Kitabı oku: «Мистерия», sayfa 4

Мир, как же ты красив, как прекрасен в своей изящности, в своей сложности, в своем великолепии.

Еще чуть выше.

Подниматься стало тяжело – там, внизу, физическому телу дыхание давалось все труднее, но разум должен оторваться еще – еще, туда, откуда он увидит всю картину.

Вокруг лились и переливались потоки Вселенской энергии – чистой, нетронутой, первоосновной. В ней хорошо, но почти невозможно долго находиться – ни одно сознание не может выдержать такой нагрузки дольше минуты.

Источник. Нужно отыскать источник проблемы.

Дрейк усилием воли заставил себя оторваться от созерцания собственного мира, повернулся сначала в одну сторону, накренил фокус восприятия – чисто, затем в другую – здесь точки были, но немного. Еще левее…

И тогда он увидел «это». Пока еще далеко, но уже в опасной близости от купола мира Уровней – облако из скопления белых точек – резких, агрессивных, хаотично движущихся сгустков – огромного, невероятно большого их количества.

Господь помоги ему – что это?

Субстанция зависла в пространстве-времени прямо на их пути движения – зловещая, яркая, слишком большая, чтобы избежать столкновения.

Как же так? Ведь когда он просчитывал траектории, то следил, чтобы его мир не пересек лежащие в опасной близости, агрессивно воздействующие области, но, видимо, чего-то не учел? Не усмотрел?

Ни одна энергия не стоит на месте – во Вселенной движется абсолютно все. Не линейно, но слоеобразно – перетекает из одного состояния в другое – так же движется и его мир.

Не может быть… Такого не должно было быть. Облако двигалось тоже. Навстречу. Скорость определить не удавалось.

Стало ясно, что касание верхних атмосферных слоев – это только начало. Изменения погоды, неожиданные штормы, резкие перепады температуры – точки захватывали его реальность, как сорняки захватывают плодородную почву. Если движение продолжится, то сорняки проникнут глубже, пустят в его земле корни, и начнутся такие катастрофы, которые не показывал ни один человеческий фильм.

«Нужна защита. Срочно нужна дополнительная защита…»

Эта мысль оборвалась, потому что в этот момент сидящее в кресле физическое тело издало хрип – перестало выдерживать нагрузку, – и разум Дрейка болезненным и резким рывком вернулся на место.

Комната, синий свет, резь в глазах и невозможно дышать.

Стук сердца – глухой и прерывистый, боль в грудной клетке. Успокоиться, срочно успокоиться, выровнять параметры оболочки, потому что если она сейчас треснет, этому миру уже никто не поможет.

Никто.

Дрейк попытался открыть глаза, но не смог терпеть даже приглушенный свет комнаты, а потому закрыл их; пальцы сжались на подлокотниках, ногти впились в жесткую ткань обивки.

Срочно. Он должен срочно найти выход. Теперь он видел, что происходит, и это повергло его в шок, равно как и факт, что времени осталось так мало.

* * *

– Я видел его – это облако. Видел, Джон.

– Насколько все серьезно?

Заместитель ютился в дальнем углу и почему-то стоял в неудобной позе – о причине Дрейк догадался не сразу, только спустя несколько секунд – фон, конечно же, его фон, сделавшийся нестерпимым после посещения комнаты-генератора.

– Сильно влияю?

– Сильно. – Сиблинг не стал врать. – Меня тошнит, чего давно не было.

– Прости.

Начальник, казалось, постарел – не кожей, глазами.

– Что это за облако?

– Оно рушит нашу защиту – проникает в нее, вгрызается в материю, изменяет ее свойства. Пока это происходит только на верхних слоях, отсюда и изменения климата, но, боюсь, скоро «оно» проникнет глубже, и тогда начнутся проблемы серьезнее. Куда серьезнее. Все плохо, Джон. Я опасаюсь думать о том, что оно сделает с людьми, их телами, памятью.

Сиблинга затошнило сильнее, но он привычно вызвал экран, на котором собрался делать заметки и ровно спросил: «Что будем делать? Какие указания?», и заиндевел изнутри, когда услышал от Начальника то, чего не слышал еще ни разу в жизни – фразу – «Я не знаю».

