Kitabı oku: «Славянский викинг Рюрик. Кровь героев», sayfa 3
II
Мудрый старец Гостомысл, приведший новгородское войско к городу Рерику, находился к глубоком раздумье. Обозревая боевое поле, он видел, что достаточно отдать ему приказ о наступлении, как объединенное германское войско будет уничтожено совместным ударом защитников столицы и новгородцев; немногим удастся вырваться из плотного кольца. Но спасет ли эта победа бодричей от будущих нашествий западных соседей, принесет ли она мир на эти земли? Скорее всего, нет. Оправившись от поражения, враг снова будет собирать силы для того, чтобы отомстить за неудачу и взять верх над бодричами. Не сможет уже Гостомысл помочь родственному племени в другой раз. Ему уже восемьдесят лет, жизнь на исходе, а те, кто придет ему на смену в Новгороде, едва ли станут так болеть за далекое славянское племя. Тогда едва ли оно выстоит против мощного противника…
Он, Гостомысл, провел много войн, участвовал во многих битвах, одержал много побед, испытал и горечь поражений. В этих войнах он потерял своих четверых сыновей, у него не осталось наследников и на нем прерывается династия новгородских князей. Видно, после него будут править страной избранные народным вече посадники. Вот только что ему сообщили о гибели Годлава, князя бодричей и его зятя: да, даже победы не несут только одного счастья и удовлетворения, они обязательно сопровождаются невосполнимыми потерями, и Гостомысл к концу своей жизни пришел к убеждению, что лучше всякой войны, всякой громкой победы бывает только достигнутый переговорами полюбовный мир. Он, как правило, вел к длительному спокойствию, к процветанию страны, улучшению и так нелегкой жизни народа. А война разжигала новую войну, победа разжигала у противника ярость и желание отомстить за горечь поражения, и все это вело к новым бесконечным войнам. Так стоит ли и сейчас заканчивать далекий поход кровавым сражением?..
Полулежа в походном возке, он слабым мановением руки подозвал к себе боярина Оногаста, приказал:
– Пошли к противнику воина с предложением переговоров. Пусть он пригласит ко мне короля Готфрида и кенига саксов Ходо.
Боярин кивнул головой, тотчас исчез. Прошло довольно длительное время, наконец Оногаст подъехал к князю и проговорил:
– Кениг саксонский Ходо прибыл со свитой на переговоры.
Гостомысл приподнялся на подушке, уселся поудобнее, сказал:
– Зови.
К возку подъехал кениг, соскочил с коня, остановился перед князем, кивнул головой в знак приветствия. Это был 30-летний мужчина, бородатый, длинноволосый, как все саксы. Одет он был в длинную до колена рубашку, поверх которой красовался блестящий металлический панцирь, на плечах висел короткий плащ синего цвета, отороченный золотой каймой; ноги обуты в желтые ботинки, чулки обмотаны ремнями; на голове лихо сдвинута вязаная шапочка, по-видимому, служившая подшлемником.
– Я бы хотел видеть и короля Готфрида, – сказал ему Гостомысл по-германски, который он знал с ранних лет. – Нельзя переговоры вести за его спиной.
– Король данов Готфрид сбежал, пользуясь общей сумятицей, – ответил Ходо басовитым голосом. – Его войска находятся в моем подчинении.
Гостомысл кивнул. Помолчал. Потом стал говорить, неторопливо, степенно:
– Долго ли нам воевать, Ходо? Сколько я живу, столько мы сражаемся друг с другом – славяне и германцы.
Кениг переступил с ноги на ногу, его брови от удивления полезли вверх. Как видно, он ожидал услышать условия сдачи немецкого войска, а старец вдруг заговорил совсем о другом.
– Может, стоит нам с тобой сделать попытку установить между нашими народами вечный мир, чтобы люди не боялась друг друга и жили в тишине и спокойствии?
– Каким образом? – сглотнув слюну, спросил Ходо.
– Дать клятву своим богам, что будем свято соблюдать заключенный договор, и разойтись без битвы и кровопролития.
