Kitabı oku: «Синдром отторжения», sayfa 4
90
Я ненадолго заснул, но потом даже не помнил, видел ли сны. Засыпая, я лежал на кровати, повернувшись лицом к стене и сжимая в руке разорванный пакет из-под суспензии, а когда пришел в себя, то никакого пакета не было.
Кажется, мне снилась темнота.
Разбудил меня яркий свет, который выжигал глаза через закрытые веки. Я поднялся, прикрывая привычным движением руки лицо.
Комната ничуть не изменилась – даже лошадиный череп висел в том же самом положении, мертвенно склонившись над полом. Но кто-то точно был здесь, пока я спал. Кто-то забрал пустой пакет из-под суспензии.
– Это все, что вы можете?! – крикнул я в потолок. – Подкрадываться ко мне, когда я сплю?!
Горло пересохло, и я зашелся кашлем.
– Хватит! Что вам от меня нужно? Я не ответил на какие-нибудь вопросы? Не сложил башню из фигурок?
Голова не двигалась, мне никто не отвечал.
– Скажите хоть что-нибудь! – хрипло прокричал я. – Давайте сюда ваш тест для дебилов! Я пройду его еще раз. А потом еще и еще, пока…
Я не договорил. Грудную клетку разрывало от кашля, а горло воспалилось. Я согнулся, прижимая руку к груди.
Перед глазами плыли красные круги.
Внезапно я услышал увесистый шлепок. На пол упал пакет с суспензией. Я уставился на него с недоверием. Очередная издевательская игра? Я представил, как поднимаюсь с кровати и невидимые тюремщики тут же отключают свет.
Однако жажда победила. Я встал на ноги, озираясь, как вор, пробравшийся в чужое жилище.
Свет еще горел.
Я схватил пакет с суспензией и оторвал зубами верхний край.
Лошадиный череп неподвижно висел над комнатой.
Я жадно глотал, удовлетворенно закрыв глаза. Суспензия была прохладной, и я почти не замечал ее мерзкого вкуса. Саднящая боль в горле затихла. Я подумал, что стоит приберечь суспензию, не выпивать все до конца, но тут мой взгляд остановился на металлической голове.
Я не слышал шипения сервоприводов, но кронштейн сдвинулся чуть выше, и лошадиная башка не смотрела в пол, а бесстыже пялилась на меня потухшим электрическим взглядом, нагло притворяясь незрячей.
У меня затряслись руки.
– Сволочи! – закричал я и взмахнул пакетом, расплескивая суспензию. – Сколько можно! Когда вы уже…
Я задыхался. В приступе бессильного гнева я запустил пакетом в башку. Суспензия разбрызгалась по полу, попала мне на лицо и руки, а сам пакет грузно ударился о робота, свернув ему шею.
– Вот так вот, – пробормотал я. – Вот так.
Голова робота безжизненно свешивалась над полом.
Свет в камере на секунду погас, а затем разгорелся вновь – и тут же с потолка обрушилась звенящая какофония, перемежаемая резкими электрическими хлопками, как от взрывающихся ламп дневного света.
У меня зарябило в глазах.
Я попятился к кровати, зажимая уши. Между пальцами текло что-то холодное и липкое – на секунду я решил, что это кровь, но потом заметил мутно-белые капли.
Из-за безумного, резонирующего звона я не услышал, как открылась бронированная дверь. Шум захлебнулся, и от мгновенной тишины заложило в ушах. Я опустил руки, по которым стекала суспензия, и уставился на высокую фигуру в сером комбинезоне, стоявшую у двери.
Из-за слепящего света я не мог разглядеть лицо и почему-то решил, что тюремщик – не человек.
Я ожидал увидеть уродливый череп вместо лица – с пустыми черными глазницами и ощерившейся пастью. Дверь была открыта, я мог бы попытаться напасть на пришельца, выбраться из камеры на свободу, однако стоял не двигаясь, одеревенев от страха.
