Kitabı oku: «Чарующая магия ненависти», sayfa 2
Хорошо, пришла соседка и, хотя она отругала Славку за чад на кухне, но и похвалила его за хозяйственность. А потом сказала, что огонь –то надо убавлять, когда рыба жарится.
Она помогла ему снять рыбину со сковородки, положила её на тарелку и даже отрезала ему кусок вкусного хлеба с хрустящей корочкой.
Славик ел рыбу, закусывая её хлебом. Ничего вкуснее он давно не ел, вкуснее были только мамкины пироги, хотя их вкус он почти забыл, а рыбина обжигала ему язык и губы, но Славка ел её, проглатывая, почти не жуя, и её необыкновенный аромат впитался ему в память на всю жизнь.
–Смотри, подавишься, – засмеялась соседка. А потом села с ним рядом за стол и тихо заплакала.
– Тётя, не плачь, ешь рыбу, здесь много, всем хватит!
– Спасибо тебе, Малец, добрая твоя душа.
Она откусила кусок и, смеясь, сказала, что рыбу надо чистить и солью посыпать.
Славик не понимал, зачем это делать, когда и так вкусно. Боль внутри отступила и это противное сосание тоже. Он впервые за все эти годы без мамки был сыт обыкновенным днём. И теперь ему уже не надо сидеть на лестнице, сжимая руками мяукающий живот, выглядывая папкину тётку с пирожками.
Эта его первая рыбалка и добрый дядька запомнились Славику на всю жизнь.
Вскоре папка отвёл его в первый класс и показал ему дорогу, но в школе Славику не показалось так же интересно, как на озере, и он не мог дождаться конца занятий.
Теперь, по прошествии почти десяти лет со дня той первой рыбалки, Славка слыл в округе заядлым рыбаком и бывалые дядьки- рыбаки за руку здоровались с ним, наслышанные об его рыбацких победах. Свою первую маленькую удочку он давно сменил на настоящую ореховую, с длинным тонким и гибким хвостом.
Он долго искал её вокруг крепости в разросшихся зарослях, потом долго копил деньги на леску и крючок, разыскивая бутылки и сдавая их в приёмный пункт. Редкие деньги, перепадавшие ему от отца, он тратил на запасные крючки.
Арсенал его удочек, изготовленных им самолично, потихоньку возрастал.
И он уже пояснял своим друзьям, какой крючок для какой рыбины лучше.
Все эти годы он жалел своего молчаливого отца, ждал мамку и по-прежнему мечтал угостить её самой большой, самой красивой, самой ароматной рыбиной в мире. Ведь он теперь настоящий рыбак и никогда не умрёт с голоду, а рыбы в озере хватает на всех. Но самую большую он выловит для неё, своей мамки.
И ещё он мечтал скорее окончить школу, стать большим, служить в армии лётчиком, тогда он, наверняка, быстрее найдёт её. Но в военкомате его отправили учиться на шофёра.
На проводах Славы в армию, как он и мечтал, в лётную часть, хоть и шофёром, отец похлопал его по плечу, поглядел на него и вдруг тихо, впервые за все эти годы, сказал:
– Сынок, какой ты вырос у меня большой и красивый, весь в свою мамку. Не держи на неё зла. Видно, не призвана она быть женой и матерью, её красота не для обычной, простой жизни. Служи, ты у меня большой и сильный.
Слава смотрел на отца из окна вагона, пока он и перрон не исчезли из виду.
Больше его Славка живым не видел, его отпустили из части на похороны. Он в последний раз оглядел свою комнату и сложил в свой солдатский мешок несколько фотографий, да разыскал в нижнем ящике комода старую пожелтевшую накидушку для подушек, из тонкой кисеи. Единственную вещь, доставшуюся ему от его детства, когда их комната была большой, светлой и красивой, и накидушка пахла мамиными духами.
Несколько книг и удочки он отнёс в подвал к своему школьному товарищу и соседу, Вовке, уже отслужившему. Да и Славке до дембеля оставалось чуть-чуть.
