Обрести себя

Праздник

Наша с Ленкой бабушка мечтала видеть кого-нибудь из нас врачом, который продолжил бы дело всей её жизни. Но ни я, ни Ленка не хотели идти в медицину – нас с детства тянуло к технике. Бабушка об этом знала и уважала наш выбор.

Поэтому она завещала передать свою рукопись тому из её потомков, кто всё-таки решит связать свою жизнь с медициной и выберет бабушкину специализацию.

Рукопись ребёнку надлежало вручить непременно в торжественной обстановке, сразу после окончания им медицинского института – таковы были традиции её семьи. Все её предки были врачами и своим детям в наследство они передавали именно свои дневники и научные труды. Вообще, наличие семейных реликвий было традицией её семьи уже в течение нескольких поколений. И нам не хотелось нарушать эту традицию.

Рукописью была толстая книга, вручную сшитая из тетрадей разной толщины или даже из отдельных листов. Они немного отличались по размеру, качеству бумаги и явно были написаны в разное время. Написаны они были вручную, аккуратным почерком: эта книга содержала результаты научных исследований и дневники, которые бабушка вела в течение почти всей своей профессиональной жизни. К рукописи прилагались несколько конвертов из грубой бумаги с рисунками и таблицами. На обложке была приклеена казённая этикетка с надписью:

«Кат. класс. "прочие", авт. проф. … Р.Ф., б/н, листов н/д, несекретно, разрешено домашнее хранение, возврату не подлежит. Аннотация: анализ генезиса психических расстройств античности и средневековья на основе открытых литературных источников. Зарегистрировано: журнал № 24/8539, рег. № 845, исп. Антонова Ю.С. дата ……».

Значительная часть рукописи была написана на латыни. Некоторые тетради были написаны по-русски и на других языках. С этой рукописью связана таинственная история, о которой я расскажу позже.

Ленка – это моя старшая сестра; она старше меня на год. Мы уже давно не молоды и для всех она не «Ленка», а Елена Владимировна, заслуженный и уважаемый в городе человек. У нас давно свои семьи, и у неё, и у меня – взрослые дочери.

Врачом стала Ленкина дочка – Алиса. И, хотя она выбрала другую специализацию, мы всё равно решили вручить ей эту бабушкину реликвию. Думаю, бабушка бы это одобрила: внешне Алиса была очень похожа на неё…

Для празднования все решили собраться поближе к истокам, – в бабушкиной квартире, где прошло наше с Ленкой детство, а сейчас живём мы с женой.

После торжеств все разошлись по комнатам, а мы с Ленкой ушли на кухню, долго болтали, вспоминали детство, юность… Потом решили посмотреть старые фотографии. Звать никого не стали – это очень личное.

Вот мама… бабушка… мы на диване…

Из отдельного конверта выскользнула небольшая пачка фотографий нашей дворовой ватаги – мальчишки, девчонки…

– Надо же! – воскликнула Ленка, – ни одной девчонки не помню.

– Да и не мудрено…

А вот и наша дворовая футбольная команда!

– Помню я этот день, – сказала Ленка, усмехнувшись, – это Сашкин отец пришёл с фотоаппаратом и решил нас всех сфотографировать.

– Да, я тоже помню, – ответил я. – А где тут сам Сашка-то?

– А вот ты со своей палкой на боевом посту! – перебила меня и засмеялась Ленка.

– Ага. Это Стас мне занятие придумал. Надо сказать – рассудительный и справедливый парень он был. Интересно, как у него жизнь сложилась – скорее всего, юристом стал?

– Не знаю.

– А помнишь – ты ему по морде дала?

– Помню, как же… Но это было за дело…

– Это точно.

Попалась фотография, на которой была изображена вся наша команда. Мальчишки стояли полукругом, положив руки на плечи соседей. С краю стоял я, с большой палкой в руках. В самом центре стоял симпатичный мальчик, поставив ногу на мяч.

Этот же мальчик был изображён ещё на одной фотографии, там он был один, и ракурс фото был покрупнее. На вид мальчишке лет десять-одиннадцать, он был в футбольных трусах и майке, в чёрной кепке, в гетрах, одна из которых была спущена до щиколотки. Мальчик был обут в футбольные бутсы. На руках у него были большие перчатки, а под мышкой – грязный футбольный мяч. На коленке красовалась ссадина. Он был вратарь и был сфотографирован на фоне футбольных ворот.

Увидев фотографию, Ленка вдруг расплакалась. И у меня сдавило горло.

С этим мальчиком было связано всё наше детство.

