Kitabı oku: «Воспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый», sayfa 4
Погода стояла солнечная, но по-осеннему холодная, а потому деревья вокруг посёлка, красовались в багряно-золотистых нарядах, уходящего октября. Я был тепло одет и не замечал хода времени, увлечённо играя с местными ребятами, на пустынных огородах. Затем отец, позвал меня перекусить и только под вечер, мы тронулись в обратный путь.
В ходке я почуял, что от родителя пахнет водкой. Когда мы отъехали от деревни, Николай Гурьевич сунул вожжи, в мои руки и позёвывая сказал: «Правь домой, сынок». После чего, откинувшись на плетёную спинку сиденья, он быстро заснул.
Наши лошади, хорошо отдохнувшие за день, бежали резво, а потому обратная дорога, с лёгким шорохом, бегло ложилась, под железные шины, деревянных колёс. На ветрах, выше рысящих копыт, развевались разномастные плети… Короткий, тёмный хвост, присяжной лошади и длинный, светлый хвост, любимчика Экрана. Отец мирно спал, а я просто сидел и держал вожжи.
Я не знал, куда мы едем… Животные бежали сами, сворачивая куда надо, на лесных развилках. Временами они переходили на шаг, тогда я понукал, добиваясь рыси. Отец проснулся, когда начало смеркаться и деловито поинтересовался: «Где мы находимся, сын?». Как будто я, мог вразумительно ответить… Взяв вожжи, он приподнялся и быстро сориентировался. Почувствовав хозяйскую руку, Экран припустил и вскоре, мы заехали в Мендоль.
Мы с братцем росли и досадные неприятности, происходили с нами, всё чаще. Вопреки маминой заботе и пригляду, двоюродной сестры Тони. Глубокой осенью, я упал с конных саней, гружёных сеном. На верх которых, я упросил меня подсадить, совхозного возчика. Некоторое время, я сидел неподвижно, а потом начал поглядывать вниз, позабыв о том, что конюх наказал крепко держаться, за конец верёвки, притягивающей бастрык. Мимо проплывали Мендольские плетни, как вдруг, я неожиданно кувыркнулся!
Потеряв ориентировку, я сверзся на заснеженную дорогу… Перед глазами взметнулось серое, хмурое небо, а в левой руке, вспыхнула острая боль! «Что же ты паря, не держался за верёвку?! – раздался голос, подскочившего конюх. – Иди-ка ты, от греха подальше, домой!». Реветь перед возчиком, я не решился, предпочитая терпеть боль. Тем не менее, идти домой с болевшей рукой, я не отважился, а потому приплёлся назад, засев в углу шорницкой.
Возчики сидели на лавке и негромко разговаривали, дымя вонючими самокрутками. В то время как я, приютился возле пылавшей, железной печурки и тихо плакал, убаюкивая ноющую руку. Наглаживал до вечера, пока за мной, не прибежала, кем-то извещённая мама… Совхозная фельдшерица, прощупав руку, определила надлом, в одной из костей предплечья. Пожалуй только это, избавило меня, от наказания.
Немного позднее, со мой произошла ещё одна, досадная травма, из-за детской доверчивости и любопытства. Я поверил вракам, старших ребят о том, что железо на морозе, становится удивительно сладким! Попался на приманку, как последний идиот… Был морозный день. Так вышло, что ребята сидели по домам, а я униженно гулял, в хмуром одиночестве. Из-за того, что накануне вечером, вдруг выяснилось, что я ухитрился потерять, очередную пару рукавиц! Из-за меня, родители разругались и мама не откладывая, осуществила давнее предупреждение…
К метровой резинке, она пришила новые рукавички, которые потом, просунула в рукава, моего пальто. Именно так, носили варежки, несмышлёные малыши! Еле сдерживая слёзы, я вышел гулять и ворчал: «Я ведь, не маленький! Валерка, вон тоже, потерял свои варежки… И ничего, даже не наругали!». В этот момент, я увидел металлическую скобу, вбитую в стену, над крыльцом учительского дома и оживлённо пробормотал: «Ага, железяка! И мороз сильный… Может попробовать, какая она на вкус?!».