И, хотя он служил в лётной части, но попал он на север, где про его мамку никто не слыхал. Да и вряд ли это было возможно. Он уже был большой и понимал, что его мамка любила не только летчиков, но и красивую жизнь. А здесь, на Севере, не разгуляешься под соловьиные трели. Да и соловьёв здесь нет.
Впереди был дембель и взрослая жизнь. Тот маленький добрый мальчишка еще сидел в нём и по- прежнему мечтал о чудесной встрече с мамой.
Но тот взрослый, нарождающийся из юноши мужчина уже видел, что девушки как- то ласково смотрят на него. И он уже где- то глубоко внутри ждал чудесной встречи с той, похожей на маму, светловолосой и красивой.
Глава 4
Дембель и Тонька вторая
Долгожданный дембель обрушился на Славку не сразу.
Как самого опытного механика, его командир попросил помочь части и вместе с первогодками ещё раз съездить на целину, собрать урожай.
Все его друзья давно демобилизовались, а Славка водил колонны машин с зерном от комбайнов на элеватор сначала под Астраханью, затем под Оренбургом, потом в Сибири под Новосибирском.
С одной стороны это было ему на руку, ведь ждать помощи на гражданке было не от кого. А ходить на дембеле в выцветшей, видавшей виды, гимнастёрке ему не хотелось.
С другой стороны его друг и сосед, Вовка Терсков, писал ему, что в их доме объявлялась какая-то рыжеволосая, ярко накрашенная женщина, искавшая его, Славку, и говорившая всем, что она его мать.
А сколько он, Вовка, помнит, из их задушевных бесед, Славка всегда говорил ему, что его мать красивая и светловолосая, как Славка.
Ещё он писал, что тётка Клава, жившая с его отцом, после похорон отца сменяла их комнату на квартиру в посёлке Знаменске, поближе к своей родне. И Вовка писал, как решённое, что на первое время Славка будет жить у них, благо теперь все их соседи поразъехались и комнаты в их коммуналке перешли Вовкиной большой семье. А там Славка получит общагу на работе.
Получив это письмо, Славка долго сидел, осмысляя прочитанное.
Слова «его мать» он долго не мог применить к себе. Теперь он там, где-то в глубине души, боялся ехать «домой», опасаясь возможной встречи. Неужели его мать, наконец-то, приняла его за сына и хочет наверстать упущенное. Его детские страдания живо выплыли на поверхность, и Славке вновь до боли захотелось её увидеть и прижаться к ней, но он боялся, что мать опять обидится на него, хотя с детства не мог понять, за что.
Сев, наконец, в поезд «домой», понимая, что дома у него, как такового, больше нет, он не мог уснуть всю ночь. А под утро, задремав, он увидел сон, как мать протягивает ему кусок пирога и красивым своим, звонким голосом, говорит, смеясь и гладя его по голове, что теперь она сама больше не будет есть пироги, а будет есть его, Славку, так как он её сын. Проснувшись, он не мог забыть этот пугающий сон. И, впервые за всю свою жизнь, не находил успокоения после желанной встречей со своей мамкой, пусть даже во сне. Но дневные, обыденные заботы пассажира – дембеля отодвинули неприятный сон на задворки памяти. Когда на какой-то станции он увидел группку смеющихся девчат, память услужливо подсказала ему приятное воспоминание. Силуэт, увиденной им случайно, незнакомой, тоненькой, светловолосой девушки напомнил ему давнюю, ещё до дембеля, встречу в стареньком, дребезжавшем трамвае. Она стояла тогда у окна и её прямые, длинные золотистые волосы слегка развевались под ветерком, залетавшим с улицы. Славка засмотрелся на эту красавицу и … постеснялся подойти, а, когда она вышла, он долго ругал себя за нерешительность.
Поезд прибыл точно по расписанию и улыбающийся друг, с ходу, в карьер, обрушился на него.
