Kitabı oku: «Фронтовой дневник (1942–1945)», sayfa 8

Тетрадь № 4. Война с Германией.
С 28 марта 1943 по 25 января 1944 г.
Кубань: станицы Холмская, Северская, Краснодар, Ленинград

28 марта 1943 г.

Вчера для меня был тяжелый день. С утра и до обеда занимались строевой подготовкой, во время занятий подымали упавшую лошадь, которая от истощения не могла стать на ноги.

С полдня был откомандирован в парткомиссию для заполнения документов, где пробыл до вечера и очень устал. Там рассказал майору о себе. Он удивился, почему я рядовой. Я объяснил и спросил, нельзя ли меня взять к нему на службу. Он ответил неопределенно: «Надо обдумать этот вопрос».

День для меня закончился печально. В штабе дивизиона прочитал приказ, в котором мне вынесен выговор за сообщение заместителю заведующего крайоно Попову наименования части и фамилии командира. Вернулся домой часов в восемь вечера и лег спать. Проснулся часов в 12 ночи и не мог уснуть до 3 часов из‑за этого выговора. Это первый выговор в моей жизни. Обычно я получал поощрения, премии, похвалы, а тут выговор. Как-то не вяжется с моим отношением к труду, моим образованием и характером.

Сейчас образование мое совершенно не принимается во внимание. Я стою на одном счету с сапожником, который совершенно неграмотен, никогда не умывается и не раздевается. Даже к нему снисхождения больше. Он освобождается от строевых занятий, чтобы чинить обувь, а я нет. Считается, что я должен успевать делать все то, что делают бойцы, и сверх этого писарское дело.

День сегодня хорош. Солнце. Тепло. Я хорошо побрился. Составил строевку¹⁰⁷. Сейчас жду завтрака, после которого вновь пойду работать туда, где работал вчера.

Вечер. Пришел с работы обедать, хотя работы еще много. Обеда нет и не будет. Хозяйка заявила, что она утром сварила все, что нам выдали. Оно так и есть, и мы утром его и съели. Купил на 10 руб. семечек 2½ стакана. Это мой обед и ужин.

Завтра приказано явиться к 8:30 туда же для продолжения работы. Очевидно, придется идти без завтрака, т. к. хозяйка к этому времени сварить не успеет.

Нашу часть расформировывают, и на днях я попаду в какую-то другую часть, где, очевидно, будет не легче. Действительно, «что день грядущий мне готовит?»¹⁰⁸

29 марта 1943 г.

Было время, когда немецких самолетов совсем не было видно. Сейчас их снова много. Каждую ночь они бомбят Краснодар, а в прошедшую ночь бросали бомбы в Холмскую и соседние станицы.

Сейчас утро. Только что взошло солнце. Тихо, тепло. В такие утра хорошо в мирной обстановке сидеть у Ейского лимана¹⁰⁹ с удочкой и ловить бычков. А сейчас летают немецкие самолеты и выискивают места, куда бросить бомбы. Как стервятники выискивают жертву.

Вчера впервые в дивизионе было кино. Показывали две картины «Оборона Царицына» и «Свинарка и пастух»¹¹⁰. Обе эти картины я видал еще в Ейске. Здесь первую не смотрел, потому что был на работе, на вторую пошел и побыл некоторое время. Мне нравится эта кинооперетта. В ней стихотворный текст и хорошая музыка.

Вчера вечером на сегодня выдали впервые концентрат пшеничной каши и по 2 яйца. Яйца я съел вечером сырыми. Это был мой обед и ужин. На десерт были семечки.

Сейчас жду завтрака, чтобы потом отправиться туда, где работал вчера и позавчера. Сегодня часам к двум работу думаю закончить. Кстати, вчера на одной карточке я написал вместо одного другое слово, получил нагоняй, потому что за каждую испорченную карточку надо отчитываться в ЦК. Подчистили, написали объяснительную записку и т. д.

30 марта 1943 г.

Вот уже три дня стоит настоящая весна. Тепло даже в одной гимнастерке.