* * *

– Ты испарился с самого утра, я даже не успела тебя обнять, а потом целый день не могла отыскать в Реакторе.

– Прости, Ди. Я был очень занят.

– Проблемы?

– Да.

Дрейк смотрел на травинку, которую держал в пальцах – смотрел с такой любовью и нежностью, что ей становилось страшно. Что происходит? Откуда этот взгляд, будто сидящий рядом человек, прощается со всем сущим – любуется пылинками и былинками, касается растений, смотрит на то, как ветер покачивает полынь.

Кажется, они никогда вот так не сидели в парке – на лавочке, на теплых досках, под ласковыми лучами заходящего солнца.

Снег растаял сразу после обеда, температура вновь выросла до привычных двадцати двух градусов. Как ни в чем не бывало смотрели в небо стебли одуванчиков, касались друг друга листьями, вынашивали созревающие в коробочках семена.

– Это как-то связано с погодой?

– Да.

Как коротко и неясно.

– Все сложнее, чем кажется?

Дрейк промолчал, но ответ был очевиден – он завис в воздухе. Сложно, все не просто сложно, все… плохо. Иначе бы не молчал рядом мужчина, который, находясь на улице, кажется, даже не заметил, что не сменил серебристую форму на штатскую одежду. Хорошо, что рядом не было прохожих.

Бернарда привыкла, что могла касаться теплой руки в любое время, и теперь страдала от того, что временно лишилась этой возможности – от Дрейка фонило, как от незащищенного ядерного реактора. Где он был? Что делал?

– Тебе придется спать одной, не обижайся. – Он будто прочитал ее мысли, и она нехотя кивнула – уже поняла, что этой ночью вновь будет обнимать матрас. – Я сейчас в том состоянии, когда меня лучше не трогать.

Но ведь все будет хорошо? – Хотелось спросить ей. Будет?

И неизвестно, каков бы был ответ.

– Переночуй у Клэр, ладно?

– Ладно.

Наверное, и ему бывало тяжело – всемогущему человеку, способному на все или практически на все. Он редко унывал, редко пребывал в апатии и уж точно никогда так подолгу не молчал.

И тогда, вместо того, чтобы задавать вопросы, Дина наклонилась и прижалась щекой к знакомому плечу – плевать, что от подобной близости накатывала тошнота и становилось физически тяжело.

– Все будет хорошо. – Прошептала она закатному солнцу, Дрейку и себе самой. – Что бы там ни было, мы справимся.

Он кивнул – так ей показалось. А если кивнул, значит, шанс есть.

Погода, сложности, мировые проблемы – что бы ни стояло в первой графе на повестке дня, Дрейк справится. Всегда справлялся.

* * *

Архан. Город Руур.

– Уходишь от ответа? Отводишь глаза? Да кто ты такая, чтобы строить из себя гордую неприступную статую, сутра? Служанка! Я предлагаю тебе жизнь – ЖИЗНЬ – вместо вонючей клетки, пышные одеяла вместо соломенной подстилки, свободу в обмен на посильную помощь. Посильную!

Он называл «посильным» то, что было ей не по силам – предать. Предать учение Кима, предать ее понимание «человечности», предать собственные принципы и начать заниматься тем, за что ее Дар Старшие либо отберут через сутки, либо навсегда лишат душу возможности перерождения, а для Тайры не существовало наказания хуже.

Он предлагал заглядывать в будущее и менять судьбы людей, предлагал изощренно карать тех, кого считал виновным и лечить тех, на кого укажет Правитель, а не тех, на чье лечение есть разрешение Господа. А если вмешаться в чью-то судьбу без Его разрешения, то навсегда возьмешь на себя все грехи и ответственность за чужую жизнь, превратив собственную в кошмар. Даже лекари, по словам Кимайрана, не осознавали того, что погружая руки в чужую плоть и помогая изгнать болезнь, тем самым навлекали на свою карму черный след, что впоследствии поведет их душу не вверх по спирали Синтары, а загонит ее на извечный круг.

Тогда являлась ли такая помощь «посильной»?

Для колдуна да, для Тайры нет.

