Kitabı oku: «Реинкарнация. Авантюрно-медицинские повести», sayfa 2
Глава 4.
В Гришиной квартире на Автозаводской они с Мычом подводили итоги.
– Через архивы и вообще с засвечиванием нам не пройти, – придя в надлежащую для выводов форму после второй рюмки холодной «Столичной», резонно заявил Мыч.
– А если и пройдёшь, то отдашь жену дяде, а сам пойдёшь к бляди, – не очень жизнерадостно, но довольно точно поддержал друга Гриша и продолжил: – А похоже, что ни у кого и нет ни хера, иначе бы давно всё выгребли, а вклад-то цел. Это значит папулькины семь позиций из девяти – лучший результат.
– За Марковича… За папульку…
– Найдём экстрасенса или гипнотизёра, он нам ещё две позиции враз добудет.
– Не, гипнотизёра нельзя, годы батькины не те, опасно…
– Ну, есть же приёмы активизации памяти…
– Пожалуй, есть, я этим займусь.
– За память… За память…
А пока друзья взяли тайм-аут, и Гриша улетел к старикам на Кипр.
Напряжённые будни по добыванию денег для родной, очень демократической парии приучили Гришу без нужды ситуацию не подстёгивать. «Бог даст, чего не миновать!» – говаривал Гришин партайгеноссе.
А на Кипре старики Гришины вовсю наслаждались последними радостями. Маму Олю кто-то из новых приятельниц привлёк в некую приличную секту, она нашла там единомышленниц из нескольких стран и теперь с удовольствием посещала спевки-тусовки. «Вот начала в песнях Бога благодарить, и ноги перестали болеть», – со знанием дела заявляла она всем.
Борис Маркович был весь в мемуарах; привыкший за всю жизнь к строгому костюму с галстуком, здесь заметно раскрепостился и щеголял в шортах и майке, чему был рад, как ребёнок. Привычка всегда с любовью подтрунивать над женой помогала им скрашивать одиночество. Кипр принял этих людей…
Гриша пожурил стариков, что мало покупают фруктов; это мама никак не привыкнет брать в магазине без денег, на запись, и боится растранжирить Гришины деньги. Он сам взялся за покупки, обошёл все ближайшие лавки и суперы, и когда посыльные всё привезли, мама Оля запричитала: «Гриша! Ты зараз спустил нашу пенсию!», Гриша не стал расстраивать мать по поводу размеров её пенсии.
После Сибири Гриша отдыхал душой и телом. Он мог часами сидеть на веранде второго этажа и на ласковом ветру любоваться всегда разным морем, фантастическими багровыми облаками на закате, багряным солнцем, быстро, на глазах уходящем за море и как бы выключающим день; трудно привыкнуть к отсутствию на Средиземноморье сумерек и вечеров в нашем понимании.
В один из дней Гриша как обычно гулял в прохладе громадного супера. В хлебном отделе он машинально глянул на девушку, резавшую хлеб; что-то необычное в ней заставило его остановиться. Он сосредоточился: во-первых, она не из понтийских греков, которых теперь тут наплыв из Греции и которые обычно делают такую работу. Во-вторых, её индийское лицо он явно где-то уже видел.
Постояв в отдалении и понаблюдав за девушкой, пошёл дальше. Не заметил, как, сделав круг по магазину, ноги сами привели его в хлебный отдел. Теперь и девушка обратила на него внимание и застенчиво, как в индийских фильмах, улыбнулась ему.
На следующий день им не надо было хлеба, но он опять пошёл смотреть на девушку и ломать голову: где он её мог видеть?! «Вот и мне, как и отцу, надо бы как-то активизировать память», – подумалось ему.
Девушка опять ему улыбнулась, тогда ему стало стыдно – ну, не школьник же он, в самом деле. Он подошёл к ней и сказал:
– Хай!
– Хай! – слабым голосом ответила девушка.
