Kitabı oku: «Декорация к фильму», sayfa 5

Стук повторился. Я прикрыла дверь в кухню, и спрятав нож за спину, открыла двери. Это оказались мои соседи. Добродушные, и слишком доверчивые старики Риттеры, увидевшие в разбитом окне моего незадачливого гостя. Я постаралась быть дружелюбной и убедительной в своих словах, хотела объяснить, что человек в окне – мой друг, которому стало плохо с сердцем, но теперь уже все в порядке, и помощь нам не требуется. Первое, и очень глупое, что пришло мне в голову. Возможно, я играла недостаточно хорошо, а быть может, старики оказались слишком любопытными, но они упорно хотели войти внутрь. С улыбкой я пропустила их вперед, а когда они сделали несколько шагов, заперла дверь в дом за их спинами и распахнула кухню. От увиденного лицо фрау Риттер побледнело и она начала оседать на руках мужа. Да уж, вид двух трупов и черной лужи крови производил должное впечатление. Как хорошая декорация к фильму, над которыми я работала, когда в моей жизни снова появился этот ублюдок Свен.

Я не хотела их убивать, просто у меня уже не оставалось выбора. Думаю, старуха умерла бы на руках мужа и без моей помощи, после всего произошедшего, но у меня не было времени на ошибку и просчет вариантов. Я ударила старика прямо под подбородок быстрым прямым движением. Человеческое тело – очень хрупкая вещица, особенно если у тебя в руках бритвенно острое лезвие. Прежде чем кровь хлынула мне на руки, я нанесла еще один удар, прямо и горизонтально, перерубая горло. Кровь герра Риттера пошла не ртом, а именно через этот чудовищный разрез, больше напоминающий сумасшедшую улыбку.

Кажется, старуха пыталась кричать, но я не позволила себе расслабиться, и прежде чем крик прекратился, а я осознала, что делаю, успела вонзить ей нож точно в грудь. Потом вытянуть его, и ударить снова. Затем еще и еще. Не знаю, сколько времени перед моими глазами стояла эта красная пелена, но когда она наконец-то отступила, я осознала, что лежу на полу, сжимая скользкую рукоять ножа в мрачном хороводе трупов.

Нет, это нисколько не напугало меня. Напротив, я осознала какое величие и красоту может таить в себе смерть. Смерть неожиданная и прекрасная в своей загадочности и силе. Именно это я всегда хотела нарисовать, но на этот раз у меня получилась даже не картина, а настоящая инсталляция. Лучшее творение. Как последняя симфония, или последняя строфа.

Когда я смогла подняться на ноги, то сперва положила нож на кофейный столик, после вытерла руки о край скатерти и пошла в детскую спальню. Мои дочки не спали. Они даже не испугались того, что произошло, а только обняли меня. Я сказала им, что мама спасла их от очень плохих людей. И отныне все будет хорошо, потому что нам больше нечего бояться. Я сказала, что очень люблю их, и все сделаю, чтобы они были счастливы.

Что было потом? Помню, я вернулась в мастерскую, нашла одно не слишком заляпанное кровью полотно и вернулась в дом. Сперва я установила мольберт, затем позвонила в полицию и начала рисовать то, что вижу. Потому что все, что я хотела перенести на холст, теперь было точно перед моими глазами. Идеальная декорация для финальных титров. Когда я это поняла, то хотела набрать номер киностудии, с которой заключала контракт, но не успела. Ваши ребята приехали чуть скорее, чем я рассчитывала.

Когда на меня надевали наручники, я смотрела в глаза дочерей. Рената и Ирмела улыбались мне.

3.

Когда Эрих Кунц вышел из комнаты допроса, в руках его была привычная картонная папка и полупустая пачка сигарет. Он даже сейчас не разжимал зубов, стряхивая пепел прямо на кафельный пол под ногами. Вид у него был еще мрачнее, чем в начале вечера.