Вчера Брамхи-Джава разложил перед ней перевернутые изображениями вниз карточки и приказал прочесть то, что находилось на скрытой от глаз стороне. Давай, мол, смотри насквозь, ты же умеешь!

Да, она умела – Ким научил. Еще тогда, в комнате с окном и камином, старый учитель часто раскладывал на полу неровные кусочки бумаги с начерченными на них угольком словами или знаками и терпеливо пояснял:

– Попробуй увидеть изнанку – прощупать ее, почувствовать. Символ или рисунок сам проявится в твоем воображении, как только ты настроишься на предмет. Если же метод не работает, делай следующее: представляй, как твоя рука берет кусочек бумажки, переворачивает его, а глаза смотрят на изображение, и ты его увидишь, Тайра, увидишь. Это дело практики и твоего усердия, которые требуются для любого дела.

Да, она видела изображения на разложенных на столе колдуном карточках, на всех четырех: на одной – символ солнца, на другой – крест Правителя, на третьей – ленту богатства, на четвертой – просто квадрат – квадрат, и ничего более, но никогда бы не призналась об этом вслух.

Одно неверное слово, и ты навсегда раб – раб своей гордыни, жадности и желания быть значимым в глазах других людей.

Нет, она значима уже хотя бы потому, что сохранила человечность, а судя по ее наблюдениям, немногие смогли сделать это.

Но карточки были вчера, и Тайра надеялась, что у нее в запасе вновь четыре «свободных» дня в «загоне», как было до вчерашнего допроса, но ошиблась – колдуна будто укусила пустынная муха. Он расхаживал по полутемному залу, сжимал плотные кулаки и исходил злобой; вился следом по прохладному полу длинный подол расшитой золотом туру, зеркальным эхом отражался от стен глубокий и недобрый голос.

– Думала, сумеешь все скрыть, притворившись немой? Не выдать способности? А ведь мы давно наблюдаем, давно, и ты раскололась-таки, как пересохшая глиняная чаша.

Раскололась? Выдала себя? Когда и где? Как? Неужели кто-то следил за ней по ночам, но ведь взгляда извне не ощущалось в клетке?

Обычно любившая редкие минуты в прохладе, Тайра заиндевела – неприятно замерзла в позвоночнике. Они не могли ничего узнать, колдун брешет, не могли…

– Подружка-то твоя выдала тебя! Мы поговорили с ней, знаешь, хорошо поговорили – по душам, и она рассказала о том, что ты предсказала про воскрешение наложницы из Сладкого Дома, той, что ударила голову – про ее скорый выход из полумертвого состояния…

Сари?! Нет, только не это! Они допрашивали Сари – били ее, пытали? Опаивали? Или просто предложили денег?

В последнее Тайре хотелось верить так же мало, как жевать смешанный песок с глиной. Нет, по своей воле она ни за что не поверит, никогда не подумает на подругу плохо.

Но факт оставался фактом – Брамхи-Джава нашел подтверждение того, что так долго и целенаправленно искал – Тайра могла «видеть».

Боже помоги ей теперь. Спаси от мук и жестоких сердец, спаси от алчущих ртов, защити от забывших доброе умов.

– Видишь, значит! Можешь! А передо мной сидишь невинной козявкой. Да ты на глаза-то свои посмотри, сутра! Одни глаза же тебя выдают!..

– Я просто предположила! – Она впервые за все это время подала голос, попыталась защититься. – Про ту девушку, я просто предположила, хотела утешить Сари…

– Ты меня за одногорба не держи! Думаешь, не способен я внутри центр силы твоей различить? Думаешь, вообще идиот? Ну, так я тебе скажу, полянка хромоногая, а ты послушаешь меня и намотаешь на ус. Я уже отправил людей за верховным Уду! Он приедет и сотворит с тобой то, что делал со многими подобными тебе – проведет невидимый жгут к твоим внутренностям и начнет откачивать энергию. – Колдун, напоминая кружащего вокруг добычи стервятника, совершил вокруг Тайры еще один круг. Остановился, зло и довольно рассмеялся. – Да-да, он заберет ее всю, каждый день будет сцеживать с тебя силу, как с загонных кархуз сцеживают молоко, а ты – ты превратишься в овощ! В безвольный, неспособный ни шевелиться, ни думать, мешок! И уже скоро, это произойдет совсем скоро… Три дня у тебя. Три дня, сутра.

