Kitabı oku: «Русское танго», sayfa 3
– Гостиница «Центральная» слушает.
– Пьяный, что ли, – поприветствовал меня голос Ксении, – с наступающим тебя!
– Аналогично, – ответил я, – уже празднуешь?
– Провожаем уходящий, – подтвердила девушка. – Как твоя рука? Болит?
– Не очень, – успокоил я её, – после гинеколога ей всё нипочём, правда, неудобно стакан держать, надо было его сразу в гипс вмонтировать, чтобы не заморачиваться, но тогда в туалет самостоятельно не сходить, пришлось бы кого-то на помощь звать.
– Ты один? – голос Ксении прозвучал трепетно и с намёком на ревность.
– Почти, – уклонился я от прямого ответа. – Нас трое: водка, я и Ксюша. Готовимся слушать бой курантов.
– Хорошая компания, – повеселела Ксения, – а за Ксюшу спасибо, я тоже о тебе думаю и скучаю. Давай поцелуемся?
– Давай, – я чмокнул пластмассовый микрофон и услышал, как на другом конце проделали то же самое, после чего раздались отрывистые гудки.
Из ванной вышла Оксана.
Обыкновенное полотенце, закрученное персидским тюрбаном, превратило её в настоящую восточную принцессу, ослепительно белое тело сверкало алмазными каплями водяных брызг. Она подняла руки и плавным жестом кокетливо поправила махровую корону – всё, что можно, было тщательно выбрито, и это придавало её женской соблазнительности особую пикантность. Я невольно залюбовался красивыми движениями, а девушка вдруг застыдилась наготы и поспешно обмотала вокруг округлых бёдер сдёрнутую со стола скатерть.
– Кто звонил? – спросила она небрежно, однако во взгляде промелькнула скрытая настороженность.
Я не стал врать и признался:
– Знакомая одна, мы с ней накануне ночь провели, а теперь никак расстаться не можем.
– Зачем тогда меня снял? – Ксюша посмотрела мне прямо в глаза.
– Да замужем она, – я встал и прошёл в спальню, – семья, дети, салатик с валеночками… А скатёрку верни на место, и так вся вином уделана.
– Отвернись, – Оксана присела на край кровати, – ты почему-то меня смущаешь и вообще не такой, как все. С тобой, блина, забываешь о профессии.
Я повернулся к девушке спиной, но в зеркале шифоньера отлично видел, как она торопливо надевала бежевые трусики и регулировала бретельки нового бюстгальтера.
– Ты веришь в чудо? – спросил я, вернув себя в прежнее положение.
– В детстве верила, – рассмеялась Оксана, – особенно, когда на Новый год под подушкой бабушкины подарки находила.
– Поправь постель, – попросил я и указал загипсованными пальцами то место, куда спрятал сторублёвую банкноту, – видишь, всё скукожилось.
Девушка послушно нагнулась и начала старательно разглаживать наволочки и заново перестилать простыню. Я стоял, прислонившись к стене, и молча наблюдал за её манипуляциями, отмечая про себя все достоинства точёной девичьей фигуры, подчёркнутые дорогим гипюровым бельём.
– Ой! – вдруг вскрикнула Ксюша. – Это же те самые деньги, которые я спрятала!
– Не может быть, – не поверил я, – прямо какая-то мистика.
– Нет-нет, – стала быстро убеждать меня девушка, – никакой мистики, я же помню: вот уголок примятый, а тут пятно от помады, – она протянула мне сто рублей. – Видишь? Всё реально! – в её огромных голубых глазах светилась наивная детская радость. Она была по-настоящему счастлива.
– Ну что ж, значит, надо верить в чудеса, – согласился я и пошёл в ванную, чтобы ополоснуть разгорячённое лицо.
15
– И почему ты в Казахстане живёшь? – прошептала Оксана, прерывисто дыша. – Тебе что, в России места мало?
Совершенно голый, я лежал на кровати, раскинув руки. Она склонилась надо мной, отчего её золотистые локоны, пахнущие французским шампунем (в «Стометровке» мы посетили и отдел косметики), упали мне на лоб. Я тряхнул головой и увидел перед собой тугие острые груди девушки с розовыми пипетками сосков. Возле правого соска темнел небольшой шрамик, похожий на маленький ожог.