– Мы не могли видеться раньше? – по-английски спросил Гриша.
– Мне кажется, я видела тебя в позапрошлом году в Лондоне, – милая улыбка не сходит с лица. Подспудно Гриша заметил, что сноровки у неё маловато, а народу много, и он поспешил уйти, только спросил:
– Поговорим после работы, о’кэй?!
– О’кэй!
После работы он встретил её с подругой, студенткой из Швеции, проводил с разговорами до дома, который, к сожалению, оказался рядом. И ещё несколько вечеров они вот так втроём прохаживались в прохладе кипрского вечера. Потом шведка куда-то улетела, и щепетильная индианка как бы вынуждена была остаться наедине с мужчиной. Строгие нравы её страны, как ей самой казалось, нарушены были не сильно, поскольку этому русскому она почему-то склонна была доверять…
Гриша же на себя удивлялся и ломал голову: то ли климат, то ли годы, а только нравилась ему смуглая маленькая индианка. Ответ, меж тем, ещё проще: это судьба, и дальнейшие события целиком это подтвердят.
А Раджида, так звали девушку, тем временем засобиралась на Родину. Ничего не пообещав, призналась, однако, что ей приятно быть с ним. В последний момент Гриша вспомнил, что ему сорок лет, и надо бы поактивней, и чуть ли не на ходу предложил ей стать его женой. В ответ лишь милая улыбка, воздушный поцелуй и томительная неопределённость потом.
Без неё Кипр стал вдруг скучным, солнце слишком жарким, и он улетел домой в Москву, где в целях психологического отвлечения с большим энтузиазмом занялся поиском способа активизации памяти…
Глава 5.
Под ленивый дрейф шхуны «Галина» и возмущённые от отсутствия рыбы крики чаек в пятидесяти милях от родных берегов Мефодич пудрил гуманитарные мозги Мыча волнительными для него самого техническими прелестями своей шхуны.
– Ты пойми: на закиси азота я на форсаже могу увеличить ход на семьдесят процентов. Пацан наш какой-то придумал, а никому это, оказывается, и на хер не надо. Оно, конечно, мозгой и руками требуется пошевелить – а зачем? Зарплата и так капает, а высунешься – и её можешь лишиться, инициатива наказуема… Ты мне скажи, мил человек, отчего у нас всё через жопу делается?!
Мыч слушал Мефодича скорее из уваженьица.
– А погнали лучше к гейшам, а, Мефодич?!
– Ну, вот, опять ты не тем местом думаешь! Забыл, что ли, что у меня дома своя гейша имеется? Пока достаточно. И тебе пора свою заиметь, изблядовался весь, одни уши остались!
Мефодич полез вниз к несметным своим сокровищам, через пару минут вернулся с какой-то метровой трубой, похожей на ракету, и невзрачным на вид значком.
– Гляди лучше, чего я придумал… Не забыл, как у нас морских зверей считают? Присылают экспедицию человек на пять, и они две недели за ними наблюдают. А я вот этим ревунком вдоль берега стрельну – зверьё пулей из воды вылетает, считай на здоровье! А этого вот клопа приколи куда-нибудь себе. Когда трудно придётся, нажми на него, я тебя найду; мало ли что, муж ревнивый попадётся или ещё какой злодей…
Мефодич знал, о чём говорил. В драке за несметные морские сокровища Приморья человеческая жизнь гроша ломаного не стоила.
Так оно спустя пару недель и обернулось…
На окраине города машину Мыча остановил гаишник, его попросили пересесть в громадный джип, завязали глаза и везли часа полтора в сопки. Очутился на территории какого-то санатория. По длинному коридору провели в отделанный деревом кабинет, где мирно покуривал маленькую трубочку небрежно одетый маленький человек восточной наружности.
– Все зовут меня Тунгус. Валентин Акимович, присаживайтесь, пожалуйста. Я вас долго не задержу; расскажите мне только, что вас связывает с Григорием Борисовичем Гончаренко.
