Kitabı oku: «Порог»

Yazı tipi:

© Вера Попова, 2016

ISBN 978-5-4483-5678-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

В Книге Притчей говорится, что Господь ненавидит семь вещей, в которых под номером четыре записано: «Сердце, кующее злые замыслы». Православная церковь оставила этот смертный грех также под номером четыре, поясняя словом «Гнев». Моя сестра не сумела обуздать своё озлобленное сердце, и возврата в этот солнечный мир для неё не существует, потому что Божий суд самый справедливый. Мирослава лежит в могиле под тяжёлой гранитной плитой, где господствует мрак. Она умерла и похоронена. В июле, в день её рождения, могила покрывается ковром из белых ромашек…

***
Сегодня я должна переступить порог, Чтоб вечности познать покой. Но держит за подол столь мерзостный порок, Что под запретом свечка и слова «за упокой»

МИРОСЛАВА

Она стоит по ту сторону огромного, во всю стену, зеркала в длинном платье из креп-жоржета вишнёвого цвета. Ткань красивыми складками струится вдоль тела до самого пола, выгодно подчёркивая высокую грудь и крутые бёдра.

Внешность у отражения замечательная: статная фигура, правильные черты лица, гордо посаженная голова, которую украшает коса ярко-золотого цвета – она крупной короной искусно уложена, слегка нависая над высоким чистым лбом. Никаких дорогих украшений, кроме простенького кулончика из бирюзы в форме капельки на серебряной цепочке. Это подарок отца на шестнадцатилетие. Бирюза оправлена в серебряную же окантовку, на которой еле заметна гравировка «Да минуют мою дочь зло, обман и потери».

Она не мигая смотрит прямо в глубину моей души, и ласковый укор льётся из её огромных глаз насыщенного серого цвета. Конечно, он предназначен мне. Она моё второе «я». Это та вторая половинка моего сердца, которая не озлобилась, не зачерствела, не утратила любви и мягкости тогда, когда первая превратилась в камень ненависти, и никакие силы не смогут растопить этот камень, превратить его в мягкие, тёплые кусочки ваты. Её и меня зовут Мирослава.

ЗАЗЕРКАЛЬЕ – Слав! Славка… – донёсся с улицы еле слышный голос

Мирослава выглянула в окно – конечно, по Игорю можно часы сверять. Забравшись на подоконник и высунув светловолосую голову в форточку, девочка громко спросила:

– Чего тебе? – На улицу выйдешь?

– Не знаю, мама ещё с работы не пришла. А что?

– Сбор у нас… – Да ну? Есть повод? – Есть. У тебя час в запасе. – Буду

Спрыгнув на пол, Мирослава быстро пробежалась по многочисленным комнатам. Надо успеть. Пропылесосила пол, перемыла посуду, «не забыв» кастрюли и сковороды, вынесла мусор, заплела туго косу и закрепила её на затылке под бейсболкой, натянула спортивные штаны и стала готовить мамины любимые сырные лепёшки с начинкой – знала, чем задобрить.

– Это чем у нас так вкусно пахнет? – раздался из прихожей радостный женский голос. – Да неужели? – Софья Михайловна вошла на кухню. – Сознавайся, дочь моя, что опять натворила?

– Ты что, мам? Ничего не натворила, – перевернула Мирослава на сковороде очередную порцию золотистых сырников.

– Не успела, значит, – откусила мать кусочек лепёшки. – Всё ещё впереди, значит. Ну-ну…

– Вот чего ты опять начинаешь, а? Накаркаешь ещё!

– Господи, и где ты выражения такие находишь? – «накаркаешь»! Совсем распоясалась.

– Это не я распоясалась, это мой возраст такой распоясанный. А ты должна к нему относиться терпимо-снисходительно – так утверждает педагогика.

– Славка, ты дождёшься у меня! Я пошлю педагогику ко всем чертям и всыплю тебе ремня по непедагогическому месту!