Цветная полутьма комнаты, словно художник боди-арта, разрисовала наши обнажённые тела причудливыми бликами от незашторенного окна.
Где-то громко играла музыка.
– Там люди хорошие, – сказал я, – и девчонки красивые, особенно в северных областях.
– Лучше, чем у нас? – не поверила она.
– На тебя похожие, – я притянул её к себе и провёл губами по распущенным волосам, – надо вставать, пора праздник праздновать.
– С казашками тоже спал?
– Само собой. На одной даже чуть не женился.
В дверь то ли постучали, то ли поскреблись. Оксана вздрогнула. Я потянул на себя одеяло, а девушку попросил сходить и узнать, в чём дело.
– Я боюсь, – заупрямилась Ксюша, – вдруг это сутенёр за мной пришёл.
– Голову не морочь, – разозлился я, – администраторша, наверное, обходит постояльцев с поздравлениями; ответь ей чем-нибудь для приличия и свитер мой накинь, а то напугаешь бабку.
Она ушла. Из гостиной в дверной проём выплеснулся вспыхнувший свет; стеклянно звякнув, нечто упало со стола; зашуршала одежда.
– На обратном пути прихвати пивка! – крикнул я вдогонку. – Пересохло всё, как в пустыне Гоби.
– Тут к тебе пришли! – раздался звонкий голос Оксаны. – Говорят, знакомые!
– Скажи, что меня дома нет! – отмахнулся я, забыв, что гости тоже всё слышат. – И про пиво не забудь!
За час до Нового года ко мне ни разу знакомые не являлись, тем более в чужом городе. Да я и видеть-то никого не хотел, а тем более – знакомых. Но приглушённый мужской баритон довольно-таки нагло что-то бубнил и бубнил. Оксана, чтобы подыграть мне, возражала:
– Сказано ведь: никого не велено! Может, он уснувши, а тут вы, блина, со своими бутылками.
– Его-ор! – отчаянный вопль Димона заставил меня сесть и широко зевнуть. – Это же я, Димон! В натуре, б***, идти некуда и даже выпить не с кем!
Последний аргумент показался достаточно веским, и я, натянув штаны, вышел в гостиную. За входной дверью, размахивая пластиковыми пакетами, жестикулировал сам возмутитель спокойствия.
– Пропусти, – снова зевая, сказал я девушке, – его менты с бандитами ловят, пусть у нас отсидится пока, а ты готовь закуску и внешний марафет себе наведи.
– Ну, – глянул я на парня, залпом опрокинув стакан пива, – зачем Ингу обобрал?
Ничуть не смущаясь, Димон плеснул водки, выпил и стал оправдываться, одновременно пережёвывая закуску:
– Так я ж хотел как лучше, – он ещё раз наполнил стаканчики и пригласил меня чокнуться, – чтобы, короче, тебя с Новым годом поздравить не с пустыми руками, а то стыдно уже всё время за твой счёт на чужой шее висеть и шароё***иться непонятно где. Вот бананьев связку купил, шпротов, колбаски, бухалова… Всё по-людски. Давай, с наступающим! Как-никак ещё одну тысячу лет промаялись.
Из спальни вышла Оксана, одетая в джинсовую юбочку с накладными кармашками. Вымытые волосы были тщательно прибраны в конский хвост, открытый ворот пёстренького свитерка давал возможность любоваться изящной и хрупкой девичьей шеей.
– Знакомься, – пошёл я на мировую, – моя жена Оксанка.
– Классная девочка, – сощурился Димон, – но такой цветуёчек я уже, кажется, встречал. Где склеил?
– Не напрягайся, – сказала девушка, садясь мне на колени и сцепив свои длинные пальцы в замок на моей груди, отчего из её рук образовалось соблазнительное кольцо. – Егор меня с улицы Ленина привёз.
Густые ресницы Ксюши взметнулись кверху, она моргнула несколько раз, будто пытаясь избавиться от дьявольского наваждения, зрачки влажно заблестели и, оставляя дорожки размытой туши, по лицу скатились две прозрачные горошинки:
– Ну вспомнил теперь?