Высокая фигура двигалась ко мне. Моя рука невольно вытянулась вперед – в бессмысленном защитном жесте.
Фигура в комбинезоне приближалась.
Сердце замолотило так сильно, что едва не лопнула грудная клетка. Дыхание свело от страха, я жадно глотнул воздух ртом и тут же застыл, пораженно уставившись на пришельца.
Это было невозможно. Этого просто не могло быть.
– Лида? – выдавил я из себя. – Но как это? Это правда ты?
Галлюцинация? Но нет, это была она – в сером облегающем комбинезоне и с бледным неживым лицом.
– Лида! – повторил я и пошел к ней навстречу.
Лида попятилась к двери.
– Лида? – спросила она, нахмурившись.
Она вытащила из комбинезона длинный продолговатый предмет и сжала его в руке так, что побелели пальцы.
– Лида? – повторил я. – Лида! Что здесь происходит! Где мы находимся?!
Но Лида смотрела на меня, как на пришельца.
– Стойте! Успокойтесь, все в порядке. Сядьте на постель. Пожалуйста. Я вам все объясню.
– Лида! – Я продолжал идти. – Я не понимаю! Ты…
Лида нервно дернулась к двери и нажала какую-то кнопку на своем устройстве.
Я почувствовал резкую боль в правом плече – как от укола огромной иглой, насквозь пробившей мышцу, – и тут же расплавленный свинец разлился по жилам. Я захрипел, в глазах потемнело. Я сделал еще один шаг и повалился на пол.
89
В коридоре перед аудиторией столпился весь курс – включая самых отчаянных прогульщиков, которых я ни разу не видел за учебный год (или, по крайней мере, успел уже забыть).
Впрочем, я не особенно удивлялся.
О Соколовском в технологическом складывали легенды, и зачет по безобидной истории колонизации считался одним из самых сложных. Говорили, что старик вообще не приемлет пересдач и, если кому-нибудь не повезло получить проходной балл с первого раза, можно сразу писать заявление на перевод.
Я стоял вместе с Виктором у широкого, похожего на прямоугольный иллюминатор окна, затянутого густой тенью от электронных штор, превращавших солнечный день в сизую ночь. До начала зачета оставалось минут пятнадцать, но Соколовского еще не было. Я даже думал – вернее, надеялся, – что зачет отменили, однако на суазор никаких извещений не приходило.
От гомона, как на вокзалах, побаливала голова. Не нужно было даже прислушиваться, чтобы понять – все обсуждают предстоящий зачет.
Или последние события на Венере.
Рядом с приоткрытой дверью в аудиторию стояла высокая девушка с черными волосами.
Лида.
Она держала суазор, как книгу, и быстро проводила по экрану пальцем, перелистывая фотографии, а может, и конспекты лекций по истории колонизации. Ее подруга Анна нервно переминалась с ноги на ногу, искоса подглядывая на суазор, и о чем-то негромко ей рассказывала. Со стороны можно было подумать, что Анна просто беззвучно открывает некрасивый полный рот, как рыба. Лида кивала и едва заметно улыбалась одними уголками губ, словно стесняясь улыбки.
Я познакомился с Лидой, когда учился на подготовительных, но дальше простого обмена ничего не значащими фразами дело не пошло – помню, как волновался, часто вздыхая и заламывая руки, и думал только о том, чтобы придать дрожащему голосу уверенности, хоть у меня и перехватывало дыхание при одном взгляде на нее.
– Придет или не придет, вот в чем вопрос, – сказал Виктор, забавно подняв над головой суазор с открытым расписанием занятий. – Впрочем, это он нарочно.
– Нарочно тянет время?
– Да наверняка! Он тот еще садист! Ты погляди вокруг. Все как на иглах. Небось, сидит где-нибудь и наблюдает за нами по монитору.