Сказано – сделано! Я подбежал к скобе и лизнул… Естественно, мой язык враз прилип, к студёному железу! Натуженно выдыхая, я невнятно заголосил, расчитывая на помощь. Заслышав невнятное подвывание, на крыльцо выбежал учитель и взглянув на меня, бросился домой, за чайником. Чтобы отлить мой язык, тёплой водой. Только я, пребывая в болевом шоке, не стал его ждать и изо всех сил, рванулся назад!
После чего, оставив толстый, ноздреватый лафтак с языка, на окрасившейся в вишнёвый цвет, коварной железке, поспешно смахивая слёзы обиды и боли, я оказался свободен! По дороге домой, я решил об этом происшествии никому, ничего не рассказывать… Ведь за такую глупость, взрослые по головке не погладят, а поселковые ребята, постыдно засмеют! Только на этом, мои испытания, отнюдь не закончились.
Когда мама Роза, позвала кушать, я хлебнул наваристого, солёного супа, после чего мой язык запульсировал и болезненно запылал! Пришлось затаиться, понуро ковыряя ложкой, плавающие картошины. Которые вкусить, вопреки собственному желанию и родительским уговорам, мне не пришлось. Немного погодя, за произведённый конфуз, я получил подзатыльник мамы. Так что, оказавшись в комнате один, после череды несправедливых происшествий дня, я тихо разрыдался.
Через две недели, язык зажил и я сильно объелся! Поскольку мама, убедила меня в том, что дети, которые привередничают, модничают за едой или плохо кушают, никогда не вырастут! Не станут сильными. Так что я, побоявшись остаться маленьким, незамедлительно предпринял меры, для успешного роста. Не хватало ещё, чтобы Валерка вырос выше меня! За обедом, я работал ложкой, как никогда… Выхлебал полную миску борща и попросил добавки! После чего, я вылез из-за стола с круглым животом, который неожиданно разболелся…
Когда боль стала невыносимой, встревоженная мама, побежала за фельдшерицей. Та, войдя в дом, начала щупать и мять, мой многострадальный живот, своими сильными пальцами, с аккуратно подстриженными ногтями. Массаж подействовал, боль ушла и на пару часов, я расслабленно забылся, а когда проснулся, то был абсолютно здоров! Так что, став взрослым, семейным человеком, я никогда не заставлял ребятишек, насильно есть. Ведь подсознание ребёнка, в отличие от взрослого человека, работает ясно и интуитивно извещает его, о том, когда и сколько, следует есть.
Таким образом, натренированное подсознание, в привычных жизненных ситуациях, откликается предупредительно и разумно. Вот интересный случай, который произошёл со мной, в шестилетнем возрасте. Я так набегался за день, что вечером без сил, доплёлся до кровати и крепко заснул. Глубокой ночью, когда меня приспичило сходить, в туалет по малому, я не смог проснуться и в полусне, начал себя обманывать…
Вставать не обязательно! Можно пописать так, чтобы вся жидкость, просочившись через матрас, стекла тонкой струйкой в стоящий под кроватью, ночной горшок… Наутро, мне пришлось выслушивать, упрёки мамы и ехидные замечания, младшего брата. С тех пор, я больше не выдавал подсознанию, расплывчатых команд, что принесло действенный результат! Теперь, желая помочиться во сне, я не находил укромных мест, а повсеместно сталкивался с любопытными, гуляющими людьми. Поэтому вовремя просыпался, слазил с кровати и писал в горшок.
В разгар зимы, когда мы возвращались домой, из поселкового центра, произошёл любопытный случай, наглядно свидетельствующий о меткости Николая Гурьевича. На нашем плетне, я заметил крикливую сороку, которая зазывала перелететь поближе, своих галдящих соплеменниц… Причём её диковинное оперение, красиво искрилось и переливалось на солнце, в ярко-синих полутонах. Так что я, пожелав заполучить диковинные перья, выпросил отца, добыть трещотку!
