Kitabı oku: «Сказ о жизни Сергия»

Вик Бовэ

Yazı tipi:

Редактор А. Хлуденев

Корректор В. Рахманина

ISBN 978-5-0050-7359-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Изгнанники

Глава первая

Солнце немилосердно полило. Лето года 1328 выдалось для боярина Кирилла Афанасьевича Варницкого и его домочадцев, неоправданно жестоким.

Может статься, и не в одночасье, но рухнуло его семейное благополучие, которое возводил он долгими годами за счёт силы и храбрости своей, за счёт ума своего и рук своих, не знавших усталости в больших и малых ратных сражениях. Покинув надел в Варницах, что находился в пяти верстах от Ростова, направлялся он нынче для поисков новой службы, а ещё уходил от мести великого владимирского и московского князя. По совету крёстного отца жены своей – боярина Аверкия, да помня своё дружество с Василием – сыном князя рязанского Константином, держал Кирилл Афанасьевич путь в те земли, где рассчитывал снискать новую вотчину и пристанище для всей сохранившейся своей малой дворни.

Дорога, большей частью бежавшая среди полей, была, как никогда, изрешечённой земляными трещинами, которые образовались из-за сильной засухи. Копыта коней звонко ударяли по затвердевшей глине, и создавалось впечатление, что едут они по камням. Вдогонку за верховыми и возком, в котором ехали жена и дочь, вздымался столб непроницаемой пыли. В силу своей невероятной нагретости сделалась она невесомее лебяжьего пуха, а потому долго парила над землёй и кажется, совсем не оседала. Въехав на очередной холм и оглянувшись назад, можно было видеть свой собственный след, плавающий в раскаленном добела воздухе.

А оглядываться боярину Кириллу Афанасьевичу приходилось постоянно, так как неутихающей тревогой жило в его сознании опасение погони, ибо угодил он в число лиц, которых московский правитель и великий князь владимирский Иван Данилович, получивший недавно ярлык от татарского хана на великое княжение, причислил к неугодным боярам.

В семнадцатилетнем возрасте, ища воли и тяготясь купеческим занятием отца – не очень богатого боярина Афанасия, попросился Кирилл на службу к Михаилу Ярославовичу. Широкоплечий детинушка глянулся тверскому князю своею силой, рассудительным не по годам умом, безмятежным и сдержанным нравом. Вот потому-то вместо того, чтобы идти в младшую дружину, остался он подле Михаила Ярославовича для ратного служения, посыльных надобностей и тайных задач. Довелось уже на следующий год побывать Кириллу в Золотой Орде, куда тверской князь ехал с желанием приобрести для себя ярлык на великое владимирское княжение. Но так как того же добивался московский князь Юрий Данилович, то пребывать в столице татарского ханства, пришлось почитай больше полугода. Вот там и свёл тогда молодой Кирилл знакомство с князем рязанским Василием, который в Сарае жительствовал уже довольно долго. Находились они в летах почти одинаковых, характерами схожие, выделялись среди прочих статью богатырской и храбростью, любили сказы о летописных героях, а потому общение и разговоры их были друг для друга занятными. Молодой боярин узнал от юного князя достаточно много историй о подлых кознях московских правителей, чтобы на долгое время сохранять к ним стойкую неприязненность.

Так Даниил Александрович, грезивший завладеть Коломной, зазвал к себе в гости рязанского князя Константина, отца Василия, да обманом пленил. Томящегося узника принудили подписать условие, по которому Коломна отходила к московским землям. Его сын, Юрий Данилович, который занял отчину после смерти отца, захотел и Рязань, и все ее земли сделать московскими. Но когда все ещё пленённый Константин не согласился на такое условие, умертвил его.

Нерасположение, зародившееся в сердце, душе и разуме молодого боярина Кирилла, только усилилось, когда, размышляя о низости породы человеческой, видел он суетные метания московского князя. Сидя в Золотой Орде, Юрий Данилович раболепно бегал по вельможам хана Узбека и богатыми дарами, ползанием на коленках, покорным лаканьем кобыльего переброженого молока, силился склонить их к своей выгоде.