Ходо во все глаза смотрел на новгородского князя, боясь поверить его словам. Разве он, Ходо, упустил бы такой момент, когда враг у тебя между пальцев и стоит только сжать кулак, как он будет уничтожен? А может, старый хитрец готовит какую-нибудь ловушку? Да нет, куда еще больше, и так он, Ходо, со своим войском в ловушке. Выходит, стоит поверить князю, тем более что у него нет иного выхода.
– Я готов поклясться на мече перед главным богом нашим Тором, что не нарушу слова своего и буду вечно хранить мир между саксами и бодричами, – твердо проговорил он.
– Вот и замечательно. Я тоже поклянусь нашим главным богом Перуном. Тогда наши народы будут спокойны за свое будущее, им не придется рисковать жизнью в непрерывных кровопролитных войнах. Скажи кениг, а есть у тебя сыновья?
– Да, трое. Двое малолетних сейчас дома, с матерью, а третий со мной.
– Много ли ему лет?
– Десять недавно исполнилось.
– Вот и моему старшему внуку тоже десять лет стукнуло, а он уже потерял отца.
Гостомысл надолго задумался, закрыв глаза. Ходо уже подумал, что он уснул, что нередко бывает со старыми людьми, но вдруг князь открыл глаза и светлыми глазами посмотрел ему в лицо.
– А скажи-ка, кениг, – проговорил он помолодевшим голосом, – не договориться ли нам с тобой насчет того, чтобы твой сын и мой внук в знак нашей дружбы и примирения жили вместе? Да, по очереди, то в твоей столице Падеборне, то в центре бодричей Рерике. Выросли бы друзьями и против друг друга никогда бы не начали войны. Это было бы покрепче всякой торжественной клятвы.
Ходо некоторое время подумав, ответил:
– Я согласен, князь. Хоть и немного живу на белом свете, но так же, как и ты, ненавижу войну и ради мира готов пойти на любые условия.
– Вот и хорошо, вот и сладились, – удовлетворенно проговорил Гостомысл. – Будем готовиться к торжественному обряду.
III
Гудело и волновалось народное вече столицы бодричей города Рерика. Присутствовали одни мужчины, при оружии. Большинство пришло прямо с крепостных стен, их лица еще дышали недавними сражениями.
На помост вышел посадник Мечислав, поднял руку, успокаивая присутствующих. Его не слушались, волновались, выкрикивали:
– Почему с германцем замирились?
– Зачем ворогов выпустили?
– Кто запретил расправиться с неприятелем?
Наконец посаднику удалось установить тишину.
– Братья! – сказал он. – Вы знаете, какие беды мы испытали за последние дни. Погиб наш князь Годлав. Представляю вам его старшего сына Рерика, наследника отцовского престола. – Он положил руку на плечо рядом стоявшего Рерика. – Но ему пока десять лет, рано еще ему княжить. Поэтому прошу народное вече утвердить при нем советника и опекуна всем известного старшину рода Дражко!
– А сколько он будет опекать Рерика? – выкрикнул кто-то.
– Согласно славянским обычаям до восемнадцати лет. В этом возрасте юноша идет на службу и на войну, вступает во владение имением родителей. Стало быть, и Рерик станет считаться нашим князем с восемнадцати лет. А до этого по всем важным вопросам вам следует обращаться к Дражко. Дражко, поклонись обществу. Теперь ты ему будешь служить верой и правдой. Поклянись в этом.
Дражко выступил вперед, приложил руку к сердцу произнес серьезно и внушительно:
– Клянусь служить народу бодричскому верой и правдой, судить по законам и обычаям нашим русинским.
Толпа одобрительно зашумела:
– Знаем, знаем старейшину… Умный и дельный человек… Из торговых людей, такого не обведешь, не проведешь… Надежный человек…
– А теперь перейдем ко второму вопросу – заключению мира с саксами и данами.
Толпа взорвалась. Люди кричали, орали, потрясая оружием и щитами:
– Нежела-а-а-ем!
– Не хотим мира-а-а-а!
– Добивать надо ворого-о-о-ов!
И тогда на край помоста вышел Гостомысл. При виде седовласого старца, худого и стройного, со строгим лицом, обрамленным длинными волосами и бородой, суровым взглядом из-под нависших бровей, толпа быстро поутихла.