Парень осклабился:
– Кто ж, в натуре, эту улицу не знает – гремит на всю Пермь! Я этим летом на Ленина тоже одну сфотографировал и чуть не влюбился: красивая, стерва, четвёртый размер, а ноги – аж глаза вразбег…
– Вы подеритесь ещё из-за какой-то паршивой улицы, – проворчал я. – Сейчас Ельцин страну поздравлять будет, а мы тут ономастику выясняем.
– Опять, наверное, нажрётся, как лось, – Димон привстал и переключил телик на «Первый канал», – зальёт шары, аж рожа в экран не влезает, и давай корки мочить. Ни разу его трезвым не видел.
– А ты лучше, что ли? – я пересадил Оксану на диван и предложил выпить за уходящее в вечность столетие.
– Я хотя бы не ворую, б***, в масштабах страны. А кто тебе руку гипсовал? – поинтересовался Димон, морщась от водки и лимона, которым он попытался закусить.
– В женской консультации, – ответил я. – Мне с тобой надо в коридор выйти на пару слов, разговор есть не для дамских восприятий.
– Какой базар, – с готовностью вскочил парень, – пойдём, раз надо.
– Ты Оксанку улицей Ленина не потыкай, – я плотно прикрыл дверь и понизил голос, – она тут на одинаковых правах, что и ты. Понял?
Димон смутился и отвёл в сторону бегающий взгляд; он мучительно подыскивал нужные слова и интонацию, чтобы оправдаться, но я повторил убедительно и твёрдо:
– Не трогай девку, пускай в её жизни лишний раз будет хотя бы такой праздник.
– Замётано, Егор, – парень протянул свою ладонь и пожал мне загипсованные пальцы, – как скажешь, так и масть ляжет, пошли Новый год встречать, а то шланги горят.
– Пока вы, значит, за дверью ходите, Ельцин какого-то дядечку вместо себя проставил, – объявила новость Оксана, украшая магазинный винегрет веточкой свежего укропа. – По фамилии Путин, а на лицо худой.
– Такой же, наверное, алкаш в авторитете, – прокомментировал Димон, – кто-то с похожей кликухой у нас в натуре был. Ты не помнишь, Егор?
– Распутин, – подсказал я, – его дворяне в Петрограде замочили, и масонская революция началась. Так набурогозили, что расхлебать до сих пор не можем. А Ельцин в отставку, что ли, подал? – спросил я у девушки.
– Ну, – подтвердила она, – типа того, и вроде даже трезвый был, так и сказал на полном серьёзе, мол, в последний день уходящего года я, значит, граждане дорогие, с президентов увольняюсь и назначаю вместо себя Рас… Ой! В общем, теперь у нас, мальчики, всё переменилось.
– Этот Путин, может, походу, тоже из питерской братвы, – предположил наш незваный гость. – Думаю, и за него налить в тему будет. Прикинь, уже часы кремлёвские бренчат, ща все компьютеры, какие есть на земле, переглючит и везде конец света наступит.
– Сам ты братва, – возразил я, – он бывший фээсбэшник. Это когда в девяносто восьмом году террористы на Новой Земле ядерный полигон захватили, то как раз он и разруливал. Так что с Новым годом! Желаю, чтобы у нас с вами больше никогда ничего не глючило, и в третьем тысячелетии, которое уже не за горами, нам всем повезло немного не так, как не везло во втором!
За окном раздались оглушительные хлопки, похожие на артиллерийскую канонаду, и небо заиграло вспышками салюта – провинциальная Пермь по-столичному взбиралась на хребет истории, чтобы вместе с остальной русской цивилизацией преодолеть никем пока не изведанный перевал.
16
В уходящем в прошлое двадцатом веке мне было что вспомнить. Но среди множества событий я бы отметил, что по-крупному мне везло всего лишь несколько раз.
Далёкое детство вспоминается как реанимационная палата, в которой меня выхаживали после падения с высоты двухэтажного дома головой об камень. Юность подарила шанс жить дальше во время крупной драки, закончившейся для некоторых участников смертельными исходами. Но главный фарт выпал в Афгане, когда вместо меня на небо ушёл Витька, а я остался жить с чувством вины за его бессмысленную гибель. Потом был случай на автотрассе, где я снова заглянул в косые глаза смерти и увидел там жгучий холод равнодушной Вселенной, и, как ни странно, нашу встречу с Петькой я тоже считаю везением.
