Война и люди

Это было только начало войны.

Никакой памятник не может сообщить человеку большего волнения, чем изуродованные взрывами, изъеденные пулями и осколками, опаленные красные кирпичи крепости. Стена цитадели местами исчезла, местами проломлена. Приходящему сюда покажут, где было зарыто знамя полка, где у стены был расстрелян немцами комиссар Фомин, покажут похожий на огромную подкову героический Восточный форт, которым командовал человек удивительной воли и мужества — майор, ныне Герой Советского Союза Петр Гаврилов. Стоят в центре крепости величественные руины церкви-клуба. Камни и кирпичи поросли березками и бурьяном. Гулкий и жутковатый холод идет из подвалов. После сильных дождей то в одном, то в другом месте вдруг оказываются позеленевшие патроны, белые кости, оружие…

Из семи тысяч стоявших тут насмерть в живых осталось немногим больше трехсот человек. Все они после войны побывали в крепости. Встречались и узнавали друг друга. Видавшие эти встречи рассказывают: седые, немолодые теперь уже люди, обнявшись, рыдали и становились на колени около опаленных стен…

В крепости каждый год бывает полмиллиона людей. Тут проводятся слеты и встречи. Но мы все еще недостаточно хорошо поняли, как велика цена этих красных развалин. Они нам дороже любого мраморного дворца.

Тут не надо наводить лоск, делать дорожки и цветочные клумбы. Но надо, не скупясь на затраты, бережно сохранить эти стены. И они будут вечно служить делу, во имя которого люди умерли тут летом 41-го года.

Константин Симонов:По человеческому долгу мы обязаны в первую очередь вспомнить не тех героев войны, лица и имена которых освещены победными салютами. Этих людей все знают. Важно не забывать тех, кто не увидел победы, но сделал для нее всё, что мог.«Война: день за днём» (1977)

Константин Симонов:Вздором было считать, что сами немцы потеряли всё человеческое. Я обнаружил у них в абсолютной сохранности все нормальные человеческие чувства по отношению к своим, к немцам. Я понял: среди них не больше садистов или прирождённых убийц, чем во всяком другом народе, среди них достаточно добродушных, сентиментальных, мягких людей. Но всё это проявлялось только по отношению к своим. Нас же они поставили вне пределов действия человеческих законов. Они смотрели на нас, как смотрят на щенят: «Одного оставим, а этих можно утопить». И это сделал с немцами фашизм.«Война: день за днём» (1977)

Константин Симонов:… о геройской 107-й дивизии. В боях под Ельней (1941 год) дивизия уничтожила 28 танков, 65 орудий и минометов и около 750 солдат и офицеров противника. Сама потеряла 4200 убитыми и ранеными. /…/ …о той же 107-й дивизии, сражавшейся в Кёнигсберге (1945 год). Заняв 55 кварталов города, дивизия захватывает в плен 15100 немецких солдат и офицеров, сама потеряв во время штурма всего 186 человек. За этими разительными цифрами как раз и стоит факт: воевать научились.«Война: день за днём» (1977)

Разговор окончен, и мы с Петром Ильичом сидим у окна, за которым в пахучих волнах черёмухи, вишен и яблонь сходит с ума соловей.

— Странное дело, соловей у меня каждый год почему-то вызывает тревогу. Вспоминаю тот июнь у границы — вот так же не давал заснуть соловей. И взрывы. А он поёт… Так и осталось в памяти. Июнь каждый год пробуждает тревогу — одолевают воспоминания…

Нас всех в июне одолевают воспоминания.«История Петра и Карла» (1979-1982)

Письма-дневник солдата А. Павленко, 2 сентября 1942 года:Приезжают подводы с продуктами, кухни, раненых отправляют в санчасть. Шумят старшины — разыскивают людей из своих подразделений, спорят ездовые, наша братва делит сахар и сухари, кто-то кашляет, жалуется, что не привёз старшина табаку… И вдруг загорится ракета, пущенная из нашего или немецкого самолёта. Тогда всё движение прекращается, люди скрываются по кустам, а если кто зазевался — со всех сторон несётся такая художественная критика, что виновный падает и, кажется, даже не дышит. Но погасла ракета, и всё опять, как в муравейнике, зашевелилось, задвигалось…«Письма с войны» (1970?)

И всё-таки есть в городе милая прелесть небогатого, глуховатого, однако прочно обжитого и щедро озеленённого места. Единственный пятиэтажный дом выглядит тут небоскрёбом. Все остальные постройки укутаны липами, тополями, клёнами и берёзами. Вдоль улиц посажен шиповник. За заборами во дворе желтеют подсолнухи, синеют капуста, головки мака, пахнет укропом, помидорной ботвой, смолою от накалённых солнцем колотых дров. С забора тебя провожает глазами ленивый, не понимающий, что живёт не в деревне, а в городе, кот.«Ельня» (1981)

По недоразумению (в суматохе натянул гимнастерку политрука) рядовой Билан на полдня сделался командиром. Разгорячённый полковник, увидев человека с четырьмя треугольниками в петлицах, приказал атаковать деревню, откуда били три пулемёта. «Объяснять нелепость моего положения было некогда, бессмысленно и опасно. Возглавил атаку. /…/ Я был не очень серьёзно ранен. После боя уже говорю: ребята, я же не политрук, я художник из клуба…»«История Петра и Карла» (1979-1982)

На войне было принято: если пленный достался ценою потери пяти человек — разведка работала хорошо. Разведка Шубина почти не имела потерь. На фронте, под Плоцком, разведка привела из немецкого тыла двадцать четыре пленных и потеряла своих пять человек.«Он был разведчиком» (1965)

Однажды утром лагерь подняли и вывели на дорогу. Пятнадцать тысяч людей, громыхая деревянной обувкой, двинулись по шоссе. На пять километров растянулась шеренга. Иван шёл в середине, с трудом волоча едва зажившую ногу.

— Больные, два шага вперёд!..

Измученные люди с надеждой глядели на десять автомобилей, догнавших колонну. Оказалось, больных отвезли и расстреляли в овраге. Потом стали стрелять в идущих. Споткнулся — выстрел. Надо было не показать, что хромаешь, надо было не отставать, надо было поддержать вконец ослабевшего друга. Вряд ли в чьей-нибудь жизни была дорога длиннее и страшнее, чем эта по Германии зимой в сорок пятом.

— Из лагеря вышли пятнадцать тысяч. В конце дороги я насчитал всего триста двадцать…«Звезда Ивана Назарова» (1962)