– Братья мои, – негромко произнес Гостомысл, но его услышали во всех концах площади. – Братья мои, – повторил он, оглядывая всех выпуклыми синими глазами, – не один раз мы сражаемся вместе, не один раз с войском новгородским приходил я на помощь вам, братьям нашим, бодричам. Потому что мы братья с вами по крови, потому что мы когда-то составляли с вами одну страну – Русинию. Наши предки, словене новгородские, вышли из ваших земель и, пройдя большое расстояние по берегу Балтийского моря, поселились возле озера Ильмень. У нас с вами и язык один, и нравы, и обычаи схожие. И ваши беды и несчастья – это и наши беды и несчастья.
Гостомысл остановился, чтобы передохнуть. На площади – тишина, слышно было даже, как возились голуби на крыше храма бога Перуна.
– Братья мои, – продолжал Гостомысл, – я прожил долгую жизнь и пришел к одной непреложной истине: мир приносят не громкие победы, а милость и доброта, проявленные в подходящий, соответствующий момент. Такое положение создалось и сейчас. Если мы уничтожим врага, он через несколько лет снова придет под стены Рерика, чтобы отомстить нам. Но мы решили с герцогом саксов Ходо дать клятву дружбы между нашими народами и свято соблюдать ее. Согласны ли вы с нашим решением?
Может, в другое время и побуянила бы толпа жителей столицы, но в присутствии глубокого старца даже самые бойкие люди потупили глаза и склонили головы в знак согласия, а некоторые стали выкрикивать негромко:
– Пусть будет так!
– Согласны мы!
– Мир – это самое хорошее дело.
– Да мы всегда были не против…
Пригласили на помост герцога Ходо. Тот вышел, сдержанный, собранный, всем существом своим чувствуя враждебность и ненависть многотысячной толпы. Жрецы вынесли и поставили на вид изображение Перуна, вырезанное из дерева: глаза у него из драгоценных камней, усы – из золотых волос, в руке держит изогнутую серебряную молнию.
К Перуну подошел Гостомысл. Став перед главным славянским богом на одно колено, он произнес громко и отчетливо:
– Клянусь перед тобой, богом грозового неба, насылающего на нас громы и молнии, мчащегося по клубящимся темно-лиловым грозовым тучам на огненной колеснице, что никогда не нарушу дружбу с герцогом Ходо и его народом саксов!
Вслед за ним на колени встал Дражко и повторил ту же клятву.
Тогда на край помоста шагнул Ходо, воткнул перед собой прямой и длинный германский меч и произнес над ним слова клятвы:
– Клянусь богом нашим Тором хранить вечный мир и дружбу с народом бодричей. Да поразит меня своей страшной карой великий Тор, коли нарушу я свою клятву!
Князья и герцог ушли, а народ еще долго не расходился с площади, обсуждая необычное событие…
С площади Гостомысл прошел в горницу Умилы. Увидев его, она с тихим стоном бросилась ему на шею и замерла, не в силах сдержать слез: столько лет не видела родного отца!..
– Ну ладно, ладно, – ласково отстранил он ее и сел в кресло. – Показывай своих архаровцев, какие они у тебя выросли?
– Ну Рерика ты уже видел, – подталкивая перед собой старшого, растроганно говорила дочь. – Вырос, и не заметила…
– Соколом растет, настоящим соколом, оправдывает свое имя. Хорошим князем будет, достойным преемником Годлаву.
Крякнул, спохватившись, что некстати разбередил сердечную рану Умилы, украдкой глянул на нее, увидел, как лихорадочно заблестели у нее глаза, заторопился перевести ее внимание на сыновей.
Подозвал Рерика.
– Вот держи меч особой формы, называется саблей. Она длиннее и тоньше меча, легче для руки. Появилась недавно в восточных странах, у кочевников. Очень удобна и действенна в руках конника. Я привез с собой мастера сабельного боя, останется здесь, пока не научит тебя всем премудростям.
– Спасибо, дед! – Рерик вытащил из ножен стальное полотно сабли, оно ярко сверкнуло в лучах солнца, бившего в окна терема. – Ух, какая красивая! Как ловко легла в руку! Я с ней никогда не расстанусь!
