Kitabı oku: «Польские кокетки. Красавицы Европы – скандальные выходки и несчастные судьбы, разрушенные жизни и императорская слава», sayfa 2
Марина и ее отец упивались своим триумфом. Они и не заметили, что настроение подданных – не сиюминутный порыв. Сторонники Василия Шуйского готовили восстание. Сперва нашептывали боярам и народу, что новый царь и царица полностью подвержены влиянию поляков, которые хотят навязать русскому народу свою религию. Якобы царь и святые иконы не целовал, и занимается колдовством, а царица носит иностранную одежду и ест иностранную еду, совсем не следуя русским обычаям! Марина Мнишек не заплетала косы, как это делали московские женщины, и носила европейские наряды. Для русского народа она была чужестранкой, не желавшей перенять местные привычки и традиции.
Проводя пять дней в Вознесенском монастыре, Марина Мнишек слушала рассказы старицы Марфы о местных традициях и обычаях. Молодая царица была удивлена аскетичностью местных жителей. И ей был дан шанс следовать обычаям русского народа, какими бы странными они ей ни показались.
Что касается католицизма, то Лжедмитрий не собирался вводить его на Руси, несмотря на обещание Сигизмунду III. Лжедмитрий был царем ненастоящим, но все же провел в стране несколько реформ, увеличил жалование служивым людям, хотел наладить политические отношения с Европой и пытался облегчить жизнь крепостным. Он не ложился на послеобеденный сон, а любил прогуливаться по городу, заходил в мастерские и беседовал с ремесленниками. Перестал преследовать скоморохов, разрешил игры в шахматы и карты, пляски и песни. Вместо боярской думы хотел создать Сенат, куда бы отбирались люди не по родовитости, а лишь по личным качествам. Планировал создать в России первый университет. Хотел создать антитурецкую коалицию, в которую бы входила Россия с Польшей, Франция и Германия.
Впрочем, в тот момент Польша и Россия действительно могли бы по-настоящему сблизиться. Историк Наталия Эйльбарт писала, что возникла бы мощная славянская империя, которой не могли бы противостоять ни мусульманский Восток, ни Габсбурги, не говоря уже о Швеции.
При царском дворе нарастало беспокойство. Лжедмитрий и Марина Мнишек это игнорировали. Но уже 17 (27) мая в пять часов утра под звон церковных колоколов начался мятеж, спланированный Василием Шуйским. Примерно восемнадцать тысяч человек из окрестных мест заняли двенадцать ворот Кремля. Они направились во дворец. Лжедмитрий пытался словом остановить бунтующих, но царя зверски убили. Жак Маржерет писал, что Дмитрия раздели догола, протащили мимо монастыря Марии Нагой и положили на стол, где он три дня оставался зрелищем для народа.
Тело Лжедмитрия вывезли за Серпуховские ворота и бросили в яму, где хоронили только пьяниц, бродяг и воров. На седьмой день после убийства труп царя выкопали. Под предлогом, что Лжедмитрий при жизни занимался колдовством, его тело сожгли, а прах погрузили в пушку и выстрелили в сторону польской границы, откуда он и пришел.
В день убийства Лжедмитрия Марина проснулась от громких звуков. Она побежала вниз по лестнице в одной рубашке и юбке. Там находились неизвестные ей люди. Они сказали, что царя Дмитрия уже убили. Марина застыла в ужасе. Вероятно, что в полуодетой женщине толпа даже не узнала царицу. Под любопытные взгляды мужчин она поднялась наверх к другим женщинам и в страхе стала ожидать своей дальнейшей участи. Вряд ли она горевала по почившему мужу, скорее, боялась за свою жизнь.
Тем временем народ стал мародерствовать. Бояре, стоявшие во главе заговора, разогнали кого могли, а Марину Мнишек заперли в комнате и заверили ее в безопасности. Убийство бывшей польской подданной короля могло быть чревато дипломатическим скандалом с Сигизмундом III. Поляки, входившие в свиту царицы, не могли помочь ей. Их дома осадили, многих убили, варварски поступая с их останками. За ту ночь в драках погибло не менее пятисот поляков и столько же русских.