– Да за что, мам?

– А вот «ни за что». Для профилактики… Ты куда, дочь моя?

– Нельзя спрашивать «куда»: дорогу «закудыкаешь». Меня Игорёша ждёт, – поставила на стол лепёшки Мирослава. – Вкусные?

– М-м-м-м… очень. Не задерживайся.

***

У Славы переходный возраст – всего четырнадцать. Она утверждает своё право на самостоятельность, при этом оставаясь очень шумной, озорной девчонкой. Софью Михайловну частенько вызывают в школу по поводу её невысоких учебных достижений и даже участия в мальчишечьих драках.

– Софья Михайловна, неужели вы не можете повлиять на дочь, ведь вы такой успешный и требовательный руководитель… – каждую неделю выговаривала матери Мирославы классная руководительница Елизавета Михеевна, которую Славка дома звала классной мучительницей. – Слава, простите, Мирослава, дерзит, оговаривается, задаёт учителям каверзные и провокационные вопросы. Может быть, вызвать для беседы отца?

– Вы же знаете, Елизавета Михеевна, мой косметический салон отнимает очень много времени. Если я ослаблю контроль за работой коллектива, я потеряю клиентов. Кстати, вчера поступила изумительно хорошая крем-краска для волос вашего типа. Приходите. Мы вас окрасим, пострижём, сделаем масочку для лица, оформим скидочку… помолодеете сразу лет на десять, гарантирую.

– Правда?.. Как-то неудобно…

– Ну, что вы, неудобно на потолке спать: одеяло падает. – Софья Михайловна поняла, что Елизавета Михеевна колеблется.

– Спасибо большое. Обязательно загляну как-нибудь… или… можно на этой неделе?

– Конечно, конечно. Непременно на этой неделе.

– Софья Михайловна, думаю, пока отца приглашать не будем – возраст переходный у Славочки, сами понимаете…

– Я хорошо уяснила, Елизавета Михеевна, что вы грамотный и всё понимающий педагог. Нам с дочерью очень повезло, что именно вы классный руководитель в её классе. Всего доброго. Дверь косметического салона «Радужный» открыта для вас в любое время…

*** – Доча…
Мирослава оглянулась на звук родного голоса

– Папка! – девушка повисла на шее отца совсем, как в детстве, не заметив, что у того прогнулась спина от её заметно прибавившегося веса за последние два года. – Как я рада тебя видеть! Соскучилась страшно! Ты почему так долго не приходил?

– Пришлось много работать в последние полгода – торопился… А ты повзрослела, похорошела, моя принцесса. Ну-ка, поворотись… Хороша, просто модель!!! Давай-ка померяемся ростом… ого! Ещё три сантиметра, и ты сравняешься с моим темечком! – Отец заботливо заправил выбившуюся прядь волос за ушко дочери.

– Скажешь тоже! – отмахнулась та от комплиментов. – Рассказывай: ты всё так же снимаешь комнату? Похудел… Наверное, питаешься плохо. Кто тебе варит, стирает?..

Вопросы сыпались один за другим, пока не иссякли, и пока Мирослава не уткнулась лбом в плечо улыбающегося мужчины.

– Папа, мне так одиноко без тебя…

– Ну что ты, что, радость моя… я тоже очень скучаю. Но сегодня, доченька, я пришёл сказать тебе, что мы… скоро, очень скоро… расстанемся… навсегда. – Видно было, что отец старается подобрать слова для какого-то очень важного сообщения, но так, чтобы не сильно ударить им свою любимицу.

– Ты куда-то уезжаешь? Куда?