– Многое связывает: учёба, дружба, женщины…
– Вы меня не поняли, Валентин Акимович. Что вы намерены с ним найти в наших краях?
– Жён намерены найти, семейное счастье, как карта ляжет… – тянул Мыч время до выяснения.
– Не обижайте меня, Валентин Акимович! Что вы с ним ищете в архивах?
– Ах, вон вы о чём! – строил простака Мыч. – Нам хотелось бы прояснить судьбу российских орденов адмирала Колчака.
– Это я уже слышал…
«От Жанны?! – мелькнуло в голове Мыча; и откуда он знает про Гришу? А-а, выследили вдвоём, стервецы; ну, так ордена и ищем, только какие…»
Мыч знал про вора в законе Тунгуса, но по роду своей деятельности он сталкивался не с ним, добыча морепродуктов, видно, была не его епархия. «Архивы, гад, пасёшь, золото, клады, наследства…» – Мыч привычно искал манеру поведения с этим человеком.
– А что же ещё? Колчаковские ордена и ищем, мы же историки-востоковеды…
Тут Тунгус кивнул кому-то у дверей и вкрадчиво произнёс:
– Помогите, пожалуйста, господину историку освежить память.
«Вот те на, – мелькнуло у Мыча в голове, когда двое верзил настойчиво пригласили его в соседнюю комнату. – Это утюг на живот, что ли, у них освежитель памяти?! Сказать всё, что знаю, тогда утюг достанется Борису Марковичу – вот почему тот скрытничал – не-е, барбосы, перебьётесь…» – искал Мыч выход из положения и… вспомнил про значок Мефодича.
Нажать его незаметно – секундное дело, а его меж тем усадили, как он понял, на детектор лжи. «Вот паразиты, всё у них есть!» – Мыч постарался сосредоточиться.
Десятка два вопросов – честные ответы, видимо, Тунгуса не удовлетворили; ещё раз, другие вопросы – тот же результат. Восточные глаза Тунгуса совсем от злости сузились.
– Колите! – прошипел он, и доктора-костоломы, привязав Мыча к креслу, сделали ему укол в локтевую вену, после чего он впал в полубессознательное состояние. Его что-то спрашивали, он что-то отвечал, потом совсем отключился…
Очнулся Мыч от резкого вонючего запаха – это Мефодич сунул ему под нос нашатырь. Чуть позже, оклемавшись, Мыч узнал, что по сигналу датчика и системе спутниковой навигации, которая у опытного моремана Мефодича присутствовала в обязательном порядке, его нашли омоновцы.
Тунгус их появлению сильно удивился, однако не растерялся и представил Мыча как своего перебравшего гостя и с заботливым лицом помогал грузить бесчувственное тело на носилки.
– Лучше бы ты по бабам ходил, чем по этим шакалам, – по-своему урезонивал его Мефодич.
– Неизвестно, кого теперь надо остерегаться, – оправдывался Мыч, отхлёбывая из кружки некий восстановительный отвар, приготовленный заботливым другом…
Глава 6.
Гриша Гончаренко возлежал на любимом диване, лениво почитывая информацию из Internet на экране ноутбука.
Биостимуляция, активизация, рестимуляция, аюрведа – что же поможет папульке вспомнить всего две цифры? Легко сказать – две цифры – прошло почти пятьдесят лет, но ведь помнил же он гораздо больше двух цифр…
Совсем задурил себе Гриша голову обилием информации и, перегруженный, готов был уже соснуть, как вдруг марш Мендельсона в его мобильнике встрепенул его – как мужики на мальчишнике поставили, так и не поменял мелодию.