Когда бунт стих, Ежи Мнишеку позволили навестить дочь. Марина бойко говорила: «Та, кто однажды стала царицей, не перестала ею быть». Но у нее отобрали все подаренные драгоценности, включая ее личные вещи, привезенные из Польши.
Ежи Мнишека обвинили в том, что он привез в Москву самозванца, а не царя. Однако каким-то чудом польский воевода, как всегда, избежал сурового наказания за свои проступки. Тем временем 29 мая Василий Шуйский провозгласил себя царем, а 11 июня уже венчался на царство в Успенском соборе.
Польских послов призвали к ответу. Вину поляков и Сигизмунда III послы не признали. Они требовали освободить Марину Мнишек и их воеводу, так как, по их мнению, Речь Посполитая не поддерживала Лжедмитрия, а царем его провозгласил сам русский народ. Мнишеков и еще с три сотни поляков отправили в Ярославль в качестве пленных. Условия жизни Марины несколько улучшились. Но переговоры польского посольства с российским правителем ни к чему не приводили. Два года Марина и Ежи Мнишек влачили свое существование, пока наконец-то правительство Василия Шуйского и Речь Посполитая не заключили мир. За это время еще около пятнадцати удальцов объявили себя выжившими царями. И условиями для освобождения Мнишеков было не признавать нового самозванца, прозванного Тушинским вором, русским царем, а Марина должна была отречься от титула царицы.
В августе 1608 года группу поляков вместе с Мнишеками отправили в Польшу под охраной русского войска. По дороге карету Мнишеков перехватил семитысячный отряд литовцев.
«Мы отвезем вас в Тушино к вашему мужу. Он выжил», – сказали Марине Мнишек.
Марина повеселела. Вероятно, поверила в эту ложь. Говорят, что она пела и веселилась в карете, пока один поляк не сказал: «Чего вы радуетесь? Это не ваш муж!»
Тут же польская пани погрустнела. При встрече с новым самозванцем она отказывалась играть роль влюбленной жены. Но вариантов у нее не было, в Польшу ее никто бы не отпустил, да и Марине понравилось быть царицей. И Ежи Мнишек уговаривал дочь подыграть новому самозванцу. А тот, в свою очередь, пообещал Ежи триста тысяч рублей и четырнадцать замков, если станет царем.
Марине пришлось согласиться. Ее отец имел над ней слишком большую власть. Натянув улыбку, Марина поблагодарила Бога за чудесное спасение мужа. А Ежи Мнишек вскоре показал свое настоящее лицо. Он бросил дочь, узнав, что Сигизмунд III не поддержит нового самозванца. Раз на то пошло, то польский король возвел бы на русский трон своего сына Владислава. И после этих известий Ежи сбежал в Польшу. Он делал вид, что не получал жалобные письма от дочери. Марина осталась одна. Русские ее невзлюбили еще сильнее, считая виновницей чуть ли не всех бед государства.
В 1609 году у Марины была возможность вернуться в Польшу. Ей бы помогли советники. Она отказалась, так как предавалась болезненным мечтаниям, что еще сможет полноправно занять с Лжедмитрием II трон. В Тушине царица ютилась с самозванцем в неудобных палатках. Лжедмитрий II был ей куда менее приятен, нежели первый супруг. Тушинский вор был человеком грубым и безобразных нравов, его презирали окружающие. Но чего не сделаешь ради трона и власти. Марина терпела. И зачем? Вероятно, понимала, что в Польше ее жизнь не будет столь роскошна, как раньше.
Старания Марины Мнишек были напрасны. Она не смогла уговорить Польский сейм поддержать притязания Лжедмитрия II на трон. Сам Сигизмунд III подумывал взять себе Смоленск. Началась настоящая польско-русская война. После Клушинской битвы Василий Шуйский был свергнут поляками и взят в плен. Образовалась Семибоярщина. А вскоре пятнадцатилетний Владислав, сын Сигизмунда III, был избран русским царем.
И даже в 1610 году после развала Тушинского лагеря Марине был дан шанс бежать. Ей предложили отказаться от титула царицы взамен на землю Сноцкую с доходами от Самбора. Гордая полька отказалась. Сказала, что не вернется домой польской шляхтянкой после того, как побывала русской царицей. В итоге гордыня ее погубила. Она подписала себе смертный приговор.
