостей.
София заказала мартини, обратив внимание, что его берут девушки, и медленно ходила по мастерской, пытаясь найти за что можно ухватиться в поиске решения. Задача была и правда не из простых.
За столетия эфор встречала разных оппонентов. Были и банкиры, и военные, и циркачи, конюхи, и рабы на плантациях. Но всех их объединяло одно общее событие. Они пережили сильное потрясение, которое стало возвращать им память о прошлой жизни.
Сейчас же, ситуация складывалась иначе. По имеющимся данным, Константин рос в благополучной семье, в достатке. Он хорошо учился и не был обделен вниманием. Благодаря Либби у него была мощная харизма. Переезды его не страшили, а любая задача казалась легко выполнимой. К депрессиям он не был склонен. Так что же послужило столь стремительному возвращению памяти? Это и предстояло выяснить.
Продолжая ходить по помещению, София старалась изо всех сил не обращать внимание на других гидов. А здесь их было множество. Они, естественно, сразу раскусили в ней эфора, но надо отдать должное, не донимали вопросами. Некоторые из них сочувствующе косились на Либби, молва в высшем мире разносилась столь же быстро, сколь она разносилась в мире людей.
Картины одна за другой привлекали внимание Софии. Хаос в мыслях Константина, умело накладывался на его артхаусные работы. Чтобы хоть немного понять всю глубину творческой идеи, нужно было разглядывать каждую деталь, ничего не пропуская.
На одной из картин была изображена юная девушка с огромными светло-голубыми глазами. На бровях у неё были золотинки от фольги, до которых смело доставали длинные, белые ресницы. Её фарфоровая кожа, будто сияла через холст. На значительной части её головы находилась чайная чашка, а ухо было в виде ручки от этой чашки. Она была абсолютно голой, прикрытая в пикантных местах паром, который исходил то ли от чайного блюдца в её руках, то ли от её кожи.
Рядом с ней дублировались копии девушки, только на 20 лет старше. По мере приближения девушки к старости, её фарфоровая кожа тускнела, а морщинки на лице и чашке походили больше на трещины и сколы сервиза. Глаза теряли блеск, а блюдце в руках и вовсе пропало. Теперь пожилая, разбитая местами женщина без блюдца, стояла неприкрыто голая и олицетворяла износ тела и духа. На её щеках были прорисованы чаинки, напоминающие слезы.
– Просто поразительно, правда? – спросила Либби, оказавшись слева от Софии. – Как тонко он видит этот мир.
– В этой картине что-то есть, – ответила эфор, без особого восторга. – Что касается видения мира, люди не способны увидеть истину, как бы не старались.
Либби удивленно посмотрела на Софию и закатила глаза.
– Они и есть истина, София. Их страсть к жизни тому подтверждение, не думаешь?
– Страсть… – эфор произнесла это слово почти с отвращением. – Что такое вообще страсть? Банальные животные инстинкты, не более.
– Все есть страсть на ментальном уровне, как все есть искусство. Можно получать удовольствие от создания и еще больший экстаз, когда твою работу принимают и ценят по достоинству. Эротика между людьми проста и понятна, но то, что ты ощущаешь от творчества – нечто большее.
– Его состояние пограничное. В своем творческом порыве, Ван безумен, – ответила София, не поворачивая головы в сторону собеседницы.
– Но безумен ровно настолько, чтобы возвратиться обратно. Да, в нем живет та темная материя, которая обволакивает его, сливается с ним в одно целое и формирует уже то, что видят все – художника.
София повернулась к Либби. Перед ней стояла далеко не беззаботная, розовощекая хохотушка. Она стала не менее безумна, чем её подопечный. Зловещая улыбка вперемешку с наслаждением, не сходила с некогда милого лица, которое жадно рассматривало картину.
«Даруя Константину страсть к искусству, она отнимает у него возможность баланса?»
– Дамы и господа! – Константин постучал стеклянной трубочкой по своему стакану с виски и запрыгнул на тумбу, прервав мысли Софии. Ловкости ему было не занимать. – Еще раз хочу сказать спасибо, что Вы все сегодня собрались. Для меня очень ценно, делиться с Вами своими работами. Потому что, какой смысл в рисунках, если они пылятся на заброшенном бывшем заводе.
Люди одобрительно захлопали, кто-то свистнул, кто-то засмеялся.
– Безусловно, надеюсь, вы рассмотрите все картины и выберете для себя любимую. Но позвольте начать презентацию с картины, которая возникла в моей голове случайно ночью. А посему, просто обязана быть первой, пока закат проникает своим оранжевым светом в мастерскую.