Подтачиваемый болезнью родитель, недовольный громкой какофонией, перекликающихся птиц, решил меня не переубеждать и сходив домой, вышел на крыльцо с малокалиберной винтовкой. Которую в просторечии, все называют «тозовкой». После краткого прицеливания, прозвучал негромкий выстрел, напоминающий щелчок кнута и сварливая сорока, исчезла с заиндевевших прутьев. Я радостно бросился вперёд, не понимая того, что по моему желанию, погибло живое существо! Подняв птицу, я почувствовал себя обманутым. Так как, её оперение, стало неказистым и блеклым.
Мой отец, никогда не промахивался. Вот яркий пример, меткой охоты на полевых косачей. Однажды в короткий, солнечный день, мы проезжали в кошевке, запряжённой парой, по заснеженной, лесной дороге. Мой взор, услаждали разлапистые ветки, придорожных деревьев. Которые были украшены, искрящимися на солнце, кружевами пушистого снега. Как вдруг, на пару с отцом, я заметил на поодаль стоящей, высокой лиственнице, выводок распушённых тетеревов.
Николай Гурьевич, остановил лошадей и не вылезая из кошёвки, вскинул тозовку… Маленький затвор, часто заклацал, выплёвывая стреляные гильзы. Тем не менее, раскатистое эхо, от его негромких выстрелов, не побеспокоило отдыхающих птиц, а когда они почуяв неладное, полетели в лес, под деревом осталась, упитанная четвёрка краснобровых красавцев. Отец попросил: «Сбегай Анатолий, принеси добычу. Будет вечером, наваристый суп!».
Я ринулся к лиственнице, проваливаясь в рыхлый, ещё не прибитый ветрами, накануне выпавший снег. Подобрал тёплых, ещё трепыхавшихся косачей и понёс к нашей кошёвке. Понятливо жалея родителя, ходившего только с тростью. Из-за того, что на фронте, помимо прочих ранений, крупный осколок мины, ударил его в пах, пронзил тело и вырвав кусок мяса, вылетел из ягодицы…
Третий случай, явно свидетельствующий о меткости Николая Гурьевича, произошёл позднее, когда мы с Валеркой, были подростками и вместе с родителем, поехали в посёлок Сарала. Который находился в предгорьях Саян, в пятидесяти километрах от нашего Копьёво. Мы ехали в ходке, запряжённом парой, леспромхозовских лошадей. Вдоль дороги, метров через сорок, стояли телеграфные столбы. На одном из них, метрах в двухстах от нас, сидел небольшой, степной кобчик.
Примечательно, что в тот год, по нашей стране разъезжали столичные лекторы, которые рассказывали людям, о вреде расплодившихся, пернатых хищников. Поэтому для пользы дела, Валерка решил подстрелить хищника и попросил отца, остановить лошадей. Братец чувствовал себя, вполне уверенно, так как недавно, стал разрядником по стрельбе и жаждал подходящего момента, чтобы похвастаться своим умением. Ведь призовая тозовка Антониды Прокопьевны, нашей бабушки, выигравшей районные соревнования по стрельбе, в 1936 году, была с нами…
Родитель усмехнулся и остановил ходок. Брат пристроился в придорожном кювете и прицелившись, выстрелил. Кобчик дёрнулся, взмахнул длинными крыльями и перелетел на соседний столб. Отец покачал головой, а я поддразнил: «Мазила!». Валерка засопел и стал оправдываться, ссылаясь на большую дистанцию, а затем торопливо, вставил в казённик, новый патрон. Я скептически прикинул расстояние, которое возросло, примерно до двухсот пятидесяти метров.
Николай Гурьевич попросил: «Дай-ка сюда тозовку, сын!». И держа ружьё на весу, не слезая с заднего сиденья ходка, навскидку прицелившись – выстрелил! После чего кобчик, беспорядочно замах крыльями, свалился на землю. «Вот так нужно стрелять!» – сказал отец и вернул тозовку, недовольному Валерке.
В декабре тысяча девятьсот сорок пятого года, по совету районных эсулапов, Николай Гурьевич решил переехать жить и работать, на Северный Кавказ. Так как, после Сталинграда и двухгодичного пребывания в госпитале, у него развился туберкулёз лёгких. Из-за которого весной и осенью, с удручающим постоянством, случались губительные обострения. Мне вспоминается ЗиС-5, старенький газогенераторный грузовой автомобиль, на подножке которого из Мендоли, уехал мой отец.
