Kitabı oku: «Северные баллады», sayfa 2
Сон
В начале первой «чеченской войны10» все подразделения были сборными, необученными и не прошедшими курс боевого слаживания. Экипаж танка должен быть крепкой семьей, понимать друг друга с полуслова. Механик-водитель обязан без слов улавливать, куда вести машину, где остановиться, где поддать газу, как помочь наводчику точно прицелиться и выстрелить. Кроме того, парни были совсем молоды.
Когда малознакомые люди вместе попадают в сложный житейский переплет, неизбежны истерики и ссоры. У боевого экипажа финал другой – смерть.
Январские бои в Грозном пресекли почти все проявления характеров. Немыслимые потери ужасали. Многие солдаты утрачивали контроль над собой, офицеры теряли управление подразделениями. Всех накрывало ощущение апокалипсиса.
Изуродованные трупы сослуживцев, крики и кровь раненых друзей, обилие смерти вызывали у юных солдат стрессовые состояния и нарушения психики. Бойцы ломались. Они либо дурачились, либо остервенело и бестолково кидались под пули, умножая страшные картины и втягивая в массовое сумасшествие новых солдат-мальчишек. Кто-то беспорядочно стрелял и метался, кто-то впадал в ступор. Были и те, что справлялись с первыми реакциями и вели прицельный огонь, спасали раненых…
…Небо стало черным, осколки камней и комья земли закрыли горизонт. Жаждущие легкие лихорадочно хватали смесь пыли и гари. Уши Антона уже не воспринимали грохот – казалось, внутри самой головы стоял нескончаемый гул.
Вспыльчивый парень чувствовал, как в нем бурлит бездонная злоба. Она разрывала изнутри, выплескивалась на других солдат, на старших по званию, на пленных и на безоружных местных жителей. Злоба вытесняла страх, собирала силы, уменьшала боль. Он быстро стал лихим бойцом и поначалу воспринимал войну как приключение. Ему нравилось демонстрировать свою браваду и представлять ужас матери, от которой сбежал в армию. Пусть эта благополучная женщина терзается отчаянием, поняв, до чего довела любимого сына, заставляя осваивать профессию инженера. Антону казалось, будто все, кому нужна его жизнь, смотрят на него глазами матери.
Опасность срывала с тормозов, давая остроту близкой и однозначной цели, чего не бывает в мирной жизни. Здесь всё было ясно и не приходилось думать о будущем. Ловкий, с пьяной сумасшедшинкой в глазах, Антон казнил и миловал с улыбкой – если выпадала возможность.
Рядом в окопе, скрючившись, сидел длинный светловолосый парень, пермяк. Они вместе ехали в Чечню и держались друг друга с первого дня.
На войне все ценят «чувство локтя» и уверенность в друге. Рождается братство по крови, которую были готовы вместе пролить, братство по совместно прожитой смертельной тоске, которое связывает крепче родственных уз и сохраняется десятилетиями.
«Влад!» – Антон толкнул локтем друга, предлагая ему переползти правее, но безголовое тело парня упало на дно окопа. Дикий гнев подбросил Антона, как пружина. Готовый сокрушить всё, что попадется на пути, он бросился в дымный смрад. Словно в немой замедленной съемке, как цветок, рядом распустился еще один взрыв…
Следом Антон с удивлением увидел белую палату. Из его носа торчали медицинские трубки. Пошевелиться не получалось, тело не слушалось, словно не имело к Антону отношения. Глаза смотрели лишь в одном направлении, больно было даже моргать. Боль пульсировала везде. Казалось, весь мир состоит из боли.
Пришедшие к соседям по палате женщины пугались, принимая Антона за труп. Но ему уже ни до кого не было дела.