Я смотрел на Лиду. Она пригладила волосы на висках и, задумчиво посмотрев в сторону, поверх суматошной толпы сокурсников, улыбнулась и отдала подруге суазор.
– Еще десять минут осталось, – сказал я.
– Что? – переспросил Виктор.
– Еще минут десять осталось. Пока что это нельзя считать опозданием.
– Ой, да ладно! Он же всегда раньше времени приходит. Это из-за зачета, поверь.
– Ладно, – согласился я; спорить с Виктором было не самым благодарным занятием. – Пускай из-за зачета.
Лида по-прежнему стояла рядом с Анной у входа в аудиторию. Я подумал, что сейчас самая удачная возможность с ней заговорить – пока есть еще эти последние минуты, пока не объявился Соколовский. Я мог бы спросить о зачете, поинтересоваться, успела ли она выучить билеты или поделиться своими размышлениями о событиях на Венере. Но я стоял и беспомощно смотрел, как она улыбается и поправляет прическу.
– Ты так и не подошел к ней? – спросил Виктор.
– Что? К кому?
– Не прикидывайся! Я вон, – Виктор показал на девушек пальцем, – я про Лидку.
– Убери руку! – зашипел я и дернул его за рукав.
– Ага, все понятно! – осклабился Виктор. – Ты ведь давно уже по ходу, да?
– Что давно?
Виктор фыркнул.
– Да черт с тобой! – Он сделал вид, что обиделся, и снова занялся суазором.
Анна что-то втолковывала Лиде, беззвучно шлепая толстыми губами, а Лида кивала в ответ и беспокойно посматривала по сторонам, пытаясь кого-то найти. На секунду наши глаза встретились, но я тут же смущенно опустил голову.
– А ты ее знаешь? – спросил я.
– Знаю? – не понял Виктор. – Что значит – знаю? Мы вроде как учимся вместе. Я тут всех знаю.
– Прямо-таки всех?
– Почти.
– И… – начал я. – И что… И она…
Виктор наконец отвлекся от суазора.
– Ты хорошо ее знаешь? – выдавил я из себя.
– Да не сказал бы. Так, болтали пару раз. Вообще она есть у меня в соцветии. – Виктор встряхнул суазор. – Она там пишет иногда всякие комментарии о преподавателях. Или вот про Венеру последний раз выступала. Знаешь, все в таком стиле – посмотрите, какая я умная и прекрасная.
Я нахмурился.
– Ой, извините! Я совсем не то имел в виду. В смысле очень глубокомысленные и интересные заметки у нее! Поэтому я на нее и подписался. Такое, знаешь, удовольствие их читать.
– Да ты тут на всех подписан, – заметил я, взяв у Виктора суазор.
Его соцветие было таким огромным, что напоминало карту галактики.
– На тебя я не подписан, – хмыкнул Виктор. – Ты ведь все равно не пишешь ничего.
– А что писать?
Я открыл ленту новостей – сотни публикаций и фотографий ото всех виртуальных друзей Виктора, – и отыскал последнюю заметку Лиды:
«Я много думаю о том, что происходит на Венере, и это напоминает мне сюжет скверного фантастического романа».
Виктор заглянул мне через плечо.
– Ага. Вот в этом она вся. «Скверного романа». Надо же так выразиться. «Скверного». Кто так говорит?
– Нормально, – буркнул я.
– Ты сам-то на нее подписан?
Я покачал головой.
– А чего? Добавь ее в друзья, и все сообщения появятся в твоей ленте.
– В друзья?
– В друзья, да. Вон, у меня весь курс в друзьях! Вместе учимся – и всё! Это не то же самое, что предложение руки и сердца.
– Не знаю, – сказал я, возвращая суазор. – Ведь тогда она…
– Какой же ты все-таки кретин! – вспылил Виктор. – Я иногда вообще не понимаю, как ты умудрился дожить до своих лет! Дай сюда свой суазор!