Михаил Ярославович, как и другие посольские, прибывшие из русских княжеств в Орду, московского князя, приходившегося ему двоюродным племянником, не любил, на свой постоялый двор не звал и разговорами не удостаивал.

Правда, попервоначалу старался объяснить ему вразумительно, наставить на путь истинный, но всё оказывалось в пустоту. Усовестить не мог, а потому только зубами от злости скрежетал. Прав на великое владимирское княжение у него было больше: Михаил Ярославович был внуком великого князя Ярослава Всеволодовича, а Юрий – лишь правнуком.

Хан же Узбек не очень-то обращал внимания и на то, кто в какой очередности следует, и на то, у кого прав больше. Ему была выгодна вражда двух родичей. Ненависть князей друг к другу помогала хану править, и владыка Орды тайно поощрял то московского правителя, то тверского. По истечении полугода, хан Узбек передал-таки ярлык на великое владимирское княжение Михаилу Ярославовичу, который пообещал платить Орде выход много больше, чем московит. Рязань, которую московский князь хотел видеть своим уделом, хан Узбек отдал молодому князю Василию – сыну убитого Константина. Разъезжались русские князья из Орды полные ненависти друг к другу.

Вернувшись в Тверь, Михаил Ярославович собрал войско и пошёл на Москву. Боярин Кирилл Афанасьевич, как всегда, неотступно следовал за своим князем и в роковой момент тяжкого сражения, спас его. Победить дружину Юрия Даниловича тверской князь не сумел, а потому, совершив крестное целование, заключил миролюбивый договор, который, собственно, ни одному, ни другому особой выгоды и радости не доставил.

Вернувшись в своё княжество и при всех своих печалях, Михаил Ярославович всё же не забыл верного молодого боярина и по желанию его выкупил земли, что к родне поближе – надел близ Ростова, село Варницкое.

Ещё толком боярин Кирилл не успел обжиться в своём новом жилище – хоромы едва успел поставить, а уже другая война случилась, и опять с Москвою. Юрий Данилович, не добившись от хана Узбека ярлыка на великое княжение, решил приобрести власть над всеми соседями своими через ратную силу и оружие. Пока в Твери думы думали, а в Варницах наслаждались трудами мирными, Юрий Данилович уже и на Можайск сходил, и другие земли вдоль течения реки Москвы к своему уделу присоединил. Когда великий князь Михаил Ярославович опомнился, Москва уже над ним нависать стала, а потому и случилось новое сражение.

Бились на этот раз пуще прежнего, но и опять победа никому доподлинно не улыбнулась. Тогда снова принялись за переговоры и рядили дольше обычного, как после этого им жить. На словах, вроде бы, договорились, что московский князь признает над собой власть Михаила Ярославовича, а тот ему взамен послабление кое-какое делает. Такой договор вроде как мир давал, и вроде бы успокоение вносил, да на деле это не очень заметным оказывалось. Хоть и опять было крестное целование, но разъехались как никогда недовольные друг другом, а потому больше прежнего ожесточение проступало на лицах князей.

Так как и в этом походе Кирилл Афанасьевич вёл себя храбро, бился искусно, то не оставил его своей милостью великий князь. А потому, когда высватали для Кирилла его родители настоящую писаную красавицу Марию – дочь двоюродного брата большого ростовского боярина Аверкия Дмитриевича, так на той свадьбе побывал Михаил Ярославович и богатый дар сделал. Молодые уже первым ребёнком обзавелись – дочерью Анной, когда пришлось боярину Кириллу Афанасьевичу идти на новое сражение – великий князь позвал.