Вчера, возвращаясь с работы, я шел по полотну железной дороги. Был четвертый час дня. Идти нужно было километра два. Ж.д. полотно напомнило мне Ейск, где у лимана также пролегает ж. д. Здесь, конечно, лимана нет, но сады огромны и, очевидно, прекрасны в цвету или когда плодоносят. Сейчас они еще голы, но уже полны птичьего гомона и работающих женщин, которые вскапывают и засевают огороды кто чем может.

Работа по заполнению документов нудная, кропотливая, однообразная, очень ответственная и почти круглосуточная. Некогда даже сделать запись в дневнике. Я поспешил уйти, пока майор не вспомнил о возможности взять меня к себе на службу.

По дороге под впечатлением ранней весны и бодрящего солнечного и еще не загаженного запахами войны воздуха почувствовал себя здоровее, и у меня появилась потребность в физическом труде.

Вернувшись домой и доложив об окончании задания, я сделал обручи и починил хозяйкину бочку для воды, а затем идеально почистил свой котелок и ложку.

Проснулся задолго до восхода солнца, пошел в баню, но она сегодня не работает, и я умывался водой из колодца, сняв свою рубаху и окачивая себя до пояса приятно-холодной водой.

В записи пришлось сделать перерыв, т. к. меня спешно вызвал командир эскадрона. Я думал, по делу расформирования, и захватил с собой папку с документами. Оказалось, нет. Он усадил меня на стул и машинкой снял мою хорошую прическу, которую я не носил с 1930 года и завел в армии, потому что нечем было стричься.

Я не пожалел прически, т. к. наступила весна, пилоток еще не выдали, предстоят походы, и мне было бы мучительно жарко и неприятно.

Кстати, я всегда стригся, потому что у меня на голове была экзема. Сейчас я удивился, что кожа под волосами оказалась гораздо здоровее, чем прежде. То ли в период войны у меня укрепились нервы, то ли благотворно повлияла прическа.

Нашу часть постепенно расформировывают. Сегодня отправляют тех, кто имеет профессию тракториста или шофера.

Куда отправят меня? В армии профессия учителя не нужна, и учителей используют как и любого бойца, не имеющего профессии, т. е. обычным солдатом с винтовкой или автоматом в боях за родину.

Сегодня я прочел в газете, что в Англии рабочая делегация в количестве 600 человек обратилась в парламент с требованием немедленного открытия 2‑го фронта в Европе. А в парламенте стали говорить об основном ударе по врагу в 1944–45 годах.

Ничего из этого второго фронта не выйдет. Нам все труднее воевать, и лето, по всей вероятности, принесет нам много неприятностей. Враг стал оказывать упорное сопротивление не только у нас, но и повсеместно, в том числе и в Тунисе.

К вечеру выяснилось, что большинство наших идет в полк связи. Я тоже. Завтра отправляемся. Новая часть, новая жизнь. Вряд ли я буду писарем.

31 марта 1943 г.

Вечер. Хозяева при коптилке ужинают, а я, пристроившись, как сорока на колу, пишу.

У хозяйкиной коровы сегодня родился теленок. Я в это время обедал, ел сваренную затирку¹¹¹ и наблюдал первый раз в жизни весь процесс рождения. Корова больна, ей было трудно рожать, и женщины ей помогли тем, что вытянули теленка. Это была маленькая телка. Я предложил назвать ее Мартой в честь того, что она родилась в марте. Так и сделали.

Сегодня для меня очень загроможденный день. Проснулся до восхода солнца, натаскал хозяйке воды, напилил и нарубил дров и отправился в баню. К 7 утра я уже выкупался. Потом началась суета по расформированию – составление бесчисленных списков, отчетов, затем нас выстроили, проверили имущество, продержали часов 5 за этим делом и, наконец, распустили.

Ночуем на старых квартирах, но продуктов на завтра не выдали. Говорят, мы с утра уже уйдем в полк связи и питаться будем там.

Сейчас пронеслись слухи, что все это ломается, а завтра начнется новое расформирование и направлять будут в другие части.

Сегодня вечером я получил первое за всю войну письмо. Из Москвы от сестры Наташи. Она жива, мать и Томочка¹¹² тоже. Жить трудно. Есть адрес брата Миши. Город Боровичи, Ленинградская область, п/я № 82, часть 287. Работает при госпитале.