Не успел отец, отъехат из дома, как нас с мамой попросили перебраться в маленький, тесный домик, высвобождая ведомственную, директорскую квартиру. Правда через несколько дней, в Мендоль на полуторке, приехал Гурий Иванович, наш дед и позвал нас к себе. Пожить в Туимской новостройке. Мы прижились и остались у них, с бабушкой Анионидой, до самой весны.
Река всемогущего времени, унесла нашу семью из Мендоли, оставив тускнеющие воспоминания. Вместе с посёлком, ушёл из вида сапожник, тоскующий по семейному уюту, бобыль дядя Гриша. В гостях у которого, я проводил последние дни, тамошней жизни и хорошо запомнил, как сильными руками, с чёрными от вара пальцами, он умело кладёт стежки, на прохудившиеся башмаки. И ставит красивые заплаты, на Мендольские сапоги и валенки…
После наступления нового, тысяча девятьсот сорок шестого года, на рождественские праздники, к нам в гости, ввалились ряженые! Дело было вечером. Меня очень напугал, в потому хорошо запомнился, огромный и шумный медведь. Косолапый приплясывал и рычал, а потому мы с Валеркой, испуганно спрятались, за домашних. В итоге, медведь деланым басом, потребовал водки! Налитый стакан, зверь оттолкнул и подобравшись к столу, ухватил когтистыми лапами, полную бутылку. Которую неуклюже покрутив, он опрокинул целиком, в раскрывшуюся пасть. «Ну и ну!» – воскликнули домашние.
Шумно выдохнув, мишка отбросил пустую бутылку, ко входному порогу и потребовал закуски. Выразительно протягивая лапы, ко мне с братцем Валеркой! Младшой, испуганно заголосил и бросился прятаться, в соседнюю комнату, тогда как я, испуганно прижался, к маминым ногам. В следующий миг, голова медведя откинулась назад и я увидел, человеческую голову! Признав лицо, распаренной женщины, я облегчённо выкрикнул: «Уф! Тётя Маша, это вы!».
Поздоровавшись с женщиной, я поглядел вслед, удравшего брата и внятно выкрикнул: «Валера, не бойся! Погляди внимательно, это тётя Маша, наш доктор! Которая быков и коров лечит». Из-за косяка спальни, показалось любопытное личико братца, а через минуту, его слёзы высохли и он оказался сидящим, на медвежьей лапе, требуя водрузить на место, страшную голову! Вот когда выяснилось, что медвежья шкура, была настоящей…
Через несколько лет, когда мы вернулись в Туим, после жизни на Северном Кавказе, нас окликнула на дороге, та самая ветеринарша, тётя Маша! Которая остановив лошадей, запряжённых в ходок, улыбчиво взирала на мать. Мы залезли в её повозку и женщины наперебой, начали вспоминать прошлое, да обмениваться новостями. Вскоре, мне это наскучило. Поэтому канюча вожжи, я начал вредничать и перебивать радостных товарок, правда только до тех пор, пока у мамы не лопнуло терпение. Так что, выдав дежурный подзатыльник, она выдворила меня охолониться, на придорожной обочине…
Глава 4. Северный Кавказ. Посёлок Малая Лаба. 1946 год
Ранней весной, отец вернулся в Туим и мы отправились по железной дороге, на Северный Кавказ. Мы ехали сутками на пролёт, в тесных вагонах, забитых военными и багажом. Приглядывать в поездах, за нами, непослушными малолетними детьми, родителям было непросто. Ведь со слов мамы, мы добирались к месту жительства, больше четырнадцати дней!
