Kitabı oku: «Управление конфликтами», sayfa 3
Конфликтогенные свойства личности
Какие же качества личности чаще других приводят к конфликтам? Исследования показали, что в первую очередь – это недоверие к окружающим и эгоизм. Приведем результаты соответствующих экспериментов.
Недоверие к окружающим
В основе первого из серий классических экспериментов лежит история о двух подозреваемых, которых по отдельности допрашивает окружной прокурор [Rapoport, 1960]. Оба они участвовали в преступлении, но у прокурора пока есть только доказательства их виновности в менее серьезном преступлении. Поэтому он по отдельности предлагает каждому из подозреваемых сознаться. Если один из них сознается, а другой нет, прокурор гарантирует первому освобождение (а его признание использует для обвинения второго в более тяжком преступлении). Если сознаются оба, каждый получит умеренный срок. Если ни один не признается, наказание для обоих будет незначительным в силу недоказанности их участия в тяжком преступлении. В психологическую науку данная ситуация вошла под названием «дилемма заключенного».
Чтобы избежать наибольшего наказания, многие признаются, несмотря на то что как раз совместное признание и ведет к более суровому приговору, чем обоюдное отрицание вины. Как показывает рис. 2.1, независимо от решения другого, для каждого из них лучше будет признаться. Если при этом признается и другой, он получит умеренный срок, а не максимальный. Если же тот, другой, не признается, то первый вообще выйдет на свободу. Разумеется, оба заключенных рассуждают одинаково, поэтому оба попадают в психологическую ловушку.
Рис. 2.1
В каждой ячейке число над диагональю – приговор заключенного А. если оба подозреваемых признаются, то каждый из них получит по пять лет. Если не признается ни один, то оба получат по одному году.
Если признается только один, его отпустят на свободу в благодарность за показания, которые позволят приговорить другого к десяти годам заключения. Будь вы одним из заключенных, стали бы вы признаваться?
Рис. 2.2
Примерно в двух тысячах исследований студенты университетов сталкивались с различными вариантами дилеммы заключенного, где ценой игры был не срок заключения, а чипсы, деньги или фишки. Как показано на рис. 2.2, при заданных условиях в любом случае каждому игроку выгодней обособиться, так как при этом можно воспользоваться действиями другого игрока и защититься от его эксплуатации. (На рис. 2.2 числа означают определенное вознаграждение, например, денежную сумму. В каждой клетке число над диагональю – премия игроку А, под диагональю – игрока Б).
Однако в том-то вся и загвоздка: не сотрудничая, оба игрока получат гораздо меньше выгоды, чем если бы они доверились друг другу и извлекли взаимную выгоду. Эта дилемма зачастую загоняет участников в психологическую ловушку: оба понимают, что могли бы взаимно выгадать; но недоверие друг к другу делает сотрудничество невозможным. Но отсутствие сотрудничества приводит к конкуренции за ограниченный ресурс, а это уже конфликтная ситуация.
Таким образом, недоверие к окружающим – один из постоянно действующих источников конфликтов.
Эгоизм
Большое число социальных проблем создано эгоистическими действиями участников. Так, парниковый эффект грозит всему человечеству из-за широко распространившейся вырубки лесов и из-за избытка углекислого газа, выбрасываемого в атмосферу автомобилями, двигателями самолетов и электростанциями, работающими на угле или мазуте. Вклад в эту проблему каждого автомобилиста ничтожно мал, но вред от него распространяется на всех людей. Для моделирования таких социальных ситуаций исследователи разработали лабораторные эксперименты, охватывающие многих участников.
Метафорическим отражением коварной природы социальных дилемм выступает так называемая «трагедия общинных владений». Общинными владениями являлись пастбища, расположенные рядом со старинными английскими городами, но «общинными владениями» могут быть любые общие ограниченные ресурсы. Если все пользуются ими умеренно, они могут восстанавливаться с той же скоростью, с какой истощаются.