Снился мне интересный сон, который к вечеру уже почти забыл. Будто бы жил я в какой-то бане. Там же была и жена Тамара. Будто к нам приехал какой-то знаменитый скрипач и с ним еще 2 артиста. Один из них купался, и Тамара откручивала краны с водой. Из одного крана вода (холодная) била фонтаном и падала на спину другому артисту, который спал.

Со знаменитым скрипачом мы пошли в баню на другой день. Он собирался спать со мной на одной кровати. Потом мы ужинали. Тамара приготовила хлеб и колбасу и куда-то ушла. Один из артистов принес полтора литра водки и налил каждому по стакану. Тут были и наши бойцы, в т. ч. и мой сожитель сапожник, который не идет вместе со мной в полк связи, а откомандировывается в другую часть.

Когда дошла очередь пить водку мне, дежурный постучал в окно и разбудил меня. Так я и не получил водки. Даже во сне.

1 апреля 1943 г.

Ужасный день. Реорганизации и расформирования. С утра и дотемна составлял разные списки. Меня торопят, остаются недовольны, а я физически не успеваю при всем желании. От одних мы ушли, а к другим еще не вполне пришли, поэтому сидим без хлеба и других продуктов, за исключением ячменной крупы. Из моей комнаты выбыл сапожник.

2 апреля 1943 г.

Вчера пришел Архипов, и мне пришлось поспешно спрятать свой дневник. Архипов раскулачил сапожника Мищенко. Он заставил его перед выходом выложить все из вещевого мешка, который был у него очень вместительный, и из дополнительной сумки. Было изъято муки килограмм пять, казенные ботинки, много сапожного товара. Оказалось, что Мищенко, ведая разделом пайков, воровал у нас муку. А кожу и ботинки продавал или делал частные заказы. Поэтому у него много денег. Интересно было наблюдать картину раскулачивания, когда Мищенко, уличенный в воровстве, все это выкладывал.

С наступлением темноты был крупный налет немецкой авиации на Краснодар и окружающие станицы. Четыре бомбы были сброшены метрах в 500 от нас. Они, вероятно, бросали в ж. д. мост, но не попали в цель, а разбили и подожгли хату, автомашину и некоторые постройки.

Судя по обстановке и газетам, враг перешел в наступление, задержал наши части, в ряде мест теснит их. Опять начинается прошлогоднее весеннее наступление, которое ничего хорошего нам не сулит. А второго фронта все нет, хотя он нужен до зарезу.

Я уже в новой части. Стоим пока на прежнем месте, и я занимаюсь, как и прежде, писарским делом. Что будет дальше, не знаю. Я думал, в этой части снабжение будет лучше. Оказалось, что оно еще хуже. Вчера нам выдали продукты сразу на 5 дней: муку, молотую кукурузу и ячмень (крупа), растительное масло и соль. При экономном расходовании этого может хватить на 3 дня. Такие-то дела.

Вчера, всю ночь и сегодня дует сильный ветер с юга, из невидимого Новороссийска, с моря. Очевидно, будет дождь. Он уже очень нужен. Сразу все зазеленеет, и весна вступит в свои права.

Проснулся рано, с Матиркой напилил дров, наносил воды, подмел комнату, сделал эту запись. Приступаю к работе. Завтрак еще не готов.

3 апреля 1943 г.

Все эти дни я ужасно занят. Сегодня не смог даже сходить в баню. Все пишу разные данные, заполняю тысячи разнообразных граф. Бумаги нет. Приходится склеивать из кусков и расчерчивать, что отнимает массу времени. Похоже, что я буду работать, как и сейчас, писарем. Написал сегодня письма с новыми адресами.

Ночью и утром шел благодатный весенний дождь. Сразу зазеленела трава у плетней и в садах, резко стали выделяться зеленые набухшие почки на сирени.

Первого апреля на Кубани наши войска заняли станицу Анастасиевскую¹¹³. Других новостей нет. В сводке Информбюро говорится, что даже на Центральном и Западном фронтах продвижение наших частей приостановлено из‑за таяния снега и распутицы. А враг нажимает, и нашим войскам приходится отбивать бесчисленные атаки.

В Тунисе 8‑я армия¹¹⁴ будто бы стала теснить противника и успешно продвигаться вперед.

Отдал сегодня обе пары белья в стирку. Мищенко перед уходом спал на моей постели и, чувствую, напустил вшей.