В общем вагоне, было много демобилизованных солдат и офицеров, отслуживших в Красной армии. Быстро сообразив, что нужно делать, мы с братцем Валеркой, пристрастились клянчить у них, яркие значки, погоны и эмблемы. Которые затем, мы горделиво раскладывали перед собой, по родам войск. Как-то раз, после пары часов уговоров, мы получили твёрдый отказ! Молодая женщина – врач, наотрез отказалась снимать, витые лычки, со своих погон… Тем не менее, по прошествии нескольких дней, наши карманы просто ломились, от цветастых сокровищ! Мы стали восторженными обладателями, жестяных танков, скрещенных пушек и топоров, снятых с погон военных, помимо золотистого вороха, ярких звёздочек…
Я начал хмуро взирать, в наше окно, когда плавно покачиваясь, состав поехал, по Московской области. Причём Валерка, начал пугливо вскидываться и озираться, каждый раз, во время паровозных гудков. Которые помимо нас, громко извещали всех пассажиров, о скором прибытии.
Мы оба, горестно помалкивали, а засобиравшиеся родители и попутчики, нас просто не замечали. На подмосковной станции, наш пыхтящий паровоз, заменили на электровоз. Когда состав тронулся вновь, то на втором пути, намного быстрее обычного, замелькали шпалы и ранее медлительный поезд, весьма резво, набрал приличный ход. Кто-то заорал: «Через двадцать минут Москва!». Теперь пора, подумали мы и поглядев друг на друга, соскочили с полки.
Невзирая на толкучку прибытия, мы взялись за руки и вразнобой, громко заголосили: «Мама, папа! Не нужно меня переделывать… Не отдавайте Валерочку докторам! Пусть, как родился, останется мальчиком!».
По нашим щекам, градом катились слёзы, а потому взрослые тёти и дяди, побросав свои сборы, начали недоумённо взирать, на улыбающихся родителей. Сдерживая смех, Роза Адамовна рассказала попутчикам, о шуточной причине, побудившей напуганных сыновей, обратиться к ним, с такой нелепой просьбой.
Ведь не секрет, что мой братец рос, смазливым на мордашку, светловолосым мальчиком. Взиравшим на попутчиков, светло-синими глазами, украшенными густыми опушками, длинных ресниц. Из-за которых, он очень походил, на фабричную куклу! Наши родители, любовались отпрыском и шутили: «Не дадим пропасть, такой красоте! Как подкопим денег, отвезём малыша в Москву, переделаем в девочку!». После маминого признания, в притихшем вагоне, раздался дружный хохот.
Из-за симпатичного личика и невинного выражения глаз, домашние не верили, что Валерка пакостник. Так что, мой братец творил, а я отвечал! Разве это справедливо?! Ну да ладно, дело прошлое… Когда взрослые начали говорить, что поезд сегодня будет в Москве, брат отозвал меня в тамбур и высказал, свои назревшие опасения. На тайном совете, мы договорились упросить родителей, не отдавать его на переделку, а для того, чтобы они согласились наверняка, решили добавить рёва и слёз!
Поезд прибыл. Миновав перрон, мы вошли в многоэтажный, просторный и многоголосый, железнодорожный вокзал. Окна которого, были украшены разноцветными, фигурными витражами. В гуще народа, сновали носильщики, в парадно-белых брезентовых куртках, с яркими нагрудными бляхами. В привокзальных буфетах, продавались невиданные мной, ароматные деликатесы и красные раки.
Выйдя на улицу, я крепко держался за папину руку, боясь потеряться. После чего, в электрической машине, которую Николай Гурьевич, назвал троллейбусом, с вздымающимися к магистральным проводам, подвижными штангами, мы быстро поехали, на другой вокзал.
Столица произвела, на меня, незабываемое впечатление! В троллейбусе, наши с Валеркой носы, любытно прижались к панарамным стёклам. Мы глазели на серый асфальт, перемежающийся со старой брусчаткой улиц. Взирали на провалы крыш, либо вглядывались в незастеклённые глазницы, тёмных окон. Которые ещё встречались, в придорожных домах, после Германских бомбёжек. Разглядывали высотные здания, трамваи и семафоры, которые мы видели, впервые в жизни!