Не знаю, о чём сейчас думала Ленка, – кем он остался в её памяти. А для меня он в то время был и старшим братом, да и частью меня самого…

Семья

Отца своего мы не помним. Он пропал, когда мама забеременела Ленкой. Когда Ленка родилась, он ненадолго появился, а когда мама ещё раз забеременела, – на этот раз, мной, – отец пропал навсегда.

Мама пыталась его искать, но бабушка была гордой и сильно возражала против этих поисков. И мама, наконец, сдалась.

Соседки судачили, что он «завербовался на Север», да там и сгинул. «Такого шикарного мужика Галька упустила. Сама виновата, дура».

Меня они за глаза называли «нагулянным». Когда я спросил у бабушки, что это значит, она сильно рассердилась и сказала, чтобы я не говорил ерунду. С соседками она потом «убедительно поговорила» и они прикусили языки – некоторые считали её ведьмой и откровенно боялись.

Дедушку я помню плохо – он умер, когда мне было около четырёх лет. Ленка его помнит получше. Он был инженером в «почтовом ящике» и его ценили. Бабушка говорила, что карьеру он сделать не смог «по некоторым обстоятельствам», но зато дали эту квартиру.

Мы с Ленкой думали, что дедушка на работе делал почтовые ящики, и они у него получались хорошие. А эта самая «карьера» – у него никак не получалась. Лезть во взрослые разговоры у нас в семье не разрешалось: бабушка за это могла отчитать строгим голосом – в такие минуты мы её боялись.

Мама в то время была акушером и работала в нашей больнице на две ставки, по сменному графику. Из-за этого её часто не было дома. Когда она была уже в возрасте, она шутила:

– Я, наверное, полгорода на руках держала!

Бабушка тоже была врачом. У неё была редкая специальность – психиатр-сексопатолог. Она работала в клиническом институте, в котором лечили только «ответственных товарищей». Бабушка была остра на язык и имела непростой характер. Когда подружки её спрашивали, чем же она всё-таки занимается, она смеясь отшучивалась:

– Поднимаю члены руководящим членам!

Карьеру бабушка тоже не смогла сделать, и по тем же обстоятельствам, что и дедушка: чтобы сделать карьеру, надо было вступать в Партию, но ни дедушка, ни бабушка этого не хотели. Да и кто бы их туда принял – Августа Карловича и Розу Фердинандовну, поволжских немцев, к тому же, не скрывающих своей лютеранской веры.

Да, они были российскими немцами, потомками чуть ли не первых немцев на Руси.

Поэтому, и русский, и немецкий языки в нашей семье были одинаково родными. Мы с Ленкой не чувствовали границы между языками и часто говорили, как это называла бабушка, «по-тарабарски»: в одной фразе смешивали оба языка.

С мамой это было можно. Бабушка говорила с нами либо только на русском, либо только на немецком языке. Если мы «включали тарабарский», бабушка переспрашивала: «Что?» или «Wie bitte?», в зависимости от того, на каком языке она желала с нами говорить. Так бабушка боролась с нашим «тарабарским».

Окончательно эта проблема решилась сама собой, – мы стали играть с соседскими ребятами, а они говорили только по-русски. А потом школа поставила на этом жирную точку.

Пока мы сами не научились читать, бабушка читала нам много книжек на русском и на немецком, – сначала это были сказки, а потом, и что-то посерьёзнее, – стихи Пушкина или Гёте, – а позже, повести и романы, по возрасту. Читать в нашей семье любили.

Бабушка пыталась читать нам Библию Лютера, но когда действия сюжета дошли до бегства святого семейства в Египет, мы с Ленкой испугались и расплакались; бабушка отложила эту затею на потом, пока не подрастём, да так и забылось.

Кроме родных для неё русского и немецкого, бабушка свободно владела английским и французским языками, а также латынью, которой она увлекалась в юности.

Её потребность в иностранных языках объясняется очень просто: в стране, где, как известно «секса не было», трудно было найти научную литературу по бабушкиной тематике. В её библиотеке, в основном, были иностранные книги, часть из которых ей «прямо оттуда» привозили её высокопоставленные пациенты.

Были и переводные книги, но чужие переводы бабушка не признавала:

– Если даже Лютер при переводе Библии сделал ошибки, то что говорить о другой литературе!

Да, авторитетов у бабушки не было. В Бога она верила, но говорила, что «храм у каждого в душе свой», и священникам не доверяла: посредники ей были не нужны. Одной из главных ценностей для неё была независимость.

Лет в шесть мы уже неплохо читали.