– Можно и так сказать: уезжаю. А вот куда… – он поднял глаза на дочь и решил говорить так, как всегда разговаривал с нею на очень серьёзные темы. – Слава, ты уже довольно взрослая для того, о чём я тебе сейчас скажу. Я смертельно болен. Доктор отвёл мне жизни семь-девять месяцев… не перебивай! Ты должна быть сильной, стойкой, потому что вся тяжесть моего ухода ляжет на тебя, потому как рядом никого не будет. Но об этом потом, время ещё есть. Мама не в счёт… А теперь давай поговорим о тебе, моя царевна. Ты помнишь, что совсем скоро тебе стукнет шестнадцать? Я приготовил подарок, в который вложил всю свою любовь. Я прошу тебя, никогда ни при каких обстоятельствах не расставайся с ним. Он поможет тебе в самые трудные дни и минуты выстоять, не сломаться, моя любовь тебе поможет… Что-то я много говорю… Обещай мне!

– Да, пап, обещаю…

– Умница ты моя! – прижал отец голову Мирославы к своей груди. – Не плачь, моя радость, посмотри-ка, что у меня в руках!

Бирюзовая капелька, оправленная в металл серебристого цвета качалась, как маятник, на длинной серебряной цепочке. «Вот почему отец много работал!» – пронеслось в голове Мирославы.

– Папочка, я так тебя люблю! – всхлипнула девушка.

– Ну что ты, что ты… успокойся… – отец, как в детстве, вытирал платком слёзы, непрерывными горошинами катившиеся из глаз Славки, и легонько целовал её влажные щёки.– Ну вот, видишь, нет слёзок, глазки плакать не хотят, и губки уже улыбаются… Доченька, хочу попросить: пожалуйста, ничего не рассказывай маме, не стоит её огорчать… Давай, цепочку застегну… посмотри на меня! Ах ты, моя принцесса! Ну, беги, твой принц уже заждался.

Отец с ласковой улыбкой легонько подтолкнул дочь к Игорю, который в тревоге почти бежал навстречу подруге детства, а сам, не оглядываясь, ссутулившейся походкой направился в противоположную сторону.

***

Софье Михайловне показалось, что со дня рождения в поведении дочери что-то изменилось: она стала более спокойной, исчезли резкость и агрессивность, она перестала спорить по пустякам. На вопрос матери, откуда у неё бирюзовое украшение, Мирослава коротко ответила: «Подарок папы».

Софья Михайловна не знала, радоваться ей или насторожиться на перемены в характере девушки.

С Нового года Мирослава, ничего не объясняя матери, с обеда и до самого вечера стала куда-то исчезать. Соседка по лестничной площадке Матрёна Яковлевна, которую Софья Михайловна часто приглашала вечерком на чай, как-то в очередное чаёвничание авторитетно заявила:

– Ты, Софьюшка, за дочкой-то приглядела бы – каждый Божий день к ней какой-то парень наведывается.

– Да Игорь это, дружок её с детства. Я знаю его, хороший паренёк.

– То-то и оно, что хороший. Хорошие да ласковые очень быстро в постели оказываются. Девка у тебя видная. При богатой матери-то лакомый кусочек. Хап! Была девка, стала бабой.

– Что вы, Матрёна Яковлевна, мала она ещё для такого, шестнадцать всего исполнилось.

– Ха,«всего»! Самый сок, Софья, самый сок.

Как оказалось, заронила-таки Матрёна зерно сомнения в сердце матери, и однажды, когда в половине одиннадцатого ночи дочь вернулась домой, мать встретила её у порога.

– Ты знаешь, который час?

– Да, мам, автобус задержался, аж ноги чуть к асфальту не примёрзли. А что? Случилось что-то?

– И ты ещё спрашиваешь!? ПОКА ещё ничего не случилось, но может случиться!

– Да что может? Игорь меня до самой двери проводил.

– Вот именно, Игорь! Сегодня – до двери. А завтра?

– А что – завтра?

– А завтра – до кровати! Ты что, действительно наивная или притворяешься?

– Мама! Говори открыто! Что за манера изъясняться намёками? Я достаточно взрослая, чтобы понять тебя.