Терсков за несколько месяцев дембеля здорово «посвежел» на материнских борщах, о которых он мечтал в армии. И тётя Гера, мать Вовки, усадила их за праздничный стол с бутылкой кагора и с тарелками ароматного дымящегося борща.
Вовка, этот главный «кот» и заводила их класса и двора, и тут не терял времени даром. Он уже устроился на работу наладчиком в одну из многочисленных воинских частей, понатырканных в этом приморском городе на каждом углу. Радостно, как решённое, он сообщил Славке, что уже договорился там о месте шофёра и для него.
А пока отдых и сегодня вечером они встречаются с друзьями детства, все уже вернулись из армии и устроились в жизни.
Ждали Славку, чтобы на рыбалке отметить его дембель и возвращение.
А в выходные они идут в общежитие трамвайно- троллейбусного парка, где много симпатичных девчонок. Вовка уже нашёл там себе зазнобу и частенько остаётся у неё на ночь. Так что Славка нисколько не стеснит его на раскладушке в его комнате, которую он уже поставил. А Славкины удочки он уже опробовал, ловят.
Славке хотелось расспросить Вовку или тётю Геру про свою мать, какая она, как выглядит, но он так и не решился.
Слишком много навалилось на него в этот день сразу, включая несколько стопок кагора. Он лёг на раскладушку и сразу провалился в глубокий, крепкий, здоровый сон с какими-то быстроисчезающими видениями. И только одно из них задержалось на несколько мгновений и запомнилось Славику. Это была та светловолосая девушка и её золотистые волосы развевал ветерок. Славке стало легко на душе. Впереди его ждала встреча с новой интересной жизнью и ему стало казаться, что и с этой девушкой тоже.
На следующий день Слава устроился на работу в Вовкину часть, где ему пообещали дать вскоре место в общежитии.
Брюки и рубашку, которые он по быстрому купил в универмаге «Маяк», самом большом и главном в их городе, он надел сразу в примерочной, попросив пожилую продавщицу, завернуть его старенькую форму.
Пока её заворачивали и готовили сдачу, Славка, пожалуй, впервые, подошёл к большому зеркалу в примерочной. Там отражался высокий, стройный, красивый юноша с добрым, открытым взглядом и светло-пепельными волосами, с лицом, загоревшим на солнцепёках, но ещё не загрубевшем, несмотря на долгие месяцы, проведённые за баранкой на ослепляющем солнце уборочной страды и на лютых морозах северной армейской службы.
Славка не привык видеть себя в зеркале во весь рост, считая это девчачьей забавой, и быстро вышел из кабины.
Приближался вечер знакомства с местными девчонками. Многие его одноклассницы и соседки, он уже слышал от своего друга, повыскакивали замуж за его друзей, демобилизовавшихся раньше. Но Славку никто не ждал, так как он всегда сторонился этих девчонок с их острыми язычками, проходящимися по его пристрастию к книгам и рыбалке.
Его соседка по парте, тихая Светка, с короткими русыми косичками, обещала его ждать и даже приходила его провожать в старинный форт, откуда их, призывников, провожали в армию. Ворота этого форта закрывали от них гражданку ровно на два года, а у Славки получилось даже с хвостиком.
Тогда Славка был благодарен Светке за тот её поцелуй под одобрительный гогот друзей, провожаемых, как и Славка, их девушками в армию. Он был благодарен Светке за то, что почувствовал тогда всю остроту проводов в армию и был, как все, провожаем по-взрослому плачущими девчонками. Светка вышла замуж одной из первых в их классе, ровно через полгода после их первого поцелуя.
И вот, впереди вечер, который введет его во взрослую, пока ещё мало знакомую Славке жизнь, где ему надо учиться обращаться с незнакомыми девушками, а не с одноклассницами. Это пугало, волновало, но и влекло одновременно.