– К Витьке бы на могилу съездить, – стал мечтать Зелёнкин, выставляя второй литр заморского питья. – Ну, что ли, памятник ему обновить, матери Витькиной материально посодействовать, то-сё… У тебя есть машина?
– Только алименты и долги, – мотнул я растрёпанной головой, – а на них, к сожалению, далеко не уедешь.
– Завтра купим тебе какой-нибудь незамысловатый фордик и рванём, – подвёл черту друг, затем дёрнул полстакана виски и, чисто по-русски ткнувшись лицом в кучу недоеденного морского салата, смачно захрапел.
Его жена с престарелым сыном попытались вытащить Петькину физиономию из консервированной капусты, но у них ничего не получилось, и тогда я взял инициативу в свои руки.
– Я ща тачку вызову! – стал орать я в глупые лица американцев. – И нах хауз битте вас в гранд-отель! А Петьку, пока не оклемается, толкать всё равно бесполезно! Труп! Мэменто мори по-вашему! Его нихт махен трогать! Ферштеен?!
Не обращая внимания на возражения старухи Джойс, я впихнул её в такси, следом погрузил туда Петькиного наследника и, сообщив таксисту название гостиницы, помахал иностранцам рукой:
– Хай дуй ду, миссис, блин, Зелёнкина! Шнелль фарен зи шляфен в свои номера и гуд бай до утра, когда ваш драгоценный супруг проспится к благополучному исходу!
Джойс, высунувшись из окна, начала что-то бестолково лопотать с явным возмущением, но я был неумолим:
– Ауффидерзеен, фрау Грин, и с Петькиным дитём там, пожалуйста, поаккуратней!
Утром Петька залез в ванную и через час вышел оттуда уже как сэр Питер: морда напомажена, волосы зализаны через пробор, в голливудских зубах дымящаяся сигара.
– Предстоящая торговая сделка по приобретению авто, – небольшая пауза придала весу и значимости его словам, а сигара перекочевала из правого уголка рта в левый, – уже накладывает вето на твой стакан. Ищи, Егор, водительские права, пока я опохмеляюсь.
Права были заложены мной две недели тому назад в винно-водочном отделе ближайшего продмага.
– Выкупи документ, – Зелёнкин сыпанул на стол горсть скомканных дензнаков, – а на сдачу лимонад возьми холодненький и дринк поприличней.
– Учти, – предупредил я приятеля, – ввиду временной безработицы вернуть наличные не смогу долго, возможно, в этой жизни даже никогда.
– Сможешь, – возразил однополчанин, – потому что я в тебя верю безоговорочно и согласен проинвестировать любой коммерческий проект, который в корне изменит твоё захудалое, подлое и унылое бытие, а значит, и сознание тоже.
– Но у меня сейчас никаких проектов, – развёл я руками, – живу одним днём, разве что надбавку к пенсии дадут.
– Ага, дадут, – саркастически скривил губы американец, – только подождать надо, пока сначала себе наворуют. Если захотеть, проектов кругом – сколько хочешь!
Он покрутил головой, его взгляд упал на газету, которую я использовал вместо хлебницы, скатерти, туалетных рулончиков и разных там салфеток.
– Вот, – Петька оторвал от газеты край и вручил обрывок мне, – купи вагон бумаги и продай где-нибудь в Казахстане с выгодной для тебя маржой.
– Но почему именно в Казахстане? – изумился я Петькиной предприимчивости.
– Да хоть где, – Зелёнкин вынул карманный калькулятор и начал что-то сосредоточенно вычислять, – это не принципиально, бумага везде нужна, она как хлеб при любой власти, а Казахстан ближе всех к России и целлюлозы там нет. Видишь, если даже семь-восемь рублей с килограмма иметь, минус дорога, ну там погрузка-разгрузка, плюс коэффициент… Да, ещё – смотря сколько вагонов двинуть… В общем, дуй пока в магазин, а я тебе бизнес-план разом накидаю.
На авторынке у меня глаза разбежались от обилия легковушек. Плотно сбитые ребята в спортивных костюмах, чёрных кожаных куртках и с массивными золотыми цепями, похожими на бульдожьи ошейники, конкретно присматривали за продавцами, не забывая и покупателей. Особого внимания удостаивались несчастные владельцы престижных и дорогих моделей.