– Но… – попытался возразить я, однако послушно вытащил суазор.
Виктор выхватил его из моих рук, едва я открыл соцветие.
– Мда-а, – протянул он. – Негусто. О, у тебя Соколовский в друзьях? Ну ты даешь! – Виктор рассмеялся. – Мне такое даже голову не приходило.
Он быстро просматривал робкий, завядающий узор моего маленького соцветия.
– Странно, – выдал Виктор.
– Что странно?
– Я не вижу тут твоей мамы.
– Да пошел ты!
Я отобрал у Виктора суазор и намеревался уже спрятать его подальше, но остановился. Соколовского не было. Лида разглядывала толпившихся вокруг аудитории студентов.
Я набрал в соцветии ее имя. Она оказалась единственной Лидой.
– Видишь, как удобно, – тут же прокомментировал Виктор.
Я открыл ее профиль с неудачным мутным снимком, на котором она смотрела куда-то в сторону, смущенно отвернувшись от фотографа.
– Давай! Смелее! – подбадривал меня Виктор. – Там кнопочка такая зеленая.
Однако я медлил.
– Хочешь я нажму? – Виктор ткнул в экран пальцем, но я успел вовремя убрать суазор в сторону, и он промахнулся, угодив по фотографии.
Нечеткий снимок открылся во весь экран.
– Она, наверное, даже не знает, как меня зовут, – сказал я.
– Вот и узнает.
– Не помнит. Подумает, что по ошибке.
Виктор закрыл глаза и со страдальческим видом покачал головой.
– Она вообще-то стоит там! – Он снова показал на девушек. – Всего в нескольких метрах. Вполне мог бы подойти и напомнить о себе. А ты… Не, старик, я тебя не понимаю.
Я не решался поднять голову, продолжая смотреть на мылкую фотографию, на которой Лида стеснительно отводила в сторону глаза. Я коснулся снимка пальцем, и тот превратился в миниатюру, а на экране заблестела зеленая кнопка «Добавить в друзья».
– Все! – толкнул меня Виктор. – Время вышло!
По коридору, деловито прихрамывая, шел Соколовский, гордо откинув назад голову с прилизанными седыми волосами.
– Секунда в секунду, – сказал Виктор. – Он, по ходу, решил заделаться педантом.
Я опустил суазор.
Лида где-то затерялась. Двери аудитории были открыты, и вокруг столпились испуганные студенты. Соколовский уже сидел, манерно развалившись, за широким столом.
Я резким движением поднял суазор и ткнул пальцем в большую зеленую кнопку.
«Запрос на добавление в друзья отправлен».
– Надо же! – осклабился Виктор. – Старик, я верил в тебя!
Начался зачет.
Запускали в аудиторию группами по десять человек, и Лида с подругой зашла первой. Виктор подговорил меня сдавать в самом конце, когда Соколовский устанет и не будет пытать вопросами, однако зачет меня уже не беспокоил. Я смотрел в экран суазора, на страницу Лиды, где неумолимо высвечивался неподтвержденный запрос на добавление в друзья.
– Думаешь, прямо сейчас она просматривает соцветие? – усмехнулся Виктор.
– Да пошел ты.
Я убрал суазор, чтобы не слушать подначиваний Виктора, однако думал только о Лиде.
Она вышла в коридор минут через двадцать.
Лида поправила на плече сумочку, с улыбкой взглянула на выстроившуюся у дверей очередь и зашагала к лифтам.
Я развернул суазор.
– Да, да, – сказал Виктор, – сейчас она зайдет в лифт и…
Подтверждения не было. Суазор молчал. Лида решила проигнорировать запрос на добавление в друзья – наверняка она получала их сотнями, и мое робкое электронное приветствие затерялось среди других сообщений, отсортированных в списке напоминаний по датам или именам. В моем профиле в соцветии не было даже снимка. Она понятия не имела, кто я такой.