Уду?

Это слово сковало внутренности. О способностях черного жреца знали все – тот умел обращать свет в тьму, а чужую силу пускать на пользу для своих целей – плохих целей, недостойных. Пил, как пьют песчаные кровососы, энергию из других и творил с помощью нее. Неужели ей предстоит та же участь?

Ненавистный зал похолодел еще на несколько градусов.

Ким, она не хочет себе такой судьбы. Ким… Где же ты?..

– А я пытался по-хорошему, да? Пытался. Говорил, что получишь много. Согласись ты, и я бы тоже получил сундук с золотишком, ну да ладно! Артачишься, так и я на сделки больше не пойду.

Брамхи-Джава шагнул к Тайре и наклонился прямо к ее лицу; от его кожи пахло гниением – так ей показалось; блеснули в полумраке черные глаза.

– Три дня я буду учить тебя уму-разуму, но помереть не дам, не надейся. Если передумаешь, произнесешь охранникам мое имя. А если нет…

Если нет, ты овощ – не человек, не женщина, никто – дойная кархуза, поняла?

Она поняла его без слов.

Как поняла и то, что без чужой помощи не сможет подняться на враз ослабевших ногах.

Ее больше не пускали в «загон».

Вместо этого – утром, днем и вечером – били. Молча, жестоко, умело.

Всего за одни сутки кожа Тайры покрылась синяками – от подошв жесткой обуви болели ребра, от ударов затылком о стену ныла голова, резко и быстро садилось зрение. Распухшие губы, выкрученные руки, саднящие ладони – впервые, раскаленная площадка с начертанными на ней квадратами, казалась ей спасительным местом – там хотя бы не трогали, не у всех на глазах…

В первую ночь, извиваясь на соломе от боли, Тайра просила Кима вернуться, дать ей знак, научить, как быть дальше. Спрашивала, за что она получила такую судьбу – в качестве какого урока?

Ким не приходил – ни наяву, ни в коротких моментах забвения.

Учитель просто ушел. Ушел.

Во вторую ночь после полученных травм и, зная, что сил не хватит для того, чтобы восстановить и малую часть из них – Тайру не поили и не кормили – она обреченно пребывала в состоянии апатии, касалась разбитых суставов, на которые наступали чужие ноги, и думала о Сари. Ей казалось, что подруга извиняется, за что-то извиняется.

Это все не важно.

Тайра больше никогда не увидит ее, никого не увидит. Она не успела купить собственный дом и растение в горшочке, не успела побывать в местах, где растет трава, не успела научиться чему-то важному, так и не познала мужчину…

Почему она не сделала иного выбора? Зачем вообще встретила Кима? Ведь могла бы когда-то отдаться Раджу и утопать в довольстве и комфорте. Пусть не душевном, но физическом.

Она могла бы пойти работать в иное место – пройти мимо белокаменного особняка с глиняной у двери табличкой, могла устроиться торговкой – путешествовать через пустыню в дальние страны. Да, конечно, по ночам бы пришлось ублажать погонщиков караванов, но она все равно бы увидела больше, чем теперь. Теперь она уже ничего не увидит. Потому что на третью ночь, после того, как ее вновь пинали по ребрам, голове, лицу и конечностям, Тайра решила умереть.

Решение это далось легко, почти без боли.

Она не будет овощем, не будет служить ни злому колдуну, ни его правителю, не будет плевать в лицо тем, кто подарил ей «видение», лучше скажет им напоследок «спасибо», так уж она устроена.

Где-то там, за пределами тесной клетки, наверное, догорал закат. Медленно уплывало к горизонту белое, раскаленное солнце, обдувал заключенных жаркий и сухой ветер.

А еще дальше, если подняться выше – над всем этим, над крышами и сводами Руура, простилается до самого горизонта необъятный небосвод и просторы бескрайней пустыни, за которой лежит покрытый травой Оасус – далекий белый город с богатыми людьми, мраморными дорогами и золотыми куполами дворца Правителя.