Представьте себе, что вокруг выгона, способного прокормить 100 коров, располагаются 100 ферм. Сначала каждый фермер пасет там только одну корову, таким образом, общинное пастбище используется оптимальным образом. Но затем один из них призадумывается: «А не выпустить ли мне на выгон еще одну корову, тем самым я удвою свою выгоду, а в общем на выгоне коров будет больше всего лишь на 1 %». Сказано – сделано: фермер добавляет еще одну корову. И так поступает каждый из них. Каков неизбежный результат? Трагедия общинного владения – утоптанная площадка без единой травинки.
Многие реальные ситуации аналогичны этой истории. Перегрузка сети Интернет происходит, когда пользователи не соблюдают регулярности в посещениях веб-сети, думая только о собственной выгоде. Точно так же загрязнение окружающей среды является результатом многочисленных случаев выбрасывания мелкого мусора, что, конечно же, удобно для каждого. Мы мусорим в общественных местах: в комнатах отдыха, парках и зоосадах, но сохраняем чистоту своего собственного жилища. И мы истощаем наши природные ресурсы, потому что непосредственное личное удовольствие от, скажем, длительного горячего душа перевешивает кажущиеся отдаленными печальные последствия. Китобои знают, что, если не они, так другие будут убивать китов и что потеря нескольких китов не угрожает выживанию вида. Так рассуждает большинство, и в результате многие виды животных оказались на грани вымирания. В этом и заключается трагедия. Дело, общее для всех (сбережение природы), становится ничьим делом.
Некоторые элементы «дилеммы совместного владения» можно изучать в лабораторных условиях. Поставьте себя на место студентов Аризонского государственного университета, играющих в игру «Орехи», придуманную Джулианом Эдни (Julian Edney, 1979). Вы и еще несколько человек сидите вокруг блюда, на котором первоначально лежат 10 орехов. Экспериментатор объясняет, что ваша цель – собрать как можно больше орехов. Каждый из вас в любой момент может взять орехов сколько захочет, и каждые 10 секунд количество орехов, остающихся на блюде, будет удваиваться. Оставите ли вы орехи на блюде «на развод», обеспечивая тем самым максимальный урожай для всех?
Скорее всего, нет. В экспериментах Эдни 65 % групп, если им не давали времени на то, чтобы договориться и выработать общую стратегию, не дождались даже первого удвоения. Стараясь ухватить свою долю, участники очень часто роняли пустое блюдо на пол.
«Дилемма заключенного» и «трагедия общинных владений» имеют общие черты. Во-первых, обе они склоняют людей объяснять свое поведение ситуацией («Я должен был защититься, я не позволил соперникам использовать мои действия в своих интересах»), а поведение партнеров – их характером («Они жадные», «Ему нельзя было доверять»). Большая часть людей так и не осознают, что другие участники допускают по отношению к ним ту же самую фундаментальную ошибку атрибуции.
Во-вторых, мотивы часто меняются. Сначала люди хотят получить легкие деньги, затем – свести потери к минимуму и, наконец, сохранить свое лицо и избежать поражения [Teger, 1980].
В-третьих, как и большинство конфликтов в реальной жизни, «дилемма заключенного» и «трагедия общинных владений» являются играми с ненулевой суммой. Сумма выигрышей и проигрышей обеих сторон не равняется нулю. Оба игрока могут выиграть, оба могут проиграть. В этих играх непосредственные интересы отдельного человека противопоставлены групповому благополучию. Каждая из этих игр есть коварная социальная ловушка, которая демонстрирует, каким образом, даже при «рациональном» поведении, люди в итоге могут причинить себе вред. Например, никто злонамеренно не планировал глобальное потепление климата из-за роста концентрации углекислого газа в атмосфере [Майерс, 2006]. Каждый «хотел, как лучше». Для себя. Получается, что хуже всем, такова плата за эгоизм – неисчерпаемый источник конфликтов.
Роль конфликта в формировании личности
В работе Я.Л. Коломинского и Б.П. Жизневского «Социально-психологический анализ конфликтов между детьми» [Коломинский, Жизневский] проанализировано более 3000 актов поведения детей в ходе игровых конфликтов. Игра для ребенка – это доступное его уровню развития средство освоения окружающего мира. Характер возникающих при этом конфликтов и способы их разрешения дают немало ценной информации о наличии конфликтности в природе человека. Наиболее информативны при этом особенности конфликтов в детском возрасте от 1–2 до 5–6 лет.
