Kitabı oku: «Узники плесени», sayfa 3

6. Эрих Томас Кальб. Смотритель

Если Эрих и стал бы восторгаться достижениями современной науки, то объектом его симпатий стала бы телеметрия. Даже сама идея о том, что находясь на другом конце Солнечной системы можно дать команду компьютеру и связаться с далекой родной планетой, согревала его существо куда сильнее, чем крепкий черный кофе, который он варил себе на кухне или стаканчик бренди, пропущенный перед сном. Наверное, невидимая нить, названная видеосвязью, соединяющая Нергал и Землю, была одним из тех столпов, на которых держалась выдержка современных исследователей и колонистов. Эрих никогда не задумывался об этом раньше, там, на космодроме, или в офисе Меты, или в своей квартире, выходящей окнами на шумное шоссе. Но теперь, он чувствовал это кожей, и каждого сеанса ждал с нетерпением, как ребенок, которому пообещали игрушку на Рождество.

Льюис покинул рубку еще пять минут назад, но Эрих не торопился. Станцию он изучил, как свои пять пальцев, а отбытие шаттла мало волновало его – теперь это заботы астронавтов и ученых, которые через пару недель будут ночевать под звездным небом, а не в металлопластиковой гробнице со звучным названием. Работа работой, но иногда нужно и отвлекаться от проблем и обязанностей.

Когда Акен улетит, и на станции останется только полноправный смотритель, он будет проводить в этом кресле большую половину дня, разговаривая с родителями, друзьями и, конечно же, звоня Эдит и Йенсу. Эти звонки будут куда важнее всех остальных – как бы далеко от дома ты не находился, звонить своей жене и сыну не обязанность, а потребность.

«Я хороший отец, – думал Эрих, разглядывая поигрывающий всеми цветами радуги монитор в ожидании соединения, – И я хороший муж. А хорошие мужья и отцы ставят семью выше всего остального».

Отчасти на этом убеждении и держалась их маленькая семья. Вот уже восемь лет Эрих и Эдит жили душа в душу, стараясь сохранить то немногое, что имели. Через год после свадьбы Эдит родила ему сына, и сейчас была беременна второй раз. Он любил ее, а она – его. Даже не смотря на изрядный срок совместной жизни, они сумели сохранить чувственность и страсть, а расставание больше чем на несколько дней превращалось в настоящую пытку. Каждому из них сейчас было тяжело. Если бы у Эдит не возникло осложнений при беременности, требующей солидной суммы на сохранение плода в одной из лучших клиник Германии, Эрих никогда бы не рискнул отправляться в такое сомнительное путешествие, как рейс на Нергал. Так или иначе, но любовь, подразумевает под собой не только секс, красивые слова и клятвенные заверения от венца до гроба, но так же и некоторую жертвенность, на которую нужно идти, как бы тяжело она не давалась. Эрих не только думал об этом, он это знал наверняка.

Изображение на разноцветом мониторе проступило после третьей минуты томительного ожидания – Эрих очень не хотел, чтобы Льюис, случайно заглянувший в рубку, застал его за сеансом связи.

– Предупреди меня, если кто-то направиться сюда, – попросил он Ириду, и робот подмигнул ему видеокамерой под потолком.

– Как-вам-будет-угодно-смотритель-Кальб, – отозвалась она безэмоционально.

Сегодня сигнал оказался особенно хорош. Обычно связь с Землей в преддверии шторма была чревата сбоями, помехами и громадным пингом но, видимо, техники не зря ели на станции свой хлеб. Планшет внутренней связи на далекой Земле, был установлен прямо в спальне их квартиры, и прежде, чем изображение настроилось окончательно, Эрих успел разглядеть картины на стенах, разобранную кровать, приоткрытый шкаф и целую батарею тюбиков кремов, частокол помад и армию бутылочек лака – видимо Эдит перенесла планшет на свой ночной столик.

Саму Эдит он увидел секундой позже, в тусклом сиянии ночника. Он невольно залюбовался ее длинными волосами – в вечернем полумраке они смотрелись просто изумительно. Эрих пододвинул кресло, чтобы свет люминесцентных ламп не отражался бликами на мониторе и помахал рукой.

– Привет, милая. Прости, что я так не вовремя.