Виктор пытался подшучивать надо мной, но это занятие ему быстро наскучило, и он переключился на обсуждение зачета со стоящими рядом сокурсниками.
Соколовский оперативно расправлялся со студентами, и наша с Виктором очередь подошла уже через час.
Когда мы заходили в аудиторию, Соколовский деловито поджидал нас, стоя у выключенного настенного экрана с несуразно длинным, похожим на трубку от конденсатора тенебрисом – пультом управления светом.
В аудитории было темно, как при солнечном затмении.
– На подготовку у вас ровно пять минут! – сразу объявил Соколовский.
Суазор завибрировал. Я вздрогнул и замер на месте. Кто-то, не рассчитав шаг, врезался мне в спину.
– Идиот! – рявкнули сзади.
– Сам идиот! – выругался я и раскрыл суазор.
Я мешал остальным заходить, меня грубо толкали – кто-то даже попытался отпихнуть к стене, чтобы я не загораживал проход, – но я не двигался с места. Виктор давно проскользнул мимо и скрылся на дальних рядах. А я стоял и смотрел в экран, на котором горели броская иконка уведомления и дрожащий, как от волнения, текст:
«Ваш запрос на добавление в друзья…»
88
Я лежал, уткнувшись лицом в плотную полиэтиленовую пленку. Свет выключили – я не чувствовал пронзительное свечение, слепившее даже через закрытые веки. Но я снова был не в силах пошевелиться – меня парализовало, мышцы атрофировались, и я с трудом мог вздохнуть, делая надрывное усилие, чтобы набрать в грудь воздуха. Холодного воздуха с привкусом хлора.
Я старался не думать о том, что произошло. Это не могла быть Лида. Мне привиделось.
Я пытался сосредоточиться на чем-нибудь другом.
Я вспоминал «Ахилл», его отвесный коридор, по которому плыл, лишенный чувства тяжести, осторожно хватаясь руками за поручни в стенах.
Рубка.
Пыточное кресло нейроинтерфейса, где я привязывался двумя ремнями внахлест – и проваливался в оглушительную пустоту, лишенную формы и цвета, обменяв пьянящую невесомость на пугающую бесплотность духа.
Закрытый люк кубрика.
Лида, плывущая мне навстречу, – неподвижная, с раскинутыми руками, смотрящая на меня холодным мертвым взглядом.
Я поморщился, сильнее прижавшись лицом к пленке.
Институт.
Виктор обмахивается суазором, как веером. Мы в пустом приемном зале – стоим перед чёрным экраном терминала, путающим отражения. Во всю мощь работают кондиционеры. Однако моя рубашка на груди пропиталась потом и липнет к телу.
Нет, это не рубашка.
Это серая роба из грубой синтетической ткани. Наряд, в который наряжают покойников. Немнущийся и бесформенный.
Куда исчез Виктор?
Мы разошлись после института.
Куда исчезла Лида?
Нет.
Это была не Лида. Это не могла быть Лида.
Я думал о матери, но она спрашивала о подруге. Я вспоминал солнечное затмение, которое не видел ни разу в жизни – черный диск, охваченный пылающим заревом, превращающий день в кошмарное подобие ночи, – но Лида все равно была рядом, она держала меня за руку, сжимая мои пальцы.
Она появлялась всегда – о чем бы я ни вспоминал.
Но это не могла быть она.
Лида.
Она была как в тумане и смотрела куда-то в сторону, стыдливо отворачиваясь от меня.
Фотография профиля в соцветии. Неудачный снимок. Почему она его не сменила? Я так никогда ее не спросил.
Я представил, как раскрываю суазор, включаю экранную клавиатуру и набираю одной рукой…
87
«А вдруг действительно будет война? Мне даже представить такое трудно. Космические войны… Это и правда похоже на скверную фантастику». (Нравится одному пользователю.)