5 апреля 1943 г.

Вчера для меня был исключительно тяжелый день. Часов до 12 дня я без роздыху заполнял социально-демографические данные, форму № 4. Потом эту же работу продолжал в карауле, километра за 4 от квартиры. На всех не заполнил, потому что часть людей была на посту. Когда я об этом доложил новому моему начальнику, капитану, он заявил, чтобы я сделал это вечером и принес ему. Шутка сказать! В 5 часов вечера я пошел обедать, после обеда вернулся.

Шел весь день дождь. На улицах страшная грязь и ужасная темнота. Я еле нашел караульное помещение, а потом капитана. В 10 часов вечера сдал работу и доложил, что все выполнил. Он даже не посмотрел, что я сделал. Это обиднее всего, хотя до этого он говорил, что ему это немедленно нужно. Ночевать остался там. Спать было негде, и я лег на земляном полу. До 3 часов ночи он читал пьесу Симонова «Русские люди»¹¹⁵. Закуривая, он расспросил меня, кто я такой, но ничего не сказал мне. Спал я на шинели 3 часа. Весь промок под дождем и дрожал. В 5:30 утра ушел на свою квартиру.

Сегодняшнее утро для меня началось с неприятностей. Отобранную кожу сапожника лейтенант Архипов оставил под мою ответственность. В мое отсутствие ее кто-то забрал. Когда я доложил об этом Архипову, он накричал на меня и заявил, чтобы кожа к вечеру была у него, иначе он меня посадит. Ну где я возьму кожу?

Со мной жил еще Матирко. Теперь он где-то километров за пять. Так Архипов предложил мне найти его и привести, чтобы сделать допрос. А на улице ужасная грязь. Ночью выпал порядочный снег, который сейчас уже растаял.

Я ни позавчера, ни вчера не смог попасть по занятости в баню. Но надевать выстиранное белье на немытое тело мне не хотелось, потому я в бане помылся холодной водой, совершенно замерз и простудился. У меня болит голова и озноб. Сейчас растопил печку, хочу просушить портянки и немного заснуть. Но разве Архипов это позволит? Он пришлет связного и заставит что-нибудь делать, совершенно не относящееся ко мне.

Кстати, писарем я не буду, т. к. писарь в этой части уже есть. Не знаю, кем меня используют. Постараются найти что-нибудь самое неприятное. На представителей интеллигенции командиры, обычно люди малокультурные, смотрят с пренебрежением и стараются придумать самое оскорбительное для интеллигента поручение, как бы в отместку за то, что у них культуры меньше, чем у такого бойца, как я.

Вчера весь день велся напряженный бой за Крымскую. Сегодня затишье. Очевидно, Крымскую удалось занять.

6 апреля 1943 г.

Всю неделю идет непрерывный дождь. На улицах ужасная грязь и вода. Вчера весь день снова работал. Вечером получил, наконец, первое письмо из дому от Тамары Дюжевой. Я танцевал от радости и с жадностью его бегло прочел, а потом вновь и вновь перечитывал. Моих писем, которых я написал 12, она не получила, а мой адрес узнала у Верхнежировского. Письмо злое. Она не знает моего положения и думает, что я живу как бог, получаю массу денег и имею новую семью. Письмо печальное. Тамара и Юра очень нуждаются. Зарплаты, которую она получает за преподавание истории в 7‑х классах у Бондарева, хватает на 6–7 дней.

Немцы измывались над ней. Они отобрали ее паспорт и под угрозой расстрела заставили работать 3 месяца в гостинице уборщицей. Сейчас они живут в своей квартире на К. Маркса 45. Топлива нет. Библиотеку немцы сожгли.

Красовский в Тбилиси помощник коменданта города.

Тамара просит от меня помощи. Чем я могу помочь? Юра учится хорошо, но грубит Тамаре по-прежнему.

Архипов вызывал Матирко. Товар так и не найден, за исключением 2 кусочков кожи под кроватью. Я думаю, Матирко куда-то его сплавил. Архипов меня определил сегодня в караул, я уверен, что именно за этот злополучный товар, т. к. есть много свободных бойцов, и он мог бы послать кого-нибудь другого. Я пишу эти строки в карауле.