Оттуда уже едет Уду. И к утру он будет в Рууре.

Как никогда сильно, Тайре захотелось вдруг увидеть напоследок бедную улицу, на которой она росла. Обнять родителей, которых почти не помнила, прижаться к ним, вдохнуть запах материнских рук и, возможно, спросить, зачем они оставили ее, зачем согласились отдать?

Хотя, может, ее родители давно мертвы? Или наоборот, живут в счастье и довольстве – ей не узнать. Сил смотреть нет, да и пытаться незачем.

Уже недолго ей лежать на соломенной подстилке, изнывая от боли. Недолго смотреть на земляной свод и упираться ногами в решетку. Недолго терпеть побои, унижения, страх.

Ким никогда не учил тому, как призывать Жнеца – он был резко против преждевременных обращений к Смерти – считал, что та может согласиться забрать с собой неспособных справиться с хандрой глупцов, по незнанию позвавших ее, но Тайра сможет сделать это.

Ей придется.

Потому что у нее в запасе единственная ночь, когда ее сознание еще способно мыслить, и каким бы сложным ни оказался процесс вызова существа из Нижнего мира, она сможет выполнить его.

И да простит ее за это старый учитель.

Она проснулась глубокой ночью и вздрогнула. Со стоном перекатилась со спины на бок, попробовала подняться, сесть, но не смогла – ослабли руки.

Зачем она позволила себе провалиться в беспамятство, когда время на исходе? А что, если за пределами пещер уже начало всходить солнце, и над Рууром занялся невидимый отсюда рассвет, а Уду приедет раньше намеченного срока?

В клетке еще темно, но минуты утекают – Тайра не должна дожить до утра, не должна увидеть его.

Несмотря на боль в груди и затрудненное дыхание, она собралась с силами и навалилась на ватные ладони – села, привалилась спиной к стене, кое-как вытянула перед собой ноги. Попробовала собрать воедино разбежавшиеся мысли, сосредоточиться.

Как же надоело немощное тело – прежде такое красивое. Теперь оно являлось обузой, сковывающим свободу тесным саваном, мешком с ослабшими и изнуренными внутренностями, которые она сама – своими решениями – довела до такого состояния.

Пора с этим покончить.

Достаточно.

Едва соображая, что делает – лишь зная, что отыщет путь в Нижний мир, чего бы это ни стоило, – Тайра позволила сознанию скользнуть за черту.

Ниже, ниже, в темноту, во мрак, где нет живых, есть только мертвые – туда, где правит хозяйка ушедших.

– Я ищу тебя, Жнец… Я призываю тебя. Услышь…

Хриплый шепот шелестел слабее самого слабого ветерка.

Разум тонул в пучине, в беспроглядной черноте; телу стало прохладно.

– Смерть, приди за мной. Забери, я зову…

Как долго тянется этот колодец? Когда же будет его дно? И почему с каждой секундой все холоднее?

– Я готова уйти. Забери меня, я готова.

Сама не разбирая того, что шепчет, и следуя за единственным светлым пятном – собственным разумом – во мрак, Тайра постепенно слабела – голова ее склонялась на бок, веки закрывались, ступни леденели.

– Жнец! Где же ты, Жнец? – на этот раз ее необычно мощный голос раздался не в камере, но в собственной голове и разнесся по всему темному пределу – прозвучал в каждом отдаленном его уголке. – Я слабею. Приходи, забирай! У меня мало времени…

Истратив последние силы на немой крик, который, она надеялась, кто-то услышал, пленница потеряла сознание – свесилась на бок, склонилась, затем и вовсе соскользнула на солому.

Она не увидела того, как прямо перед ней на каменном полу, у самых ступней, начала закручиваться тугая спираль.

* * *

– Душу? Ты хочешь мою душу? Но почему?

– Потому что такова цена за исполнение любого желания.

– Но я не просила желаний, я просила о смерти!

– Смерть тоже есть желание, разве нет?