Вовка, вдруг заматеревший от своего удачного опыта, почувствовал себя вожаком этих пацанов, «сосунков», как он свысока называл их теперь, вернувшихся из армии, но ещё не нюхавших девчачьих прелестей. Он вёл себя как заправский знаток женских душ и привычек.
Девчонкам – кагор, себе – водочки, а закуску они готовят. Погудим по полной программе.
Ну, я – то там заночую, у Томки. А ты, Славка не тушуйся. Девки любят, когда их хватают, и он многозначительно хмыкнул.
В общежитии, в комнате, набитой кроватями с подушками, и фотографиями актеров, улепившими все стены, рябило от девчачьих юбок, кофточек с короткими рукавами и голых ног в босоножках.
Ватага, разгорячённых, ввалившихся с шумом парней, принявших для храбрости по стакану кагора на подступах к общежитию, сразу оживила и без того шумную стайку девиц.
Стол, возвышавшийся в центре, был уставлен нарезанной пахучей докторской колбасой и прочими припасами, привезёнными девушками из дома, куда большинство из них съездило заранее на выходных, готовясь к предстоящему празднику. Благо многие из них жили в области, и ехать было недалеко. Парни, осмелевшие от принятого, со значением вытаскивали из карманов пиджаков и брюк бутылки, показывая всем своим видом, что пирушка предстоит знатная.
Включили проигрыватель и, пока заканчивались приготовления к пирушке, парни смущённо оглядывались, оценивая имеющийся женский контингент.
Только Вовка вёл себя как штатный сердцеед, ошучивая каждую девушку, пытаясь хлопнуть её по заду. Но Тамарка стояла на страже и усадила Вовку рядом с собой, велев ему разливать по первой.
Слава впервые был в такой смешанной, «взрослой», компании. Он захмелел после первой рюмки и стеснялся закусывать под взглядами хихикающих девиц. Но начались танцы, и это помогло ему немного придти в себя и освоиться.
Танцы Славка любил ещё со школы, он ловко водил на школьных вечерах своих одноклассниц, кружа их даже в обратную сторону, что удавалось из всех его друзей ему одному. Он самозабвенно кружился с очередной партнёршей, получая удовольствие, сравнимое с рыбалкой. В танце он себя чувствовал, как его любимые рыбы в воде, и никогда не задумывался, откуда у него эта любовь к танцам и это умение.
Сегодня он танцевал со всеми без разбору, поскольку разбирать их он не хотел. Ему ещё рано было думать о каком-то выборе, и по своей врождённой деликатности он не хотел никого обидеть невниманием.
Все тосты, прерывающие танцы, он поддерживал стоя, стесняясь протянуться к закуске. И, когда его очередная партнёрша, смеясь, протянула ему кусок колбасы, он смог откусить один раз и положил его назад на свою тарелку, с которой он так потом ничего и не склюнул.
Компания понемногу редела. Славка ещё увидел, как Тамарка тащила изрядно подвыпившего Вовку в свою комнату.
Остальные парочками отправлялись, кто по комнатам, кто гулять в город на площадь, где можно было под густыми кронами деревьев вдоволь нацеловаться этим тихим и тёплым, завораживающим августовским вечером.
В голове у Славки от выпитого и волнения что-то перевернулось, и он прилёг на минуточку на чью-то еровать, успокоить это кружение света в его голове.
Проснулся он от каких-то звуков, раздающихся рядам с ним. Это было не то чьё- то попискивание, не то какой- то приглушенный смех, не то тихий плач.
Открыв глаза, он увидел рядом с собой какую-то юную краснощекую девицу, которая и издавала эти странные, непонятные звуки. Её блузка была расстёгнута, и из тёмного лифчика торчал розовый сосок её груди.
Рассвело, в лучах занимавшегося яркого солнечного дня стаканы на столе с остатками кагора переливались как драгоценные кубки. Со стола несло остатками пищи, и Славку начало подташнивать.
Ну, ты силён, бродяга, услышал Слава голос своего друга. Прямо, как в кино, пришёл, увидел, победил.