Константин указал всем на ту самую картину с близняшками.
Народ загалдел и стал подтягиваться к картине поближе. Вместе с ними задумчиво затихли и гиды.
– Когда я рисовал эту картину, – начал предысторию Ван, – я не сразу смог правильно отразить важную, на мой взгляд, деталь. В ночном освещении светильника, кожа наших героинь отливала белым. Их светлые волосы, также можно было легко разглядеть, но только с наступлением рассвета, истина смогла открыться в их взгляде.
Константин театрально подошел к витражным окнам в пол и сдернул с них полупрозрачную тюль.
Люди ахнули, а вместе с ними насторожилась София. Глаза близняшек светились красным цветом. Перед ними больше не стояли милые девочки, первоклашки. Теперь с картины на них в мрачном свете смотрели Флавусы.
– Выглядит довольно жутко, – послышалось из толпы.
– Это потрясающе, какая игра палитры, – выдохнул кто-то.
В голове Софии смешались голоса, и она уже не различала, были ли то человеческие или гидов.
– Такое ощущение, что я где-то их видел.
Она посмотрела вниз. Рядом стоял Лукас.
– Здравствуй, Лукас, – пробормотала София. – Откуда ты здесь?
– Мы сюда и ехали, с мамой и папой. Папа коллекционер, постоянно возит нас по разным выставкам и галереям, – ответил мальчик, привычно зевая. – Картина и правда красивая. Может папа захочет её купить…
Вдали зала послышался визг. Если бы его могли слышать люди, у них бы лопнули барабанные перепонки.
Морщась, София повернулась к тем самым близняшкам, что сопровождали Лукаса на заправке.
По мере стремительного приближения к мальчику, их руки превращались в крылья летучей мыши. Они подбежали к ребенку и обняли его крыльями, образуя кокон. Их тела при этом срослись, превратив их в сиамских близнецов.
Лукас мгновенно перестал улыбаться.
– Стоит ли винить мальчика, за то, что проекция воображения одного индивидуума, наводит на рассуждения другого? Каллидус не справляется со своими обязанностями. Нужно доложить руководству, сколь значительна даже маленькая брешь в дамбе, – пробормотала одна из близняшек.
– И какими коварными будут последствия, когда дамбу прорвет и волна обстоятельств накроет нас всех, – закивала другая.
– Знаешь, Лукас. Думаю, ты еще мал для такой картины, – сказала София мальчику. – Она скорее вымысел из мира ужасов, чем несущая в себе добро.
– Ну спасибо, – буркнули хором близняшки.
– Лорина, послушай только эфора. Теперь мы еще и ночной кошмар, – сказала одна.
– А мне кажется, что они хорошие, – не унимался мальчик. – Вот бы они были настоящими, чтобы мы могли вместе играть.
– Эдит, наш мальчик не может так просто испугаться. Иногда в нем отваги больше, чем кажется. Стал бы муравей бояться большого куска хлеба, так бы и умер с голоду.
– Лукас!
Хаотичные мысленные отговорки Софии прервал грубый мужской голос.
– Ты снова потерялся, мы с мамой учили тебя не отходить далеко от нас.
Мужчина лет сорока пяти, взял мальчика за руку.
– Ну папа, мне так понравилась картина. Я хотел поближе посмотреть.
– Бедный мальчик, – гид отца с сочувствующим взглядом положил руку себе на грудь, – сколько испытаний выпадает на это маленькое тело.
* * *
«Канисы – гиды, напоминающие пожилых людей с кожей черепахи, всегда сочувствуют всем подряд. Эдакие невидимые друзья. Наделены безграничной мудростью и состраданием, заметным в серых, обвисших глазах. Дают поддержку своему подопечному, помогают принимать себя и других такими, какие они есть. Коммуникабельные, позитивные старички. Но это только на первый взгляд.
В истории эфоров числился первый прецедентный случай, когда в момент сильного энергетического голода, Канис выдал себя, став похож на уродливый иссохший скелет с кожей. А его подопечный утратил забвение и вспомнил, как выглядел его гид, в момент «кормежки». Впоследствии, земные люди в шендите, стали мумифицировать тела умерших, дабы верили в их загробную жизнь, и что для путешествия в высшее царство важно сохранить тело усопшего в сохранности, потому что душа должна находиться в своей телесной оболочке. Смешно? Эфорам было. Однако, гид был строго наказан, за такую провинность и навсегда отослан в Высший мир. Что с ним стало после, доподлинно неизвестно».