Кончилась моя удобная жизнь у хозяйки на отдельной койке. Здесь спать придется на нарах – 16 человек подряд. Вшей здесь, конечно, порядочно. Сегодня иду в наряд под дождь. Начинается новая жизнь, надо привыкать и к этому. Моя писарская деятельность кончилась.

Грустно. Скоро идти на развод. А через несколько дней выезд на новое место.

7 апреля 1943 г.

Вчера до 11 часов, а сегодня с 7 утра до 11 дня патрулировал по вскопанным огородам под бесконечным дождем.

Грязь ужасная. В ботинках полно. Спал на нарах, уподобившись селедке. Спал мало, болит голова. Вечером снова идти патрулировать.

Питаюсь концентратом «суп-пюре гороховый». Он хорош, если его есть вперемешку с чем-нибудь другим, но когда несколько дней подряд ешь только его, то в желудке развивается такое брожение, что бесконечно идут вонючие газы в таком количестве, что если бы их собрать вместе даже от одного человека, то можно бы наполнить ими огромный воздушный шар. Газы такой ужасной концентрации, что ими можно было бы отравить огромное количество людей.

Мало этого. Суп-пюре таким же остается и в испражнениях. Нападает такой неудержимый понос, что не успеваешь расстегнуть брюки – все это вырывается в кальсоны. Такая картина была сегодня со мной во время патрулирования. Это просто ужас.

Меня в караульном помещении приняли неприветливо из‑за продуктов. Нам выдали продукты на 3 дня, а потом после одного дня меня перевели в караул. Я съел 120 гр. мяса, а 18 гр. растительного масла оставил у хозяйки, т. к. не во что его было брать.

Из-за этого начались пререкания. Дескать, я буду два дня объедать караул. Есть чужие продукты. Все это, конечно, происходит из‑за недостатка продуктов, из‑за того, что каждый боец не чувствует себя сытым и ему дорог каждый грамм.

8 апреля 1943 г.

Я продолжаю патрулировать: 6 часов на посту, 6 отдыха, затем вновь. Приходится мало времени на сон, особенно днем.

Сегодня дождя не было. Ветер очень сильный, к 10 утра разогнал тучи, и стало солнечно. Уже к обеду достаточно хорошо подсохли тропки.

Жить приходится в скученных и грязных условиях. Ежедневно нахожу у себя несколько вшей. Спать приходится не раздеваясь, а иногда и не разуваясь.

Я чувствую себя голодным, особенно ночью, когда от обеда (от 2 часов дня) приходится стоять до 1–2 ночи. Хлеба дают 700 гр. Остальных продуктов мало. Питаемся 2 раза в день.

Мне всегда думалось, что я что-нибудь должен найти. Сегодня, наоборот, я потерял последний свой мундштук.

Недостаток питания позывает на семечки. Сегодня я съел их на 10 рублей – 4 стакана. Они стали дешевле. Набил до боли язык.

Крымскую наши еще не взяли. Передовые части ворвались в станицу, но под давлением противника вынуждены были отойти на исходные рубежи.

9 апреля 1943 г.

Сегодня неожиданно получил письмо от брата. Он в армии с 25 июня 1941 года. Существенного в письме нет. Есть то, что я знаю уже от Наташи. Письмо несколько официально и сухо.

Кроме обычного для меня патрулирования, дали мне и общественные нагрузки: редактирование «Боевого листка» и подготовку доклада. Я недосыпаю. Когда все это я сделаю? А делать, конечно, нужно в срок и отлично.

Сегодня особенно тяжело нес дневную смену, с 7 до 1 дня. Болит под лопаткой от сквозняков в комнате. Отвратительное чувство от недосоленной и обезжиренной пищи. Постоянно хочется есть.

Я патрулирую у реки и наблюдаю за вербой. За вчерашний и сегодняшний дни она уже развернула свои желтовато-зеленоватые почки. В садах вот-вот начнется цветение груш, вишен, яблонь. Постепенно зелень покрывает землю. После дождя уже почти высохло, и сегодня солнце и ветер. Я загорел. Глаза болят от воспаления и недосыпания. Вечером плохо вижу, и вчера попал в неприятность, т. к. проверявшего дежурного увидел только в 3 шагах от себя. Он накричал на меня. Чего доброго еще запишет в постовую ведомость взыскание.