Он стал мечтать о единственной – той, которая, в силу своей доброты и нежной наивности, могла бы любить его далекое от идеала существо. Чтобы плакала у его постели. Жалела его, внезапно ставшего беспомощным…
Превозмогая дикую боль, он сберегал сознание. Усилием воли удерживал утекающие мысли и звал: «Где ты, Олеся? Страна сделала меня таким. Но я не видел в войне смысла и представлял, что защищаю тебя. А ты не идешь. Наверно, ты гуляешь с бандитами и всякими подонками. Тебе хорошо и весело. А я лежу тут. Это несправедливо. Зачем жить? Эй, кто-нибудь, дайте эвтаназию…»
«Брр… Приснится же такое, – поежилась Олеся. – Почему страна? Страна – это люди, которые не хотели войны…
Парень думает обо мне плохо… И хочет, чтобы я плакала… Разве любящие мужчины так говорят?»
Антон
Его родная деревня стояла неподалёку от древнего Свирско-Онежскош торгового пути. Во времена колонизации Севера восточными славянами это был единственный путь среди лесов и болот. С тех туманных пор на берегах Свири сохранились клады, и каждый подросток пытался их отыскать.
Но скопища монет обычно находили археологи, а мальчишки натыкались на простые грунтовые могильники в курганах. Существовало поверье, что раскапывать их опасно: можно разбудить злых духов. Кто-то верил в это, кто-то нет, однако все стремились увидеть собственными глазами пласты древней жизни. Некоторых сдерживали страх, буйная фантазия или видения, некоторых – предубеждение против гробокопательства, и всё-таки каждый хоть раз занимался так называемыми черными раскопками. Каждый имел представление о древнем и средневековом инвентаре, каждый хранил в своих тайниках диковинные для современников вещицы: украшения, амулеты, позеленевшие от времени узорчатые браслеты, ножи, наконечники стрел, стеклянные бусы, поясные пряжки.
Антону пришлось много читать, сопоставлять научные работы, прежде чем он начал разбираться в найденных предметах.
Больше всего ему нравились древние топорики с оттянутым лезвием и полукруглым выемом в основании – такие завезли в десятом веке из Скандинавии. Теперь они лежали в языческих погребениях мужчин. Забрать у мертвого топорик, символизирующий его былую мужскую силу, и не поплатиться за это – вот о чем мечтали деревенские подростки. Антон не верил ни во что, касающееся верований, а тем более в остаточные энергии древних скелетов, и спокойно коллекционировал полюбившиеся предметы культа. Парню казалось, будто с появлением каждого нового топора сам он становится значимее.
Предки Антона были осторожнее и страховали себя от нападения злых духов, соблюдая мистические ритуалы: клали в гробы клыки лисицы, а вместо гвоздей вбивали ножи.
Антон воображал себя победителем, натыкаясь на фрагменты древней жизни. Казалось: вот он, живой и молодой, стоит здесь властелином, а тот, кого когда-то боялись сотни или даже тысячи, лежит под ногами, превратившийся практически в ничто. Неважно, что не было боя… Важна итоговая картина.
На берегах реки встречались и захоронения женщин. Кроме безделушек, в ногах покойниц лежали большие кресты, которых не было у мужчин. Антона занимал вопрос: почему они были христианками и язычницами одновременно, в то время как мужья – только язычниками? Как весело было бы поговорить с ними! Но они посылали лишь привет из своего одиннадцатого века – плоские подвески в виде прорезных уточек и двухголовых коньков.
Коренастый русоволосый Антон был некрасив, но обладал ангельскими кудряшками и кротким взглядом, за что его любили все местные старушки. Молчаливый, он становился порой сентиментальным до слез, а порой – агрессивным, безжалостным и грубым. Он умел производить впечатление, но делал вид, что внимание ему не нужно.
Парень много читал, упорно учился и собирался в будущем переехать в город. Притворщик по натуре, страдал от неискренности мира. Мечтающий о настоящей любви, не признавал женскую слабость.
Он влюблялся платонической любовью то ли в жительниц далеких веков, то ли в плоды своего воображения. Он бродил по лесам, и вместе с ним безмолвно бродила воображаемая идеальная спутница – девушка с длинными светлыми волосами. На раскопках они вместе искали металлических барашков, коньков с волнистым орнаментом и фибулы, а потом продавали их археологам и туристам.