Лжедмитрий II был убит на охоте 11 декабря 1610 года. Вероятно, что его убил один из выходцев Касимовского царства. Марина осталась совершенно одна. Однако под сердцем она носила ребенка. И этот нерожденный малыш давал ей надежду на новое воцарение. Будучи в плену в январе 1611 года, она родила мальчика. Его назвали Иваном Дмитриевичем. По совету атамана Ивана Заруцкого Марина отдала сына боярам, дабы те воспитали и крестили его в своей вере.
Заруцкий оказался единственным верным человеком, который был рядом с бывшей царицей. Еще во время царствования Лжедмитрия I атаман влюбился в Марину. Он пообещал ей защиту и верность, клялся, что однажды посадит на трон ее сына и вновь сделает царицей. И Марина поверила. Первый и второй муж были навязаны ей отцом. Она вышла замуж по воле родителей, хотя, конечно, испытывала желание называться русской царицей. А вот атаман Заруцкий стал ее мужем по собственной воле и сердцу. И эти краткосрочные мгновения счастья наполнили ее жизнь хоть какой-то радостью.
Вспыхнуло восстание против Сигизмунда. Заруцкого соблазнили сладкими речами, пообещав сделать сына Марины Мнишек царем, если атаман поможет изгнать поляков с русских земель. Марина направилась к Москве, уверенная, что вскоре сядет на трон как мать цесаревича. Но это вновь были пустые надежды. Жизнь ее ничему не научила. Многие сторонники названной царицы и Ивана Заруцкого предали их, присягнув на верность новому царю Михаилу Романову. Марину, ее маленького сына и атамана схватили. Ее привезли в Москву в кандалах. Толпа кричала, недовольная шляхтянкой, называла ее колдуньей и лютеранкой, проклинала ее младенца, называя «воренком», сыном самозванца и еретика.
Ее заперли в темнице как преступницу. Бояре допрашивали ее, обещали, что позволят ей и ребенку вернуться в Польшу. И отныне Марина была согласна на все условия, лишь бы спасти жизнь сына. В этот момент ей уже не нужна была корона.
Однажды утром к ней пришли бояре. Сказали, что маленькому Ивану нужен воздух, мол, плохо для здоровья сидеть взаперти. Они были ласковы с ребенком, погладили, пообещали немного поиграть с ним. А на самом деле трехлетнего мальчика повесили около Серпуховских ворот по приказу Михаила Романова, так как маленький «цесаревич» угрожал его трону. Ивана Заруцкого публично посадили на кол. Отныне жизнь для Марины остановилась. По легенде, узнав о смерти сына, она прокляла всю династию Романовых, чтобы все они умерли не своей смертью.
Марину Мнишек формально помиловали, но заточили в Коломне. Там она и умерла в 1614 году в возрасте двадцати пяти или шести лет, вероятно, не от естественных причин. Но никто не занимался расследованием причины смерти. Для Романовых и его сторонников живые Мнишеки воспринимались как угроза трону.
Марина Мнишек оставила о себе неоднозначное впечатление. С одной стороны – юная и глупая девушка, попавшая под влияние корыстолюбивого отца. Помимо этого, Марина завидовала своей сестре Урсуле, вышедшей замуж за князя Вишневецкого. Из-за этого в Марине взыграло честолюбие. Она не хотела иметь титул ниже, чем у сестры. С другой стороны, у Марины был шанс понравиться русским подданным и завоевать их доверие. Ей не хватило гибкости и мудрости. Ее брак с Лжедмитрием I был частью сложной интриги и политического заговора, который представляет собой одну из самых загадочных страниц в русской истории и Смутного времени.
А как же относятся к Марине Мнишек в Польше? Ею не гордятся. Разве что фактом, что первой коронованной русской царицей была полька. В остальном же для них Марина – горделивая особа, пожелавшая любой ценой занять русский трон.