Чем уж пленил люд Великого Новгорода московский князь, про то неведомо, только вдруг захотелось им под его руку. Прогнали они наместника Михаила Ярославовича и зазвали от Юрия Даниловича. Это и озлило великого князя владимирского и тверского. Вот потому, собрав свою дружину, захватил новгородские волости Торжок и Бежецк, а ещё через неделю подступил к Новгороду. Раскаялись новгородцы, изгнали наместника московского князя, а Михаилу Ярославовичу в ноги поклонились. В этой войне опять удалось боярину Кириллу отличиться, спасти от верной смерти, но не господина своего, а сына его – Дмитрия. Вот почему, когда по требованию хана Узбека выезжал великий князь Михаил Ярославович в Золотую Орду, оставил он на боярина Кирилла Афанасьевича сына своего для заботы и охранения.

Не успел Михаил Ярославович доехать до ханства татарского, а новгородцы опять заслали гонца к Юрию Даниловичу со словами льстивыми, да посулами богатыми. Возьми, дескать, нас своим уделом и правь, как старший брат младшим. Забыв о мирном договоре с великим владимирским и тверским князем, над которым крест целовал и на какой подпись свою ставил, московский князь отправляет в Великий Новгород своего наместника – князя Фёдора Ржевского. Тот власть в городе захватил, ставленника Михаила Ярославовича изгнал, да в отсутствие великого князя на Тверь войска двинул.

Вот тут и пригодился молодому княжичу Дмитрию военный опыт ближнего боярина Кирилла Афанасьевича. Тот присоветовал Дмитрию, хоть и была их дружина числом менее новгородской, не в городе отсиживаться, а выйти к берегу Волги да не дать новгородцам бродов искать и через реку переправиться. Были воеводы, которые Дмитрия отговаривать пытались, дескать, людей мало и тех зря погубим. И брат его – Александр, советовал княжичу в городе обождать, да отца дождаться. Но сделал Дмитрий, как боярин Кирилл наставлял.

Подошёл Фёдор Ржевский с войском, да искать бродов под взглядами тверского воинства не стал, переплывать побоялся. Простояли так друг против друга да разошлись. Правда, прежде чем уйти, князь Ржевский выторговал у молодого Дмитрия мирный договор, согласно которого тверской князь пошёл на значительные уступки.

– Ничего, пускай возрадуются покудова, – успокаивал боярин Кирилл княжича. – Мы ихнего прихода не ожидали, а потому к битве не подготовлены были. Коли Ржевскому вышло бы проведать про число наших кметей, то не миновать бы беды. А так, мы же его ещё и обвели вокруг пальца.

Успокоив молодого Дмитрия, боярин Кирилл присоветовал ему срочно отправить гонца в Орду к Михаилу Ярославовичу. Тверской князь пробился к хану Узбеку, да поведал, какой умысел у московского князя. Дескать, хочет тот все земли под свою руку прибрать, да потом силой этой напасть на улус великого хана. Разгневался хан Узбек, повелел Юрия Даниловича в Орду звать, чтобы научить московского князя покорности. Дал своё войско великому князю Михаилу Ярославовичу, повелел отравляться к Новгороду.

Пока суд да дело, у боярина Кирилла Афанасьевича сын народиться успел, которого нарекли Стефаном. И опять не удалось вдосталь отогреть отцовское сердце у детской зыбки. Сам великий князь Михаил Ярославович двигался из Орды с войском татарским, а к сыну Дмитрию гонца послал, чтобы выходил тот с дружиной тверской к Торжку.

Туда же подошла и помощь осажденным горожанам. Брат Юрия Даниловича – Афанасий, оставленный на управлении в Новгороде, привёл дружину. Вот и схлестнулись под Торжком две силы великие. Татарам русской крови не жалко было, а потому сеча получилась особо лютой. Много русичей полегло в том сражении, а небольшое число, что осталось, укрылось за стенами Торжка. Осада была недолгой. Испугались новгородцы, выдали великому владимирскому и тверскому князю Фёдора Ржевского, да обещали двенадцать тысяч гривен серебром.