Новый поезд, прощально прогудев на столичном перроне, отправился на юг. Из Московской области, нас вывез быстрый электровоз, а потом за окном вагона, появились привычные клубы, паровозного дыма. Состав часто останавливался, а потому притихшие пассажиры, неспешно взирали, на полуразрушенные посёлки, разбросанные посреди цветущих полей. Я недоверчиво глазел, на искорёженные танки! Ведь некоторые башни, были оторваны взрывами и валялись в стороне, от прожжёных насквозь, бронебойных шасси, а гнутые стволы орудий, нелепо торчали из земли…
Мы с Валеркой, уже привыкли к походной жизни и весело проводили время, играя в вагоне. Между прочим, знакомясь с новыми пассажирами и клянча у военных погоны, эмблемы и значки. На пару минут, поезд остановился на малой станции и родители начали торопливо выносить, наш многочисленный багаж.
После чего, нить моих воспоминаний, немного нарушается. Правда я помню, что мы сперва ехали, а затем остановились на ночлег, в доме женщины, которая кормила детей. Я проголодался, поэтому хорошо запомнил, как девочка моего возраста, зачерпнув большой, деревянной ложкой, душистый капустный суп, вылавливала из него, жирные фасолины. Которые затем, она нехотя отправляла, себе в пухлый рот. Я был уже взрослым, поэтому давился слюной – молча! Интуитивно предполагая, что пожалуй за стол, нас никто не пригласит…
На следующий день, нас ожидала старая полуторка, в которую родители, погрузили вещи и мы тронулись в путь. Чихая вонючим дымом и объезжая колдобины, на степной дороге, грузовик с пассажирами, устремился в горы. Небо предгорьях Кавказа, в отличие от голубой, сибирской тверди, было ослепительно синим, а потому далёкие горы, дрожали в фиолетовом мареве. Вскоре, холмы под колёсами грузовика, стали выше и превратились в сплошной, выпуклый носок, Кавказского предгорья.
Надсадно завывая мотором, полуторка заехала на горизонтальную полку, а потом поползла по узкой, извилистой дорожке, петляя над обрывами. В безлюдном месте, возле горной тропинки, машина остановилась. Вместе с прочими пассажирами, мы вылезли из кузова и налегке, отправились к речной переправе. Только Николай Гурьевич, поехал дальше с шофёром, в объезд глубокого распадка. Чтобы в двадцати километрах ниже, переехать мост и поднявшись по горному склону, заехать в посёлок.
Выйдя на высокий, горный уступ, мы в нерешительно замерли, глазея на беснующийся в низине, водный поток. Река по ширине, была примерно такой же, как Белый Июс, в родной Сибири. Правда на этом, их сходство заканчивалось. Я расслышал голос, одного из попутчиков: «Это наша Лаба… Малая Лаба!». Её стремительный поток, меня пугал и завораживал… Река не текла, а выпрыгивала! Вспухая пенистыми, тёмными бурунами, перед округлыми валунами и неожиданно выбрасывая, каскады разноцветных брызг!
Перед нашими глазами, покачивался узкий, висячий мост! Который в отличие, от однотипных по конструкции, построек древнего человека, был сделан, весьма основательно… Его П-образные опоры, были вмонтированы в массивные валуны, а тросы выходили, из отверстий трёхметровых штанг. В задней части которых, стальные канаты были надёжно зафиксированы, внушительными болтами. Далее, несущие троса, образуя коридор, уходили на другой берег.
К четырём тросам, через равные промежутки, с помощью стальных скоб, были притянуты деревянные плахи, образующие прямоугольные рамы. Причём крайние звенья, сегментов дощатого настила, крепились к основанию рам. Мы робко пошли, придерживаясь руками за лаги, привязанные вдоль моста, к деревянным аркам. Боязливо таращась, свозь щели отсыревшего настила, на беспокойные воды и замирая тогда, когда конструктив сильно раскачивался, вследствие быстрого шага, наших попутчиков.
Валерка опомнился первым и зашагал так, как будто ему, совсем не страшно! В отличие от меня, мечтающего заткнуть уши, чтобы не слышать грозный, речной рокот и миновать, как можно скорее, устрашающий мост. Едва мы, перебрались на другой берег, как впереди, за зарослями орешника, теснясь на горном склоне, показался рудничный посёлок Малая Лаба. Который получил своё название, от одноимённой, только что пройденной речки.