Агафья Грушецкая
«На ней женюсь», – отрезал царь Федор III. При дворе забеспокоились, а бояре перешептывались – семья Агафьи Грушецкой была больше из польского дворянства, нежели из русского. Возвышение худородного обедневшего рода Грушецких не было в интересах политической элиты того времени.
Русский царь заметил красивую и статную девушку в московской церкви в Вербное воскресенье 1680 года. Агафья была олицетворением польской красоты, слившейся с русской кровью. Она обратила на себя внимание царя золотистыми густыми волосами, ниспадавшими по плечам, ярким румянцем, голубыми глазами, сверкавшими чистотой и невинностью, высоким лбом, говорившим об ее остроте ума и гордом наследии, а также точеными чертами лица, придававшим ей неповторимую красоту.
Ее портретов не существует, но современники отзывались об Агафье как о девушке редкой красоты. На нее оборачивались все мужчины, жадно рассматривая польку с ног до головы не только из-за яркой внешности, но и из-за ее смелости и отцовского воспитания.
В отличие от русских красавиц, Агафья не прятала волосы и шею. Она носила польскую шапочку, обнажавшую волосы сзади и по бокам. Вместо закрытого платья до горла у нее были платья с небольшим вырезом, благодаря которому можно было рассмотреть белизну ее кожи. В то время на Руси подобным образом могла одеться разве что блудница, но никак не знатная и воспитанная женщина.
Федор Алексеевич был так сражен смелостью и красотой Агафьи, что потребовал у своего постельничего Ивана Языкова навести справки об этой особе: кто ее семья, где она живет и есть ли у нее жених. Родовитая знать, прознав об интересе царя, была недовольна: Милославские, родственники царя, ожидали, что Федор Алексеевич выберет невесту из их рода. На крайний случай любую другую невесту из знатной семьи ввиду выгодных политических расстановок сил при дворе. Даже пошли слухи о том, что Грушецкие – это, вероятнее всего, чья-то интрига против Милославских. Однако эта гипотеза так и осталась лишь гипотезой.
Агафья Грушецкая родилась в 1663 году. Ей было семнадцать лет на момент встречи с русским царем. Ее прапрадедушка Карп родился в Польше, но в конце XVI века уехал в Россию. В Польше у него имелось земельное имущество, полученное от польского монарха за некую услугу. Его сын Илья быстро обрусел настолько, что даже во время нашествия поляков на Кремль защищал Россию, за что и получил земельные владения от царя Василия Ивановича. Агафью воспитывали в более свободных нравах, для XVII века она считалась женщиной прогрессивных взглядов. Вероятно, отец нанял для дочери няню, старуху польку из Варшавы, вдову некого богатого дворянина, которая и сформировала личность Агафьи.
Семен Грушецкий, отец Агафьи, был польским Смоленским шляхтичем. Но девушка жила у своего дяди, дьяка Андрея Заборовского. Здесь исторические сведения расходятся во мнениях. По одним данным, отец Агафьи умер, и девушка с матерью поселились в Москве у Заборовского. Однако Семен Грушецкий получил титул в 1690 году, а значит, был жив.
Как бы то ни было, однажды к Заборовскому пришли в дом царские посланники, чем сильно напугали дьяка – неужто провинился перед царской семьей? Однако Заборовскому был дан неожиданный наказ: не отдавать племянницу замуж без царского разрешения. Но даже Федор Алексеевич не был полноправным хозяином своей судьбы. Русские цари выбирали себе невесту на смотре невест, как это ранее было в Византии.
Сотни русских красавиц из дворянских семей приезжали в Москву, чтобы попытать удачу в надежде стать будущей царицей Руси. Для одних дворянских семей это было настоящей мечтой – выдать замуж свою дочь или племянницу за царя. Но другие же семьи, прослышав о придворных интригах, старались скрыть своих дочерей от этой «милости», хоть сей поступок и мог им грозить наказанием.
Красавиц отбирали в несколько этапов. Сперва родственники царя осматривали их: какие у них волосы и зубы, чиста ли кожа, яркий ли румянец. Приближенные женщины осматривали потенциальных невест голышом, чтобы видеть все изъяны. Неугодных отсылали обратно с щедрыми дарами в знак благодарности.
