«Остров Крым. В поисках жанра. Золотая наша Железка» kitabından alıntılar, sayfa 6
По счастливой иронии улица называлась Рю Коньяк Же. Да-да, конечно же, двойного коньяка же поскорее же.
Было бы смешно жить на Острове Крым и бояться землетрясений.
Святого образа нет у вас, на небо молитесь! Нету лучшей иконы, чем небо!
Характерец-то, характеришка-то у нас особенный. Не так ли? У кого, например, ещё существует милейшая поговорочка "Сор из избы не выносить"? Кельты, норманны, саксы, галлы - вся эта свора, избы небось свои очищала, вытряхивала сор наружу, а вот гордый внук славян заметал внутрь, имея главную цель - чтоб соседи не видели. Ну, а если все эти гадости из национального характера идут, значит, всё оправданно, всё правильно, ведь мы же и говном себя называем, а вот англичанин говном себя не назовёт.
Как они проходят, эти проклятые, так называемые годы, какие гнусные мелкие изменения накапливаются в жизни в отсутствие крупных изменений.
Нет ничего легче, чем презирать эту страну, нашу страну, мою, во всяком случае.
Именно в присутствии отца закурить „грасс“ − вот она свобода!
Если неправильно выберешь вино, весь обед покатится под откос, и все вы через два часа будете выглядеть, как свиньи.
- Знаешь, какая мысль меня поразила. Луч? А может быть, в косвенном смысле у нас каждый гражданин - стукач? Все ведь что-то делают, что-то говорят, а все ведь к ним стекается...
- Значит, и ты, Дим Шебеко, стукач?
- В косвенном смысле я, конечно же, стукач, - пораженный своим открытием, бормотал Дим Шебеко. - Возьми наш оркестр. Играем антисоветскую музыку. Иностранцы к нам табуном валят, и значит, мы их вроде обгребываем, что у нас тут вроде бы кайф, свобода. Едем в Ковров на гастроли, пацаны-мотоциклетчики варежки раскроют, балдеть начнут, а их потихоньку и засекут. Да-да, у нас. Луч, в нашей с тобой России сейчас, - он торжественно кашлянул, - каждый человек - прямой или косвенный стукач.
Официанты собрались толпой на оркестровой эстраде, выкинули какой-то флаг, ярко-зеленый, с очертаниями Острова и надписью «ЯКИ», лозунг на непонятном языке и запели что-то непонятное, но веселое. Они прихлопывали в ладоши, приплясывали и смеялись, трое или четверо трубили в трубы. Голые девочки аплодировали им и кружились вокруг эстрады.
Подъехали фургоны Ти-Ви-Мига, «мгновенного телевидения», серебристые, с фирменной эмблемой: крылатый глаз. Шеренги городовых, прикрывшись щитами, пошли в медленное наступление. Толпа на Татарах уже кипела в хаотическом движении. Бухнули подряд три взрыва. Поднялся в вечернее небо клубящийся пар загоревшегося бензина.
Таня встала на стул и уцепилась рукой за край зонта. Она увидела, что на набережной бушует массовая драка, и различила, что дерутся друг с другом три молодежные банды:
парни в майках, похожих на флаг, выкинутый официантами, парни в майках с серпом-молотом на груди и парни в престраннейших одеяниях, то ли кимоно, то ли черкесках с газырями и с волчьими хвостами за спиной. Драка явно была нешуточная: мелькали бейсбольные биты, пролетали бутылки с горючей Смесью, «молотовский коктейль»…
С другой стороны Татар от порта на бушующую молодежь, видимо, тоже наступали шеренги полиции, поблескивали в последних солнечных лучах пластмассовые щиты.
— Что происходит? — полюбопытствовал Бакстер.
— Третье поколение островитян выясняет отношения, — улыбнулся Арсений Николаевич. — Насколько я понимаю, на митинг «яки» напали с двух сторон, очень справа и очень слева. «Молодая Волчья Сотня», если не ошибаюсь, с одной стороны, и «Красный Фронт» — с другой. Наши официанты, как видишь, на стороне «яки», потому что они и сами настоящие яки. Между прочим, мой внук тоже стал активистом «яки». Не исключено, что и он там бьется за идею новой нации.
— Недурно придумано, — сказал Бакстер. — Неплохая изюминка для всего этого вечера на набережной. Чувствую себя все лучше и лучше.
— Ребята, однако, звереют не по дням, а по часам, — задумчиво проговорил Арсений Николаевич.