Противник на нашем участке фронта два последних дня особенно активизировался. Вчера усиленно бомбил Абинскую. Сегодня тоже. Я наблюдал дважды воздушный бой над нашей станицей. С обеих сторон участвовало до десятка самолетов. Сбит один наш самолет, простреленный в воздухе, факелом полетел вниз, и летчики не успели выброситься.

Вечерами, наблюдая за плавающими ракетами противника, я поражаюсь тому, как они технически продуманы: плавают и ослепительно светят 30–50 минут. У нас таких ракет нет.

Сегодня нам выдали по 80 гр. судака свежего. Очевидно, из Ейска.

10 апреля 1943 г.

Вчера с 7 вечера до часу ночи и сегодня с 7 утра до часу дня стоял часовым у караульного помещения. Воздушные пираты охотились за нашими автомашинами. Все время продолжаются над станицей воздушные бои. Вчера в 11 вечера один из мессершмиттов сбросил бомбы на проходившую с зажженными фарами машину. Бомбы в машину не попали, но легли на расстоянии от 50 до 100 метров от меня. Услышав свист, я приземлился. Осколки летели через меня. В соседнем домике пострадало 4 человека: одного убило, троих ранило.

Сегодня нам приказали немедленно вырыть щель. По всей вероятности, будет усиленная бомбежка станицы.

11 апреля 1943 г.

Я выпустил 1‑й номер Боевого листка, который начальством был принят положительно. Получил бланк для второго номера, который надо выпустить 15-го. Весь день мне не давал работать младший сержант Савельев, который рассматривал мою работу как пустое времяпровождение Он заявил мне, что я разленился, и придумывал для меня всякую работу: подметать двор, таскать от реки песок и посыпать двор, потом послал за дровами для кухни. Мне стало обидно, что мною помыкает полуграмотный мальчишка, да еще и заявляет, что я обленился, когда это ко мне никак не подходит.

Сегодня заставили меня сдать стеганку (ночью на посту без нее еще, конечно, холодно); ватные брюки заменили новыми летними, грязные портянки и обмотки – новыми и выдали крохотное полотенце, которое я положил в карман вместо носового платка. Вчера я патрулировал на огородах. Уже чувствуется весна. Кричат лягушки. Вообще, ночь была тихой, если не считать немецкого бомбардировщика, сбросившего 9 некрупных бомб. Все ждут сильной бомбежки станицы. Очевидно, она таки будет.

Уже вечер. Мне еще надо готовиться к докладу.

12 апреля 1943 г.

К докладу готовился сегодня. С часу дня иду в наряд. До этого надо сделать доклад.

Пока ничего особенного не случилось. Пролетали немецкие самолеты, но не бомбили. Летят над станицей и сейчас. Их обстреливают зенитки.

Погода пасмурная. Вероятно, будет дождь.

Спал в тесноте и плохо.

Видел хорошо во сне маленькую Тамару. Она шла, я догнал ее и стал сзади обнимать.

Сегодня написал еще письмо домой и А. И. Олех в Крепостную.

14 апреля 1943 г.

Вчера был занят весь день, и сделать запись было некогда. Сперва патрулировал, затем ходил в баню, потом на собрание. Вернулся домой в 12 часов ночи. Вчера же получил письмо из Ейска, там находится отец Горского. Он мне и пишет. Очевидно, там и все старые знакомые.

Сегодня с утра стоял на часах у моста. Моя знакомая верба распустилась и зеленеет, хотя шел дождь. Вчера, идя в баню, я видел, как замечательно цветут ультрамариновые подснежники и, как яичные вареные желтки, одуванчики. Абрикосы тоже зацветают.

Сегодня наши наступали на Крымскую. Утром усиленно била артиллерия, летала бомбить наша авиация, в основном почему-то «кукурузники¹¹⁶» и сопровождавшие их «ястребки» старой системы – тупорылые¹¹⁷. Сейчас затишье. Результаты неизвестны.

15 апреля 1943 г.