На Софью Михайловну смотрели потемневшие серые глаза, холодные и упрямые. Мирослава поняла, о чём никак не решалась сказать мать, но терпеливо ждала.

– Случится то, что ты преждевременно принесёшь в подоле! – уже кричала мать!

– А если принесу?

Софья Михайловна в пылу своего гнева не заметила, что дочь снизила голос почти до шёпота, явного признака крайней степени агрессивности.

– Я выгоню тебя из дому!

– Как выгнала папу?..– Мирослава аккуратно повесила пальто на плечики и повернулась к матери. – Чем измеряется твоя любовь, мама? Размерами дохода от твоей парикмахерской? А такие неудачники, как мы с папой, в твою любовь не вписываются?

– Да как ты смеешь!? – Софья Михайловна с крика перешла на визг.

– Ты права, мама, я ничего не смею, я материально ещё слишком завишу от тебя. Но, если ты ждёшь моих извинений, ты их не дождёшься!

Закрывшаяся дверь в комнату Мирославы поставила точку в их разговоре.

***

– Папа, я принесла тебе кусочек мартовского солнца! – с радостным восклицанием влетела в больничную палату Мирослава, но тут же споткнулась, как будто кто бросил ей под ноги огромный булыжник. Кровать, на которой последний месяц лежал отец, была аккуратно заправлена.

– Игорь, – растерянно оглянулась девушка, – а где папа?

Парень стоял, низко опустив голову, стараясь не смотреть подруге в глаза. Он сразу всё понял. В палату вошла нянечка, чтобы забрать из-под кровати утку.

– Нянюшка Оля, ты не знаешь, почему нет папы? Его перевели в другую палату? – Мирослава упорно не желала понимать, что отца больше нет, что она никогда больше не увидит его живым.

– Доченька, разве тебе никто не говорил, что земелюшка притягивает к себе больных раком весной либо осенью? Горемычная ты моя… Ну, иди, иди, тебя доктор ждёт. Игорь, помоги Славушке, помоги, не оставляй её… Видимо, у Петровича, кроме дочери, и не было никого, только о ней и говорил. Идите, Илья Ильич все необходимые документы для похорон вам отдаст.

Нянечка говорила о случившемся спокойно, ласково, привычно. За много лет работы в онкологическом отделении она всякого насмотрелась, и место боли в душе от каждого ухода больного в мир иной заняло лишь сочувствие родственникам.

Заведующий отделением Илья Ильич, худенький, суетливый, поминутно поправляя очки, приготовился к встрече с Мирославой основательно: на случай обморока на столе стоял пузырёк с нашатырём. Он заполнил уже все необходимые справки, когда в кабинет вошла внешне спокойная девушка в сопровождении своего неизменного спутника, такого же спокойного, как и она. Приняв из рук доктора файл с документами, Мирослава тихо спросила:

– Доктор, а куда мне теперь с этими бумагами?

– Если, кроме вас, у него никого из родственников больше нет, я бы посоветовал обратиться к руководителю предприятия, где он работал. Думаю, вам не откажут в помощи. Да, и не забудьте забрать у старшей медицинской сестры больничный лист. Примите мои искренние соболезнования.

– Спасибо, Илья Ильич.

– Ну, что вы, что вы… очень жаль, очень жаль… – Илья Ильич так и не сел на стул, пока дети не вышли в коридор, тихо закрыв за собой дверь кабинета.

– Игорь, – полными слёз глазами девушка смотрела на паренька, – Игорь, а ведь папа обещал мне сегодня что-то рассказать. Он улыбался и говорил, что я не одна в этом мире. Что бы это могло значить? Может, он имел ввиду маму или намекал на тебя?

Слёзы ручьём потекли по щекам Мирославы, она зашмыгала носом. Игорь молча достал из кармана носовой платок, усадил её на стул и крепко прижал к себе, без слов дав понять, что отныне он главный мужчина в её жизни.