Авторы установили, что на самой ранней стадии «у детей в возрасте от одного до трех лет основным "аргументом" в спорах со сверстниками является применение тех или иных средств физического воздействия» [там же, с. 39]. В последующих возрастных периодах «конфликт из открытой конфронтации с применением физической силы эволюционирует, превращаясь в словесный спор, т. е. происходит окультуривание поведения детей в процессе реализации ими своих желаний» [там же, с. 40].
Авторы делают вывод: «конфликт – это не просто негативное явление в детской жизни – это особые, значимые ситуации общения детей» [там же, с. 42]. Эти ситуации способствуют психическому развитию ребенка и формированию его личности. Отметим, что под влиянием среды и воздействия взрослых природная детская агрессивность трансформируется в более приемлемые культурные формы.
К сожалению, наша отечественная система образования, провозглашая идеи гуманизма, в то же время учит соперничеству, борьбе, применению силы. Ребенок еще в детском саду, постоянно играя в игры соревновательного типа, усваивает, что важно опередить другого, быть сильнее, смелее, быстрее, а для того, чтобы оказаться впереди, нужно бороться.
Литература также дает нам образцы, которые с детства закрепляют в нашем сознании агрессивные формулы, такие как: «Бороться и искать, найти и не сдаваться».
В учебниках истории большое место занимают описания войн, многие телепередачи и газеты обращены к событиям, которые содержат столкновения различных сил (криминальных и правопорядка) и т. д. и т. п. Основное внимание уделяется результатам, достигнутым с использованием силы, соперничества, а не сотрудничества, единства. Возможно, это – одна из причин следующего феномена.
Обычно детскую агрессивность ассоциируют с «трудными», «неблагополучными» детьми. Однако в исследовании А.А. Реана получены данные о высоком уровне агрессии в группе внешне вполне благополучных старшеклассников. Как оказалось, высокие показатели по параметру спонтанная агрессия имеют 53 % обследованных, а достоверно низкие – только 9 %. У остальных показатели на уровне средней нормы. Что же понимается здесь под «спонтанной агрессией»? Спонтанная агрессия – это подсознательная радость, которую испытывает личность, наблюдая трудности у других. Такому человеку доставляет удовольствие демонстрировать окружающим их ошибки. Это спонтанно возникающее, немотивированное желание испортить кому-то настроение, досадить, разозлить, поставить в тупик своим вопросом или ответом. Высокие показатели по другому параметру – реактивная агрессия – имеют 47 % обследованных, а низкие – только 4 %. Реактивная агрессия – это проявление агрессивности при взаимодействии, при общении, возникающее в качестве типичной реакции. Таких людей отличает недоверчивость. Обид они просто так, как правило, не прощают и долго их помнят. Бросаются в глаза конфликтность такой личности, яркая агрессивность в отстаивании своих интересов. Наконец, на все это накладываются показатели раздражительности – 56 % высоких и только 4 % низких. Как известно, раздражительность – это эмоциональная неустойчивость, вспыльчивость, быстрая потеря самообладания, когда неадекватно резкую реакцию часто вызывают даже мелочи [Реан, 1990].
Нельзя назвать эти данные отрадными. Общество, больное агрессией и нетерпимостью, заражает и свое молодое поколение. Опасность состоит в том, что у нового поколения болезнь может стать врожденной и массовой, превратиться из социальной патологии в социальную норму.
Все изложенное, к большому сожалению, свидетельствует, что конфликтность – в природе человека. Тем самым подтверждается мудрое изречение: самый главный враг человеку – он сам. Не стоит забывать об этом. И в любом конфликте искать прежде всего свой «вклад».
2.2 Психологические механизмы самопроизвольного нарастания напряженности
Я не понимаю своих собственных деяний.
Св. Павел
Наши действительные враги – в нас самих.