Пожилой мужчина, Леннарт Гайер, вот уже двадцать лет занимающий должность штатного психиатра при Глекнерской полиции, нехотя поднялся со стула, поправил очки на носу, брезгливо взглянул на сигарету, поморщился.

– Заканчивая с этим. Эти штуки убивают, – голос его был высоким и надтреснутым.

– Художницы тоже убивают, – хмуро отозвался Эрих, – Послушай, неужели все, что рассказала Мартина – правда? Господи, да как могла одна девушка совершить весь этот кошмар?

– Она снова настаивает на том, что защищала своих детей от отца? Что убила его потому, что он был к ним так жесток?

– Именно, – хмуро кивнул Эрих, сбросив под ноги уголек и затушив его ботинком. Он пробежался взглядом по коридору, но не найдя урны опустил окурок в карман, и тут же закурил новую сигарету, – И что ты на это скажешь? Зачем меня было выдергивать посредине ночи для этого допроса? Наши ребята без меня не могут справиться?

– Все дело в том, Эрих, что у Мартины Ирман нет детей, комиссар, – хмуро сказал Леннарт, недовольно покосившись на облако табачного дыма, – Они мертвы уже добрых пять лет. Та авария, о которой говорила Мартина… она ведь не лгала, и не скрывала правды. Она ее просто не помнит. Когда пьяный папаша несся по встречной и врезался в грузовик, дети погибли на месте катастрофы. Господи, я знаю, о чем говорю, потому что был там, вместе с нашей группой. Разбирали обломки, оказывали первую помощь. Свен отделался ушибами и ссадинами, а вот Мартина, помимо оскольчатого перелома позвоночника, и разбитого черепа, повредилась головой. Основной удар пришелся именно на нее. Просто удивительно, что она вовсе выжила.

Эрих мрачно курил, поглядывая на папку с бумагами, но не произносил ни слова.

– Рената и Ирмела Ирман, близняшки, похоронены на центральном кладбище Глекнера в возрасте пяти лет. Мартина не могла быть на похоронах, ибо тогда сама пребывала в коме. А когда пришла в себя, то забыла сколько лет минуло после аварии. И забыла о смерти собственных детей. В ее подсознании они живы до сих пор. Проблема в том, что наш рассудок порою не видит разницы между реальным и воображаемым. Это тонкий инструмент, который требует тщательной настройки. Сбитая программа – защитная реакция психики на такое разрушение организма, – беспощадно продолжал Леннарт, бросая на комиссара кривые взгляды, – Свен Ирман не мог себе простить того, что произошло и начал пить так, как не пил никогда. Он и раньше, судя по всему, был сволочью, но после аварии просто слетел с катушек. Удивительно, как его оправдал суд после катастрофы. Условное наказание, не более, как мне известно.

– Говорит она вполне логично и внятно. Если Мартина больна, то откуда у нее контракты с кинокомпаниями? А денежные гонорары?

– Денежные гонорары – это переводы ее матери. Или думаешь, на чьи средства она прожила все три месяца? Нет никаких кинокомпаний, кроме тех, что у нее в голове, – вздохнул Леннарт, разведя руками, – Как и нет никаких фотографий из парка развлечений, о которых она говорит. Тех самых снимков, которые ты ей показывал.

– Ну, конечно, я же не слепой. Это только рисунки. Ее портреты собственных детей. Хорошо, что ты предупредил меня об этом перед допросом, Леннарт.

– Этот случай необычен. Пусть Мартина и отдает отчет своим действиям, но она – больна. Я думаю, что Свен приезжал к ней, чтобы отправить на принудительное лечение. Да и сам факт того, что с ним приехали юрист и психиатр говорит как раз об этом. Знаешь, я думаю, эти разговоры с мертвыми детьми могли стать еще одним поводом для пьянства Свена, а ее убеждали все больше в собственной правоте. И однажды она просто не выдержала.