– Привет, – голос Эдит был приятным разнообразием после голоса Ириды, и Эрих невольно улыбнулся, – У тебя все хорошо? Обычно ты не звонишь так поздно.

– Все в порядке, я просто соскучился, – проговорил он, – Как ты себя чувствуешь? Как там Йенс?

– Йенс уже спит, – отозвалась Эдит, понизив голос, – Если ты не забыл, то здесь, на Земле, уже полночь.

– График сбился из-за отлета шаттла, – поморщился Эрих, – Прости, я не хотел тебя будить. Сегодня передают бурю, поэтому перенесли время отправки на станцию. Тем более, я не уверен, что смогу связаться с тобой в шторм.

– Надеюсь, эта буря не продлится долго?

– На Нергале дожди и бури постоянно, ты же знаешь. Просто в какой-то из дней они длиннее, а в какие-то короче. Наш техник, герр Бивер пообещал, что проблем с сигналом не будет, но…

– Ты обещал мне звонить ежедневно, – напомнила Эдит, и ему стало смешно от ее учительского тона, – И какие-то дожди этому не должны быть помехой.

Эрих рассмеялся, подняв руки, будто защищаясь.

– Помню-помню, не волнуйся. Теперь, когда станция опустеет, у меня будет гораздо больше свободного времени. Как ты себя чувствуешь? Ты уже была в клинике?

– Доктор говорит, что мне придется лечь на сохранение. Основной угрозы уже нет, но лучше перестраховаться.

– Ты должна взять с собой планшет. Я тут с ума сойду, если ты не будешь отвечать на мои звонки.

– Думаю, за те деньги, которые они требуют за лечение, в моей палате установят целую видеосистему, – улыбнулась Эдит, и у Эриха потеплело на душе, – Не переживай, все будет хорошо, милый. Правда.

– Когда ты отправляешься в клинику?

– Думаю, что на следующей неделе. Йенсу придется какое-то время побыть у бабушки.

– Это пойдет на пользу и ему, и ей тоже, – протянул Эрих, пожав плечами, – Что он говорит по поводу того, что скоро у него появится маленькая сестренка?

– Ничего, – улыбнулась Эдит, и понизив голос добавила, – Сказал, что лучше бы ему подарили машинку на радиоуправлении.

– Наш парень знает, чего хочет от жизни, – веско заметил Эрих, – Есть еще новости?

– В школе Йенсу задали рисунок на тему работы родителей. Он решил изобразить тебя в скафандре. Голова получилась в три раза больше, чем надо, а руки тонкие, как веточки.

– Не так-то и далеко от правды, – рассмеялся Эрих, – Убедишься в этом, когда я приеду обратно.

– Четыреста дней. Это будет только через четыреста дней, – грустно произнесла Эдит, и ему передалось ее плохое настроение.

– Возможно, даже быстрее, – гладко соврал он, стараясь, чтобы бравада выглядела правдоподобно, – Некоторых смотрителей до меня сменяли гораздо раньше, чем заканчивался срок вахты. Все зависит от погоды, и от скорости сбора этой плесени…

– Все равно, это очень долго, Эрих.

– Долго, – подтвердил он эхом, и тут же добавил, – Зато, когда я вернусь, мы сможем позволить себе не только новую квартиру, но и новую жизнь. И лучшую школу для Йенса.

– Звучит не плохо, но я все равно хочу, чтобы ты оказался рядом со мной здесь и сейчас.

– Поверь, милая, я бы тоже этого хотел, – ответил он честно, – Но придется немного подождать. Видишь ли…

– В-рубку-направляется-главный-инженер-Томсон, – вклинилась в разговор Ирида, повернув на голос Эриха видеокамеру.

– Черт возьми, – выругался Эрих вполголоса, – Прости, малышка, но мне нужно бежать. С этим запуском шаттла вся станция вверх ногами. Люблю тебя.

– И я тебя, милый. Позвонишь сегодня?

– Если успею. И если будет связь.

– Главный-инженер-Томсон-проходит-главный-коридор, – снова вставила равнодушная Ирида.

– Поцелуй за меня Йенса, – быстро проговорил Эрих, и тут же добавил, – До связи.

Он успел выключить монитор и проскользнуть к лифту через общий зал за несколько минут до того, как Томсон, уткнувшись в бесконечные бумаги на руках, появился в дверях рубки.