Ниже посёлка, текла небольшая речка Лабинка, похожая на глубокий ручей. Которую в сухую пору, мог перебрести даже воробей. Так как её глубина, при пятиметровой ширине, не превышала высоту детских колен. В дальнейшем Роза Адамовна, со спокойной душой, отпускала нас купаться, в Лабинке. Прекрасно понимая, что утонуть на её мелководье, не представляется возможным. Всё лето, речушка была лучшим другом, местной детворы, в которой однажды, я научился плавать.
В маленьком посёлки, все были хорошо знакомы! Поэтому мы с Валеркой, познакомившись со всеми детьми, радостно бегали по горным лесам и окрестностям. Тем не менее, большинство наших игр, проходило на поселковой площади. Вокруг которой, теснились жилые дома, поселковый магазин, рудничная контора и бревенчатое здание, начальной школы.
Там же была, волейбольная площадка, с натянутой сеткой и школьный турник, закреплённый на врытых в землю, высоких столбах. Правда взрослые ребята, его называли иначе – гимнастической перекладиной. Напротив рудничной конторы, на высокой, деревянной площадке со ступеньками, возвышалась трибуна. За которой, во время праздников, почётно восседало рудничное начальство, а в будние дни, играла поселковая детвора.
Во время игр, вместе с прочими, подрастающими мальчиками, я никогда не упускала из вида, высокий турник… На который, поплевав на босые стопы, для лучшего сцепления, мы влезали по опорным столбам, а затем подражая старшим, физически крепким ребятам, выполняли простенькие, гимнастические упражнения. Недалеко от нашего посёлка, по местным меркам, всего в сорока километрах, находился крупный посёлок, со странным названием Псебай.
Мы прожили Лабе, почти пол года. Правда те времена, оставили в моей памяти, незабываемые картины. В первые дни, после приезда, нас пьянил чистый, высокогорный воздух! Не такой, как в Восточной Сибири… Реки, деревья и горы, тоже были другими, а по ночам, неугомонные лягушки, устраивали непривычные, для нашего слуха, громкие песнопения.
В местных реках водилась форель, рыба с красными крапинками по бокам, которую раньше, я никогда не видел. Правда позднее, после возвращения в Мендоль, я обратил внимание на хариуса, похожего на Кавказскую родственницу, только с тёмными точками, по бокам.
Неизвестным в Восточной Сибири, действенным способом, ребята постарше, приспособились ловить в Лабинке, сытную форель. Они заходили в речку и шарили руками, под крупными камнями. После чего, нам с Валеркой на удивление, они частенько выхватывали из воды, бешено хлещущих хвостами, увесистых рыб.
В местном лесу, росли кряжистые дубы и раскидистые ясени. Кустистый фундук-орешник и великое множество горных ландышей. Изобилие невиданных жуков, пауков, ящериц и змей, нас озадачило… Да, ладно ящерицы, нас напугали змеи! Попробуй разберись, какая из них ядовитая, а какая нет?!
В связи с чем, мне хочется рассказать, занятный случай… Как-то раз, после сытного обеда, Николай Гурьевич отдыхал возле окна и неожиданно увидал, редкостную сцену, змеиной охоты! О которой он, поспешил рассказать нам, своим сыновьям… Небольшой уж, подполз поближе, к беззаботной лягушке и уставился на неё, немигающим взглядом. Поначалу, квакающее земноводное, пыталось сопротивляться чарам, неподвижного пресмыкающегося, но…
Беспомощно постанывая, перебирая лапками, да недовольно подёргиваясь, лягушка приблизилось к застывшей морде, на расстояние змеиного броска. Вот когда, неподвижный аспид, сделал молниеносный бросок! Заглотил голову, безвольной лягушки и крепко скрутил хвостом, её сильные ноги… Вот почему, став взрослым, я отнёс ряд техник, медицинского гипноза, к эффективным средствам, подавления психики, восприимчивого человека.