Он дарил Ей скандинавские стеклянные бусы…Была ли она фантазией? Она всегда сопровождала его в лесу, одетая в длинное красное платье. Ее волосы стягивал кожаный ремешок. Антон мысленно разговаривал с ней, а под вечер молча сидел рядом на берегу…
Десять лет спустя, пройдя военный ад, Антон жил уже без фантазий и страстей. Единственное, что по-прежнему волновало его – это могилы и мертвецы. Вид смерти стал привычным и необходимым ему, а вид давно минувшей смерти успокаивал и вселял уверенность в собственных силах.
Мечта
Постепенно у Олеси не осталось сомнений: памятной ночью она видела эпизод либо Зимней, либо гражданской войны. Мистические вопросы смущали девушку, но она доверяла своей памяти. Она видела то, что никому на земле теперь не было известно.
Олеся помнила клинок, и собиралась его найти. Однако заблудилась она в средней, в северной Карелии, или в районе линии Маннергеймана эти вопросы не было ответов. Олеся не знала, где находится озеро. Она могла бы перепутать его с любым другим, расположенным в похожей местности.
Олеся росла, чувствуя душевное одиночество, вылившееся со временем в отчаянную потребность любви.
Одноклассницы влюблялись в юношей на несколько лет старше себя, рассказывали о признаниях и первых поцелуях. Девочка присматривалась к соседям, к встречавшимся на улице молодым людям. Она искала кого-то глазами, перебирала в памяти все знакомые лица, чудилось: еще немного – и свершится нечто волшебное: при взгляде на особенного человека засияет новая звезда, отступит чувство потерянности. Ее половинка даст ей уверенность в себе, станет настоящим верным другом и красивой любовью. Но река времени текла, унося в безвестность все новые дни юной жизни, и никто не казался Олесе тем самым… Во всех не хватало чего-то неуловимого, неясного и настолько важного, что воспринять кого-то как предмет любви казалось невозможным. Они были чужие. Зачастую понятные, но – непонимающие.
В тот период жизни Олеся открыла в себе поэтические способности. Однажды избыток грез, возвышенных и горячих чувств, не имеющих адреса и еще очень далёких от женской страсти, захотелось излить на бумагу.
Солнечным апрельским днем Олеся написала в конце тетради стихотворение о любви. От мужского лица. Торопливым, едва ли узнаваемым почерком.
Читать кому-либо свои произведения она не собиралась; напротив – хотелось по-тютчевски скрывать оные, не выставляя напоказ сердечные язвы. Но случилось так, что подружка, украдкой взявшая тетрадь, прочла небрежные строчки. Олеся краснела, отказываясь отвечать на вопросы: не желала говорить, что пишет стихи. И девочки подумали, что у нее есть парень. Одноклассницам хотелось, чтобы у Олеси тоже был друг! В тринадцать лет поведение и внешность мальчиков казались самыми интересными темами разговора. Поотпиравшись, Олеся сдалась: есть.
Далее каждый день девочки спрашивали ее о новых письмах таинственного А.Б., – так Олеся назвала своего друга. И он писал!
«Позабудь свою тоску,
Улыбнись скорее!
Помни: я тебя люблю
С каждым днем сильнее!»
Сочиняя самой себе письма, Олеся начала испытывать огромную радость, словно от общения с кем-то существующим. Она стала мысленно говорить с А.Б. и незаметно создала ему целую жизнь. Затем последовали совместные прогулки: Олеся бродила по улицам одна, но с полным ощущением того, что их двое.
А.Б. ждал ее у эскалатора на станции «Нарвская», и они отправлялись в парк, где стреляли в тире и катались на каруселях. Иногда шли в мороженицу, или, если была холодная погода, в универмаг рассматривать витрины.