– А что средний, тоже такой же воинственный растет? – глядя на худенького пятилетнего внука, спросил Гостомысл.
– Годлав назвал его в честь своего отца, воинственного и неукротимого Синеуса, – ответила Умила. – Не знаю, каким вырастет, а пока такой умненький и спокойный мальчик, что не нарадуюсь, никаких забот и хлопот с ним.
– Подойди ко мне, Синеус. Я тебе тоже подарок привез, лук со стрелами, как раз для твоего возраста. Глаз надо упражнять с детства, только тогда из тебя выйдет меткий стрелок!
Гибкая дуга лука была сделана из разных сортов дерева, выкрашена в яркие цвета, а тетива была крепкой и в то же время мягкой, чтобы не поранить пальцы мальчика. Но Синеус как-то вяло подошел и взял оружие из рук деда неохотно и даже равнодушно.
– Не любит он военных забав, – пыталась оправдаться мать. – Ему бы играть в тихие игры где-нибудь в углу. Задумчивый он какой-то.
– Ничего, – успокоил ее Гостомысл. – Пройдут года, станет настоящим мужчиной. Жизнь заставит. Ну а меньшой-то каким богатырем растет! Сколько ему – года три, я думаю? Ишь какой бутуз, как налитой сидит и губы надул. Ну-ка иди к деду, прими медовый пряник! Как тебя зовут?
– Трубор, – буркнул карапуз и тотчас вгрызся зубами в протянутое Гостомыслом лакомство.
– Как появился на свет, сразу так громко заорал, будто труба боевая! – растроганно говорила мать. – Ну мы его сразу таким именем и назвали.
– Полководцем ему быть, звучным голосом будет звать за собой воинов в бой! – тотчас определил Гостомысл. – Или посадником выберут, могучим басом всех на площади перекроет!
– Кто его знает, что из него получится, – вздохнула Умила. – Главное, растет здоровенький, это самое важное. А уж там как боги распорядятся…
– Да, в наше время не знаешь, как сложится судьба у наших сыновей. Думал ли я, что при четырех сыновьях останусь без наследника…
– Кому же передашь престол, отец?
– Вот думаю. Может, одному из твоих сыновей. Новгородцы признают… должны признать!.. Все-таки в них течет моя кровь! Но Рерик провозглашен князем бодричей, а кого-то из этих брать с собой нельзя, слишком малы. Пройдет годков пяток, соберусь к вам в гости, тогда и решим, кто пойдет княжить в Новгород – Синеус или Трубор.
– Горько мне будет расставаться, но, видно, ничего не поделаешь! – вздохнула Умила. – Видно, судьба матери такая: всю жизнь встречать и провожать своих детей…
Помолчали. Неожиданно Гостомысл вздрогнул, будто пробудился ото сна, проговорил каким-то странным голосом:
– Сон мне приснился не так давно. Утром привиделся, когда сны запоминаются так, словно все наяву произошло. Явилось мне, будто из чрева твоего, Умила, выросло чудесное дерево, от плода которого насыщаются люди всей земли. Обратился я к мудрым волхвам разъяснить мне суть этого загадочного сна. И волхвы истолковали его таким образом: кто-то из сыновей твоих придет в Новгород и станет наследником моего престола и всей земле Новгородской будет угодно его княжение.
– Все в руках богов, – покорно произнесла Умила. – Если захотят они, то так все и произойдет.
Вошел Дражко, покосился на Рерика. Крякнув, сказал осторожно:
– Герцог саксонский Ходо привел своего сына знакомить с нашим княжичем, как о том договаривались…
– Что ж, пусть княжич идет. Ты, Умила, не возражаешь?
– Куда это его зовут? – встрепенулась мать.
– Договорились мы с Ходо, что будут вместе расти Рерик и его сын. Как его уж зовут?
– Уто, – подсказал Дражко.
– Вот-вот, Уто. Сначала с месяц-другой у нас этот Уто поживет, потом к саксам Рерик поедет. Так они подружатся и станут неразлучными. А известно, что между друзьями не могут быть войны. Не так ли, Умила?
– Да-да, конечно, – поспешно согласилась она и тотчас спросила: – А сначала этот саксонец у нас будет жить? Рерику не надо пока никуда ехать?