Тайра смотрела на то, что стояло посреди ее камеры, и не могла поверить в случившееся – она призвала не того. Не Жнеца, как намеревалась, но, по-видимому, хинни или же муара⁶. И если первый исполнял волю человека в долг и приходил за расплатой спустя оговоренное время, то второй всегда просил отдать ему душу.

Душу. Единственное в жизни, за что держалась Тайра, единственное, что она никогда не порочила и единственное, что гарантировало ей продолжение Пути.

Плотная клубящаяся масса – настолько черная, что выделялась даже на фоне черноты камеры – ждала ответа. Похожий на человеческий силуэт без лица и глаз, шелестящий неживой голос, полное отсутствие энергии жизни внутри – сплошной мрак. Тень распространяла вокруг себя холод и странную давящую атмосферу, проникающую в вены, в сердце, даже в камни; тело пленницы трясло, ее ступни заледенели.

Ей должно быть страшно – от гостя пахло сырой землей, отсутствием времени и чем-то еще, – но Тайру настолько сокрушила совершенная ошибка, что она позабыла про страх. Да и сил на него не было, равно как и на другие эмоции.

Из всех доступных ей в этот момент чувств, осталась лишь горечь – едкая, всепоглощающая горечь и разочарование на судьбу.

Она неудачница. Нет, не неудачница – она проклята. С самого начала. Желто-зелеными глазами, отдавшими ее из дома родителями, пансионом и отсутствием дружбы, плохой работой, Раджем Кахумом и даже Кимом. Она проклята плохой линией судьбы, которую не в силах изменить.

Именно так. И если бы сейчас перед ее глазами неожиданно возник старый учитель, Тайра впервые в жизни выкрикнула бы ему в лицо, что он не прав – человек не может и не должен принимать все, что ему дается – зачем, чтобы учиться? Так чему научила ее тюрьма – многому? Чему научились ее волдыри и побои – терпению? Что дали ей бесконечные допросы колдуна и собственное упорство – блага? А чему научит приезд ненавистного Уду – уж не осознанию ли, что Тайра ошиблась так давно, что сама не помнит об этом?

Она платит. За что-то выплачивает долги – за собственные грехи? За родню? За прежние воплощения?

Ей нужно было помереть раньше, желательно при рождении. Чтобы не терзаться после неверным выбором, светлыми стремлениями и послушанием Кимайрану. Был он прав или не был – какая теперь разница? Всю жизнь Тайра стремилась лишь к одному – не запятнать ту самую душу, которую не могла увидеть глазами – сохранить ее кристально чистой, яркой, светлой, и что в итоге? Много ли это дало? Стоящего теперь в камере не Жнеца – муара?

– Каков будет твой ответ, человек? – Тень устала ждать – здесь, в мире живых, ей было тяжело – требовалось много сил, чтобы оставаться видимой и говорить.

– Ответ на вопрос, отдам ли я за желание душу?

Пропитанные горечью слова разъедали спертый воздух. От холода мутилось сознание – хотелось покоя, просто покоя, но от нее опять требовалось решение.

– Отдай я душу, и круг Синтары завершится для меня. Так?

Муар не стал лгать.

– Да.

– Так что же я получу взамен?

– Желание.

– У меня нет желаний, разве ты не слышишь? Я просто хочу уйти отсюда, уйти насовсем.

Похожая на мужской силуэт тень смещалась то чуть левее, то чуть правее – Тайре не хотелось на нее смотреть – страшно. Один лишь взгляд на гостя, и ее утягивало куда-то вниз, под землю.

– Сделка. – Такой шепот не мог принадлежать живому – бестелесный, почти беззвучный, тягучий. – Я заберу тебя отсюда на свободу и подарю десять лет жизни.

– Мне не…

– Десять лет – обязательное условие.

Десять лет без души? Он (оно) всерьез считает это подарком? Абсурд, какой абсурд…

Жнец бы просто забрал ее – перевел через черту, оставив Божью искру нетронутой. Да, умирать неприятно, но за Жнецом Тайра шагнула бы, не задумываясь, потому что знала бы – она получит новую жизнь. Пусть не в этом мире – в другом, и, может, не в качестве женщины, но получит вновь. Теперь же она лишилась этой возможности.