– Ты еще хочешь меня видеть? – раздался тихий знакомый голос. – Тогда встречаемся через три дня на нашем Кипре, только тебя ждёт маленький сюрприз…
На крыльях любви и «Трансаэро» летел Гриша на Кипр, немало заинтригованный сюрпризом. Какой сюрприз? Секса ещё не было…
Секса, правда, ещё не было, но сюрприз был. Как бы слегка извиняясь, Раджида поведала ему при встрече, что девушка она не простая, она настоящая индийская принцесса, только хочет жить по-европейски. Поэтому закончила факультет международных отношений Оксфорда, однако мама её, напротив, настаивает, чтобы она вышла замуж за давно назначенного жениха и жила по древним традициям дома.
Поэтому, если Гриша не передумал, они могут быть вместе, но он, Гриша, должен быть готов к некоторым особенностям жизни полуопальной принцессы – папа её не препятствовал.
Гриша, разумеется, не передумал, поскольку почувствовал, что жизнь с принцессой, кроме всего прочего, таит в себе дополнительные выбросы адреналина… Он таки получит их сполна…
Получив от стариков долгожданное благословение, молодые недели две провели в их уютном доме. Это были медовые недели. Гриша был приятно удивлён сексуальной образованностью своей венценосной невесты, но не только.
Как-то Раджида предложила подлечить слегка занемогшего Бориса Марковича народными методами. Это были аюрведа, аромотерапия, массаж с маслами и иглотерапия. Так вот блаженствующий после массажа, утыканный иголками профессор ни с того, ни с сего вдруг признёс:
– Двести девяносто шесть. Гриша, орденов 3-й степени в списке у Россомахина было двести девяносто шесть.
– Почему ты вдруг сейчас об этом вспомнил?! – изумился Гриша.
– Видишь ли, будучи в гостях у Павла Афанасьевича Россомахина в 1955 году, я тоже прихворнул, и одна его знакомая местная целительница меня выхаживала приблизительно такими же способами: и благовония, и массаж, и рефлексотерапия. Вот и всплыли в памяти всякие мелочи той поры.
Когда Гриша рассказал всё об их поисках Раджиде, она задумалась, потом тихо сказала:
– Но ведь это всё принадлежит твоему государству…
– Разумеется… – согласился Гриша, но тут же подумал, что вряд ли Раджида сейчас поймёт, а кто, собственно, теперь в России по-настоящему представляет государство…
В самом деле, кому конкретно он собирается отдать почти тонну золота в виде слитков и орденов?! Полковнику Ряшенцеву? В банк? Мэру? Губернатору? В фонд какой-нибудь? Он ещё и потом не раз задавал себе этот вопрос: и где тут Россия?! К однозначному ответу так и не пришёл, чему, впрочем, не удивился: он слишком хорошо знал все эти карманы…
Вскоре с добрыми напутствиями стариков они улетели в Россию строить семейную жизнь.
В ней, в семейной жизни, конечно, бывает всякое, только когда её, семью, создают две зрелые, мыслящие единицы, шансы на долголетие у нее, у семьи, весьма велики. (К окончанию повести первое десятилетие так и будет).
Как-то всё заладилось с самого начала…
И представление невесты-принцессы вождю и товарищам по партии, бурно-восторженно-одобрительное: «Принцы и принцессы всех стран, соединяйтесь!» «Что, принцесса не пьёт?! Научим!» «Отцепитесь от моей жены, а то подарю партии слона!..»
И церемония бракосочетания, яркая от национальных одежд жён работников посольства, взволновавшая даже бывалую чиновницу ЗАГСа до забывания текста.
И главные супружеские обязанности, где опытный, как он сам думал, плейбой Гриша вынужден был признать кромешное своё поражение; сексуальную культуру Древней Индии принцесса освоила твёрдо, за что ошалелый Гриша ещё больше зауважал её Родину.
То было не сумбурное трахание, то была церемония… Маленькое, смуглое тело Раджиды каждый раз по-новому, но всегда находило только ей известные струнки, под музыку которых сдержанный, в общем-то, Гриша рычал, рыдал, стонал и бился в конвульсиях, теряя порой сознание…
«Вот чему надо обучать в ФСБ русских женщин – никто не устоит», – думал Гриша после очередного потрясения.