Пока князь московский Юрий Данилович в Орде находился, установилась на земле русской тишина да относительное спокойствие. Никто особо великому князю Михаилу Ярославовичу не перечил, знали, что за ним сила татарская стоит, а потому спорить с ним – себе дороже обойдётся. Правда, было дело, опять-таки Новгород поперёк Твери пошёл, да разбирательство войной в тот раз не обернулось. Хотел Михаил Ярославович пожечь Новгород, да Бог не допустил: заплутали дружины великого князя, и едва домой вернулись живыми. В тот поход боярин Кирилл Афанасьевич не хаживал, оставался при Дмитрии, а княжич его в Ростов отпустил, что позволило боярину какое-то время ночевать в вотчине своей около любимой жены. Вскоре у супругов появился третий ребёнок – сын, коего нарекли Варфоломеем. А потом и ещё одного мальчика Бог даровал – Петра.

…Миновало два года. Совсем уже со спокойным существованием свыкаться стал боярин Кирилл Афанасьевич, да вскоре гонец привез вести, которые добра сулили мало. Юрий Данилович, всё это время живший в Орде, своим покорным видом да лестью успел попасть в милость к хану Узбеку. А за то, что русский князь согласился опоганиться и взять в жены сестру великого правителя – Кончаку, получил ярлык на великое владимирское княжение. Чтобы привести к согласию с таким решением и заставить Михаила Ярославовича повиноваться, теперь уже московскому князю была дана татарская рать, да посол при ней – князь Кавгадый. И вот уже Юрий Данилович ведёт войско на Тверь, собираясь захватить её.

Не стал дожидаться Михаил Ярославович подхода врагов к городу, а пошёл им с силой ещё большей навстречу. Напал на ничего не ожидавшего супротивника в сорока верстах от Твери, да и разбил на голову. Юрий Данилович бежал в великом страхе, бросив и жену свою молодую татарскую, и князя Кавгадая, и бояр своих на милость тверского князя.

Прошёл в то время между людьми слух, что боле не соберётся Юрий Данилович с силами, а за то, что сестру хана Узбека бросил, снесёт, дескать, ему голову владыка татарский, и тогда мир установится долгий и прочный.

Боярин Кирилл Афанасьевич, которого сражения уже тяготить стали, порадовался таким разговорам. Надоело ему лить русскую кровь, хотелось обустроить земли наделов своих, чтобы с детьми в радости и покое пожить. Да опять не получилось так, как загадывалось. Московский князь кинулся за помощью к новгородцам, те вроде бы не отказали, но и биться особо не пожелали: мир с Тверью вроде как подписали, и нарушать уговор желания не имели. Войско, однако же, собрали, но снарядили с ним и своего архиепископа – Давида Новгородского.

Боярин Кирилл Афанасьевич всех своих детей перецеловал, да снова к княжичу Дмитрию пристал. Княжич Дмитрий Михайлович – старший сын тверского князя, в силу входить стал. Так как боярина своего любил, то потому всегда совет с ним держал и за тем лишь к отцу шёл. В ту пору кметей у Твери после всех походов не особо много оставалось, надо было придумывать что-то такое, но до сражения дела не доводить. А тут ещё Давид Новгородский стыдить князей принялся: негоже, де, вам, хранителям веры православной, реки христианской крови лить. Вот по этой причине опять дело к переговорам свелось, которые великие князья владимирские – один нынешней, а другой прежний, уговорились в Орде проводить с тем, чтобы хан Узбек их судил.

Юрий Данилович, когда на татарский суд соглашался, рассчитывал, что его родство с правителем Орды своё слово скажет, а потому за Москвой верх будет, и оставаться ему великим владимирским князем.

Михаил Ярославович помышлял совсем иначе. Раз Юрий Данилович праздновал труса – бежал с поля битвы и жену свою бросил на поругание, то быть тому в немилости. Ему же, князю тверскому, который сестру Узбека почётом и уважением окружил, будет немалое снисхождение, а потому и великое владимирское княжение возвернётся.