Тень сообщила, что Жнецы не обитают в Нижнем Мире, куда она – человек, распространила глас, и, значит, всему конец. Потому что Тайра больше не знает, куда направить мольбу, чтобы призвать Смерть и потому что не имеет на это сил.

«Почему ты обманул меня, Ким? Сказал, что выбор есть всегда, но его нет…»

Муар или Уду – это и есть ее выбор – выбор проклятой от рождения женщины, к которому она подошла в возрасте двадцати трех лет? Молодая, не познавшая ни любви, ни радости, не успевшая ни пожить, ни подышать – женщина, которая так и не получила фамилии…

– Я не хочу умирать… Нет, нет… не вот так.

Ей вдруг стало жаль себя.

Неужели даже в самом конце для нее не найдется немного света? Пусть даже совсем чуть-чуть. Искорки, теплой руки, утешающих слов, знания о том, что после всей это боли ее путь не прервется – проляжет дальше. По зеленой траве…

К дрожи от холода прибавилась другая, нервная – впервые за последние четверо суток по щеке Тайры скатилась одинокая горячая слезинка.

За смертью должна следовать жизнь. Смерть, жизнь, смерть, жизнь… круг должен продолжаться, иначе незачем… Иначе все было впустую.

– Не могу, не могу… не могу…

Получившая, наконец, ответ, дрожащая тень начала медленно таять.

Там, снаружи, занимался рассвет, а у стены в камере сидела забывшая, как выглядит солнечный свет пленница, потрескавшиеся губы которой, даже после того, как муар исчез, продолжали шептать «не могу… не могу… не могу…»

С ужасом наблюдали за тем, как сквозь прутья решетки утекает в светлеющий коридор ночной мрак, широко распахнутые, немигающие глаза; скребли по одному и тому же месту заиндевевшие от холода скрюченные пальцы.

После изматывающей ночи, после того, как истратила последние силы на призыв и все это время в ожидании шороха подошв охранников так и не смогла уснуть, Тайра не чувствовала собственного тела. Ни рук, ни ног, ни эмоций.

Она продолжала лежать на земле без движения и тогда, когда послышались голоса, но не охранников, а колдуна. В сопровождении Уду.

– Вот она. Заключенная, про которую я говорил.

Шуршал по пыльной земле расшитый золотом длинный подол туру.

– Уверены ли вы, милейший, что она – та самая?

– Посмотрите сами. Вы же понимаете, что я не стал бы вызывать вас из дворца по пустякам?

– Я надеюсь. Путь из Оасуса был долгим, и я надеюсь не пожалеть, что проделал его.

– Не пожалеете, уверяю вас…

– Не тратьте слова – дайте на нее взглянуть.

Голос незнакомого ей человека скреб по сознанию железной пятерней, и он – этот голос – приближался. А спустя минуту Тайра ощутила и взгляд – тот моментально пробрался под кожу и, несмотря на отсутствие в теле сил, заставил вздрогнуть и застонать.

Больно… Пустите… Сухие губы зашевелились, но не издали ни звука. Пустите!

Внутренности скрутило; чужие глаза рассматривали ее изнутри, словно голую – щупали, ползали по коже и под ней, касались сердца, разума, пытались пробраться в те слои, которых она никому и никогда не позволяла касаться.

Проклятый Уду… Больно! Уходи… Уходи, черная душа, не смей смотреть внутрь…

Спустя несколько секунд нестерпимого ощущения потрошения со стороны решетки послышалось довольное мычание.

– Хороша-а-а…. Какой источник, какая сила…

– Я же говорил! – Залепетали рядом. – Я знал, что вам понравится.

– Вот только вы довели ее до крайности – какой прок от полумертвого тела? Она едва дышит.

– Я все исправлю! Сейчас же прикажу принести ей воды и накормить. К моменту путешествия она будет полностью готова, обещаю!

Ненавистный взгляд, который, было, отпустил, вернулся вновь – Тайра захрипела от боли, принялась елозить по полу и начала задыхаться.

– Великолепно… – Бубнил кто-то сбоку. – Чудесно. Она мне нравится. Такую можно долго использовать. Годами.