Славка вскочил, не понимая, что происходит. И тут раздался дружный смех Тамарки и Вовки, и еще сильнее странное рыдание этой незнакомой деревенской толстушки, похожее на сдерживаемый смех.
– Ты уж свою голубятню-то спрячь, а –то выставил, как на продажу, – провещал Терсков, сквозь смех.
Слава привычно глянул вниз и обомлел, из расстёгнутой ширинки, сквозь загнутые внутрь трусы высовывалось всё его хозяйство.
Багровый, он выскочил в туалет, откуда долго боялся выйти, не понимая, что произошло.
Допился, думал он, не помня, как он ходил в туалет и как он, с пьяных глаз, не застегнул ширинку, которую уже привык застёгивать на автомате.
Володька понял его ситуацию и вытащил его:
– Ну что, Донжуан, сразу и девок портить начал. Уж выбрал бы такую, как Тамарка, и отвечать бы не пришлось.
– Да не было ничего. Я спал, как убитый.
– Ну да, я и говорю, что «спал», то-то всё хозяйство наружу, и у девки весь лифчик разорван. Да ты меня переплюнул, прямо лев.
Парни зашли в комнату, где подтянувшиеся к утру с гулянки парочки уже перенакрыли стол, девчата доставали к чаю печенье, а кто-то из знатоков уже открывал припасённую похмельную бутылку портвейна. Славка молча выпил стакан и осел на кровати рядом с хлюпающей девицей. Это была юная особа лет восемнадцати, невысокая, полненькая и кругленькая, с небольшими кругленькими глазками. Её щеки рдели как помидоры здоровым деревенским румянцем, который никакие обстоятельства не могли перешибить.
Её прямые чёрные волосы с чёлкой нависали на глаза, выражение которых нельзя было разглядеть. Лишь какие-то отдельные лучики выходили из них и терялись среди её малинового румянца.
– Как тебя зовут? – спросил Славка тихо.
– Тоня, Антонина.
– А как у нас всё получилось- то? Ведь я тебя не видел.
– Да я уже позже пришла, со смены, а ты был пьяный, свалился на мою кровать и меня с собой потащил, а все уже разошлись.
Охмелевшие по- новой, парни и девки радостно жужукались:
– Когда свадьба-то, ведь Тонька у нас новенькая, ещё ни с кем не гуляла?
– За нами не постоит, – осмелел от выпитого Славка. – Правда, Тоня? Езжай к своим в деревню, пусть готовятся к свадьбе.
В понедельник, придя на работу, он пошёл прямо к директору и попросил дать ему скорее комнату, потомучто он скоро женится.
– Ну ты силён, парень, не успел и погулять, а потом-то не потянет наверстать упущенное? – посмеялся директор. – Не забудь пригласить на свадьбу!
– Да я уже Вас приглашаю, – только и нашёлся что сказать Славка.
Глава 5
Семья как семья
Свадьба отгремела на всю деревню. Городских гостей распределяли на ночь по домам Тониной многочисленной родни.
Три дня прошли в такой круговерти, что Славка боялся от выпитого спиртного перепутать свою жену и старался держаться к ней поближе. Деревенские шептались, какой жених –то Тоньке достался, видный, и от Тоньки ни на шаг. Повезло девке, хоть и ленива, а ещё говорят, что счастье достается красивым да работящим, никак зельем каким опоила этакого красавца, да и парень он, видать, добрый, да покладистый. Хитрющая у них порода, девки неказистые, а мужиков себе отхватывают будь-будь.
В город их провожали всей деревней. Грузовик, на котором Славка приехал сюда с друзьями, директор отдал ему на время свадьбы в полное распоряжение.
С утра новая Славкина родня загрузила в этот грузовик мешок картошки, да приданое, перину с подушками.