Вечером мне повезло. Мой пост находится между двумя столовыми комсостава. У проходящей официантки я попросил купить мне что-нибудь поесть. Она сказала, что отпуск питания производится только по талонам для комсостава. Возвращаясь, она в газете принесла мне гр. 300 хлеба, гр. 500 пшеничной каши и гр. 200 жареного судака. Все, конечно, бесплатно. Я тут же на посту все это с большим аппетитом съел, но насыщения не почувствовал.

С часу ночи и до 7 утра я стоял там же, где сейчас. Здесь на посту украдкой и произвожу эти записи, т. к. в караульном помещении мешают, и некогда – дорожишь каждой минутой, чтобы поспать, иначе будешь страдать на посту.

Надо мной расцветает груша, под нею цветут и нежно пахнут фиолетовые фиалки. Я несколько штук сорвал и положил в коробку с табаком, и от этого, как мне кажется, плохой табак стал лучше, душистей.

В огороде зеленеет клубника и сплошным зеленым ковром порядочная грядка ржи. Светит солнце, но по небу похаживают тучки, иногда подувает легкий, но довольно прохладный северо-восточный ветер. Ночью я мерз и всю смену ходил взад-вперед. Луна зашла часа в 4, и сразу всё стало темным, неразличимым. Через полчаса на востоке небо слабо забелелось, постепенно стало светлеть, отчетливей стали силуэты ближних хат. Дальше небо стало желтовато-лимонным, проступили силуэты дальних хат, на передних отчетливо стали видны ставни, на огородах выступили плетни, пни. Потом небо стало розоветь. Где-то пиликнула проснувшаяся птичка, ей откликнулась другая, третья. Хавакнул несколько раз перепел, зачирикали вылезшие из-под стрех воробьи – и начался утренний разноголосый птичий концерт. А небо на востоке стало совсем розовым, тучи отодвинулись на запад и тоже порозовели. Загорелась утренняя заря, свежая, яркая, как хорошо созревший арбуз. Но солнце еще не встало. Последний раз где-то недалеко пробомбил фашистский стервятник, один из тех, которые бомбили всю ночь ближние станицы, и убрался куда-то в свое логово, откуда, как сова, снова вылетит на хищную охоту следующей ночью.

Наконец на востоке появилась золотистая переливающаяся и быстро растущая полоска солнца, брызнули золотые лучи, глазам стало больно смотреть на восток. Через несколько мгновений полностью взошло солнце, наступило утро, началась обычная военная жизнь. Наш самолет-разведчик пронесся с юго-запада на восток над самыми крышами хат, и через несколько минут уже понесли наши бомбардировщики «утренний завтрак» фашистам. «Завтрак» порядочный – 30 самолетов, груженых до предела. Я смелее, хотя и пряча папиросу, закурил и стать ждать смены.

Сейчас я вновь стою в карауле. Уже часа 4 дня. В небе разыгрываются воздушные бои, а на земле все зацветает и радуются солнцу птицы. Нерадостно и нелегко только человеку, страдающему от ужасной войны, лишений и голода.

Зачем-то вызывает меня заместитель командира эскадрона капитан Полонский. После смены пойду. Слишком уж официальный, важный и заносчивый он человек.

Нужно выпустить боевой листок № 2, но я на посту. Придется сидеть ночью и сочинять.

Примерно 6 часов вечера, недалеко от меня упал подстреленный мессершмиттом наш одномоторный самолет. Один из летчиков выбросился на парашюте и благополучно приземлился. Другой долго планировал с горящим самолетом, затем самолет перекувыркнулся и пошел носом вниз. Упав на улице, он взорвался. Летчик погиб.

Скоро смена. Хочется есть. Думаю, что сегодня дадут сахар. Выпью чаю, отрезав немного хлеба от завтрашних 700 граммов.

16 апреля 1943 г.

