«Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал» kitabından alıntılar, sayfa 7
Я захотела стать королевой, только великих королев не бывает… Женщина становится великой только в любви и служении, я это поняла слишком поздно. Катарина Оллар
Гаснет мир. Сияет вечер.
Паруса. Шумят леса.
Человеческие речи,
Ангельские голоса.
Человеческое горе,
Ангельское торжество…
Только звезды. Только море.
Только. Больше ничего.
Без числа, сияют свечи.
Слаще мгла. Колокола.
Черным бархатом на плечи
Вечность звездная легла.
Тише… Это жизнь уходит,
Все любя и все губя.
Слышишь? Это ночь уводит
В вечность звездную тебя.
Георгий Иванов
Ворюга успешно подтвердил одно из любимых папенькиных правил — на мерзавца можно полагаться в большей мере, чем на человека порядочного. Разумеется, если знать, с какого бока зайти. Если же мерзавец мертв и, следовательно, в некотором смысле беспомощен, а его пороки живы, то он надежней торского нефрита. Того самого, при попытке расколоть который сломали наковальню.
Сколько счастья, а разницы – жалких семь лет и титул… Остальные тоже не прочь получить в подарок бой или пулю. На холмах мы все кажемся себе бессмертными, да и в бою – до первой раны…
Старший в роду не играет. Маршал не играет. Проэмперадор не играет тем более. Вернее, играет. Не собой – людьми и провинциями.
«Первый – на паркете с бокалом, второй – в седле со шпагой, но первый со шпагой первый. Кто такие?» Так шутили остряки, знавшие, что Лионель Савиньяк фехтует лучше брата. Они не знали другого, того, что Эмиль фехтовать обожал, а Лионель терпеть не мог, потому и старался быстрее заканчивать поединки. Росио, Ротгер и Леворукий фехтовали еще лучше, и по крайней мере двое из трех любили это дело до одури. Значит, причина не в любви, а в чем-то, что отличает просто мориска от Моро, просто женщину – от богини, а просто хорошего вояку – от полководца.
— Счастье этой весной будет стоить очень дорого, — веско произнес Райнштайнер, сосредоточенно наблюдавший за действиями Жермона. — Самым большим счастьем станет встретить лето на этом же месте, не понеся значительных потерь.
— Я не баронесса, герцог Придд, — старательно произнесла Мэллит. — Я — гоганни и хочу вернуться к своему народу. Но я знаю — меня не отпустят, потому что названный Альдо — враг регента и многих первородных. Это ваша война, но ничтожная… Лучше бы я умерла раньше своей любви и не взглянула в глаза своей ненависти. Вы идете воевать за своего господина против Альдо Ракана. Ваш путь прост и ясен, так оставьте ничтожную… Оставьте меня без вашей учтивости. Вы сделали, что обещали герцогу Роберу. Вы свободны от неприятной обузы.— Вы заблуждаетесь, сударыня. — Лед в глазах, лед в словах, лед за окнами. Кругом один лишь лед, а эти люди называют белый холод весной! — Я еще не выплатил свои долги и, что самое неприятное, не вернул чужие.
— Чужие долги взимают дурные ростовщики, — прошептала Мэллит, вспоминая слепой синий взгляд и отказавшееся повиноваться тело. — Я должна вам, но я не просила в долг.Валентин Придд и Мэллит
То, что все равно на исходе,лучше погасить самому и сразу.
в зеленых глазах печали, и в цветах, что всегда молчали, отражаясь и умирая, не иссякнет волна живая, не иссякнет песня и память, станет месть веками и снами, извиваясь в узорах листьев, убивая клинком и мыслью, засыпая и просыпаясь, не остынет и не истает…