Ж. Боссюэ
ЛОВУШКИ ВОСПРИЯТИЯ
Результатом изучения восприятия стала формулировка так называемой теоремы Томаса. Она звучит следующим образом: «Если ситуации воспринимаются как реальные, они становятся реальными по своим последствиям» [Thomas, Znaniecki, 1958, p. 1846–1847]. Томас иллюстрирует это положение следующим примером. Параноик, впоследствии ставший пациентом одной нью-йоркской больницы, убил нескольких человек. Эти люди имели привычку разговаривать сами с собой на улице, и по движениям их губ параноик приходил к ошибочному выводу, что они оскорбляют его, называя обидными прозвищами. Описывая историю этого человека, Томас подчеркивает: «Поскольку он определял ситуацию как реальную, она на самом деле оказалась реальной по своим последствиям» [Thomas, 1923].
Классическим примером практической реализации теоремы Томаса является случай, описанный Р. Мертоном под характерным названием «Самовыполняющееся пророчество». Речь идет о ситуации биржевого краха в Нью-Йорке в 1929 году, с которой началась Великая Депрессия 30-х годов прошлого века. Проведенное исследование показало, что в банках были наличные деньги, но люди этому не верили, и поскольку все одновременно стали забирать свои деньги, банки один за другим обанкротились. Таким образом, «люди определили ненастоящую ситуацию как истинную, в результате же на практике она и оказалась истинной» [Монсон, 1992, с. 180].
Следствием «воспринятой ситуации» становится поведение, которое человек строит в соответствии со своим определением этой ситуации.
УСТАНОВКИ ПРЕПЯТСТВУЮТ КОМПРОМИССУ
В известном эксперименте еще 50-х годов прошлого века двум группам футбольных болельщиков демонстрировалась запись матча между их командами. Создавалось впечатление, что они видели разные игры. Суммируя их реакции, можно было сказать, что «представители каждой из сторон наблюдали борьбу, в которой свои выступали в роли «хороших», а их противники – в роли «плохих парней». И каждая из сторон полагала, что эта "истина" должна быть очевидна любому объективному наблюдателю происходящего» [Росс, Нисбетт, 1999, с. 138].
Спустя 30 лет этот классический эксперимент А. Хэсторда и X. Кэнтрила фактически был повторен Валлоном, Россом и Лип-пером. На этот раз в качестве материала использовалась видеозапись программ новостей, освещавших проблемы ближневосточных отношений. 2 противостоящие стороны зрителей не просто были не согласны с подачей информации о происходивших событиях, «несогласие между ними возникало по поводу того, что они на самом деле видели»: «так, и проарабски и произраильски настроенные зрители, просмотрев одну и ту же тридцатиминутную видеозапись, заявили, что при освещении действий противоположной стороны (в отличие от освещения действий их собственной) было использовано большее число фактов и ссылок, выставляющих ее в благоприятном свете, а негативной информации было меньше. Участники обеих групп полагали также, что общий тон, акценты и содержание видеозаписей были таковы, что подводили нейтрально настроенного зрителя к изменению его отношения в сторону большей благосклонности к противоположной группе и большей враждебности к их собственной» [Росс, Нисбетт, с. 140].
Если посмотреть на эти результаты с точки зрения разрешения конфликтов, то вслед за Россом и Нисбеттом приходится прийти к удручающему выводу. «Любое предложение, которое будет казаться выдвигающей его группе отвечающим общим интересам или ожиданиям, в глазах представителей группы, получающей предложение, будет выглядеть невыгодным и служащим интересам противной стороны» [Росс, Нисбетт, с. 141].
Подтверждением этого тезиса служит другой эксперимент, предметом исследования в котором послужил реальный конфликт между администрацией Стэнфордского университета и студентами, требовавшими от руководства университета отказа от финансовой деятельности в Южной Африке по политическим мотивам. Изучалась реакция студентов на разнообразные компромиссные предложения администрации университета. Предварительные оценки предлагаемых альтернатив показывали, что студенты считают их приемлемыми примерно в равной степени. Но как только им давали понять, а затем и сообщали официально, какой из вариантов собирается принять руководство, как он немедленно начинал оцениваться как все менее удовлетворительный.
Авторы эксперимента назвали это явление «реактивным обесцениванием», практический смысл которого в том, что «сторона, предлагающая компромиссные предложения, обречена столкнуться с разочарованием, когда ее инициативы встречают холодный прием, а предлагаемые ею уступки отметаются как ничего не значащие или даже служащие ее собственным интересам» [Росс, Нисбетт, с. 143].