Ко всем, даже неугодным, проявляли уважение благодаря их родословной. Далее оставшихся девушек осматривал врач, делая прогнозы касаемо их возможности к деторождению. Щуплых с узкими бедрами также отсылали обратно. Правда, случались и исключения: предыдущая полька Марина Мнишек, занимавшая российский трон, была именно худощавой и миниатюрной женщиной, полной противоположностью Агафьи Грушецкой как внешне, так и внутренне.
В конце уже присутствовал и сам царь. Тогда он уже знал, кому из красавиц отдаст предпочтение ― польке Агафье. Смотр был некой формальностью: доверенные Федора Алексеевича позаботились о том, чтобы Агафья прошла все этапы отбора невесты.
Решив жениться на женщине столь скромного происхождения, царь доказал, что руководствовался только собственными желаниями, а не ожиданиями влиятельных бояр, опасающихся, что семья новой царицы получит слишком большое влияние в придворных кругах. Однако дядя царя Иван Милославский был недоволен выбором царской невесты. Он надеялся, что за Федора выйдет замуж его подопечная.
Агафья была не единственной, кто имел влияние на царя Федора. В этом смысле у нее появилась неожиданная соперница ― царевна Софья, сестра царя. Ее отец позаботился о том, чтобы дочь обучали вместе с мальчиками, что было не принято для женщин в допетровскую эпоху. А потому Софья стала одной из самых образованных женщин в России того времени.
После смерти царя Алексея в 1676 году и восшествия на трон ее младшего брата Федора III Софья стала играть важную роль в политической жизни России как регент, поскольку Федор был еще молод, и более взрослая сестра брала на себя управление страной.
Видеть в невестках худородную польку не входило в планы Софьи. Право, Софья и сама мечтала стать царицей. Именно под влиянием Софьи или Ивана Милославского ближнее окружение царя Федора попыталось оклеветать Агафью Грушецкую и ее мать. Пустили злые слухи, будто они известны своим безнравственным поведением.
Федор загрустил. Он не спал, не ел и все думал о правдивости этих слов. Наконец ему на помощь пришли Иван Языков и Алексей Лихачев, фавориты царя Федора Алексеевича, его постельничие. Они отправились в дом дьяка Заборовского, дабы лично спросить, а правдивы ли слухи. Но как задать вопрос, не обидев чувства гордой царской невесты? Они стали совещаться. Неожиданно в комнату зашла сама Агафья: проходя мимо дверей, она услышала разговор и решила вмешаться. Иван и Андрей замолчали. Они с удивлением смотрели на прекрасную и гордую женщину. Само ее появление было сенсацией. Женщины обычно жили в дальних комнатах дома и не могли видеться ни с кем из мужского пола, тем более без позволения опекуна. Исключением были замужние женщины, которые могли выйти к важным гостям с позволения главы семейства. Гости кланялись женщине по пояс, а та наливала чарку вина. После она возвращалась к своим домашним делам.
Но Агафья не только вышла к гостям без позволения опекуна, она сама заговорила с гостями: «Пусть царь не сомневается в моем целомудрии». Неслыханным явлением было то, что столь юная особа сама смогла постоять за свою честь. Это было еще одним нарушением давних традиций, когда только мужчина представлял интересы семейства и вставал на защиту женщин. В остальном же к женщине хоть и относились почтенно, но все-таки больше как к ребенку. Агафья не стала ждать защиты со стороны своего дяди. Ее воспитывали в более свободных нравах, где у женщин было куда больше прав. Удивленные посланники царя низко поклонились Грушецкой и ушли, чтобы доложить Федору Алексеевичу о результатах беседы. Царь был счастлив! Он так и думал – злые языки оклеветали его невесту. При дворе это не было редкостью.
Началась подготовка к брачной церемонии. Свадьбу тихо сыграли 18 июля 1680 года, в кругу близких родственников. Для некоторых стало неожиданностью, что царская свадьба не праздновалась как государственный праздник. На следующее утро после брачной ночи царь Федор продемонстрировал простынь с алыми каплями крови. Новоявленная царица говорила правду. До брака она была девственницей, а слухи о ее поведении пускали завистливые люди.