* * *
Женщина преклонных лет крутила в руках свой нагрудный амулет в виде совы, на длинной цепочке. Ее седые длинные волосы, тонкими прядями струились по плечам спереди, а сзади были заплетены в свободный колосок. Ветер не мог повлиять на гида, но складывалось впечатление, что ее длинное белое платье-сорочка слегка колышется от ветерка, а ковбойские сапоги задорно цокают по полу.
Она стояла рядом со своим подопечным наравне, слегка касаясь его локтем. И все время одобрительно улыбалась.
– Не встревай, – резкий голос Эдит вернул Софию к реальности. – Не нужно подобно кукушке волноваться за чужие гнезда.
Близняшки больше не выглядели, как дети. Теперь перед ней стояли две взрослые девушки. Они по-прежнему «обвивали» крыльями Лукаса, но разъединились между собой.
– Ваш сын очень смелый для своих лет, – обратилась София к отцу, отвлекаясь от перепалки гидов. – Сколько ему, шесть?
– Семь будет, в этом году. Я бы конечно насчет смелости поспорил, – хмыкнул мужчина. – Что скажете? Картина и правда настолько интригует?
– Честно говоря, другие работы мне симпатизируют больше, – ответила она, пытаясь наигранно состроить заинтересованное лицо. – Скажем жираф, с мороженым вместо головы, мог бы стать украшением детской вечеринки во дворе.
Отец мальчика согласно закивал.
– Пойдем, Лукас. Еще много работ нужно посмотреть.
– Но папа… – закапризничал мальчик.
– Не спорь, сынок, – отец погладил сына по голове и увел в сторону, игнорируя его всхлипы.
Вслед за ним, качая головой ушли близняшки и гид отца. Казалось, что напряжение между ними было осязаемым. Флавусы становятся взрослыми в момент опасности для своего подопечного, но какая опасность могла быть в его отце или может дело было в Канисе…
Мероприятие потихоньку близилось к завершению и люди начали расходиться. Стены вместе с тем редели, кто-то покупал картины. К счастью для Софии, близняшек никто не купил.
Либби хмуро бродила вокруг столбов с опустевшими местами под картины и старалась весь вечер избегать других гидов. Видимо она подмечала осуждающие взгляды.
Когда, наконец, последний посетитель ушел, София села на диван и посмотрела на Вана. Он был немного уставшим и задумчивым.
– Могу я закурить? – спросила она.
– Да, конечно.
Константин вытащил под барной стойкой пепельницу и передал девушке.
– Было безумно интересно, – сказала она, выдыхая струйку дыма.
– Разве? – в голосе Константина читалось разочарование.
– О чем Вы? – не поняла София.
– Я слышал Ваш разговор с мальчиком и его отцом, София. Почему Вы сказали не покупать эту работу? Разве она настолько плоха?
– Бред, – София потушила сигарету о пепельницу, – дело совсем не в этом.
– А в чем тогда? – перебил Ван. Злость росла на его лице.
– Буду с Вами откровенна. Я смотрю на рисунки не только, как простой прохожий, но еще и как врач.
– Как врач-психиатр, Вы хотели сказать, – небрежно бросил Константин.
– Я не закончила мысль, – холодно произнесла девушка.
– Я смотрю на картины через призму профессионального объектива. И насколько бы прекрасна ни была работа, я не хочу, чтобы семилетний мальчик разглядывал её перед сном. Его психика еще формируется. Нравится Вам это или нет, но фильмы ужасов не просто так продаются с пометкой 18+. Вот что я хотела сказать.
– Многие слышали Ваш диалог и не стали вникать в эту работу, – Константин закрыл глаза и откинулся на диване. – Они не услышали, что я хотел донести, через неё.
– У них еще будет время все переосмыслить, – ответила София, не понимая его досады. – Посмотрите, сколько других Ваших работ раскупили. Честно говоря, мало видела художников, кто мог похвастаться таким количеством проданных картин за один вечер.
– Уже поздно, – Константин встал и подал ей руку. – Я Вас провожу.
Уходя, она понимала, что налаженный контакт с Константином прервался. Обернувшись в последний раз на картину, София увидела Элизабет, которая вывела губами в воздухе «спасибо».
Сев в машину, в свете фар София увидела, что Ван ушел в мастерскую не обернувшись на прощание. На что эфор лишь пожала плечами и уехала.