– Кажется, эта «Хонда» сама по себе ничего, – стал прицениваться мой инвестор, – выглядит свежо, резина неистёртая… Правда, руль справа, так, с другой стороны, японцы ведь как-то ездят, хотя и косоглазые…
– Ты что, ослеп! – заспорил я. – Ей стопудово перед продажей просто губы накрасили, а она и рада стараться – сверкает, падла, как новенькая, а у самой спидометр по десятому кругу назад скручен. Эта не годится, пойдём-ка дальше.
Так мы бродили от машины к машине и лишь после плотного обеда в закусочной наткнулись наконец на подходящую тачку. Непривлекательная внешне, она оказалась вполне добротной внутри и, самое главное, не притягивала к себе лишнего внимания показушной крутизной.
– Слушай, – сказал я Зелёнкину, когда мы с оформленной купчей отъехали от нотариуса, – ты по пьянке тратишься на меня, а вдруг с бумагой пролетим, что тогда?
– Опыт появится, – невозмутимо ответил американец, – в бизнесе никогда не знаешь, чем всё закончится, что верно, а что нет. Сегодня какая-нибудь идея выглядит нелепой и абсурдной, а завтра она же становится непреложной истиной. Объясни лучше, зачем ты выбрал эту задрипанную «Ладу»? Там же было можно купить автомобиль посолиднее.
– Дело в том, – откликнулся я, – что по России на крутых иномарках, не считая ментов, безнаказанно могут ездить либо депутаты, либо криминал. Это люди такие в концертных пиджаках цвета красного перца, их компартия, как рассаду, в комсомольских ячейках специально выращивала. А мы с тобой ни то и ни другое, поэтому с подобной машиной, как у нас, нам везде зелёный свет. Понял?
– Не-а, – замотал головой Петька. – В Америке всё наоборот.
– Не переживай, – подбодрил я друга, – вы, американцы, вообще тупые по жизни, для вас даже простые вещи кажутся непреодолимым препятствием, но… кое-что в своей жизни мы и сами не понимаем. Например, только у нас до недавнего времени старые авто стоили в полтора-два раза дороже новья, а подержанные иномарки и сейчас вне всякой конкуренции.
17
Между тем Новый двухтысячный год уже вступил в свои законные права.
Праздничному настроению нашей компании, замешанному на нетрезвом авантюризме, стало тесновато в четырёх стенах, и я предложил пройтись по новогодним улицам.
Сгущённый морозом воздух быстро напитал свежестью мою открытую нараспашку грудь, а в подсвеченном дорожным освещением небе с треском лопались разноцветные гроздья вспышек праздничного фейерверка – Пермь гуляла по полной программе.
Димон стрельнул шампанским в фонарный столб, промазал и слегка удивился:
– С двух шагов не попал, а ты в люстру, как в яблочко… Давайте, б***, прямо из горла за миллениум чухнем!
Ксюша слепила снежок и, смеясь, по-девчачьи неумело кинула им в Димона:
– Закусить не забудь!
Мы по очереди приложились к холодному горлышку толстостеклянной бутылки. Липкая пена потекла на мой подбородок и дальше вниз. Я утёрся рукавом и предложил Димону вернуться в номер и взять вместо шампанского обыкновенной водки.
– Там, в холодильнике, чекушки стоят, увидишь, как откроешь, они в дверцу насованы.
– Одну взять? – деловито осведомился гонец.
– Одну мало, – встряла в наш разговор Оксана, – две захвати и стаканчики не забудь.
– Две много, – возразил я, – бери три штуки, в самый раз будет.
Так, не спеша, останавливаясь и чокаясь на ходу с незнакомыми людьми, поздравляя их и принимая встречные поздравления, мы вышли к огромной наряженной ёлке, вокруг которой в свете перемигивающихся гирлянд вовсю кипела весёлая хмельная кутерьма.
Где-то рядом громко наяривала музыка, и Оксана пригласила меня танцевать.
– Имеешь право, – одобрительно сказал Димон, заметив мою растерянность, – все танцуют, а мы чё, рыжие, что ли?
Под звуки танго он увлёк какую-то разодетую в дорогие меха девицу и тут же повис на ней, неприлично облапав её нервными пальцами ниже талии.