Позднее Агафья Грушецкая простила Ивана Милославского за его слова и человеческую слабость. Однако как-то раз Федор Алексеевич встретил своего дядю поздно вечером в темных коридорах дворца. Милославский нес подарки для царицы. Узнав об этом, Федор разозлился: «Ты прежде непотребною ея поносил, а ныне хочешь дарами свои плутни закрыть!»
Семейная жизнь царской четы оказалась на редкость счастливой. Однако ближнему окружению Федора не особо нравилось сильное влияние польской пани на царя. Порой Федор принимал иностранных послов вместе с женой, попирая русские традиции, согласно которым царица не показывалась на официальных мероприятиях.
Стали устанавливаться дипломатические отношения с Западом. Постепенно появлялись иностранные врачи и купцы. Некоторые лекари были допущены до царской семьи. Ранее цариц осматривали через шторку, устанавливая диагноз по симптомам. Предпочтительно, если и говорить будет не царица, а ее служанки. Врачи-мужчины не имели права прикасаться и осматривать своих подопечных, а за неверный диагноз или невылеченную болезнь им грозила дорога в один конец. Мария Милославская, жена Алексея Михайловича, однажды сильно заболела. В царские палаты пригласили иностранного врача. К его приходу занавесили все окна и закрыли ставни. Ни один мужчина не должен был видеть царицу. В этой кромешной темноте испуганный лекарь пытался поставить диагноз по симптомам. Было бесполезно. Отчаявшись, врач попросил неслыханное – пощупать пульс царицы. В комнате начался переполох, о просьбе доложили Алексею Михайловичу. Государь дал добро, но с одним «но» – щупать пульс Марии можно только через тряпочку. К холеной коже царицы прикасаться нельзя.
Анастасия, первая жена Ивана Грозного, была отравлена ртутным ядом под названием «венецианский яд». До этого момента царицу осматривали немецкие лекари. Они заглядывали государыне в глаза и смотрели на кожный покров на руках. По итогу лекари попросили снять с царицы рубаху. Иван Грозный так любил свою жену, что «согласился и на этот грех». А врачам всего-то требовалось ощупать живот Анастасии.
Но вернемся к тому, как Агафья повлияла на традиции при русском дворе. Мужчины стали брить усы и бороду – да, Петр I не был в этом первооткрывателем. Москвичи носили польские сабли и кунтуши. В октябре 1681 года при дворе мужчины стали носить более короткую одежду, а не барские шубы, которые ассоциировались с Византией и стариной. Пришла европейская мода на более короткую верхнюю одежду, которая считалась удобнее и позволяла двигаться динамичнее.
Поляки и литовцы охотно приезжали в Москву, где им было разрешено оставить свою веру и обычаи. Однако далеко не всем. Церковь ограничивала интеграцию иностранцев, считая католиков еретиками. Небольшое отступление от норм позволялось лишь приезжим людям высокого статуса. Если волей случая иностранец заходил в православную церковь, то после его ухода прихожане подметали за ним пол.
Благодаря иностранным купцам в Россию привозили необычные специи и роскошные ткани. Часть этих диковинных товаров раскупалась не только царской семьей и аристократией, но и местными купцами, которые баловали яркими нарядами своих жен.
После 1612 года много поляков осели и интегрировались в Москве. Кто-то прислуживал московским боярам, другие же, более образованные, работали переводчиками. Потому при Агафье Грушецкой придворная жизнь женской половины царских палат преобразилась. Поселившись в Кремле, новоявленная царица была поражена затворной и несамостоятельной жизнью своих невесток, сестер Федора Алексеевича – Евдокии и Марфы. Под влиянием молодой царицы царские родственницы обретали большую независимость. Агафья подарила своим невесткам польские шапочки, которые не покрывали полностью корни волос. Для русских людей это было удивительным зрелищем. В ту пору были уверены, что замужние женщины обязаны покрывать голову и волосы, а неприкрытые волосы могут быть только у дам легкого поведения и ведьм, привлекающих злые силы. Худшим унижением и позором для замужней женщины было сорвать с нее головной убор. Недаром в русском языке существует слово «опростоволоситься» – совершить ошибку. Впрочем, неизвестно, решились ли царские родственницы выйти в польских шапочках за пределы своей обители. Как бы то ни было, мода менялась. Некоторые женщины, глядя на Агафью, перестали заплетать косы и стали носить более современные для них прически.