И быт в огромной Гришиной холостяцкой квартире в сталинском доме на Автозаводской Раджида наладила сразу, уверенно и вполне комфортно.
Потекли счастливые будни: визиты, гости, беседы, Москва, секс, рождение дочери…
Последнее обстоятельство почему-то особенно взволновало Мыча – сам возмечтал, что ли? Сам себя назначил крёстным отцом, повёз крестить в свою родную Калугу к давнему и доброму знакомому архиепископу Калужскому и Боровскому Клименту.
Дело в том, что время от времени Мыч, пользуясь своим служебным положением, ухитрялся уговаривать своё небедное ведомство на помощь родной епархии. То восстановить старинные часы на Троицком храме в городском парке, то подремонтировать Лаврентьевский монастырь, то построить при нём симпатичную часовенку….
Владыко Климент ведал в то время международными сношениями Русской Православной Церкви, но всегда находил время для обоюдоприятных бесед с Мычом.
Однако сюжет нашей повести требует вернуться к моменту седьмого месяца беременности Раджиды. К тому моменту они втроём с Мычом вычислили, почему Борис Маркович вспомнил одну из двух недостающих цифр: была похожая ситуация. Медицине известен такой приём реактивации памяти. И они решили повторить его ещё раз.
Однажды они уже пытались это проделать – результата не было, но надежда осталась.
Были и другие попытки вытащить из памяти профессора недостающую цифру: один спец с чудинкой вёл с Борисом Марковичем мудрёные психологические беседы и рассмешил того до слёз своей наивностью. Другой спец закормил старика до поноса спецпитанием; под махание рук толстой экстрасенсорши Борис Маркович молодецки засыпал; мама Оля предлагала петь песни про всеобщего отца…
Теперь к визиту на Кипр к профессору готовились основательнее. Сделали репродукции картин П. А. Россомахина из серии «Времена года»: «Вечереет», «Розовый закат» и другие. Приготовили кое-что из элементов возможного интерьера его квартиры. Но главная ставка была на Раджиду и её аюрведу; во время визитов на родину она прошла соответствующее обучение.
Борис Маркович относился к этой игре, как и ко всему в жизни, с надёжной, десятилетиями отточенной иронией, однако любые знания уважал…
Только бурно пообсуждав его уверенный ответ: «Девяносто четыре!», они поняли, что дело таки в Раджиде: во время встречи профессора с Россомахиным его, Россомахина, дочь тоже ходила с большим животом и ждала ребёнка!
Вероятно, это обстоятельство дожало память Бориса Марковича, активизированную и предметами того интерьера, и картинами самого Россомахина, и индийскими маслами и благовониями, и, конечно, действиями самой Раджиды, и позволило профессору через сорок пять лет вспомнить однажды виденный список.
– Ты хоть сам-то осознаёшь, что теперь у тебя два сокровища сразу?! – возбуждённо тряс друга Мыч.
– Осознаю… – млел Григорий, с любовью обнимая жену за живот.
Вот теперь, после крестин крошечной Лизы, нам, вслед за Гришей и Мычом, открыт путь в Японию, в Иокогама Спеши Банк за вторым сокровищем. А вот что там…
Глава 7.
Сверкающий пол малолюдного холла центрального офиса Иокогама Спеши Банк в Токио уверенным чеканным шагом пересекали четыре колоритных джентльмена. Все четверо были в идеальных строгих костюмах, тёмных очках и приблизительно одного роста. В походках двоих по центру чётко просматривалось сознание собственного достоинства и удовлетворение результатами проделанной работы, двое по краям были явно в процессе своей работы, ибо были собраны и напряжены, как и подобает секъюрити солидного банка.