7. Мартина Шольц. Психиатр

Она провела в ванной комнате больше часа, совершенно не желая выходить из душа. Даже сама мысль о том, что придется снова окунуться в эту невероятную жару, казалась кощунственной – конечно, уже вечерело, и совсем скоро на Глекнер опустятся сумерки, но до этого волшебного момента оставалось не меньше нескольких часов бесконечной духоты. И все же, когда стрелки на часах указывали начало восьмого, она вышла в спальню, укутанная полотенцем с головы до ног.

Кондиционер едва справлялся с воцарившемся в городе зноем, и Мартина почти с тоской подумала о дождливых бульварах Берлина, которые должна была оставить ради раскаленных плит Глекнера. А все потому, что Глекнер был дурным местом. Скверным. Нехорошим. Злым.

Мартина чувствовала это кожей, поняла почти сразу, как только приехала сюда. Что-то подобное ощущаешь на местах преступлений, или в палате буйного помешанного – за тридцать лет Мартина успела побывать и там, и там по долгу службы. Своя атмосфера накладывает отпечаток на заброшенный особняк, где произошло убийство, или древнее кладбище, которым пугают детей. А здесь весь город напоминал это самое кладбище. Нет-нет, высотки в центре казались вполне современными и безобидными, как и яркие баннеры рекламы, или вывески магазинов и ночных клубов – дело было в другом. Мартина ощущала скрытую под всем этим злую подоплеку.

В Глекнере творились, или творятся до сих пор дурные вещи. Она знала это наверняка.

В хороших местах не возникнет ситуация с Молчащим Домом, какая возникла здесь. За годы работы она не сталкивалась ни с чем подобным, а теперь встретилась с этим почти вплотную. Здесь, в Глекнере.

От одной только мысли о Молчащем Доме ей стало не по себе, хотя она никогда не считала себя слишком уж чувствительной или сентиментальной. Скорее наоборот – если ты не можешь выковать свой характер, то не сможешь ужиться на службе. А Мартина смогла. Иначе ей бы не поручили это дело, всколыхнувшее всю Германию.

Она облачилась в чистую одежду, высушила волосы, нанесла макияж, все еще размышляя о предстоящем деле. Сама абсурдность ситуации никак не желала укладываться в голове, и вызывало сотни вопросов. Все, что ей удалось прочесть в предварительном отчете, тоже не принесло ясности. Загвоздок хватало.

Ничего удивительного в том, что мэр Риттер оказался так любезен – если дело пойдет совсем худо, и ситуация с Молчащим Домом обретет еще больший размах, худшей антирекламы для города в разгар туристического сезона не придумаешь. Сегодня ее введут в курс дела, дадут наводки, подскажут куда идти. Конечно же, ей предоставят всю необходимую помощь. А она – воспользуется любой подвернувшейся мелочью, чтобы справиться с этим делом. Отчасти из-за корысти и эгоизма, а отчасти – потому, что Молчащий Дом, действительно задел ее за живое. Все еще размышляя об этом, она спустилась в лифте на первый этаж, и теперь ожидала в блаженных сумерках Колера, который на этот раз явно не спешил.

Машина прибыла на место за две минуты до назначенного срока. Ехали достаточно быстро, разговаривали мало – Мартина была слишком измотана тяжелым днем, Колер – блистал собственной бесцветностью, и не нашел лучшей темы для беседы, чем парочка банальностей.

Он совсем не понравился ей, и будь ситуация иной, она потребовала бы у местного отделения полиции его личное дело. Обычно в книгах и фильмах, такие невзрачные персонажи оказываются убийцами или маньяками. Гавайская рубашка, состоявшая исключительно из ядовитых желтых, синих, бирюзовых и красных цветов довершала намеченный ею портрет опасного психопата.

Город Глекнер с незапамятных времен был поделен на две части – центральный округ, в котором еще кипела жизнь, и были хоть какие-то перспективы, и Альтштадт – округ старой застройки, некогда принадлежавший угольным шахтам и углеперерабатывающим компаниям. Когда-то здесь дублировалось все, начиная от школ и университетов, и заканчивая библиотеками, больницами и даже зданиями городской ратуши. Правда, сейчас от этого осталось совсем мало, и мэрия оставалась едва ли не последним экземпляром атавизма прошлого.