Положение, что субъективные представления оказывают зачастую более сильное влияние, чем объективные факторы, легко иллюстрируется и вполне согласуется с эмпирическими данными психологии.
Например, в одном психологическом эксперименте испытуемым сообщалось, что изучается влияние алкоголя на поведение людей. Сначала спрашивали о том как, по их мнению, меняется поведение человека в состоянии опьянения, а затем им предлагали выпить небольшое количество прозрачной жидкости. В первом случае испытуемым говорили, что это водка, хотя на самом деле это была вода, во втором – наоборот. И каждый раз в поведении людей в большей мере проявлялось влияние их представлений, чем реальных фактов: испытуемые становились более развязными и агрессивными, если думали, что пили водку, и проявляли меньше агрессии, если им говорили, что это вода (они приняли алкоголь), хотя, без сомнения, понимали, что они выпили.
Социальные психологи могут привести огромное число примеров влияния установки на восприятие. Если мы наделяем людей разных рас и национальностей определенными чертами, то независимо от того, верны наши представления или нет, они будут влиять на наше поведение в отношении этих людей [Vander Zanden, 1987, p. 63].
Таким образом, человек не просто реагирует на ту или иную ситуацию, но наделяет ее определенными свойствами, «определяет» ее, одновременно «определяя» себя в этой ситуации, тем самым фактически создавая, «конструируя» новую реальность.
«КОНФЛИКТНЫЕ» СИТУАЦИИ В ОТСУТСТВИИ ПРОТИВОРЕЧИЙ
Конфликт относится к тому типу ситуаций, к которому полностью применима теорема Томаса: если человек наделяет ситуацию некими свойствами, то независимо от ее реального содержания она становится таковой по своим последствиям. Приложение этой теоремы к конфликтам означает, что если человек воспринимает ситуацию как конфликтную, то она и становится для него конфликтной, поскольку в своих дальнейших действиях он основывается на том определении и значении, которое он придал ситуации: соответственно ведет себя сам и оценивает действия другой стороны так, как это происходит в условиях конфликтного взаимодействия.
Далее мы приведем многочисленные результаты исследований зарубежных психологов, показывающие, как происходит нарастание напряженности в отношениях, по-существу, без всяких на то причин.
С другой стороны, могут присутствовать объективные противоречия, но стороны не воспринимают их как конфликтную ситуацию. Пример: существуют определенные противоречия между свекровью и невесткой, тещей и зятем, однако далеко не всегда они воспринимаются как конфликтные, и эти пары могут вполне мирно сосуществовать. Другой пример: манипуляция – это объективно конфликтная ситуация, но пока жертва этого не замечает, он ее не воспринимает как конфликтную.
Таким образом, противоречие не тождественно конфликту. Противоречие существует объективно, в то время как конфликт представляет собой результат восприятия ситуации и соответствующей интерпретации ее участниками.
На основании проведенного анализа можно сформулировать следующее положение: объективно существующие противоречия не однозначно определяют конфликтное взаимодействие участников ситуации, и наоборот, подчас они сами «конструируют» конфликт, приписывая ситуации соответствующее значение. Получается, что возникновение конфликтной ситуации не является простым следствием имеющихся противоречий, но представляет собой следующий процесс: ситуация → ее интерпретация → «конфликтная» ситуация.
Далее мы покажем, что, интерпретируя ситуацию как конфликтную и даже просто столкнувшись с некоторым напряжением в отношениях, человек начинает вести себя по правилам конфликтного взаимодействия, тем самым переводя ситуацию в реальный конфликт. При этом принципиальное значение имеют 2 точки перехода: какие факторы обусловливают восприятие актуальной ситуации как конфликтной и как после определения ситуации как конфликтной осуществляется переход к конфликтному взаимодействию.
В качестве главного признака, на основании которого человек определяет ситуацию как конфликтную, обычно рассматривается воспринимаемая несовместимость собственных целей (притязаний) и целей другой стороны.