***

Получилось всё так, как и предполагал доктор Илья Ильич: заведующий авторемонтной мастерской, где давно работал отец Мирославы, выслушав девушку, посокрушался:

– Жаль. Жаль Ивана Петровича. Хороший был человек, отзывчивый. Да и работник ценный, что уж скрывать. Поможем: и деньгами, и людьми. Ксения Васильевна, – надавил он на кнопочку селекторной связи, – пригласи ко мне нашего общественного босса, пожалуйста… да, прямо сейчас, срочно… Так, детки, – обратился он к сидящим напротив подросткам, – я освобожу от работы на три дня Людмилу Николаевну, она дока в подобных делах, вы уж простите. Она во всём вам поможет – и с оформлением нужных документов, и с финансами, и с похоронным бюро. Опыт у неё в этой сфере большой.

И действительно, Мирославе почти ничем не пришлось заниматься самой. Деятельная и активно-опытная Людмила Николаевна договорилась, с кем надо, заплатила, кому надо, заказала недорогое кафе для поминок, просветила Мирославу в вопросах наследования имущества и денежных сбережений отца.

Накануне похорон, сидя напротив матери за обеденным столом, девушка негромко спросила:

– Мама, ты пойдёшь завтра проводить папу в последний путь?

Жевавшая бутерброд во время вопроса, Софья Михайловна не расслышала предпоследнего слова.

– Он что, собрался куда-то уезжать? Так пусть едет. У меня много запланированных дел на завтра.

– Мама, что для тебя важнее: сказать папе последнее «прости» или твои нескончаемые дела?

– Да почему я должна просить у него прощение? С какой такой стати? – искренне удивилась бывшая жена.

– Ты дура, Софья Михайловна, или ты упорно не желаешь меня слышать? Папа умер!!!

– А я при чём? – по инерции возмутилась мать, но дошедшая до её сознания неприятная новость заставила женщину резко замолчать. – Умер? Зачем умер?

– Умирают не зачем, а от чего. Рак у него был. Папа просил тебе не говорить, чтобы не обременять и не огорчать. Продолжал любить, наверное, – усмехнулась Мирослава. – В общем: похороны завтра в четырнадцать часов. Панихида в автомастерской, папу оттуда повезут на кладбище… Скажи мама, – через паузу спросила дочь, – а в твоём сердце есть хоть кусочек места для меня, или в нём безраздельно царит парикмахерская?

– Салон… – машинально поправила Мирославу Софья Михайловна и вздрогнула от громкого хохота девушки, в одну минуту ставшей непривычно чужой…

***

– Игорь, ну почему так… – пьяно всхлипывала Славка, – почему она меня не любит?.. Почему для меня нет места в её жизни?… А вот папа всегда меня любил… я по его глазам видела… и некому теперь меня любить… Игорь, мне так плохо…

– Ну что ты заладила: любит – не любит? Я тебя люблю, успокойся, пожалуйста.

– И ты меня не любишь, жалеешь только… да, да… не любишь…

– Ты ещё на ромашке погадай… Сказал же – люблю. Давай-ка ложись, тебе уснуть надо. Зачем ты пила так много на поминках? Ты же терпеть не можешь водку… Попробовала? Понравилось?

– Да… пила… нет… не понравилось… такая гадость…

– Руки подними, я помогу свитер снять… Ляжешь на моей кровати, а я на диване в гостиной… Как ты носишь такие тугие джинсы? Снять не могу… Всё, спи, алкашка несчастная.

– Игорь, не уходи, я боюсь спать… ты посиди рядом, пока не усну.

– Посижу, конечно. Давай, закрывай глазки… баю-баюшки-баю, не ложися на краю…

– … придёт серенький волчок и укусит за бочок… хи-хи-хи… А кто это – волчок, а, Игорь?..