Молодые ехали, лёжа на перине, вповалку с гостями. Все были не просохшие, под изрядным хмельком. Только закадычный Славкин друг, его шафер и свидетель Вовка, старался с утра не пить и только похмелился стаканом яблочной бражки, которую он презрительно называл сидром.
Постепенно смех и шуточки утихли, отовсюду стало раздаваться мерное посапывание, а то и откровенный всхрапок.
Однако проснулись все разом от грохота в ушах. Когда немного прояснело в голове, Славка увидел себя лежащим среди кустов, на обочине, из разбитого носа текла кровь. Понимание происшедшего пришло не сразу. Но постепенно очухивающийся народ поднимался с мягкой грунтовки или, как и он, кое-кто вылазил из кустов на обочине. Когда все собрались, выяснилось, что не хватает лишь юной молодухи.
Враз протрезвевшие парни нашли её, лежащей без сознания, почти рядом с тем местом, где приземлился Славка. Сбрызнутая взятым на дорогу самогоном, Тонька очнулась и залопотала, что от испуга у неё в глазах потемнело.
Оказалось, что шофер заснул, как и все, и машина, покатившая сама по себе, съехала на обочину и накренилась, вывалив их всех, как картошку, рассыпавшуюся вслед за ними.
Смеясь и охая, все принялись дружно собирать её в мешок.
По дороге выяснилось, что голова у Тоньки болит всё сильнее, и её пришлось завезти в больницу, где ей констатировали сотрясение мозга.
Вот такая брачная ночь нам предстоит, посмеялись новоиспечённые супруги.
Когда Антонину выписали из больницы, Славка привез её на своём рабочем грузовике домой, в полученное им за это время общежитие, где он успел застелить на казённую койку Тонькино приданое- перину с подушками и водрузил на стол букет цветов и шоколадку.
Брачная ночь обещала быть незабываемой. Славка почти любил эту глупую нескладёху, так не вовремя попавшую в больницу.
Боясь показаться ей неопытным, он решил подтвердить ей свои высокие мужские качества.
Но её крик повёрг его почти в шоковое состояние:
– Что случилось? – Только и мог он сказать побелевшими губами.
– Что, что! Дундук, ты что, не понял, что я девушка, и ломишься, как медведь, а мне -то больно.
Славке на миг показалось, что он опять сильно напился, ведь такое может быть только во сне, да с большого перепоя:
– Но я ведь уже спал с тобой?
– Спал, спал! Дундук! Вот именно, что дрых, как убитый. Даже не чувствовал, как я твоё хозяйство оголяла. Ведь могла и оторвать. Я еле от смеха не подавилась, когда увидела физию твоего друга и твою, когда ты проснулся.
– Зачем ты это сделала, Тоня?
– Зачем, зачем? А что, тебя отдавать кому-то, а чем они лучше? Уж пусть мне, такой муж в хозяйстве не помешает!
– Завтра мы разведёмся с тобой, Тоня, я не люблю и не знаю тебя. Мне неприятно, как ты могла так поступить, как мы будем с тобой жить, начав с обмана?
– Как, как! – У Тоньки была смешная, ещё детская манера переиначивать. – Как, как! И кучка-к! Полюбим, все спят друг с другом, а мы что, хуже? Видела я эту любовь девчонок в общежитии, на каждой койке по двое и недовольных не было. А тебя бы живо кто-нибудь пригрел. Так уж лучше я. И тебе уж лучше девушка, чем какая-нибудь умеющая любить.
– Кто тебя всему этому научил? А вдруг бы я на тебе не женился?
– Бы, да кабы, не ты первый, не ты последний. Я ещё в школе подслушала, как мамка соседке говорила по пьяни, как она моего папашку прихомутала.
– Но как, ты девушка, без стеснения, и как заправская … .– Славка не мог подобрать от обиды и волнения слово.
– Ну, ты, полегче, я тебе не шалава, я тебе девушкой досталась. Да уж мы в деревне насмотрелись этого добра у быков, побольше ваших-то будут!