«Раньше я бы в это просто не поверила. Лучше не думать об этом. Если начнется война, то это уничтожит все то, ради чего мы боролись. Звезды уже никогда не будут прежними». (Нравится шести пользователям, не нравится одному пользователю.)
«С нынешними технологиями весь мир может быть уничтожен за считаные секунды. Я не представляю, как кто-то может допустить подобное. В какое время мы живем! Нам надо было родиться лет на сто раньше». (Нравится одному пользователю, не нравится одному пользователю.)
«Я не думаю, что действительно начнется война – это слишком безумно даже для скверной фантастики. По крайней мере, я надеюсь на это. Я тоже не уверена, что человечество переживет первую космическую войну. Нет и не может быть никаких причин, чтобы оправдать такие риски». (Нравится трем пользователям.)
«Я согласен. Будем надеяться на лучшее». (Нравится одному пользователю.)
«В любом случае, что бы сейчас ни произошло, когда мы окончим институт, мир будет совершенно другим». (Нравится одному пользователю, не нравится одному пользователю.)
86
Я решился заговорить с Лидой две недели спустя, ограничиваясь до этого комментариями в ее соцветии. Отвечала Лида всегда охотно, однако, когда я читал ее ответы, у меня возникало странное чувство, что пишет она вовсе не мне. Лида не обращалась ко мне напрямую, не называла по имени и лишь скандировала вызубренные лозунги, наслаждаясь вниманием молчаливых слушателей, подписавшихся на ее ленту. Общение в соцветии – о кризисе на Венере и проектах космических войн, об экзаменах, о факультативных лекциях – не сделало нас ближе. Лида была где-то далеко, за миллионы миль от меня – на Венере. Но в то же время она была рядом. Я сталкивался с ней в коридоре, на лекциях, в сквере у главного корпуса, и каждый раз только смущенно улыбался, приветствуя ее неуверенным кивком.
Сессия подходила к концу, оставался последний экзамен, и впереди нас ждали длинные каникулы. Я понимал, что тянуть больше нельзя и тщательно репетировал первую беседу.
Все было непринужденно и просто.
Я здоровался с ней, улыбался, а потом невзначай спрашивал об экзаменах и, выслушав ответ, начинал рассказывать наполовину выдуманную историю о том, как сдавал математический анализ. Дескать, готовился неделю напролет, не спал ночами и не успел разобраться в одной-единственной теме. Разумеется, по привередливому совпадению, эта тема выпала мне на экзамене, как несчастливая карта. Затем я плавно переходил к вопросам, которые обсуждал в соцветии. По задумке она спрашивала, почему я сам ничего не пишу на страничке, а я, улыбнувшись, отвечал, что предпочитаю живое общение, – и приглашал ее выпить по чашечке кофе в институтском кафе.
Все было просто – и в то же время так невероятно сложно.
В реальной жизни она всегда была занята – торопилась куда-то, поглядывая на часы, болтала с подругой, читала новостную ленту в суазоре, устроившись на скамейке в сквере и сосредоточенно хмуря лоб. Смелости вмешаться в чужой разговор, задержать ее на пару минут или отвлечь от чтения у меня никогда не хватало.
Я подошел к ней в институтской столовой только после экзамена по логике. Она сидела одна, мечтательно глядя в окно, на высотное здание главного корпуса, похожее на сталагмит идеально правильной формы. Полуденное солнце светило ей в глаза, и она мило щурилась, но при этом не отводила взгляда. Перед ней, на тарелке, остывал пережаренный лосось.
– Привет! – сказал я, остановившись у ее стола.
Поднос у меня в руках дрожал, и по компоту расходились судорожные волны. К счастью, Лида этого не заметила – или просто не показала, что замечает. Она отвлеклась от солнечного вида, зажигавшего искорки в ее глазах, и улыбнулась, ничего не сказав в ответ.
– А где твоя подруга? – спросил я.
– Домой поехала, – ответила Лида. – Настроение у нее не очень. Аппетита не было.