Джентльмены в середине несли по одинаковому блестящему чемоданчику небольших размеров, довольно, однако, увесистых. По бруску золота высшей пробы весом восемь килограммов с гербом Императорского Банка России лежало в тех чемоданчиках, и блеск брусков не мог не отражаться на лицах несущих их джентльменов.
Да, дорогой читатель! Многомудрая упорная работа наших героев, а это были они, закончилась полной победой! 109 таких брусков и один в один килограмм, 1410 золотых орденов «Освобождение Сибири» и 1420 орденов «Возрождение Сибири» открылись их взору, когда после предъявления точного списка и некоторых других формальностей, сотрудник банка распахнул бронированную дверь в хранилище ценностей.
Фантастическое зрелище штабеля тусклых золотых кирпичей и ящиков с коробками с орденами, а также чувство победителей и было главной наградой наших искателей!
Было принято решение переоформить вклад, изъяв шестнадцать килограммов золота, и с ним вернуться в Россию.
Вот с этим золотом, документами на него и в сопровождении самураев-секьюрити Гриша и Мыч чинно направлялись в порт Ниигата, где их ждал Мефодич на своей шхуне. После прохождения таможни секьюрити поклонились и исчезли. Мефодич же, выйдя из акватории порта, дал своей «Галине» крейсерскую скорость и, включив автопилот, неожиданно строго потребовал показать ему золото. О чём-то задумался, подбрасывая на руке восьмикилограммовый брусок. «Ну, акулы…», – только и сказал, довольный победой друзей.
Почему и для чего взяли только шестнадцать килограммов? Во-первых, больше везти первый раз незаметно тяжело, во-вторых, идея – кому сдать – родилась на встрече с архиепископом Климентом во время крестин Лизы, Гришиной дочери. Решили, что сейчас русская православная церковь имеет в России на это золото больше всех прав и заслуживает больше всех доверия. И, в-третьих, ровно в шестнадцать килограммов назвал владыко Климент вес похищенного в своё время золотого оклада одной старой иконы Божьей матери, которая была хранительницей дома Романовых. Так, по чуть-чуть, друзья и решили передать золото церкви под документы о передаче. А ордена пусть пока полежат, где лежали восемьдесят лет, до лучших времён.
Никогда прежде такой груз таскать им с собой не приходилось, поэтому вопросы безопасности всплывали как-то сами собой. Решили, что пересечь почти восемьсот километров Японского моря спокойнее будет с его негласным начальником…
Стресс и напряжение только что пережитого снимали испытанной «Столичной», заготовленной заботливым Мефодичем вместе со знакомыми им морскими деликатесами.
– Вы как неделю не жрали, – удивлялся и радовался Мефодич волчьему аппетиту друзей.
– Адреналин, Мефодич, аппетит поднимает, – с полным ртом пытался объяснить Мыч.
– Ешь, ешь, – улыбался тот, – только потом гейшу не проси, нету, а то я знаю, у тебя адреналин не только аппетит поднимает…
За папульку, за Раджиду, за дочурку, за Мефодича, за море, за Галину, за Родину – так незаметно вошли в свои территориальные воды, и золотодобытчики захрапели в уютной кабине «Галины».
Частное от деления количества выпитой «Столичной» на вес могучего тела у Мефодича было просто смешным, поэтому он держал нос по ветру, ибо знал, как притягивает к себе этот тусклый жёлтый металл. Его мудрёная техника позволяла идентифицировать приближающиеся плавсредства, но замеченный им сейчас на экране радара силуэт моторной яхты он встречал первый раз.
Через час силуэт пошёл на сближение с ними. Погранцов на их радарах он без нужды не интересовал, они его знали, уважали и доверяли. Этой же посудине явно было что-то от них нужно. «Вряд ли “Столичная”», – резонно рассудил Мефодич, но сладко храпящих пассажиров своих пока решил не тревожить.