Они подъехали к роскошному дому с колоннами на окраине города через восемнадцать минут – в это время движение на дороге уже не такое насыщенное, как бывает днем, но Колер никуда не спешил. Они сделали солидный круг по району, словно наслаждаясь прогулкой, и Ян бросил несколько серых фактов об истории города. По уровню информативности они звучали не лучше, чем поговорка: шутник-покойник пошутил, да помер. Мартина поцокала языком, создавая видимость заинтересованности, и даже задала пару вопросов, ответы на которые ее не интересовали вовсе.

Она разглядывала раритетное здание городской ратуши с куда большей увлеченностью – все так, в Альтштадте был свой шарм. Обнесенное пожелтевшим от жары садом, с витыми потемневшими от времени колоннами и высокой крышей, оно бы с легкостью могло стать декорацией к фильму про античные театры. Мрачный охранник, облаченный в пятнистую форму, с громадной собакой на поводке, встретил их возле кованых ворот. Проверки документов не было – он заглянул внутрь, перекинулся с Яном несколькими фразами, потом радушно махнул рукой, и снова исчез за загородкой, чтобы вернуться к своим жизненно важным делам. Выгуливать сторожевую собаку, например.

Мерседес сделал маленький круг по внутреннему двору мэрии, где виднелась предупреждающая табличка о запрете стоянки и замер, не доезжая до входа нескольких метров. Фары машины мигнули напоследок и, наконец, погасли. Галантности Яна не хватило открыть Мартине дверь, и он ограничился сообщением, что будет дожидаться ее здесь, пока беседа с господином Риттером не закончится, чтобы потом отвезти обратно в гостиницу. После этого он закурил свои зловонные сигареты, и это захватывающее занятие полностью увлекло его.

Мартина прошла по саду, наслаждаясь вечерней прохладой. В сумерках, властвующих в городе в этот час, Глекнер казался загадочным и мистическим. Даже, притягательным. Она поглядела на клумбы пожухших цветов, на иссохшие деревья, на мягкую дорожную пыль вокруг, и все обаяние города исчезло без следа.

Она снова чувствовала растущее недовольство и раздраженность, сама не понимания, откуда берется это гнилостное чувство. Мартина поднялась по ступеням до тяжелых кованых дверей, табличка возле которых гласила, что первый камень этого здания был заложен в тысяча семьсот девяносто шестом году, и потянула ручку на себя.

Свет, вырвавшийся изнутри коридора, был нежным, мягким, и почти интимным. Мартина поморщилась, и вошла.

Высоко в небе медленно проплывали грозовые тучи, а сонный город, утомленный зноем за долгий день, бессильно замер снизу, в ожидании дождя.

8. Эрих Томас Кальб. Смотритель

Громада станции имела три наземных этажа и один цокольный, достаточно просторный, чтобы вместить в себя целый комплекс лабораторий и шесть внутренних складов. На первом этаже располагались каюты колонистов, спортзал и центральная рубка, на втором – дендрарий и теплица. Третий являл собой административные помещения, технические мастерские, медицинский отсек и окулаторию. Все отсеки и комнаты оказались соединены между собой переплетением коридоров, превращая подковообразное строение Дома в некое подобие футуристического кокона. Когда Эрих увидел карту помещений впервые, она показалась ему похожей на лабиринт минотавра, а от специфической терминологии зарябило в глазах. Обзорные купола, герметичные многофункциональные модули, многоцелевой узел снабжения, международные стыковочные адаптеры – все это, сперва показалось ему настоящей китайской азбукой, пока он разглядывал трехмерный план станции в главном офисе Меты.

Размещение отсеков пришлось заучивать наизусть, как и последовательность их расположения. Впрочем, сделать это оказалось куда проще, чем казалось изначально – месяц, проведенный в Доме, Эрих потратил на стажировку и изучение станции, так что в результате мог перемещаться по ней с закрытыми глазами – наверное, даже свою квартиру на Земле он знал не так хорошо, как этот высокотехнологический лабиринт на Нергале. Ощущение сопричастности к развитию человечества, которое он испытывал, прохаживаясь по коридорам Дома, приносило настоящее наслаждение. Едва ли такое можно испытать на Земле, среди бетонных трущоб, каменных джунглей и бесконечных забот крохотного мира, запертых на одной далекой крохотной планетке.