– Не сдала?
Лида вздохнула.
– А ты сама как? Я тебя не видел. Наверное, ты еще до меня…
Компот, залитый в стакан до самого края, расплескался, тут же впитавшись в салфетку на подносе – красные, влажные пятна, по цвету неотличимые от крови.
– Ты садись, если хочешь, – предложила Лида, показав на пустой стул. – Тут не занято. – И посмотрела уже без напускного добродушия, с хитринкой.
– Спасибо.
Я с облегчением поставил поднос на стол.
– Аня не сдала, да. – Лида недовольно покосилась на нетронутый лосось. – Этот наш логик – полный козел, – добавила она, втыкая в филе вилку. – Половину курса завалил, придирался ко всяким мелочам. Мне повезло на самом деле.
– Мне тоже, – подхватил я.
– Мне билет удачный попался – я эту тему знаю, сама ею интересовалась.
Лида разрезала филе на мелкие кусочки и перемешала с овощным гарниром, превратив блюдо в некое подобие горячего – вернее, остывающего – салата.
– Что за билет? – поинтересовался я.
– Формы мышления. А у тебя?
– У меня это… – пробормотал я, вспоминая. – Анализ, синтез и все такое прочее.
– Формирование понятий?
– Да. Знал средне, честно говоря. Но как-то вытянул. По крайней мере, хоть пересдачи не будет.
– Вот он козел!
– А что было у Ани?
– Я не знаю. Она в таком состоянии уходила, я ее никогда такой не видела. В общем, не до расспросов было.
Лида лениво перемешивала кусочки подгорелого лосося с клейким гарниром. Есть ей, видимо, не хотелось.
– А где твой друг, кстати? С которым ты все время…
– Витя? Он мне сказал, что под конец пойдет. Он считает, что так сдать проще. Когда преподаватель устанет.
– Разумно, – улыбнулась Лида и сощурилась от солнечного света; в ее глазах вновь заблестели искорки. – Надо будет в следующий раз попробовать. А чего сам не стал?
– Да я хотел тоже в конце пойти. Но потом – не знаю. Надо было, наверное, как Витя, в самом конце и приходить, а то торчать в коридоре и ждать просто невыносимо.
– Понимаю, – сказала Лида.
Мы замолчали. Лида неторопливо ела салат, а я потягивал приторный компот, чувствуя, что меня начинает мутить от еды.
– Тем не менее нас можно поздравить, – нарушил я затянувшееся молчание.
– Ага, – согласилась Лида.
– Куда поедешь на каникулах?
– Никуда. У меня есть… – Лида задумалась. – В общем, есть разные дела. Останусь в Москве. А ты?
– У меня тоже примерно так же, – сказал я и зачем-то добавил: – К тому же мама болеет, надолго оставлять ее одну не хотелось бы.
– Мама? А ты с ней живешь?
– Нет, я в общежитии. Из Москвы-то сюда не очень каждый день добираться – даже на маглеве. Я так, просто навещаю ее на выходных. Иногда.
– А что с ней?
Я уже жалел, что затронул эту тему.
– Здоровье не очень. Сердце вот последнее время…
– Понятно.
Лида устало посмотрела в тарелку с лососем.
– Ничего такого страшного в принципе, – принялся объяснять я. – Но все равно…
– Это хорошо, что ты о маме заботишься! – сказала Лида. – Значит, к ней на каникулы переедешь?
– Нет, я останусь в общежитии. Я уточнял – так можно.
– Понятно.
– А ты вернешься в Москву?
– Да, я вернусь в Москву.
Лида устало вздохнула.
– Ладно. Что-то готовят тут сегодня неважно. У тебя, я смотрю, тоже аппетита нет.
– Это все логика, – вставил я.
– Да! – рассмеялась Лида. – Испортила аппетит. Я тогда пойду? Увидимся.
Она встала, не дожидаясь ответа, и подняла со стола поднос.