«Зачем все это происходит?» – спрашивала Олеся. А.Б. отвечал ей:
«… Нелюбимым возможно жить,
Но не любя – невозможно…»
То время запомнилось Олесе как очень счастливое. Полная идиллия, безмятежность и красота, отсутствие разногласий. Не было больше одиночества, не было вопросов о смысле бытия. В сердце царила необъяснимая радость.
«Я обязательно забуду его, – клялась Олеся самой себе. – Забуду, как только у меня появится настоящий, живой, осязаемый парень! Тот, кто сможет заменить А.Б.!» Но когда кто-то начинал ей нравиться, Олеся быстро понимала: человек имеет недостаточно сходства с ее мечтой. А ведь казалось, нужно совсем не много: не было даже конкретных представлений о его внешности.
Иной раз Олеся, прослонявшись много часов по улицам, заходила в какой-нибудь дом, нажимала в лифте первую попавшуюся кнопку, поднималась на этаж, приближалась к незнакомой квартире и была почти уверена, что Он находится по другую сторону выбранной двери… Однако позвонить не решалась, чтобы в один момент не разрушить свою любовь.
Летели годы. Обстоятельства менялись, однако осязаемый А.Б., тот единственный, в союзе с которым не могло быть фальши, так и не появился.
«Где ты, Единственный,
Бродишь по земле?
Где ты? Я издавна
Грежу о тебе.
Жду, но ошибками Полнятся года.
Где ты, Единственный?
Ты – моя звезда.
Лишь тебя, Единственный,
Я могу любить.
Собираюсь с силами,
Чтобы дальше жить…»
Встречался кто угодно, только не Он. И нужно было, как показалось Олесе, покончить раз и навсегда с детской иллюзией. Она сообщила подругам, что А.Б. умер…
Ей не хватало его. Ночами, лежа рядом с любящим, мирно спящим мужем, Олеся плакала о потерянном друге. В глубине души теплилась слабая и уже непростительная для замужней женщины надежда: а вдруг Он все-таки где-то есть? Эта детская глупость мешала ей жить взрослой жизнью. Или, напротив, правда жизни пробивалась сквозь толщу цинизма и компромиссов? Пыталась воскресить осколки собственной сущности?
Подростковые иллюзии, переходя во взрослую реальность, редко оборачиваются благом. Олеся ждала от мужа понимания своего внутреннего мира, похожего восприятия жизни. И ей не хватало мудрости заметить счастье.
Мягкий, заботливый Илья не чувствовал музыки сердца, которую ловила она: его разум был земным и твердым. Он смеялся над мистикой, над прогулками под луной и не любил стихов. Его привлекала обычная размеренная жизнь: работа – дом – любимая жена – вкусная еда – телевизор – изредка театр или концерт. Подобный распорядок не может удовлетворить пылкую девичью душу, мечтавшую об ином. О чем именно? Она и сама не знала. Но реалии счастливого замужества показались Олесе катастрофой.
Однако темноволосый, спокойный Илья понравился ей с первого взгляда. В нем было что-то родное и милое, что-то очень живое и очень настоящее. Рядом с ним хотелось просто быть! Само его присутствие словно шептало: «Всё будет хорошо!»
Он написал на стекле трамвая: «Я тебя люблю!» Они поженились через месяц знакомства, потому что им не хотелось расставаться ни на минуту.
Выходя замуж, юная девушка ждала небывалых чудес, неизведанных радостей. Чего-то, сравнимого по силе душевного восторга с играми возле ручья накануне четырехлетия… Но прекрасный секс не утолил ее духовной жажды.
Илья в первую очередь ждал от брака покоя, порядка в хозяйстве, хорошего регулярного питания, а Олеся считала это полной бессмыслицей.
Через два месяца девушка решила, что ее жизнь разбита, мечты погибли, и лила бесконечные слезы. Илья пытался утешить любимую, не понимая, в чем дело. Ведь он был порядочным, ласковым, ответственным мужем. Пусть они читали разные книги, предпочитали разную пищу, но он любил и принимал Олесю такой, какой она была, умиляясь ее недостатками. В конце концов, он не давал ей почувствовать бытовые трудности: вкусно кормил, потакал капризам, покупал красивую одежду и украшения.