Оксана прижалась к моей груди и томно прикрыла глаза.
Мимо, пронзительно визжа, с ледяной горки скатывались – кто на чём – весёлые компании всех возрастов; кто-то ставил в снег красочные картонные трубки китайских потешных ракет, и они шумно взлетали оттуда яркими букетами новогоднего салюта; в ноздри ударил восточный запах жаренного на углях мяса, обильно сбрызнутого синтетическим уксусом.
Мне тоже стало необычайно хорошо, и я поцеловал девушку в пахнущие дорогими сигаретами и вкусной ягодной помадой спелые губы, которые в ответ благодарно и доверчиво одарили меня горьковато-сладким привкусом искренней девичьей нежности.
Откуда-то из-за спины вынырнул Димон.
– Предлагаю вмазать под шашлычок на фоне ёлки!
Я попятился, кувырнулся пятой точкой прямо в сугроб и согласно кивнул:
– Наливай!
– Оксанка пока пусть очередь у мангала держит, – по-хозяйски распорядился парень, уваливаясь рядом, – а мы с тобой зарядим чисто по-мужски.
Он протянул мне стакан и карамельку в пёстрой обёртке, а Ксюша, с пучком выданных мной десятирублёвок, затерялась в толпе.
– Знакомая, что ли? – спросил я, намекая на его презентабельную партнёршу по уличному танго.
– Да какая там на хер знакомая, – открестился Димон, разливая по стаканам чекушку, – просто приятная на ощупь, а меня такие, знаешь, как вставляют! Вот, прихватил на память, Оксанке хочу подарить в честь её новой жизни.
Он раскрыл узкую ладонь, и на ней тускло блеснула золотом дорогая браслетка в виде ящерицы с топазовыми глазками.
– Зацени!
– Отдай, у кого взял, – отвёл я его руку, – новую жизнь с воровства не начинают.
– Ты чё, Егор! – искренне возмутился вор. – Она ж, наверно, из настоящего советского золота, и потом, я ведь не для себя… От всей души… В натуре, как лучше хотел… Давай, короче, за нас!
Радостная и счастливая, подошла Оксана с тремя шкворчащими порциями шашлыка на деревянных палочках и целлофановым мешочком, из которого Димон тут же извлёк нарезанный квадратиками свежий хлеб и аппетитные сиреневые кольца репчатого лука. Я плеснул водку в третий стаканчик и подал его девушке.
– Мы за нас решили пропустить, присоединяйся.
– Кто самые лучшие друзья девушек? – спросил Димон у Ксюши, хитро прищуриваясь на неё снизу вверх. Та, выпив залпом полстакана, не задумываясь, выдохнула:
– Презервативы!
Я заботливо протянул ей кусочек хлеба с мясом и луком, а Димон угловато, но галантно взял её за руку и застегнул на запястье браслетку, уточнив при этом:
– Лучшие друзья девушек – это золото и бриллианты. Дарю как любимой супруге Егора на вечную память о нашем миллениуме.
Девушка удивлённо посмотрела сначала на него, потом на меня, вольготно сидящих под сверкающей ёлочной мишурой.
– Ворованная, – прокомментировал я, активно пережёвывая горячее сочное мясо, – только что у какой-то пьяной размазни спёр. Сначала ангажировал, а потом – бац! И… Он у всех ворует, призвание такое. Анахронизм. Типичный жулик.
– Талант не пропьёшь, это вам не онанизм, – осклабился парень, приняв моё замечание за похвалу. – Никого я не шантажировал, на ней этих цацек понавешано, как игрушек на ёлке, а Оксанке носить нечего. Где, хочу знать, справедливость?
– Демагог! – парировал я. – Демагоги когда-то и царя хлопнули. Сегодня тёлку обул, а завтра под меня подкоп рыть начнёшь.
– Фильтруй базар, – возмутился Димон, – я тебя уважаю по всем понятиям, ещё никого по жизни так не уважал.
– Мальчики! – позвала нас Оксана. – Хватит ссориться из-за пустяков, шашлык стынет.
На самом пике празднования уже вступившего в свои законные права двухтысячного года к Оксане подкатил какой-то тип.