– Никуда-никуда, – успокоил ее Гостомысл.
– Тогда ладно, – смирилась Умила. – Иди, сынок, познакомься с саксонцем. Может, и вправду таким образом войны прекратятся.
Рерик вошел в соседнюю горницу и увидел стоявшего у окна мальчика своих лет. Тот был широкоплечий, плотного сложения и с крупной головой, посаженной на короткую толстую шею. На круглом лице его покоился маленький курносый носик, синие глаза смотрели умно и внимательно.
Они долго молча рассматривали друг друга.
Наконец Уто спросил ломающимся баском:
– Ты и есть княжич?
Говорил он на сакском наречии, но Рерик, выросший на границе, хорошо знал язык соседей, поэтому тут же ответил:
– Княжич. А ты кто такой? Не сын ли герцога?
– Угадал. Наверно, моя одежда выдала?
На нем была белая рубашка, отороченная золотистой каймой, коричневая жилетка из дорогого материала, штанишки, заправленные в белого цвета чулки, и красные башмаки из тонкой кожи.
– Ага. Одет ты красиво.
– Ты тоже неплохо выглядишь, – примирительно проговорил Уто.
На Рерике была светло-желтая шелковая рубашка, подпоясанная золотистым ремешком, штаны из домотканой материи, покрытой различными цветными рисунками, на ногах желтые кожаные башмаки.
Помолчали, не зная, о чем говорить. Наконец Рерик проговорил хвастливо:
– А мне дед саблю подарил.
– У меня тоже меч есть.
– Меч – это меч. А у меня сабля. Такой ни у кого нет.
– А вот и неправда.
– Мне дед говорил. Ему откуда-то с востока привезли. Одну-единственную.
– Мне тоже привезут.
– Это когда! А у меня уже сейчас есть. Видишь, какая красивая!
И Рерик вынул из ножен саблю и взмахнул ею пару раз перед собой. У Уто загорелись глаза, но он сделал над собой усилие и принял безразличный вид.
– Подумаешь – сабля… А невеста у тебя есть?
– Какая невеста?
– Обыкновенная. Невест, что ли, не видел?
– Они только у взрослых бывают.
– А вот и нет!
– А! Это когда девчонка какая-нибудь нравится. Мне тоже одна приглянулась.
– Таких сотни бывают! А нас родители наши невестой и женихом нарекли.
– И к чему это?
– Как к чему? Чтобы мы взрослыми поженились.
– Можно и без этого пожениться. Все так делают.
– Все – это все! А мы уже клятвой друг с другом связаны.
– И кто она такая?
– Дочь герцога из города Альдинбург.
– Альдинбург – это бывшая столица варангов Старгород?
– Да. Был когда-то. А теперь мы его захватили, теперь это наша крепость.
– И как ее зовут?
– Я же сказал – Альдинбург.
– Твою невесту зовут Альдинбургом? – удивился Рерик.
– Что ты! Я думал ты про крепость спрашиваешь. А мою невесту Ильвой зовут.
– Красивое имя.
– Она и сама красивая.
Рерику все-таки обидно, что у Уто есть невеста, а у него нет. И он решил еще кое-чем похвалиться.
– А у меня в ушах булькает, – хвастливо заявил он.
– А чего хорошего? Булькает, значит, они болят и ты плохо слышишь.
– Ты не понял! Они булькают только перед дождем.
– Как это?
– За сутки я чувствую приближение непогоды. Никто не знает, что дождик будет, а мне известно!
Уто подозрительно и недоверчиво посмотрел на Рерика, спросил:
– А что, можешь определить, завтра будет дождь или нет?
– Легко!
– И что же?
– Дождя не будет!
– Точно?
– Точно!
– Тогда мы с отцом на корабле прокатимся по морю!
Рерик вспомнил о гибели отца, нахмурился, промолчал.
Потом предложил:
– Пойдем в сад поиграем.
– Во что?
– Найдем во что играть! Там у меня крепость небольшая построена, и качель имеется, круг раскрутим…
– Пойдем! До ужина еще много времени!