Только глядя в распахнутые чёрные очи, словно омуты волжские глубокие, на брови, изогнутее любого коромысла, сочно полные губы алые, волосы цвета смоляного крыла ворона, пленился Кончакой тверской князь, да при себе оставил. Сказал, что сам хочет в Орду доставить. Посла татарского – князя Кавгадыя отпустил, а молодую жену московского князя сохранил при себе. То ли любовь между ними случилась, то ли еще что больше, но через это Михаил Ярославович себя и погубил.

Когда перебрался Кавгадый к Юрию Даниловичу, то втолковал ему, что на милость хана Узбека тому лучше не рассчитывать. Жена князя московского с тверским милуется и благодаря этому в его пользу свидетельствовать станет. А потому едет Юрий Данилович в Орду на свою верную погибель. Но вот если Канчака вдруг заболеет, а еще лучше – помрёт, то вся вина за её кончину на Михаила ляжет. Пусть московский князь своему урусскому богу помолится, да попросит его о такой милости.

– Бог твой могучий, всё возможет, – так сказал Кавгадый, уходя от московского князя.

Молился Юрий Данилович или нет, про то татарский вельможа не ведал, но через три дня пути Канчака померла.

Гнев хана Узбека был велик, а потому велел умертвить Михаила Ярославовича, что и было исполнено.

После смерти соперника, совсем расправил свои крыла Юрий Данилович. Оставаясь великим князем владимирским и московским, перебрался он на место жительства в Великий Новгород, город много богаче Москвы, купцами зажиточными знаменитый. Став во главе большой дружины, начал ходить походами на тех, которые торговле новгородской препятствие чинили, да разорение его купцам устраивали. Бился со шведами, с литовцами, захватил Устюг, а ещё основал на своих границах новый город – Орешек. После всех своих побед стал Юрий Данилович считать себя силой грозною, а потому выход в Золотую Орду отправлял половинный.

Дмитрий Михайлович Тверской – сын убитого Михаила Ярославовича, прознав про жадность и лукавую увёртку московита, к хану Узбеку засобирался. Боярин Кирилл Афанасьевич, тоже, было, надумал с ним ехать, но тверской князь запретил. Ближний его боярин и советник с ним заспорил, но Дмитрий так глянул, что Кирилла дрожь взяла. Не зря же в народе тверского князя звали – Грозные Очи. Но не от страха дрожал боярин Кирилл Афанасьевич, а уразумел он, что князь его задумал дело, при котором сам обязательно свой конец увидит. Так и случилось.

Воровство Юрия Даниловича подтвердилось. Во гневе был хан Узбек, когда вызывал великого князя владимирского и московского в свой улус. Хотел судить его, да потом казни лютой предать, чтобы другим неповадно было, но не успел. Дмитрий Михайлович, мстя за отца, убил Юрия Даниловича, хоть и ведал, что сам также живым не останется. Хоть и повелел хан Узбек умертвить тверского князя, но, помня о воровстве московитов, передал ярлык на великое княжение брату Дмитрия Михайловича – Александру.

Великий князь владимирский и тверской Александр Михайлович боярина Кирилла недолюбливал. Знал он его как преданного слугу брата своего, к тому же не забылась обида при стоянии дружин на Волге. Может статься и ещё другие причины имелись, по которым не восхотел Александр вводить воеводу в свой ближний круг и советы от него выслушивать. Боярина Кирилла Афанасьевича такое холодное отношение не огорчило; он стал больше времени проводить в своей вотчине, занимаясь заботами домашними, да своими чадами.

У боярина Аверкия Дмитриевича – ростовского тысяцкого, имелось три сына – Георгий, Матвей, Иван. А вот дочери, какую они так желали с женою, не было. Вот поэтому, когда позвал его двоюродный брат в крёстные отцы народившейся дочери, то был тому несказанно рад. Когда маленькая Мария росла, то довольно часто и подолгу жила в доме у Аверкия Дмитриевича, а потому сыновья боярина почитали её за сестру, а супруги – за дочь.