Спустя двадцать минут после разговора с Эдит, Эрих уже спускался в сферическом стеклянном лифте на цокольный этаж – гофрированный металлический коридор, протянутый из центрального здания, подходил напрямую к ангару с шаттлом. До запуска двигателей оставалось еще около часа, но Эрих не хотел торопиться. Оставаться одному на Нергале, среди бесчувственной техники и вездесущей плесени было волнительно, если не страшно – он с трудом признался себе, что испытывает смутное беспокойство. Одно дело быть гостем на станции, когда за твоей безопасностью и работоспособностью каждой системы следит полсотни специалистов, совсем другое, когда вся ответственность ложиться только на тебя. А виной всему было ощущение собственной незначительности – что-то такое испытываешь, когда учишься плавать и не можешь нащупать твердую опору под собой. Станция Меты была только крохотной занозой в пальце великана Нергала. Не смотря на заверения техников, что опасаться ему абсолютно нечего, и утверждения, будто лаборатория может выдержать катастрофические условия и любые нагрузки, сомнения не исчезали.

«Ты накручиваешь сам себя, – подумал Эрих, когда створы лифта с мелодичным звуком ушли в стороны, – Вспомни о том, сколько смотрителей здесь было до тебя. И сколько еще будет после. Разве стоит волноваться из-за всякой мелочи?»

Лифт остался позади, и теперь Эрих двигался по широкому светлому коридору, вправо и влево от которого расходились стеклянные двери рабочих отсеков. Ламп над головой небыло видно, но казалось, тусклое голубоватое сияние исходит отовсюду, начиная от серых стен и заканчивая пружинящим под ногами сегментным полом. Яркий свет не резал глаза, но Эрих все равно щурился – скорее по привычке, нежели от дискомфорта. На станции Меты почти нет темных мест. Разве что, в лабораториях, или технических мастерских, куда он не имел доступа. Эрих минул развилку, мельком взглянул на голографическую карту помещений, отображенную на трех языках, и двинулся вперед, стараясь привыкнуть к тишине, которая должна была стать его надежным спутником на ближайший год.

Тоннель коридора, длинный и прямой, будто стрела, подводил напрямую к внутреннему шлюзу ангара, поставленному, как вспомогательное сооружение во дворе Дома. Звукоизоляция была потрясающей – пока он шел по нему, то не услышал ни рева ветра, ни шума бесконечного дождя, молотящего по гофрированному рукаву протянутого перехода. Единственным звуком, был гидравлический шум открывающегося шлюза, когда он провел своей картой доступа возле подмигивающего зеленым индикатором терминала входа.

Дальше было светлее. И куда оживленнее.

Шаттл всегда напоминал Эриху птицу с переломанными крыльями, загнутыми под таким невероятным углом, что вообще было удивительным, как такая махина, способная вместить в себя экипаж, груз и энергетические батареи может оторваться от земли. Что-то общее с пернатым хищником было и в строении кабины, и в образе фюзеляжа, и в его хвостовой части. Наверное, для полного сходства не хватало только клюва и горящих глаз. Будь Эрих техником или инженером, он назвал бы шаттл не в честь бога, а в честь птицы Рух. Той самой, родом из арабского фольклора, которая была размером с остров, и могла в своих когтях уносить и пожирать слонов и каркаданнов. Во всяком случае, это куда больше бы соответствовало действительности. Сейчас внешний трап Акена был распахнут, и по металлическим полозьям в темноту его раскрытого брюха, медленно и лениво ползли грузовые роботы, похожие на неумело сотворенных жуков. Специальные охладительные боксы, способные сохранить в себе необходимую для транспортировки грибка температуру, выстраивались ровными прямоугольниками и захватывались особыми магнитными замками.

Немного дальше, за грузовым отсеком располагались малочисленные криокамеры – полет до центральной Меты коротким уж точно не назовешь. Астронавты займут свои места еще перед взлетом, а дочерняя программа Ириды погрузит их в крепкий и счастливый сон без сновидений до самого конца межпланетного путешествия.