IV
Минуло семь лет. Между саксами и бодричами все эти годы царил мир. Но с юга на них часто нападали воинственные тюринги. Расположенные на границе Франкского государства, они вели себя вольно, не подчинялись парижским властям и совершали неожиданные набеги на земли саксов и бодричей, грабили, разоряли, поджигали, уводили пленных и скрывались в своих лесах. Оборонительные меры – строительство лесных засек, линий сооружений из частокола и крепостей – не давали результата. Тогда в Рерик прибыл герцог Ходо и начал переговоры с Дражко.
– Надо примерно наказать распустившихся тюрингов, – говорил он, объедая вкусную кость оленины и запивая вином. – Пора от обороны перейти в наступление, послать в их земли объединенное войско наших племен.
– Я тоже об этом думал, – изменив своей привычке переспрашивать, вежливо отвечал Дражко. – Мои войска хоть сейчас готовы к походу.
– Мне тоже не надо готовиться долго. Думаю, через месяц мы сможем выступить.
– Свои войска я сначала поведу вдоль реки Лабы, а потом на границе Тюрингии мы встретимся.
– Таким городом будет наша крепость Эресбург. От нее один дневной переход до вражеской земли.
Они помолчали, занятые едой. На столе стояли обильная закуска и питье: славянское гостеприимство славилось по всей Европе.
– Я вот еще о чем думаю, – наморщив лоб, озабоченно проговорил Ходо. – Наши дети неоднократно ходили с нами в походы, показали себя неплохими воинами. Они уже выросли, стали совсем взрослыми. А что, если поставим их во главе объединенного войска?
От удивления Дражко едва не поперхнулся.
– Ты это серьезно? – спросил он, устремив на Ходо недоверчивый взгляд.
– А что? Сколько их держать на помочах? Потом не отучишь от привычки оглядываться на старших. Пусть испытают себя полководцами. Я в их годы уже сражался с самим Карлом Великим.
Дражко поерзал в кресле.
– Что-то страшновато… Не намудрят?
– Дадим опытных воевод. Подскажут где надо.
– Раз ты настаиваешь… Но в военном деле должен быть кто-то старшой. Кого, по-твоему, следует поставить во главе войска – Рерика или Уто?
– Думаю, Уто. Он более собран, может предвидеть события. Достаточно смел, но в то же время осторожен и сдержан в своих чувствах. В нем развиты зоркость и зрелость. Он не по годам взрослый.
– Согласен. Рерик, к сожалению, может увлекаться, порой им движут сердечные порывы. А это опасно в сражениях и битвах, оборачивается просчетами, неразберихой, а то и поражением.
– Это хорошо, что мы думаем одинаково. Значит, решили: через месяц наши войска отправляются против тюрингов.
В начале июня 815 года войско бодричей под командованием Рерика двинулось на юг. Шли вдоль берега Лабы. В поход взяли стадо скота, который кормился на просторных лугах, раскинувшихся по берегу реки. Тянулись повозки с едой и обмундированием воинов – кольчугами, панцирями, щитами. На ночь повозки сдвигались в круг, внутри которого устраивались воины. Вынимали домашние заготовки – сыр, солонину, хлеб, соленую рыбу. Забивали часть скота, готовили на кострах мясо, ужинали. Спали кто как сумел устроиться: иные наламывали лапы елей, кидали на них лошадиные попоны, другие рвали траву, кустарник, клали рядом с собой оружие. Рерик выставлял сторожей, во время бодрствования по нескольку раз проверял караульных.
В удобном месте устроили переправу войска на правый берег Лабы. Для лошадей связали плоты, не умевшие плавать мастерили подручные переправочные средства, кое-кто кидался в воду вместе с конем.
Встреча с полками саксов, как и намечалось, произошла возле крепости Эресбург, расположенной на берегу небольшой речушки. Крепость была небольшой, деревянной, с пятью башнями. Саксы радушно встретили полки бодричей. Прямо в поле на раскинутых полотнищах были расставлены еда и напитки, начался большой пир…
Опытным взглядом Рерик оглядывал вооружение саксов и приходил к выводу, что в последние годы оно значительно улучшилось: больше панцирей, кольчуг, добротней стала одежда рядовых воинов, лучше питание. Несомненно сказалось то, что саксы вот уже четверть века жили во Франкском государстве, которое заботилось о своем войске. Что же касается бодричей, то у них оставалось все на прежнем уровне: как сумел тот или иной род собрать свой отряд, тем и довольствовались.