Ещё меня пугали, бродившие по Лабе, кричащие ослы! Во внешнем виде которых, на мой взгляд, было нечто юродивое. Мне не нравились, их несуразные головы, длинные уши и капающие елдаки. Которые те, беспричинно выпускали в перерывах между свирепыми драками…
В начале мая, к нам приехал из Германии – Виктор Адамович Слишин. Его мы ждали давно, ещё с Мендоли… Я с восторгом глазел, на высокого и подтянутого гостя, который привез нам с Валеркой, изумительные подарки. Целых два, по одному на брата – пружинных пистолета! Стрелявших по целям, круглыми палочками, с резиновыми присосками на концах. Мы были счастливы, ведь присоски липли ко всему гладкому и особенно крепко, к соседским окнам! Только наши стрелецкие набеги, на избы прочих, Лабинских поселенцев, продолжались недолго… Ровно до тех пор, пока Николай Гурьевич, не надрал нам уши!
Наших родителей, танкист дядя Витя, своим вниманием, также не обделил… Разделавшись с нами, нетерпеливыми племянниками, он подарил зятю Коле, фотоаппарат кубической формы, для съёмки широкоформатной плёнкой, а младшей сестре Розе, театральный бинокль. Хотя самую замечательную вещь, модель автомобильного двигателя, он оставил себе! Мы с Валеркой, удивлённо разглядывали, изготовленную Германскими умельцами из оргстекла, миниатюрную копию, четырёхцилиндрового двигателя.
При вращении маленькой рукоятки, сквозь прозрачный блок цилиндров, было отчётливо видно, как движется коленчатый вал, рядного двигателя и ходят шатуны, толкающие кругляшки поршней. Каналы масляной смазки, были подкрашены голубым цветом, а через головку цилиндров, просматривались концевики, бронзовых свечей. Так что, наши глаза вожделенно вспыхнули!
В последующие дни, мы неоднократно просили, дядю Витю показать, а лучше нам подарить, прозрачный макет… Только он, остался непреклонен – не подарил. Хотя всегда, охотно его демонстрировал, под личным присмотром. Сейчас я думаю, что Виктор Адамович, был абсолютно прав. Ведь заполучив в руки, такое деликатное изделие, мы с Валеркой, не удержались бы, а потому в миг, раскрутили бы его, на мелкие части!
Вместе с маминым братом, к нам знакомиться, приехала Московская девушка. Которой при встрече, нравилось секретничать с Розой Адамовной. Как-то раз, я сидел на крыше Орсовского склада и подслушал их разговор. Именно тогда, я случайно узнал, что нашей маме, всего двадцать шесть лет! Погостив пару недель, невеста Виктора Адамовича, неожиданно уехала домой. Может быть, ей не понравилась, наша Лабинская глухомань? Хотя, нет… Видимо, по причине разрыва отношений.
Наступил Великий день, победы Советского народа, над фашистской Германией – Девятое мая! На крытой кумачём, поселковой трибуне, начало выступать рудничное начальство. Народу было много и дядя Витя, конечно пришёл!
Он выразительно стоял на площади, украшенной красными знамёнами, в своём белом, парадном кителе, а на груди сияли, начищенные до блеска, фронтовые награды. Писаный Красавец!
Под вечер, после народных гуляний, подобно падению в Мендоли, я сверзся вновь! Только не с копны сена, а с деревянной отмостки, освободившейся трибуны и надломил лучевую кость, теперь правого предплечья. Рука болела, поэтому я заныл, не обращая внимания, на призывы дяди, быть мужественным.
Поселковый фельдшер, наложил простенький лубок. Который висел на марлевой петле, идущей вокруг, моей шеи. Несколько дней, я так промучился и героем себя, не чувствовал! Благо, что детские кости, срастаются быстро… После тех травм, вплоть до восемнадцати лет, при ударных нагрузках, у меня мозжили кости предплечий.
В середине мая, родители начали высаживать картофель. Впервые в жизни, я стал участником, важного семейного дела! Поднять ведро с рассадой, я ещё не мог, а потому мама, подвязав свой платок, к ручкам кастрюли, сделала мне, небольшой лоток.
Надев лямку на шею, я убедился в том, что лоток с картошкой, удобно повис, возле живота и обеими руками, начал выхватать из него, мелкие клубни. Которые не отставая, я приловчился метко бросать, в вырытые отцом, неглубокие лунки. Мама шла, позади меня и закапывала посадки.