Эрих мало что помнил о своем первом и единственном путешествии в космосе. Похожая на саркофаг капсула с прозрачной крышкой, дыхательная маска на лице, и отсветы индикаторов, искаженные физраствором, заполнявшим высокотехнологичный гроб, да ощущение запредельного холода, помноженного на густую, как смоль, темноту. Сон, больше похожий на смерть, чем на самого себя. Эрих не хотел бы снова повторять этот опыт без крайней необходимости. Кажется, такая штука, с помощью которой Ирида может считывать сны и воспоминания, должна находиться в технических мастерских. Он бывал там когда-то, но мало что запомнил с того раза.

Возле шаттла сновали обитатели станции – техники возились в кабине, инженеры сверялись с планшетами, химики и лаборанты бережно переносили на борт хрупкие инструменты, которые доверить роботам было бы непростительной роскошью. Все они действовали, как разные части единого слаженного механизма.

Со своего места он видел Кевина Хохберга – главного роботехника, Феликса Майера – замкнутого неразговорчивого астрофизика, Монику Шустер – главу медицинского отсека, Герберта Кернера – начальника местной службы охраны, и по совместительству бывшего смотрителя Дома два года назад. Герберт выглядел запыхавшимся, но счастливым – еще бы, пройдет совсем немного времени, и он будет на Земле, со своей семьей. Эрих ощутил острый укол зависти и невольно поморщился.

Он помахал Герберту рукой, когда тот проходил мимо.

– Волнуешься? – бросил Герберт вместо приветствия.

– Это настолько заметно?

– Для меня – да. Поверь мне, парень, когда я оставался здесь на вахте, я себе места не мог найти, когда все уехали, – заметил Герберт, остановившись рядом, – В волнении нет ничего страшного – втянешься. Ирида не даст тебе скучать. Только не вздумай смотреть мои сны – они запрещены для просмотра детям.

– Мне все равно нравятся девочки, а не мальчики, – хмыкнул Эрих, ухмыльнувшись.

– Пошел к черту, – отозвался Герберт, и они оба расхохотались.

– Кто прилетит в Дом через год?

– Если будет нужна помощь или ремонт, то Мета отправит на станцию отряд специалистов, – сказал Герберт, поглядывая на шаттл, – Если же все пройдет спокойно, пришлют одного-двух смотрителей на смену тебе. Вот, что скажу точно – я сюда больше не ногой. С меня хватит этой дыры, Эрих. И плесени тоже. Знаешь, что мне помогло продержаться здесь так долго? Я воспринимал вахту, как небольшой отдых от земной жизни. От жены, от работы, от детей, от надоедливых соседей через стену – уверен, что большинство интровертов дорого бы отдали, чтобы оказаться на твоем месте, приятель.

– У меня дома осталась беременная жена, Герби. Поэтому и волнуюсь.

– Просто представь, какой тебя ждет сумасшедший дом, когда ты вернешься, – с видом знатока заметил Герберт, покосившись на миловидную блондинку в белом скафандре, когда та наклонилась за выпавшим листком бумаги, – Набирайся спокойствия впрок. Когда я сюда уезжал, у меня было трое детей. От двух жен. А пока я был здесь, детей стало уже пятеро. Так что цени то, что имеешь, Эрих.

– У тебя талант успокаивать. Не думал податься в психологию?

– Если станет совсем уж скучно, можешь заглянуть на кухню – Томсон всегда оставляет там некоторый запас спиртного, хоть Мета и против. Впрочем, если ты убедишь Ириду не докладывать об этом руководству…

– А вот этот совет уже неплох. Что мне еще нужно знать?

– Снотворное, – внезапно сказал Герберт, словно вспомнив о чем-то крайне важном, – Снотворное в медотсеке. И часть в рубке. В моем шкафчике.

– Снотворное? Но зачем?

– В тишине сложно уснуть, – ответил Герберт, и голос его прозвучал сухо, как шелест листов бумаги, – Но снотворное, во всяком случае, мне помогало.

– Разве Ирида не проецирует сны по твоему желанию?

– Сны тебе тоже надоедят, – сказал Герберт и помрачнел, – Потом поймешь. Наверно. Думаешь, справишься?

Призывно загудел закончивший погрузку материала робот.

Люк шаттла закрылся.

Шум голосов колонистов стал ближе и отчетливее.

Эрих не сказал.

Или не успел ответить.