Пропировав день, объединенное войско вошло в дремучие леса. Те, кто дома жил в окружении дубрав, чувствовал себя спокойно. Но на жителей городов, приморских селений и степных равнин глухие места наводили страх, многие доставали заговоренные жрецами и ведунами вещицы, молились на них, целовали, прятали под рубашку.
Скоро начались лесные завалы. Могучие деревья подрубались на уровне роста человека, валились в сторону вражеского войска; ветви переплетались так, что деревья невозможно было растащить. Приходилось обходить стороной, по лесным чащобам, войско разбрелось, появилась опасность потери управления подразделениями. Ко всему прочему из-за зарослей внезапно появлялись тюрингийцы, метко поражали воинов и тотчас исчезали. Объединенное войско начало нести потери, даже не вступив в сражение.
– Что будем дальше делать? – спросил Рерик – Так мы потеряем всех бойцов, вернемся в одиночку.
Уто пожал плечами. Такого поворота событий он тоже не ожидал и не видел никакого выхода.
– Давай пригласим воевод. Может, они что-то дельное подскажут, – наконец сказал он.
Воеводы прибыли. Уто задал им тот же вопрос: как быть дальше?
После долгого молчания стал говорить Евтарих:
– Иного выхода нет, как найти лесного проводника, дать ему большие деньги и воспользоваться его услугами.
– Но надо такого еще найти! – удрученно сказал кто-то.
– Уже найден нужный человек, – продолжал Евтарих. – Он говорит, что есть боковые пути, по которым можно обойти смешанные леса и выйти на сосновые. А там песок, сухая почва, там можно идти и без дорог.
– Так почему ты раньше не сказал об этом человеке? – в гневе спросил Уто.
– Только что привели мои воины. Надо с ним поговорить лично тебе, герцог. Не поскупиться на вознаграждение, и тогда наше войско выйдет на луговые равнины.
Заросший волосами, бородатый человек зверовато поглядывал на Уто. Звериная шкура, прикрывавшая его тело, была сношена и замызгана, ноги босы. Уто приказал дать ему еды. Тот с жадностью набросился на сыр и хлеб.
– Я подарю тебе хорошую одежду, безотказный лук со стрелами и пригоршню золотых монет, – сказал ему Уто. – Но за это ты меня должен вывести из этого дремучего леса.
– А ты не обманешь меня, господин? – спросил тот, дико озираясь по сторонам.
Вместо ответа Уто кивнул своим приближенным, и перед лесным человеком было разложено все, о чем говорил герцог. Тот быстро переоделся, в сумку положил деньги, перекинул через плечо колчан с луком, сказал:
– Шагайте за мной.
– Но если выведешь не туда, я тебя на первом суку повешу, – предупредил его Рерик.
Тот только хмыкнул и ничего не ответил.
Войско приняло вправо, потом некоторое время двигалось в обратном направлении, миновало вязкое место, но скоро вышло на просторную дорогу, которая привела в сосновый лес. Все поняли, что лесной человек не обманул их. На прощание Рерик подарил ему личный нож с отличным лезвием.
– В лесу пригодится, со зверями шутки плохи.
Полудикий человек ощерился и быстро шмыгнул в заросли леса, только его и видели.
Миновав сосновые леса, вышли на широкие луга. Там стояли тюрингийцы. Их войско раскинулось широкой лентой. Вооружение было неважное: мечи, деревянные щиты и шлемы, лишь немногие имели кольчуги и панцири. Рерик знал, как сражаются германские племена: каждый род строится клином, в этом клине были сильны взаимопонимание и взаимовыручка. Этими клиньями они, точно пилой, рассекали войско неприятеля, дробили его на части, а затем беспощадно истребляли.
Вместе с Уто они долго прикидывали, как построить своих воинов. Наконец решили: в центре поставить саксов одним большим клином; одетые в железную броню панцирей и кольчуг, они прорвут центр тюрингийцев, а крылья из бодричей добьют их. Ударить решили первыми.