– Ты чё, шалава, на мыло села! Я тут хожу, пустой, как барабан, а ты развлекаешь непонятно кого на халяву. Прикинулась шлангой, сука, на мои бабки без спросу в меха вырядилась…
– Это кто борзый такой, – поднялся из сугроба Димон, – если выпить хочешь, так у нас мерзавчик есть. Налить или как?
Девушка побледнела, губы её по-детски беспомощно дрожали. Она виновато моргнула в мою сторону и отвернулась. А тип не унимался. Он грубо схватил её за руку и рывком повернул к себе.
– Ну, колись по-хорошему, сколько от меня скрысятничала? – вязаная серая шапочка наползла на его низкий лоб, из-под шапочки свесилась сальная прядь грязно-серых волос. – Ого! Да у тебя, сука, рыжьё даже завелось! А ну-ка, сама вылези из этой змейки.
– Эй, чувак, это мой подарок, – предостерегающе выставил стаканчик Димон. – Смотри, как бы ты, в натуре, у нас из своих почек не вылез!
– Да ты кто вообще, – развязно парировал пришелец, – я таких вертел на зоне, как хотел.
– Умный, что ли? – подал я голос. – Тебе череп не жмёт? А то как бы не пришлось в дальнейшем жить ногами вперёд.
Димон между тем вырвал у наглеца Ксюшину руку и встал спиной к девушке, загородив её собой. Я тоже выкарабкался из уютного снежного кресла и посмотрел на блатного исподлобья.
– Значит, сидел, говоришь? Случайно, не на параше верхом?
Не ожидавший отпора чувак попятился, мутные глазки забегали по сторонам.
– Да вы кто такие, ваще… Чё за наезд? У меня менты прикормлены, братве отстёгиваю, это моя прошмандовка. Вы чё, проблем хотите…
Коротким ударом загипсованными пальцами в область солнечного сплетения я остановил льющийся из него поток грязи. Димон присел на корточки и стал шарить в карманах зарвавшегося типа, который корчился, суча ногами по утоптанному снегу, и по-рыбьи хватал морозный воздух перекошенным ртом.
Никто не обращал на нас внимания.
Напоследок Димон пнул его в лицо, снег окрасился тёмной и горячей, дымящейся на морозе, кровью, и мы, не оглядываясь, быстрым шагом направились к мерцающим зелёным светом огонькам такси.
18
В гостинице Димон кинул на стол связку ключей и несколько пятидесятирублёвок, измятых и замусоленных.
– Это от съёмной хаты ключи, – сказала Ксюша, мельком взглянув на трофеи Димона, – он в отдельной комнате сам живёт и наши паспорта прячет.
– Где хата? – спросил я, жадно припадая к бутылке с пивом.
– На улице Девятьсот пятого года. Кроме меня, ещё три девчонки на него вкалывают.
– Езжай, Димон, прямо сейчас, – приказал я, кивая на ключи, – и без Ксюшиного аусвайса не возвращайся.
– Тогда на посошок, и я уже одной ногой там, – с готовностью откликнулся вор. – Считайте, что корочки у нас в кармане, только координаты б***дюшника уточни, – обратился он к девушке.
Та с готовностью продиктовала номер дома и объяснила, как лучше до него добраться.
Димон, выпив наспех и закусив, мгновенно исчез.
Я распечатал новую бутылку водки, налил себе и Оксане и предложил ей рассказать свою историю с самого начала. Она, зажмурившись, залпом осушила стакан, запила соком и, закурив сигарету, пустила в потолок несколько синих кольцеобразных облачков.
ИСПОВЕДЬ ПРОСТИТУТКИ
Отца я, значит, вообще не видела, потому что родилась через три месяца после его смерти – он погиб в восемьдесят первом где-то на афганском перевале. Мне мамка рассказывала, а ей папин друг, который привёз нам фотокарточку и краповый берет – всё, что осталось от моего отца. Официально его разорвало в клочья то ли миной, то ли какой-то страшно огромной бомбой.
Не знаю точно.
Они даже не расписаны были, думали – после армии распишутся, а вышло всё, как всегда, наперекосяк.
До шести лет я, значит, воспитывалась у бабушки, а когда у неё обнаружили онкологию, мамка забрала меня к себе, и я впервые узнала, что у меня есть маленькая сестрёнка – мать, оказывается, сожительствовала с парнем, но к тому времени, как забрать меня, его посадили за распространение наркотиков.