Несовместимость целей сторон как основной признак восприятия ситуации в качестве конфликтной многими авторами связывается с возникающим у человека ощущением угрозы. Таким образом, конфликт – это, прежде всего, воспринимаемая как угрожающая противоречивость или несовместимость целей сторон. Если ситуация уже интерпретирована как конфликтная, дальнейшее представление о ней будет формироваться с учетом этого определения, «подгоняться» под него.
При этом большую роль играют эмоции. Но эмоциональное реагирование не требует предварительного анализа. Простые реакции типа «нравится», «не нравится» или «страшно» часто возникают прежде осознания или обдумывания происходящего [Майерс, 1997, с. 116].
Таким образом, если принять вывод Форгаса о том, что «люди реагируют на ситуации не столько в терминах объективных черт и описательных характеристик ситуации, но в терминах их чувств и эмоций по поводу события» [Forgas, Affective…, 1981, р. 171], то они, скорее, «чувствуют», что это конфликтная ситуация, нежели «осознают» ее таковой [Гришина, 2005. с. 168–174].
Эти факторы будут подробно изучены нами в разделе о межгрупповых конфликтах.
ИСТОЧНИКИ НЕГАТИВНЫХ УСТАНОВОК И НЕГАТИВНОГО ВОСПРИЯТИЯ
Негативные установки и негативное восприятие являются следствием того, что каждая из сторон встречается с негативным отношением к ней другой стороны. Это вызывает раздражение. Затем появляется стремление наказать другую сторону и негативные психологические установки по отношению к ней.
Вместо того чтобы винить другого в неприятных для себя событиях, одна из сторон могла бы принять вину на себя, считая, что другая сторона просто реагирует на его собственное поведение. Это препятствовало бы формированию негативных установок по отношению к другому, и часто проблема улаживалась с помощью совместного решения ее [Sillars, 1981; Syna, 1984]. Однако оказывается, что обвинения в собственный адрес возможны только при легком конфликте. В серьезном конфликте вся вина практически всегда возлагается на другого [Sillars, 1981].
Для этого есть 2 главные причины [Brehm, 1992]. Одна – это своего рода самозащита, результат выгодных для себя искажений событий. Чем сильнее противостояние, тем большая доля вины приходится на его участников. Самообвинения болезненны и по мере усиления взаимного недовольства становятся все более трудными. Вторая причина связана с восприятием и является результатом различий между точками зрения действующего лица и наблюдателя его действий [Fiske & Taylor, 1991]. Человеку психологически легче считать, что это он вынужден реагировать на провокационное поведение другой стороны, а не другая сторона реагирует на его провокационное поведение. Ведь с точки зрения каждой стороны проще объяснить причины собственного поведения и не так легко понять причины поведения другого. Чужую голову себе не приставишь. Поэтому по мере эскалации и интенсификации противостояния каждая сторона находит все больше свидетельств того, что оно происходит не по ее вине.
Этому способствует пристрастность в ходе формирования образа «другого». В экспериментальном исследовании Н.В. Гришиной установлено:
Из психологических составляющих образа «другого» лишь 24,0 % от общего числа имели позитивный или нейтральный характер («энергичный», «принципиальная», «рациональная», «сдержанная» и т. д.). Все остальные содержат выраженные негативные оценки. Они могут (с известной долей условности) быть разделены на следующие категории: характеристики эмоционального поведения («вспыльчивая», «эмоционально холодная», «нервный» и т. д.) – 31,2 %; указания на эгоистические черты характера и поведения («не признает позиции другого», «из любых ситуаций старается выйти «сухой»», «переложить ответственность на другого» и т. д.) – 14,6 %; осуждаемые привычки («любит власть», «любит деньги» и т. д.) —11,5 %; коммуникативные проблемы («не очень разговорчивая», «несколько отстраненная» и т. д.) – 9,3 %; плохие отношения с окружающими («ее больше боятся, чем уважают» и др.) – 6,2 %; указания на внешние недостатки («внешне непривлекательная») – 3,1 %.