Вчера сразу же со смены пошел к капитану, который предложил мне взять вещи из караульного помещения и перебраться к нему. Он сказал, что к 1 мая надо выпустить газету, и начал беседовать со мной, но помешала бомбежка. Она продолжалась с 8 ч. вечера и до 5 ч. утра. Фашистские самолеты носились под станицей, как рой пчел, и беспорядочно бросали бомбы мелкого калибра, в 25–100 килограмм. Спать было невозможно, т. к. бомбы ложились близко и без всякой системы. Все стекла из окон выпали, с потолка валилась глина, каждую минуту можно было ожидать, что бомба угодит прямо в хату. Я не спал предыдущую ночь, и меня морила дремота. Я лег на глиняном полу, подстелив плащ-палатку. Было холодно, постоянно хотелось мочиться, и я вставал через каждые 15–20 минут, а когда бомбы падали особенно близко, бежал к щели, которая была залита водой от недавно шедшего дождя. Потом я решил не подниматься и лег с твердым намерением уснуть, но не проспал я и 20 минут, как все были подняты по боевой тревоге и отправлены к щели. Все небо над станицей было усыпано плавающими ракетами, которые появлялись то там, то там, воздух был наполнен гулом самолетов, и земля сотрясалась от взрывов бомб. Ожидалась высадка десанта. Так шло до утра.

Ночь была особенно холодной, и я без стеганки, от холода не попадал зуб на зуб. Потом под шинель я надел плащ-палатку. Стало немного теплее, но я так и не нагрелся. С 5 часов и до 8 я немного уснул, т. к. был объявлен отбой боевой тревоги. Позавтракал и сейчас по заданию капитана выполняю писарскую работу.

В небе разыгрываются воздушные бои. То покажется, то прячется за тучами солнце, свирепо дует северо-восточный ветер. От недосыпания болит голова, воспалены глаза. Знобит.

12 часов ночи. Часа два сидел за письмами. Сейчас думаю лечь спать. Над головой проносятся и фашистские, и наши самолеты. Вот и сейчас летит «фриц». Того и гляди, что бросит бомбы. Близко сегодня не бросали. Не дают наши самолеты.

Несколько дней тому назад я достал грамм 400 подсолнечной макухи¹¹⁸ и с удовольствием ел с нею суп и пил чай, а сегодня мне посчастливилось: я имел котелок супу, который остался у повара неиспользованным. Правда, я съел его без хлеба, но и это хорошо. Причем суп здесь гуще, а сегодня еще с рыбой. Я ел его с удовольствием. Ложусь спать. Удастся ли? Полеты самолетов участились. Видать, начнется бомбежка.

18 апреля 1943 г.

Моя служба часто напоминает службу Швейка¹¹⁹. Вчера, например, услышал, что я занимаюсь писарским делом временно, на самом деле я зачислен вьюковожатым в лекпом отделение¹²⁰. Вчера же в 12 часов ночи, когда я стал разуваться, чтобы лечь спать, часовой вошел напиться. Капитан этим возмутился (часовой не должен покидать поста) и послал меня за командиром этого часового. Я приказание выполнил, капитан часового снял с поста и стал его отчитывать, а вместо него поставил часовым меня. Сегодня по поводу моей писарской работы он заявил, что я ее слишком медленно выполняю. Когда я стал делать быстрее, он не дал мне ее закончить, сказав, что это не спешная работа, и заставил меня делать монтаж для первомайской газеты. Я этим занимался до 11 часов ночи. Мне эта работа понравилась. Кажется, понравилась и капитану. Я еще не закончил ее и думаю продолжить завтра, если все будет благополучно.

Сейчас усиленно носятся в воздухе немецкие самолеты, предполагается чуть ли не химическое бомбометание.

Вчера и сегодня ничего особенного не случилось. Здесь я немного поправлюсь, т. к. питание лучше, чем в карауле. Сегодня, например, был даже борщ. Иногда удается получить добавку. Жаль, что не хватает хлеба. Но я все-таки вечером пью чай. Сахару хватит еще на завтра. Выдан по 20‑е включительно.

На фронтах ничего существенного не произошло. В Тунисе идет успешное наступление союзных войск. Тунис вскоре должен быть очищен, и тогда будут все условия для открытия второго фронта в Европе. Откроется ли он?

Сегодня вербное воскресенье. Здесь все это знают, т. к. станичницы – народ богомольный. В каждой хате полно огромных икон. Через неделю пасха. Вспоминается детство и эти весенние праздники. Я их очень любил за торжественность, пышность, за то, что наступала весна, все зеленело, летели птицы, разливалась река, мы смолили и выпускали на воду лодку, а на праздниках катались на ней вволю. К пасхе резался кабан и приготовлялось много вкусных вещей, к которым я всегда был большой охотник.