Но их опередил противник Неожиданно все войско тюрингийцев подняло невообразимый шум – это воины прикладывали губы к краю щитов и тем самым усиливали звук своего голоса; ударили барабаны, загудели трубы, и неприятель ринулся в атаку.
Удар был стремительным и сильным; завязалось ожесточенное сражение. Успех переходил от одной стороны к другой; одно время казалось, что неистовая ярость нападавших вот-вот завершится успехом, кое-где им удалось потеснить ряды саксов. Но тут сказались недостатки, свойственные всем-войскам, сражавшимся толпой: если не удавалось сломить врага первым ударом, воины быстро падали духом и начинали ослаблять напор. Это и заметили Уто и Рерик.
– Ну что, пора? – спросил Уто.
– Пора, – кивком подтвердил Рерик.
Они впереди своих воинов – стремя к стремени – кинулись в бой. Молодая кровь ударила в голову, горячей волной разошлась по всему телу. Все забылось, хотелось только скорейшей стычки с неприятелем, чтобы зудевшая от нетерпения рука заработала, направляя в нужном направлении легкую и послушную саблю…
Краешком глаза Рерик видел Уто. Тот схватился с дюжим тюрингийцем, возле которого крутился на коне другой, жилистый и изворотливый, сбоку стремившийся достать мечом его друга. Рерик из неудобного положения полоснул его саблей чуть повыше кольчуги. Увидел, как шею тотчас прорезала тонкая темная полоса, мельком подумал про себя: «Этот готов», а затем кинул коня на другого тюрингийца, только что заколовшего одного из воинов-саксов…
Дальше битва развертывалась сама собой, без руководства Уто и Рерика. Брошенные ранее в обход конные массы стали теснить противника, постепенно сжимая его к центру. Враг стал отступать, а скоро его отступление превратилось в бегство.
После этого поражения тюрингийцы нигде не оказывали никакого сопротивления. Один за другим брались селения и небольшие городишки, которые беспощадно грабились, а дома сжигались. Было захвачено много рабов, которых можно было продать на рынках Балтийского моря. Нагруженное добычей войско благополучно вернулось домой.
Последний день перед прощанием Уто и Рерик провели рядом, вспоминая различные подробности похода, рассказывали друг другу новости своих семей, делились задумками на будущее.
– Кстати, – сказал Уто, – через две недели я собираюсь ехать в Альдинбург сватать свою невесту. У нас свято соблюдают обряд обручения. Брак с обрученной приравнивается к прелюбодейству. Так что сам можешь представить важность предстоящего события.
Для Рерика это известие было полной неожиданностью. Да, он знал, что у друга имеется невеста, что они помолвлены с семилетнего возраста, он пару раз видел девушку, но чтобы друг надумал жениться… Он всегда думал, что женятся взрослые люди, а себя он еще считал молоденьким, не готовым для столь важного шага в жизни…
И он спросил:
– А куда торопиться? Тебе-то всего – семнадцать лет.
– Отец настаивает. Да и сам посуди: сколько живет знатный мужчина? Лет тридцать, от силы сорок. Постоянные войны, сражения, битвы… У нас сложился дурацкий обычай: полководец должен вставать во главе войска и первым мчаться навстречу врагу. Это мы с тобой руководили боем издали, и считаю, что правильно поступили. А потом все-таки сорвались. Считается, что военачальник должен проявлять чудеса доблести и геройства, иначе его перестанет уважать войско. Но ведь в бою первым стараются убить командующего, командира…
Рерик вспомнил, как его отец выскочил первым из крепости, ведя за собой личную дружину, и попал в ловушку. Но следовало ли ему так поступать?
Мог послать вместо себя и другого человека, зато бодричи не лишились бы своего князя, и все могло пойти по иному пути…
– А болезни, а эпидемии? – продолжал Уто. – Одна чума чего стоит, косит всех подряд, не разбирая ни титула, ни звания… Вот и прикидывай, сколько тебе небесами отмерено. А ведь надо оставить после себя детей, потомство, наследника престола, обязательно мальчика. Некоторые только и успевают произвести на свет двоих-троих детей, как складывают голову где-нибудь на высоком холме или в дремучем лесу…