Она любила прижиматься к его упругому брюшку и согреваться ночами возле крупного тела. Любила его мужской запах, его теплые губы, внимательный взгляд зеленых глаз. За эти глаза, напоминавшие детский сон, за красивый аккуратный нос и темную шерстяную полоску посреди живота она прозвала Илью Лисенком. «Почему Лисенок, – смеялся тот, – я больше похож на моржа!» Но по внутреннему ощущению он был ее лисенком – лесным пушком, ломавшим лапками васильки…
Олеся наслаждалась его присутствием. Он был ласков, чувствителен и отзывчив. Несмотря на крушение неясных надежд, с ним было приятно и светло, и она не представляла себя без Лисенка. Но глупому юному сердцу этого показалось мало: оно требовало заумных ночных бесед, романтических странствий, возвышенной поэзии, которые оказались чуждыми или просто непривычными для Ильи. Взрослый, серьезный инженер ратовал за здоровый образ жизни, просил Олесю повзрослеть и выкинуть из головы глупости.
Ритуал
Однажды на майских праздниках Олеся гостила у подруг на даче. Стояла чудная погода, но никто не захотел составить ей компанию для прогулки в лес, чему Олеся втайне радовалась. Она любила лесное уединение.
Постепенно она забралась далеко в глушь. Шла тихо, одетая в неприметную одежду, и вдруг уловила далеко впереди движение. Вместо того, чтобы покинуть неспокойное место, она решила догнать неведомого человека: быть может, хотелось увидеть подобного себе чудака, а может – встретить родственную душу, в существование которой уже почти не верилось.
Олеся приблизилась к елани, посреди которой находился большой, с неровными подножиями холм. Лицом к нему, приветственно подняв руку, стоял босой молодой человек. Присмотревшись, Олеся поняла, что на его обнаженное тело накинут плащ, сплетенный из тонких, уже покрывшихся молодой листвой березовых веток. Ветер перебирал длинные, слегка вьющиеся волосы парня и листья его неправдоподобной развевающейся одежды.
Скоро незнакомец наклонился, осматривая и очищая землю под своими ногами. Он лег лицом вниз, разметав полы березового плаща… Он не просто лежал, а производил едва заметные движения…
Наконец из горла вырвался громкий полукрик-полустон радости и облегчения. Парень вскочил, улыбаясь, взял лопату и начал собирать в ржавое ведро оплодотворенную землю, бормоча едва слышные Олесе заклинания: «… До червия могильного…» А потом разметал эту землю далеко вокруг себя с вершины холма.
Олеся подумала: «Язычники совершали подобные действия ради будущих урожаев, а чего хотел этот мужчина, явно не земледелец?»
Пораженная, она забыла об осторожности и выдала своё присутствие, сделав несколько шагов вперед. Молодой человек обернулся, и целую минуту они, не отрываясь, пристально смотрели в глаза друг другу. Потом парень неторопливо оделся в поношенную военную форму, взял в руки лопату, длинный металлический прибор и выжидательно посмотрел на Олесю издалека. Она не выдержала пристального, бесстрастного, словно волчьего взгляда и бросилась прочь от язычника. Он не стал ее догонять.
Впоследствии ритуал оказался полушуточной традицией копателей, исследующих места боев. Ритуал призван был, помимо острых ощущений, принести удачу в предстоящем сезоне: побольше «рогатых» немецких касок и прочего, имевшего на рынке хорошую цену.
Олеся
Каждый год накануне дня рождения Олеся анализировала свою жизнь.
Она стала модельером, чтобы иметь модную работу и выдумывать шедевры искусства. Но в реальности пришлось создавать не то, что велела фантазия, а рабочую форму для сотрудников кафе, медучреждений, магазинов и клубов.