Женщине с двумя детьми, один из которых грудной, ни сейчас, ни тогда на работу устроиться нереально. Это я теперь понимаю, а в то время очень сильно хотелось есть и я часто ревела белугой. А чё толку-то? Реви не реви, а в магазинах, кроме маринованного лука и сока берёзового, шаром покати. Продукты все на рынке, а там цены, сам знаешь, как кусаются. Кто работал, и то не могли такие покупки себе позволять.
Мамка тоже плакала вместе со мной, а потом повадилась приводить в дом чужих мужиков, выпивать и спать с ними у меня на глазах, потому что наш дом состоял из одной комнаты в коммуналке, где, кроме нас, проживали алкаши-одиночки. Первые разы, правда, она выставляла меня в коридор, стеснялась, наверное, а потом как-то всё превратилось в привычку и стало происходить на наших с сестрёнкой глазах.
Ну я взрослела, конечно, потихоньку и начала понимать, что мать занимается чем-то постыдным – со мной не общались сверстники, соседи при встрече отводили взгляд в сторону; в школе я числилась хронически неуспевающей ученицей, сидела на последней парте и уже в третьем классе научилась курить.
Зато одета была всегда лучше других! Мамка не жалела на меня денег, видимо, старалась по-своему загладить передо мной свой грех.
Мамкиного сожителя выпустили из тюрьмы в начале девяностых, тогда дети мечтали стать бандитами и проститутками, и мою мать уже никто не осуждал, а некоторые даже завидовали моим нарядным обновкам, а я щеголяла ими назло всем соседям и одноклассникам.
Артур, так звали мамкиного сожителя и, получается, моего отчима, после освобождения больше месяца бухал и до полусмерти избивал мамку за то, что она изменяла ему, пока он мотал срок. И как-то вечером он так сильно отметелил её, что она попала в больницу, но ментам на него не показала, и отчиму всё сошло с рук.
Мы с сестрой каждый день навещали в больнице мать, приносили ей печенье и молоко. А отчим в её отсутствие пьянствовал, не просыхая, и смотрел на меня так, как будто я уже перед ним совсем голая. И как-то ночью, во время очередного кутежа… Короче, потом тоже избил и пригрозил, что убьёт совсем, если расскажу об изнасиловании кому-нибудь на стороне.
Я, значит, испугалась и молчала, а мамка сразу догадалась, что со мной, блина, что-то не того. Ещё в больничной палате она исподволь выпытывала у меня, что и как, да только на все её вопросы я мотала головой и плакала. Ну мамка не дура, она, конечно же, обо всём сама доехала и, как могла, успокаивала меня, говорила, что это надо перетерпеть ради маленькой сестрёнки, что теперь уже ничего не исправишь и надо как-то жить дальше.
Деваться некуда, живём, значит, мы, живём, но всё вокруг никак не меняется, а совсем даже наоборот.
Артур никогда не бывал трезвым, издевался над матерью, заставлял её проституцией зарабатывать деньги ему на водку. Мамка на глазах превращалась в старуху, но что я могла поделать?
А потом меня тошнить стало. Ну, я думала – от пирожков из буфета, а потом, когда начала мел жевать на переменах, догадалась, что с моей физиологией что-то не так. Сама догадалась, видать, повзрослела не ко времени. Ну, понятное дело, и современные фильмы сыграли свою роль…
Отчим, как только узнал о беременности, озверел совсем. Орал на меня, как, блина, потерпевший. Выпучит глаза – и орёт, орёт! Аж слюни брызгами во все стороны. Мать, пьяная, тоже масла в огонь подливала: я и шлюха, я и шалава, и во всём, получается, виновата я сама.
Плакать уже не было никаких сил. Свернусь калачиком и лежу на диване, разглядываю какую-нибудь трещинку на стене. Только сестрёнка и жалела меня. Сядет рядом и гладит по волосам – успокаивает.
Маленькая, блина, а всё понимала.
Однажды, когда дома никого не было, Артур, напившись, стащил меня с дивана на половик и стал пинать каблуками по животу. Я, значит, сознание сразу потеряла, потом уже мне объяснили, что соседи спасли, успели вызвать скорую помощь.