Первым иностранным языком для нас с Ленкой была латынь. Бабушка говорила:

– Если хотите много знать, читайте старинные книги!

Большая часть античной и средневековой литературы написана на латыни и многие из них были в бабушкиной библиотеке, часто в виде фотокопий.

Латынь завораживала нас… В её звучании нам слышалась особая музыка и казалось, у неё был даже свой «запах» – запах старины. Она казалась загадочной…

Вначале, этому языку учила нас бабушка, для чего сама переводила на латынь уже знакомые нам детские сказки: детской литературы на латыни не было. Знакомый текст позволял быстро догадываться о смысле слов. Правила и грамматику мы учили уже самостоятельно, когда стали постарше.

Зингер

У бабушки была одна очень ценная для нас с Ленкой вещь. Этой вещью была швейная машинка на тяжёлой чугунной станине, с педалью и надписью «Singer».

Шить бабушка не умела, да и машинка была уже неисправна, поэтому она не возражала, когда мы с Ленкой просили у бабушки разрешения поиграть в неё.

Больше всего мне нравилось, качая педаль, раскручивать большое чугунное колесо машинки. Колесо быстро крутилось, гудело и постукивало, как поезд, и мне казалось, что он мчится куда-то в неизведанное… Верхняя часть машинки меня не особо интересовала.

Ленка, напротив, могла подолгу разглядывать, как там внутри шевелятся всякие штучки. В это время она мне не давала крутить колесо, и мы даже иногда ссорились.

Как-то раз, когда Ленке было лет восемь, она разобрала машинку на отдельные детальки. А собрать обратно у неё никак не получалось. Ленка разревелась. Заревел и я.

Мы ожидали грозного выговора от бабушки и испугались. Вопреки ожиданиям, когда бабушка вернулась, она вздохнула, но не сердилась. Детальки собрали в коробку из-под ботинок и убрали «на потом».

Дядя Боря

Мама не оставляла попыток выйти замуж. Как-то, когда Ленка уже пошла в первый класс, у мамы появился новый знакомый, – дядя Боря.

Он был весёлый, играл на гармошке и пел. На руках у него были синие рисунки с солнцем, крестами и какие-то надписи. На наши с Ленкой расспросы, что там нарисовано, дядя Боря мрачно отвечал:

– Ошибки молодости.

Он иногда играл со мной, называя меня «пострелёнок», давал попиликать на своей гармошке, а мама смеялась.

Ленка его сторонилась.

Когда бабушки не было дома, он на кухне курил папиросы. Бабушка не разрешала ему курить в квартире, – у нас в семье никто не курил. Когда она была дома, он слушался, а когда нет, – курил.

Я бегал в клубах табачного дыма, махал руками и восторженно кричал: «Туча, туча!».

Ещё от него плохо пахло какой-то кислятиной, – он был неопрятным. И ещё он неприятно смеялся. Бабушке всё это не нравилось, но мама говорила:

– Ну мам, он же мужчина!

Из-за дяди Бори мама с бабушкой часто ссорились. Иногда мы слышали обрывки их разговоров: «выйду замуж», «детям нужен отец», «ты на его руки посмотри», «ну мам!».

Нам с Ленкой не хотелось, чтобы мама ушла в какой-то «замуж», и нас это очень пугало. На наши расспросы мама не отвечала, а бабушка только задумчиво говорила:

– Поживём – увидим…

Однажды в тёплый осенний день, когда мама была на работе, а Ленка ещё была в школе, бабушка поставила на плиту огромную кастрюлю, чтобы варить холодец. Холодец бабушка называла «зельц». Она что-то забыла и собралась в магазин, наказав мне сидеть на кухне и смотреть: если зельц «убежит», я должен сразу выключить газ.

Выполняя бабушкино поручение, я сидел на кухне и смотрел, как будет «убегать» зельц.

Пришёл дядя Боря, в одних трусах и с бутылкой пива.

– Что делаешь, пострелёнок?

Я объяснил.

– А где бабушка?

– Пошла в магазин.

– Ты, я вижу, мужик серьёзный и взрослый! – осклабился дядя Боря.

Он закурил папиросу:

– На, курни!

– У нас не курят! – строго ответил я.

– Ух ты! Важный какой! Ты прям, как твоя бабка!

И ухмыльнувшись, добавил:

– У нас сейчас с тобой мужской разговор будет.

С этими словами, он налил себе полный стакан пива, взял ещё стакан и тоже в него плеснул. Подвинув стакан ко мне, он сказал:

– Привыкай быть мужиком – выпей пивка!