– Подожди! – почти выкрикнул я и тоже вскочил на ноги. – Я хотел тебя спросить… Можно я тебя провожу?
– Проводи, – пожала плечами Лида.
Я взял поднос с нетронутой едой – бифштекс, залитый жирным соусом, салат из ростков сои, – и у меня снова задрожали от волнения руки. Лида заметила, как покачивается на подносе стакан с недопитым компотом, и хитро сощурилась.
– Совсем, я смотрю, аппетит отбила эта логика.
– Да я понял, что есть особо не хочу только после того, как все уже набрал.
– Бывает, – сказала Лида.
Когда мы вышли из столовой, солнце скрылось за грозовыми облаками, и институтский городок затянуло унылой серостью, как вид в окне с опущенными электронными шторами. Ветер с запахом травы и столовой дул нам в спину, подгоняя, предвещая о готовящемся дожде, и у Лиды растрепались ее длинные блестящие волосы.
Она убрала челку с лица.
– А о чем ты хотел поговорить?
– Это по поводу соцветия, – запинаясь, сказал я. – Твоя страничка…
– А, это! – Лида небрежно качнула рукой. – Не бери в голову. Я там всякое пишу. А ты подписан?
Она с любопытством посмотрела на меня. Я почувствовал, как внутри все онемело.
– Да, и мы общались.
– Понятно.
Я был для Лиды одним из сотни безликих «друзей» в сети, которые добавляли в избранное ее картинно-нечеткие снимки и ввязывались в бестолковые споры на темы ее публикаций. Я едва сдержал страдальческий вздох и отстал от неё на шаг. Но она не обратила на это внимание.
– Столько времени убиваешь на соцветие, – пожаловалась Лида.
– Много времени, да… – пробормотал я.
Я плелся за ней следом. Лида замедлила шаг.
– Ты не обижайся, – неожиданно сказала она. – У меня там друзей много, комментариев куча, всех и не разберешь.
– Я видел.
– А о чем ты хотел спросить?
Я уже и сам этого не понимал.
– Я тут подумал… – начал я. – Мне тоже на самом деле очень интересно то, что происходит на Венере. Может, мы могли бы как-нибудь, – я сглотнул слюну, – встретиться, поболтать?
– Как сейчас?
– Да, примерно. То есть…
Я не договорил. Лида шла, отвернувшись. Волосы постоянно падали ей на лицо.
– Необязательно, конечно, в институте, – добавил я. – Можно где-нибудь еще. В городе, например.
Лида остановилась.
– Ты знаешь, – она подняла козырьком руку, защищаясь от порывов ветра, хотя со стороны казалось, что она рассказывает мне о чем-то по секрету, – на самом деле не так уж мне все это интересно. Венера и все остальные дела. Хочется просто забыть о том, что все это происходит.
– Я понимаю, – сказал я.
– А ты увлекаешься политикой?
Мы вновь зашагали по тротуару. Я вдруг понял, что даже не знаю, куда мы идем. Мне хотелось вернуться в общежитие, закрыться в комнате и не говорить ни с кем до конца дня.
– Немного увлекаюсь. Межпланетной политикой. Все же нам это близко.
Я как оправдывался.
– А чем еще? – спросила она.
Мы остановились у главного здания. Ветер затих, разогнав пасмурные облака. Снова светило солнце. Прогулочный сквер с аккуратными деревьями, которые совсем недавно бесцеремонно раскачивал ветер, теперь выглядел оцепеневшим, застывшим во времени.
– Да много чем. Корабли, звезды. А еще читаю я…
В глазах Лиды загорелись огоньки.
– Погоди, я помню тебя в соцветии! – Она коснулась моей руки. – У тебя совсем пустая страница там, да? Ты совсем ничего там не пишешь?
Я судорожно вздохнул. Меня било дрожью от волнения.
– Просто я люблю общаться вживую, – сказал я.