Когда же Мария стала мужнею женою, и тогда не забывали её. Боярин Аверкий, оставаясь наместником Ростова и властью обладавшей немалой, вместе с женой часто наведывались в Варницу с гостинцами и разной радостью. Было у Аверкия Дмитриевича огромное желание помочь мужу своей крёстной дочери. Предлагал он Кириллу то одну должность, то другую, но тот неизменно отказывался. Старый боярин качал головой вроде как с осуждением, но и за крёстную дочь свою радовался. Понимал Аверкий, что была Кириллу новая служба в тягость, и что с женою своей не хотелось ему расставаться ни на единый миг. Видел тысяцкий ростовский, как боярин Кирилл Марию почитает, неустанно за детей благодарит и не боится любви своей к ней показывать прилюдно, хоть это вроде и в осуждение ему.

Наслаждались Кирилл и Мария тихой жизни, по их меркам, недолго – всего два года. Успел за это время великий владимирский и тверской князь Александр Михайлович в немилость к хану Узбеку попасть.

А как было не попасть, когда на каждом пиру, на каждой рыночной площади шли разговоры о собирании земли русской в единое целое, об освобождении Руси, да о борьбе с татарами. И за всеми такими толками виделся образ Александра Михайловича Тверского, как народного избавителя.

Князь московский – Иван Данилович, велел слугам своим разговоры все такие записывать, и при случае доносил в Орду. А ещё, помня судьбу брата своего, хану татарскому ни в чём не перечил, гораздо чаще, чем следовало, в улус его ездил, да всё с богатыми подарками. Хан Узбек хоть и слушал московского князя благосклонно, да особой веры не давал. Знал, что все урусы лживы и вороваты. Дабы проверить слова Ивана Даниловича послал татарский владыка в Тверь своего двоюродного брата – князя Шевкала, с немалой силой. Узнай, дескать, что есть на самом деле, да накажи, если потребуется.

Понимал московский князь, что одни разговоры разбирательству не подмога, а требовалось дело, которое Узбека убедить смогло бы в предательстве великого владимирского и тверского князя. Снарядил Иван Данилович людишек своих, которые вперёд Шевкала поскакали, да повсюду слух стали распускать. Мол, идёт на землю тверскую новый правитель – князь Шевкал, который везде своих наместников поставит и будет христиан в поганую свою веру обращать. Это и стало главной причиной, по которой заколыхалась земля тверская возмущением. Сами же татары в огонь масла ещё больше подлили; пока к Твери ехали, встречные земли грабили, женщин насиловали, мужей до смерти забивали. В Тверь приехали совсем хмельными, и пока город из одного конца в другой пересекали, успели обидеть во множестве встречных людей. Даже князя Александра Михайловича с его усадьбы согнали, сами там поселились и дальше бесчинства свои продолжили.

Великий князь владимирский и тверской Александр Михайлович с боярами своими ближними хорошо разумели, кто на самом деле стоит за татарскими погромами, и кто слухи пускает в народе о правлении ставленника Узбека. Вот потому день и ночь молили бояре людей потерпеть: уйдёт, дескать, вскорости Шевкал, никто веры христианской отнимать не станет, и сделает тогда великий князь Александр Михайлович для тверичей послабление в дани для восстановления порушенного хозяйства. Может статься, и удалось бы волнения успокоить, но случай вышел, который начинался смехом, да потом сражением обернулся. Терпение тверских посадских людей лопнуло.

Надо было приключиться такому, что в раннее утро, когда купцы и прочий ремесленный народ к торгу продвигались волною многолюдной, татары – числом около десятка конных, помыслили отобрать у дьякона кобылу; глянулась она им своею статью да резвостью. Мало того, что забрали, так ещё при этом обиды принялись чинить церковному служителю: бороду рвать, да в лицо плевать. Дудко – так звали того дьяка, несмотря на свой духовный сан, росту был огромного и силы богатырской. Вот потому, развернув свои плечи саженные и не претерпев обиды, как учит мать-православная церковь, начал Дудко по щекам нехристей хлестать, в реку бросать, да приговаривать:

– Бог терпел, нам велел, но не от поганых же!