Я отхлебнул пива и скривился: пиво было горьким, жгучим и мерзко пахло.

Дядя Боря загоготал:

– Вот ещё! Что ты как баба! Вот скоро станешь моим сыном, – научу пиво пить!

«Станешь сыном», – застучало в голове, и я похолодел.

– Нам пора познакомиться поближе, – сказал дядя Боря.

С этими словами, он сгрёб меня в охапку, притянул к себе, поставил между своими коленями и прижал моё плечо к своей липкой груди.

Он начал что-то шептать, целовать меня в висок, в щёку и стал своими губами ловить мои губы. Мне это было неприятно, я вертел головой и всячески выворачивался. Это никак не получалось: держал он меня крепко.

Вдруг дядя Боря рывком сорвал с меня штаны вместе с трусами, сбросил их на пол и отшвырнул ногой. Он поймал мою руку и, обхватив ладонь, засунул её к себе в трусы:

– Познакомься с моим «дружком»! – зашипел он.

«Дружок» был твёрдым и шевелился. Он сжал мою ладонь вокруг «дружка» и засопел: «вот так надо, вот так, привыкай, – научишься».

Вытащив свою руку, он ещё сильнее прижал меня к себе. Моя рука застряла. Потом он накрыл ладонью мою промежность и стал там мять. Я закричал и, наконец, освободив руку, попытался оттолкнуться от него.

– Сейчас твоя попка познакомится с новым дружком! – загоготал он, продолжая крепко меня держать и мять то самое место.

Извернувшись, я изо всех сил укусил его плечо. Он на мгновение отпустил меня и схватился за укушенное место.

– Ах, ты сучий волчонок! Ну, п…ц тебе! – заорал дядя Боря.

В это мгновение, мне, наконец удалось вырваться, и я упал, отлетев к плите и ударившись плечом.

К счастью, послышался звук открываемой двери: вернулась бабушка. Я вскочил и с криком со всех ног побежал ей навстречу. Мне вдогонку послышалось:

– Пикнешь, – убью!

Я, рыдая, вцепился в бабушку. Она мгновенно всё поняла.

С трудом освободившись, наспех скинув плащ и толкнув меня в мамину комнату, бабушка со страшным выражением лица быстро пошла на кухню.

Я спрятался под кровать и с ужасом смотрел оттуда в проём открытой двери.

Послышались крики, возня, загремела крышка кастрюли, а потом раздался дикий вой дяди Бори. Он, как был, в одних трусах, пробежал по коридору и выбежал из квартиры. Следом пролетел табурет. Хлопнула дверь. Табурет с грохотом ударился и упал. Всё стихло.

Бабушка с тем же выражением лица вошла в комнату и стала собирать дяди Борины вещи. Собрав вещи в охапку, она подошла к окну, и, открыв его, вышвырнула их. Потом она вернулась, взяла гармонь в футляре и вернулась к окну. Гармонь полетела туда же.

Бабушка вышла в коридор и стала звонить по телефону:

– Галя? Срочно приезжай!

– …

– Да, случилось страшное. Приезжай немедленно!

Ленка пришла из школы. Увидев меня, плачущего, под кроватью, она тоже заревела и залезла ко мне.

С кухни вернулась бабушка. Она ласково позвала нас, и мы вылезли. Бабушка обняла нас и, лаская, успокаивала:

– Всё, всё закончилось, всё хорошо…

А потом отвела нас в свою комнату. Там она подвела меня к столу, включила настольную лампу, и, направив её свет на меня, ласково сказала:

– Сними рубашку, Славик: мне нужно тебя осмотреть.

Я снял рубашку и майку, и остался совсем голым. Она долго и придирчиво осматривала каждый сантиметр моего тела, а иногда, дотрагиваясь где-нибудь, спрашивала:

– Здесь больно?

Обнаружив на моём плече синяк, бабушка достала из саквояжа фотоаппарат и сфотографировала его. В это время, ни к кому не обращаясь, она тихо говорила:

– Гематома на левой ключице, два сантиметра, кожные покровы не повреждены…

Потом бабушка, тяжело вздохнув, охнула и как-то обмякла, а на лице у неё выступили слёзы. Вытерев их, она сделала спокойное лицо, достала мне чистую одежду и велела одеваться. А потом ласково попросила меня рассказать о происшествии со всеми подробностями.