Не все были довольны пани Агафьей. Царица привнесла слишком много польского. Консервативные бояре не хотели менять своего привычного уклада жизни и стиля одежды. Да и не все царские родственницы одобряли польские шапочки. Царевна Софья и вовсе была категорична настроена к Грушецкой. От царицы ожидались покорность и затворничество в Кремле, где она могла бы воспитывать детей и угождать мужу. Редко кто из знати мог похвастаться тем, что воочию видел царицу. Лишь только на Рождество, на Масленицу и на Пасху царица принимала патриарха Церкви и придворных мужского пола. На пути к церкви царицы обычно ехали в закрытой карете. А увидевшие ее должны были склониться перед ней и не поднимать взора.
Естественно, подобная затворническая жизнь свободолюбивой Агафье не подходила. Вероятно, это понимал и сам царь Федор. Грушецкая принимала придворных вместе с мужем, встречала чиновников, посещала городские церкви. Для нее сделали отдельный трон, на котором она принимала иностранных послов вместе с мужем. Агафья устроила первый в истории прием по случаю именин царицы и пригласила на них всех бояр. Удивлению их не было предела!
Отличалась царица и стремлением к справедливости. Когда в 1680 году некий чиновник при дворе царя Федора должен был быть наказан за кражу трехсот рублей, семнадцатилетняя Агафья Грушецкая потребовала сперва расследовать это дело.
Подданные волновались, как бы не повторилась судьба русского царства, как при Марине Мнишек. А вдруг царь Федор под влиянием польской жены все-таки перейдет в католицизм? Уже и одежда европейская, и усы бреют! Народ опасался, но опасался зря. В планах у Агафьи Грушецкой не было, чтобы Русь приняла католичество. Она любила свою страну, в которой была царицей. Страхи подданных и бояр были понятны. И даже немного оправданы. Федор интересовался католицизмом, но в рамках общего развития. Западноевропейские дипломаты сообщали, что русский правитель намеревался открыть иезуитские колледжи в Москве и Смоленске.
Вскоре при дворе распространилась благая весть – царица была в положении. Крепкая, со здоровым румянцем и хорошим аппетитом – ожидалось, что Агафья подарит династии Романовых много потомков. Однако 14 июля 1681 года Агафья умерла от родовой горячки спустя три дня после родов. Умер и новорожденный сын Иван. Царице на тот момент было всего восемнадцать лет. Она царствовала лишь год, успев оставить о себе яркий след в истории русского царства. Царь Федор был так опустошен смертью любимой жены и сына, что даже не смог проводить их в последний путь.
Спустя полгода после смерти Агафьи по настоянию придворных царь Федор был вынужден повторно жениться ради продолжения династии. Избранницей стала Марфа Апраксина, которой тоже понравились польские шапочки. Однако царь был слаб здоровьем. Федор III умер в 1682 году в возрасте двадцати лет. Вероятно, причиной смерти стала цинга. В свое правление он пытался облегчить жизнь народу: снизил налоги, отменил местничество, обновил Кремль, приказал строить в Китай-городе только каменные здания и хотел много еще сделать для государства.
Однако Федор III после смерти оставил за собой сложное наследие и политический хаос. Корона перешла его братьям: Ивану V и Петру I. Царевна Софья оставалась важной фигурой в политике русского государства. Она стремилась к укреплению своей власти, и это привело к множеству споров с другими членами царской семьи и боярской аристократией. Ее правление завершилось в 1689 году, когда Петр I смог единолично сосредоточить власть в своих руках. Софья была сослана в монастырь, где прожила вплоть до своей смерти в 1704 году.
Агафья Грушецкая хоть и была полькой по происхождению, но русский народ все равно любил ее за волевой характер. В отличие от Марины Мнишек, оставившей о себе больше негативное впечатление на страницах русско-польской истории, Агафья Грушецкая была лишена злых намерений. Жаль, что судьба обошлась с ней так жестоко и подарила так мало лет для жизни.