Так, может быть, и пометал бы всех татар с волжского берега, да тут как на грех ещё один разъезд ехал, но числом много боле первого. Когда эта сотня навалилась на одинокого дьяка и попыталась его саблями посечь, тот и заголосил:

– Люди добрые! Тверечи! Не выдайте!

А вышло так, что когда дьяк первый десяток нехристей в воду швырял, то на утёсе много людей собралось, которые от смеха за животы держались. Меж народа в толпе шутка уж пошла гулять, что, мол, беда коли тверской дьяк крестить начинает, может всех зараз и утопить. Смеялись до упаду. Но одно дело веселье и смех, совсем другое – когда сто на одного наваливаются. Вот тут-то, понятное дело, и взыграла в людях обида за все прошлые разы, а потому и позабыли они все свои обещания, которые великому князю Александру Михайловичу давали.

Понесло огромный людской поток с холма к речному берегу, да и начали посадские тверские люди татарское воинство крушить тем, что кому под руку попало. Для такого дела всё годилось: камень ли с дороги поднятый, жердина для тына приготовленная, или даже добрый кулак. Шум-гам изрядный поднялся. А тут к татарам помощь стала внушительная подходить с княжьего двора, где постоем стояла. Когда же вслед за этим колокол ударил, то на помощь к людям посадским стали бояре подходить со своими слугами, да уже при хорошем оружии. Вот тут кулачная драка закончилась, и пошло самое настоящее сражение. Бились целый день, а к вечеру остались в живых из нехристей лишь князь Шевкал, да с ним не больше сотни татар. Схоронились они в усадьбе князя тверского, и стали молить о пощаде. Думалось Александру Михайловичу о тяжелых последствиях. Понимал, что хан Узбек такого не простит, но не мог таких слов подобрать, которые дали бы прощение татарам. Да как было их миловать, когда не было в Твери ни одного двора, где бы поганые ни снасильничали, ни украли бы, ни убили бы. Спустил бы Шевкалу великий князь, народ бы его не простил. Вот и не пожалел своей усадьбы Александр Михайлович, приказал спалить вместе с татарами, которые в ней закрылись.

До московского князя Ивана Даниловича та весть мигом дошла, а потому, немедля ни единой минуты и в великой душевной радости, помчался он в Золотую Орду к хану Узбеку. Вот, дескать, великий хан, говорил я тебе не единый раз, что холоп твой тверской против тебя нож точит, теперь сам убедись. Нету у тебя больше брата Шевкала.

В великом бешенстве собирает ордынский владыка воинство неисчислимое и приказывает идти Ивану Даниловичу на Тверь. Чёрным огнём надвигалась татарская рать на земли русские. Где проходила Орда уже ничего ни живого, ни мертвого не оставалось. Одна пустыня. Вот почему многие правители под руку московского князя перебегать стали и тем земли свои спасали.

Боярину Аверкию Дмитриевичу донесения шли о приближении беды к Твери. Вроде бы не Ростов, но надо остерегаться. Приехал он в дом Кирилла Афанасьевича и молил того, чтобы не оставлял он жены с чадами, не покидал земли ростовские, да не шёл с дружиной в Тверь. Хоть и не был воевода в ближних боярах у Александра Михайловича, но на его службе продолжал числиться, а потому не смог предать князя и земли родной, потому и поехал. Когда татары к Твери пришли, бился честно и отважно. Побили ордынцы дружины тверские, город сожгли, и мало кто в живых остался. Боярина Кирилла, видимо, молитвы жены уберегли, а потому вернулся он в Варницу – в земли ростовские, которые пока всё ещё нетронутыми стояли. Татары с князем Иваном Даниловичем погнались за князем Александром Михайловичем, который в Новгород бежал, а потому остатки тверских людей добивать не стали.