***

Утро для Мирославы наступило рано: первые лучи солнца стеснительно заглядывали сквозь неплотно закрытые ночные шторы. Хотелось пить. Открыв глаза, девушка не сразу поняла, где находится. Сев на кровати, огляделась: музыкальный центр на журнальном столике, гитара на стене рядом с огромным портретом Виктора Цоя – понятно, комната Игоря. Значит, почти дома.

Осторожно ступая, Мирослава направилась в ванно-туалетную комнату. Из зеркала на неё глянула незнакомая девчонка: мешки под глазами, покрасневшие веки, тусклый взгляд, растрепавшиеся волосы – фу! Славка показала изображению язык, которое тут же показало свой. Нахалка, ещё и дразнится. Да и пусть, не до неё. Быстро раздевшись и встав под прохладный душ, Мирослава впервые осознала, насколько живительной может быть вода. Жизнь по капельке возвращалась в её тугое и ладное тело. Совсем не болела голова и, почистив пальцем зубы и прополоскав горло, Мирослава так же тихонько, чтобы никого не разбудить, прокралась в комнату, где спала. Девушка слышала, как проснулись родители, как завтракали, как ушли на работу, захлопнув за собой дверь, а она, движимая каким-то пробудившимся в ней древним животным инстинктом, на цыпочках пошла в гостиную, где на диване, по-детски свернувшись калачиком, сладко спал Игорь. Встав на колени, Мирослава легонько поцеловала его в лоб, в щёки, зачем-то понюхала волосы и осмелилась поцеловать в губы. Оказывается, это приятно – целовать того, кто всю твою жизнь находился рядом – и в радости, и в горести, в детских шалостях и играх. Незнакомое доселе чувство вихрем ворвалось в проснувшуюся женскую сущность Мирославы, которого она нисколько не стыдилась и, увидев широко открытые синие глаза любимого, в которых читалось удивление, скинула с себя всю одежду. Через несколько минут в утренней тишине квартиры раздался протяжный, полный боли и наслаждения, стон…

***

– Мирослава, – строго посмотрела на девушку Софья Михайловна, – ты совсем перестала есть. Что с тобой? Заболела?

– Не хочется что-то

Славка вяло ковырялась вилкой в тарелке с котлетой. Почему-то в последнее время еда не лезла ей в горло.

– Ты в школьном буфете хоть что-нибудь покупала? – Да, беляши

– Господи, сколько раз тебе говорить, не покупай ничего мясного и жареного в общепите! Неизвестно, что за мясо кладут в пирожки и на каком масле жарят! Булочек не было что ли?

– Нет, не было, только чипсы. – Ещё не лучше!

После похорон отца девушка стала немногословной, замкнутой, не вступала в перепалку с матерью. Софья Михайловна успокоилась, и только холодность и равнодушие, поселившиеся в глазах дочери, несколько задевали и раздражали её, привыкшую обращаться с дочерью властно и безапелляционно. Мирослава напрочь вышла из-под её родительского контроля.

Зазвонил мобильный, новое веяние века, подарок Софьи Михайловны. Глянув на дисплей, Мирослава радостно улыбнулась: Игорь.

– Да, Игорь… да. я уже выхожу, жди меня на перекрёстке…

– Слава! – голос матери ещё более построжел, – ты к выпускным экзаменам готовишься?

– Да, мама, мы после уроков у Игоря дома занимаемся. Так удобнее.

Софья Михайловна, подняв глаза от чашки с кофе, зажмурилась от света, исходившего от счастливого лица дочери. Свет первой любви был настолько мощным, что она, не выдержав, опустила голову. Ревность, злая и беспощадная ревность, чёрной змеиной завистью свернулась на её женском сердце.

₺112,93

Türler ve etiketler

Yaş sınırı:
18+
Litres'teki yayın tarihi:
21 aralık 2016
Hacim:
130 s. 1 illüstrasyon
ISBN:
9785448356780
İndirme biçimi:

Bu kitabı okuyanlar şunları da okudu