В противоположность «другому» психологические характеристики собственного образа имеют откровенно позитивный характер: «общительная», «доброжелательная», «веселая», «умная», «интересная», «широкий круг общения и интересов», «спокойная», «любит свое дело», «организатор» и др., что составляет 66,6 % от общего числа оценок. Собственные недостатки приводятся в смягчающей форме – «да, но…»: «обидчивая, но отходчивая», «вспыльчивая, но быстро отхожу», «легко теряю интерес к делу, если встречаю сопротивление», «уверена в том, что делаю в данный момент, – в связи с этим не слышу совета других, даже если не права» и т. д. Они составляют 18,5 %. Нейтральная самооценка составляет 7,4 %. Однозначно негативную окраску содержат собственные оценки в 7,4 % случаях.
В результате можно еще раз подтвердить, что данные исследований демонстрируют значительную степень пристрастности в ходе формирования образа «другого» и отражают тенденцию к неуклонному возложению ответственности за конфликт на этого «другого» и наделению его «плохими» чертами. Такой подход к формированию образов оппонентов в конфликтной ситуации приводит к обесцениванию позиции противника и усилению своей позиции. Тем самым можно говорить о реализации защитной функции в ходе противопоставления «Я – Другой» (как и «Мы – Они») [Гришина, 2005].
ОБЕЗЛИЧИВАНИЕ И ДЕГУМАНИЗАЦИЯ
Каждая из сторон противостояния видит другую сторону обезличенной, то есть рассматривает ее как представителя некой враждебной стороны, а не как отдельную личность. Такое восприятие способствует эскалации, ослабляя факторы, которые удерживают от агрессивных действий. Обезличивание людей приводит к их дегуманизации – они кажутся менее человечными.
Деиндивидуализация проявилась и в эксперименте Милграма [Millgram 1992], в котором испытуемые в роли «учителя» подвергали особенно сильному шоку «ученика», когда он находился на расстоянии или вне поля зрения. Именно обезличивание врага облегчает для летчиков бомбежки (летчики не видят людей, а лишь объекты), а для артиллеристов – стрельбу по наблюдаемому противнику. Обезличиванию противодействует получение такой информации о другом, которая делает его чем-то уникальным. Например, известно, что в нацистских концлагерях охрана относилась к узникам снисходительней, если знала их по именам [Zimbardo, 1970].
Отсюда следует, что обезличивание является еще одной вехой в возникновении конфликта. Одна из сторон обезличивает другую, чтобы найти в ней причину собственным враждебным действиям и оправдать их. После этого ей становится легче применять против другой стороны более жесткие меры, а это способствует возникновению конфликта.
Кроме обезличивания другого возможно и самообезличивание, то есть утрата осознания собственной идентичности, что также облегчает агрессию. Исследования показывают, что чем больше группа, в которую входит человек, тем больше вероятность, что он потеряет чувство индивидуальности и проявит агрессию. К числу факторов, способствующих самообезличиванию, относятся совместные действия, унифицированная одежда, эмоциональное возбуждение, недосыпание. Исследуя влияние одежды на агрессию, Зимбардо [Zimbardo, 1970] выяснил, что, если сотрудницам колледжа, игравшим роль склонных к рукоприкладству учителей, надевали одинаковые головные уборы, вероятность того, что они на самом деле дадут рукам волю, возрастала. Униформа уменьшает индивидуальность, и, как следствие, – сдержанность. Такое же действие оказывает всякая форма. Кроме того, есть прямые свидетельства того, что дегуманизация другого, которая создает впечатление ее меньшего соответствия человеческой природе, облегчает агрессию [Kelman & Hamilton, 1989]. Вероятно, это происходит потому, что вследствие дегуманизации кажутся менее существенными общечеловеческие нормы, которые ограничивают причинение людям вреда. Исследования показывают, что дегуманизация одной из сторон противостояния в глазах другой происходит, когда той кажется, что первая отвергает ценности, которые важны для другой [Schwartz & Struch, 1989].
Дегуманизации способствуют бранные слова. Ругательства создают впечатление, что другой аморален и не похож на нас. Некоторые обращения («урод», «придурок» и т. п.) особенно подчеркивают чуждость нормальной человеческой природе. Бранные клички, которыми одна из сторон наделяет другую, облегчают первой стороне и любому, кто ее слушает, агрессию против другой стороны, поскольку ругательства дегуманизируют другую сторону [Рубин].