Слава смотрел на свою молодую жену и не мог понять и представить, как в этом кругленьком, краснощёком создании уживаются детская рассудительность с практицизмом прожженной аферистки. Её хватке мог позавидовать любой бульдог.
Так прошла их первая, как выяснилось, брачная ночь.
Слава бросил свою солдатскую шинель на пол и лежал, молча, стиснув зубы, чтобы не застонать.
Однако он зря это делал. Тоня, удобно устроившись на своей перине, положила под свои помидорные щёчки руки, и вскоре раздался тонкий, характерный свист молодого здорового организма.
Но развестись им было не судьба. Тонька забеременела с одного- единственного, первого раза и с животным, каким-то первобытным инстинктом водрузилась в Славкину жизнь, намертво вцепившись в неё своей бульдожьей хваткой.
Долгими, летними ночами, лёжа на своей шинелишке на полу, Слава не мог уснуть, передумывая за ночь многое.
Но, когда уже Тонькин живот стал изрядно виден, и пришла вновь зима, спать на полу стало холодно. И Славке поневоле пришлось согласиться с Тонькой на её приглашение, не дурить, а спать по-человечески.
Слава ещё не понимал, что повторяет путь его отца с той лишь разницей, что его мать была не по- деревенски изящной красавицей с большими претензиями, а его жена была здоровой деревенской бабёхой, совершенно без каких-либо притязаний.
Работать она нигде не хотела, как не хотела лишний раз вымыть голову или убраться в их комнатёхе. Целыми днями она со здоровым энтузиазмом лузгала семечки и читала книжки.
Перед Славкиным приходом она нехотя отрывалась от книги и жарила им большую сковородку картошки. Большую часть которой она съедала сама, запивая здоровенной кружкой деревенского молока, привезённого кем-нибудь из её родных, регулярно навещавших своё чадо, соскучившееся по парному молочку.
Тонька была очень довольна своей жизнью, красавцем мужем, и гордо жарила картошку на переполненной общаговской кухне под завистливые взгляды разведёнок и брошенок.
Слава с головой ушёл в работу и … рыбалку, чем раздражал Тоньку неимоверно. Она решительно раз и навсегда отказалась чистить рыбу. И, когда Славка уставал до того, что уже не было желания чистить поздно вечером рыбу, он отдавал её соседкам, чем вызывал ещё большую их зависть к этой нечёсаной дуре, которой удалось подцепить такого мужика.
Тонька не верила в его рыбалки и называла их на грубый деревенский манер, заменяя
первый слог на букву «е».
Слава терпел всё это, решив про себя, что он рос полусиротой при живой матери, его
ребенок не должен испытать этого.
Когда родился их сын, Слава хотел назвать его Борисом в честь своего отца, но Тонька,
сказав ему, что они потянут жребий. Когда муж ушёл на работу, выкроила время,
бросив сына на соседку, и сбегала сама его зарегистрировать Андреем в честь своего
любимого дядьки, баловавшего её в детстве сладеньким.
Когда же соседка сказала, зря ты так, Антонина, не посоветовавшись с мужем, то
Тонька гордо ей ответила:
– Чего это я с ним должна советоваться, не велика птица, да и заслуг-то его всего ничего,
впрыснуть, без всяких для неё удовольствий. А мне вон сколько хлопот!
Она ещё больше осмелела и раздобрела, щёки и волосы её лоснились ещё больше.
Но Слава уже не замечал этого. Его сын был здоров, а большего он от неё и не хотел.
Их странная семья «устаканивалась» ещё больше во время приезда Тониной родни. С каждой выпитой стопкой самогонки Славка чувствовал, что привыкает к их, заведённому Тоней, семейному укладу.
Он даже стал находить некую прелесть в их житие. Особенно, когда приходил его друг, и Тонька безропотно жарила им картошку, не отказываясь пропустить с ними рюмочку.
Семья у нас, как семья, живём, как все! С гордостью отвечала Тонька на вопросы своих подружек и родных.