Боярин Аверкий, в ожидании бедствий княжеству Ростовскому как союзнику Твери, перевез домочадцев своих в усадьбу зятя. Жили они тогда все вместе в тревоге великой, дожидаясь прихода московского князя. Понимал управитель Ростова, что великое владимирское княжение теперь перейдет к Ивану Даниловичу, а уж тот найдет способ как наделы тверские к рукам своим прибрать. Когда же станет Ростов покорен Москве, тогда и начнёт Иван Данилович бояр, состоявших на службе у князя Александра Михайловича, да и не только их, грабить да убивать. Вот почему и говорил Аверкий Дмитриевич Кириллу, чтобы тот готовился к уходу из земель ростовских. И ехать надо было уже не в Новгород, который принял московскую сторону, а в Рязань или ещё лучше в Пронское княжество. Хоть далеко до него и ближе оно к Дикому полю, да Москве сильнее других противится, а потому не выдаст. И ещё говорил тысяцкий, что московское княжение, и это видно по многим приметам, обернётся для людей ростовских хуже татарского.

Такие слова слушать боярину Кириллу было нестерпимо. Столько раз он бился с погаными, столько их в землю сырую положил, а теперь выходило, что они ближе своего русского князя. Перечить боярину Аверкию из уважения к его седине Кирилл не перечил, но и в дорогу собираться не торопился.

В правоте слов тестя своего воевода убедился довольно скоро. И понял, что не зря в народе говорится: кто долго жил, тот много видел, а потому и правду наперёд угадать может.

Иван Данилович с татарами погаными не только тверские земли разорил, но ещё и новгородские. Взяв с Великого Новгорода две тысячи гривен серебра отступного, назад пошёл и опять-таки многие другие города платить приневолил. Воротился московский князь в Золотую Орду с великим доселе невиданным выходом. Сильно порадовался хан Узбек такому радению, а потому дал Ивану Даниловичу ярлык на великое владимирское княжение. Долго потом на Руси говорили, правда, не в полный голос, так как за речи подобные голову можно было потерять, что свое величие московский князь Иван Данилович кровью мужей, да слезами жёнок русских купил.

Чтобы ещё прочнее привязать Ростовское княжество к Москве, отдал Иван Данилович дочь свою Марию, за князя Константина, а в качестве своего догляда прислал в Ростов боярина верного – Василия Кочева. Вот тут и началось то, про что Аверкий своему зятю наперёд говорил. Стали люди Кочева по всем дворам и усадьбам рыскать, верных людей князя Александра Михайловича выискивать и под видом сбора выхода для Орды имущества лишать, особо противившихся произволу избивать, с законных вотчин сгонять, да насильно отправлять в земли московские.

Даже боярина Аверкия Дмитриевича, уже совсем старого человека, и то не пощадили: обобрав до нитки последней, за ноги подвесили, да палками били. Вследствие этого тот и помер.

Хотел было Кирилл Афанасьевич отомстить за крестного отца любимой жены и убить боярина Василия Кочева. Стефан, которому уже исполнилось восемнадцать, и биться он мог не хуже любого опытного дружинника, с ним тоже идти собирался. Мария же слезно упросила мужа пожалеть её, да ещё двух других сыновей с дочерью, которых за дерзновенность Кириллову могли тоже жизни лишить. Вот потому боярин Кирилл Афанасьевич мстить не стал и разорению, что ему чинили московские вороги, уже особо не сопротивлялся.

Было у боярина Кирилла опасение за семью свою, а потому совет держал с женой и детьми: может все-таки лучше ехать в Радонеж, а не в далёкое Рязанское княжество? Строго было наказано всем неугодным боярам с родней ихней, со слугами, и скарбом, какой взять смогут, направляться в удел Андрея Ивановича. Того, кто ослушается, обещали изловить и наказать жестоко. Недолго говорили они в тот вечер, но к выводу пришли единодушному, что коли уж в ростовских землях такое избиение от московских идёт, то в их уделах, вообще жизни не будет. Вот и пререшили, что нет смысла ехать в Радонеж под руку князя Андрея Ивановича, младшего сына великого владимирского и московского князя, а направится, как и советовал боярин Аверкий Дмитриевич, бывший тысяцкий Ростова, в Рязанское княжество.