«Апокалипсис нашего времени» kitabından alıntılar
Живи каждый день так, как бы ты жил всю жизнь именно для этого дня.
Счастливую и великую родину любить не велика вещь. Мы ее должны любить именно когда она слаба, мала, унижена, наконец глупа, наконец даже порочна. Именно, именно когда наша «мать» пьяна, лжет и вся запуталась в грехе, — мы и не должны отходить от нее…
Любовь исключает ложь: первое "я солгал" означает: "Я уже не люблю", "Я меньше люблю".
Гаснет любовь - и гаснет истина. Поэтому "истинствовать на земле" - значит постоянно и и истинно любить.
Что выше, любовь или история любви?
Ах, все "истории любви" все-таки не стоят кусочка "сейчас любви".
Мне и одному хорошо, и со всеми. Я и не одиночка и не общественник. Но когда я один - я полный, а когда со всеми - не полный. Одному мне все-таки лучше.
Не литература, а литературность ужасна; литературность души, литературность жизни. То, что всякое переживание переливается в играющее, живое слово: но этим все и кончается, - само переживание умерло, нет его.
<...>
Нужна вовсе не "великая литература", а великая, прекрасная и полезная жизнь.
<...>
М.б., мы живем в великом окончании литературы.
Неужели все, что идут по улицам, тоже умрут? Какой ужас.
Дешевые книги - это некультурность. Книги и должны быть дороги. Это не водка.
На самом деле это говорили не древние люди, но — закон их, вышедший от Отца. Возьмем же "око за око" и "подставь ланиту ударившему тебя". "Око за око" есть основание онтологической справедливости наказания. Без "око за око" — бысть преступление и несть наказания. А «наказание» даже в упреке совести (и в нем сильнее, чем в физике) — оно есть и оно онтологично миру, т. е. однопространственно и одновременно миру, в душе его лежит. И оттого, что оно так положено в мире, положено Отцом небесным, — Христова «ланита», в противоположность Отцовскому (как и везде) милосердию, — довела человечество до мук отчаяния, до мыслей о самоубийстве, или — до бесконечности обезобразила и охаотила мир. Между прочим, на это показывают слова Апостола Павла: "Бедный я человек, кто избавит меня от сего тела смерти". Это — прямо вопль Каина, и относится он, бесспорно, к вине отмены обрезания, т. е. к разрушению им, уже совершенно явно, всего Ветхого Завета, при полном непонимании этого Завета. Как и везде в Евангелии, при «пустяках» ланиты, делая пустое облегчение человеку, — Христос на самом деле невыносимо отяготил человеческую жизнь, усеял ее "терниями и волчцами" колючек, чего-то рыхлого, чего-то несбыточного. На самом деле, «справедливость» и «наказание» есть то «обыкновенное» и то «нормальное» земного бытия человеческого, без чего это бытие потеряло бы уравновешенность. Это есть то ясное, простое и вечное, что именно характеризует «полноту» отца и его вечную основательность, — кончающую короткое коротким, — на место чего стали слезы, истерика и сантиментальность. Настала Христова мука, настала Христова смута.
«Современность» режет только пустого человека. Поэтому и жалобы на современность — пусты.