Часа через полтора расстояние между ними уменьшилось до видимости в бинокль. Мефодич не стал на этот раз испытывать судьбу, а, включив пару раз свой знаменитый форсаж на закиси азота, легко оторвался от любопытных.
На скромной, но трогательной церемонии передачи золота в руки архиепископа Климента выяснилось, что в похищенный золотой оклад иконы Божьей матери, хранительницы дома Романовых, были вделаны несколько крупных рубинов, изумрудов и сапфиров. Драгоценными этими камнями щедро одарена родина Раджиды, поэтому у неё и родилась идея обратиться за помощью к землякам.
Спустя пару месяцев очередная аналогичная экспедиция в Японию прошла без приключений, а вот в третий раз их «Галину» за несколько миль от родных берегов встретила средних размеров быстроходная яхта.
«Сориентировались, сволочи», – подумал Мефодич, когда им по громкой связи было приказано остановиться.
– Кто говорит? – прогремел в мегафон Мефодич, не сбавляя, однако, хода.
Последовала завораживающая пауза, во время которой Мефодич успел обдумать варианты своих ответных действий.
– Говорит Тунгус, – раздался, наконец, голос с идущей следом яхты.
– Приказываю остановиться или буду стрелять.
«Да нет, не будешь ты стрелять, паразит. Тебе золото нужно, а не наши трупы», – решили на «Галине». А когда Мефодич не спеша поднялся на верхний мостик и встал, расставив ноги и выкатив грудь, Гриша и Мыч поняли: он знает, что делать.
– А я начальник Японского моря, поэтому приказываю следовать за мной! – и дал «Галине» максимальный ход.
Что Тунгус, не догнав их в прошлый раз, подготовился теперь основательней, стало понятно, когда его яхта стала медленно настигать «Галину».
Бронзово-каменная фигура Мефодича с устремлённым в сторону берега хищным взглядом прищуренных глаз внушала спокойствие и уверенность, несмотря ни на что.
Мефодич гнал свою верную «Галину» вдоль родного берега, лихо обходя отдельные торчащие из воды камни, и вдруг… запел. То была единственная песня, которую он знал, и пел её в минуты наивысшего азарта. Не просто песня то была, то был его персональный боевой клич, его «Банзай!»
– Сте-е-ньки Ра-а-а-зина челны-ы…. – перекрывая рёв моторов, грохотал над водой, отчаянно фальшивя, его голос.
– Хорошо, что «Варяга» не запел! – сквозь грохот моторов и Мефодича прокричал Мыч на ухо Григорию.
– Потому что не знает! – проорал тот в ответ.
– Не-е, эта статуя что-то задумала, и песня эта – верняк Тунгусу реквием, держись крепче на всякий случай.
Мефодич меж тем орать-то орал, но сощуренными глазами, как радаром, рыскал между прибрежными скалами и носом «Галины», будто отыскивая одному ему известный азимут.
На полсекунды можно было уловить паузу в его пении – есть азимут! Точно при прохождении этой точки и налетела на невидимый камень более глубоко сидящая яхта Тунгуса, шедшая по их форватеру. Раздался скрежет металла о камень, потом взрыв, потом плюхание о воду осколков, потом крик потревоженных на берегу птиц; это всё заняло секунд двадцать…
А потом пещерный рёв Мефодича:
– А-а-а …Грёбаный женьшень!!! (наверное, хотел сказать: Тунгус!) Навигацию изучать надо, а не ушкуйничать на море!
Сделав боевой разворот, вернулся на место взрыва, заглушил мотор; масляное пятно, обломки, чайки…
– Стрелять он будет, сучара… – И, не спеша закурив и оглядев ещё раз всё вокруг, как бы подвёл итог: – Писец, однако, Тунгусу, гражданин начальник.
– И ч-что теперь делать? – спросил потрясённый Гриша.
– Ты пока разливай, а я доложу погранцам по форме, – невозмутимо пробасил Мефодич, будто каждый день скармливал крабам родного моря по вору в законе.