***

Уже будучи взрослым, и вспоминая тот случай, я осознал, какими железными нервами нужно было обладать человеку, – врачу, осматривающему собственного внука в качестве жертвы сексуального насилия. Они и были одной из основных её специализаций в этом клиническом институте, – наряду с другими специалистами, её тоже приглашали для их осмотра…

***

Я рассказал всё без утайки. Бабушка слушала серьёзно, спокойно и очень внимательно, время от времени задавая вопросы. Пока я рассказывал, Ленка, сидевшая на моём диване, смотрела на меня огромными от ужаса глазами.

Бабушка окончательно успокоилась.

– Пиво понравилось? – спросила она шутливо.

– Нет, – ответил я отвращением.

Мы смотрели в окно и ждали маму. Мама приехала на «Скорой помощи». Она вышла из машины и побежала в подъезд, а машина уехала.

Когда она вошла, её встретила бабушка и грозно сказала:

– Ты доигралась, Галя! Твой Борис изнасиловал Славку!

Мама пошатнулась и упала на пол. Бабушка побежала в комнату и вернулась с вонючим пузырьком.

Мы очень испугались, – настолько, что даже не заплакали. Мама, наконец, пришла в себя и села на пол. Мы с бабушкой помогли ей подняться, разули, сняли с неё плащ, проводили в комнату и усадили на диван.

Видимо, мамин обморок невольно послужил для неё наказанием – мы ждали, что бабушка будет страшно ругать её, но этого не произошло. Бабушка спокойным тоном начала говорить:

– Покушение на изнасилование, состояние ребёнка удовлетворительное, только напуган, и небольшая гематома, но не специфическая, а от падения…

И добавила после паузы:

– Хорошо, хоть я вовремя вернулась! – и расплакалась…

Мама прижала нас с Ленкой к себе, заплакала и быстро-быстро заговорила: «Простите меня, Славик, Леночка! Мама, прости меня, дуру!.. Больше никогда, никогда, никогда!… Клянусь вам. Больше никогда! Не нужен нам никто, нам и одним хорошо…»

Через некоторое время они заговорили про дядю Борю:

– Он за нож, – а я за первое, что было под рукой, – зельц варился, кипяток, да ещё жирный, восемь литров… Думаю, третья будет…

– А я-то, я-то хороша, такие слова говорил, серенады пел…

– И я, дура старая, одних оставила… Никогда бы не подумала, что мне придётся…

– Надо заявить.

– Да.

Бабушка кому-то позвонила, а потом сказала:

– Товарищ N обещал помочь.

– N? – испугалась мама. – Ты с ума сошла!

– Чрезвычайный случай. Он сразу всё понял и сказал, чтобы не беспокоились.

Потом бабушка оделась и ушла. Мама осталась с нами и не отпускала нас от себя. Время от времени она всхлипывала, но пыталась нам улыбаться. Мы с Ленкой молчали. Казалось – время остановилось…

Наконец, бабушка пришла домой:

– Он не вернётся. В ожоговом, по скорой. Сказали, ожог обширный, но надежда есть. Правда, пенис, вероятнее всего, под ампутацию, – повреждения неоперабельные. Займутся, как только стабилизируют.

– Так ему и надо.

– Да, чтобы неповадно было. Была в милиции: скорая заявила тяжкие телесные, они к нему ездили. Представляешь, этот подонок дал на меня показания!

– Вот ведь с-сука.

– Тут дети.

– Извини.

Потом, понизив голос, бабушка добавила:

– Капитан по секрету сказал мне, что за ним много что водится, и он, оказывается, в бегах. Так что сам и попался. В больнице его стабилизируют и вернут в тюрьму, в лазарет. Думаю, товарищ N просил их всё сделать по-тихому: капитан шепнул: «До суда вряд ли доживёт, – малява уже ушла».

– Ты думаешь?..

– Уверена. Так что, для нас всё закончилось. Он не вернётся.

– Слава Богу!

Это был взрослый разговор, и мы побоялись спросить, кто такая Малява и куда она ушла, – для нас это осталось загадкой, однако по тону разговора мы поняли, что всё позади, и дядя Боря больше не вернётся никогда.

Потом мы пошли ужинать. Ленка нарисовала тётю Маляву, с причёской и на каблуках, которая куда-то шла, и всем показала. Все шутили и смеялись, и мы тоже, хотя смысл шуток нам был не вполне понятен:

– А кто это тут у нас подслушивал взрослые разговоры?! – шутливо ругалась бабушка.

– Ха-ха-ха!

– Примерно так, – ей надо ещё косу дорисовать!

– Ну вот, варила зельц, а сварила Борьке «дружка»!

– Ха-ха-ха!

Главное – мы были все вместе и испытывали огромное облегчение. В этот вечер мы были счастливы!