Постепенно работа, как и домашние хлопоты, начала казаться девушке бессмысленной. Забирая дни и месяцы, она мешала думать о чем-то неуловимом и важном, без чего пустеет душа и из жизни уходит внутреннее наполнение. Незаметно менялось чистое отношение к миру, искажался добрый, открытый характер.
Получалось, что время течет ради барахла и скудной зарплаты. Олеся делала вещи, которые через полгода обращались в прах. И носили их люди, которые, не являясь еще прахом физически, уже, – казалось Олесе, – были мертвы духовно. В их глазах девушка не находила ни огня, ни глубины, – в них были лишь жажда денег и потребительства.
Она приносила пользу обществу. Только что это было за общество? Корысть, ограниченность, продажность, внутренняя пустота… Мало кто мог глубоко чувствовать, совершать искренние поступки, быть порядочным человеком. Перед Олесей двигались нескончаемые цепочки бессодержательных лиц, отличавшихся лишь менее или более холодным выражением. Казалось, окружающие жили ради удовлетворения своих примитивных потребностей. А ей хотелось видеть в жизни некий возвышенный смысл. И становились противны заказчики: танцовщицы, демонстрировавшие своё тело кому попало – не так, как им хотелось из любви к искусству, а следуя пошлым вкусам пресыщенных клиентов… Врачи частных клиник, пачкавшие кровью придуманные Олесей красивые рубашки… Официантки, подкарауливавшие богатых женихов, готовые жить с ними без любви… Бизнесмены – бывшие бандиты – с непроницаемыми физиономиями… И прочие, прочие… Они напоминали ожившие мумии. И не представлялось возможности внести частичку света в серую пустоту… Изменить, в конце концов, мир, несмотря на избыток молодых сил! Ей захотелось бежать, лететь, ехать куда-то, лишь бы не видеть закоренелого, безнадежного, вгонявшего в уныние безобразия.
Сама себе Олеся также становилась противна: внешне она следовала моде и общепринятым правилам, говорила общепринятые слова, а внутренне походила на типаж «лишнего человека» из пресловутой школьной программы. Как Онегин и Печорин страдали от разорванности жизни, так и Олеся ощущала отстраненность от общества и желание создать новый мир – более чистый и светлый, более тонкий, более правильный. Построить идиллию, в которую ей хотелось верить, как Ленину – в коммунизм.
Личность, верящая в утопию, всегда конфликтует с окружающим миром.
Зато проходит свой, никем не навязанный путь. Вопрос «зачем жить?», терзавший подобных людей в любые времена, всегда оставался нерешенным, но никого не выбрасывал из бытия. Напротив, он выражал ощущение особенного, и совсем не лишнего, места на земле.
Реальный мир много веков катился, что называется, под откос, и, тем не менее, все еще существовал. Олесе приходилось в нем жить, и она начала с собственной мини-революции.
Изучив систему швейных производств, она организовала маленькое предприятие по изготовлению женской одежды, которое должно было стать образцом справедливости и тем самым улучшить мир. Однако обстоятельства тут же вынудили ее отступить от принципов. Олеся намеревалась честно и своевременно выплачивать сотрудникам достойную зарплату, но без обманов не удавалось сводить концы с концами. Получалась текучка кадров, тянулась череда обиженных, не виноватых в трудностях предприятия людей, у которых были иные жизни и свои проблемы – более серьёзные, чем у Олеси.
Девушку давила гнетущая атмосфера. Она разрывалась между сочувствием к людям и желанием отвоевать себе место под солнцем.
Экономика страны оказалась не готовой к приходу Олеси. Революция не удалась. Идея создания идеального общества в масштабе одного предприятия потерпела крах, – как утопии всех времен, пытавшиеся взорвать реальный порядок вещей.
Нестерпимо гадко было у девушки на душе. Она не смогла заставить себя идти по головам, перешагивать через людей, поэтому распродала оборудование, ткани, изделия, заплатила сотрудникам и отправилась путешествовать. Поскольку всё вокруг казалось бессмысленным, она решила хотя бы посмотреть мир, надеясь, что дальше всё образуется.