– Правитель будет доволен, смею полагать? Ведь правитель ценит, когда…

– Ценит. – Жестко прервали Брамхи-Джаву. – И не оставит вас без награды, будьте уверены.

– Мне только в радость – в радость служить Великому…

– Все! – Раздался хлопок в ладоши; терзающий взгляд исчез. – Я все увидел и готов путешествовать назад, но сначала хотел бы отдохнуть. Приготовьте мне лучшие покои и сытную трапезу – хотелось бы несколько часов вздремнуть.

– Конечно, все будет сделано в лучшем виде.

– Накормите и моих людей – пусть перед отправлением осмотрят картан⁷.

– Непременно прослежу за этим.

У решетки притихли. Затем низкий, приглушенный голос, слова которого Тайра то ли от слабости, то ли от боли едва могла разобрать, раздался вновь.

– Она станет прекрасным источником. Возможно, центральным. Запущу в Оасус красноклюва с вестью о том, чтобы подготовили место в подвале и разложили ингредиенты для ритуала. У вас ведь есть красноклюв?

– Конечно. Три птицы для особых случаев всегда содержатся в верхней башне.

– Хорошо. Тогда я готов к приему пищи. Заодно расскажете мне, что творится в Рууре – мы не так часто получаем вести из столь отдаленного города. У вас жарко, я заметил. Всегда так жарко? И так мало мрамора на земле – только отсыпанные песком и землей дороги…

Голоса начали отдаляться. Все тише становились звуки шагов, вовсе неслышным сделался шорох по земле туру; сковывающий внутренности невидимый взгляд, наконец, отпустил.

Тайру оставили одну.

Во Вселенной много искр – миллионы, миллиарды – бессчетное количество. Они вспыхивают и гаснут вновь, чтобы зажечься где-то еще. Когда-то. Одни звезды гаснут, другие рождаются – энергия перетекает, меняет свойства, а кто-то бесконечно далекий и невидимый для глаз следит за этим процессом.

Так же и люди: одни рождаются для того, чтобы прожить счастливую жизнь, другие – для страданий, а кто-то рождается для того, чтобы умереть насовсем. Наверное, колесо Синтары не может дать путь наверх каждой душе – количество мест ограничено и предназначено лишь для лучших – а тем, кто остался вне пределов его лопастей предстоит вечно тонуть во мраке без надежды засиять вновь.

Грустно. Но, наверное, это нормально.

Те руки, что прежде избивали и причиняли боль, теперь придерживали ее спину в вертикальном положении – открывали рот, пытались влить туда воду, положить на распухший язык раскрошенный хлеб и заставить прожевать его. Еда вываливалась на подол, Тайра не чувствовала вкуса.

Наверное, это гордыня – заключенная в желании жить человеческая гордыня. Идти, учиться, перерождаться, приближаться к Богу, существовать вечно, но в этом ли на самом деле заключен смысл?

Люди боятся смерти, рвутся от нее прочь, люди страшатся темноты. Но что плохого в том, чтобы навсегда погаснуть?

И не в смирении ли смысл?

Кажется, Тайра забыла обо всем, чему когда-то учил Ким.

Будь сильной, будь стойкой, извлекай опыт и оставайся чиста помыслами – разве она не следовала всем этим заветам? Разве не старалась сохранить душу неприкосновенной и никогда не использовать дар во вред?

А теперь его используют за нее.

Привяжут в далеком подземелье, опоят дурманной травой и начнут высасывать силы – минута за минутой, час за часом, день за днем без перерыва на еду и сон. Она не сможет сбежать, потому что на себя не останется сил, и она едва ли сохранит способность связно мыслить. Весь ее драгоценный дар направят на служение Правителю – на его нужды, а за невидимые нити, тянущиеся к ее телу и органам, будет дергать довольный и ухмыляющийся Уду…

Лучше погаснуть.

Ну и что с того, что некоторые звезды не зажигаются вновь? Это жизнь. А смерть есть ее продолжение.

Сидя в окружении сквернословящих охранников, измучившихся в попытках накормить пленницу, с подбородком, по которому стекала не попавшая в горло вода, Тайра приняла решение: она соберется с силами и вызовет муара вновь.