Kitabı oku: «Седьмое чудо света. Морские рассказы. Для детей и юношества»

Корректор Татьяна Дайнеко

© Виктор Заярский, 2019

ISBN 978-5-0050-8759-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Виктор Заярский, гор. Новороссийск

От автора

Я, Заярский Виктор Никитович, родился 11.11.1936 на КУБАНИ, в глухомани, на хуторе Верёвкин, Тбилисского района, Краснодарского края.

В 1963 году окончил Одесское Высшее инженерное морское училище, по специальности – инженер-механик. Всю свою жизнь был связан с морем. Морские просторы это моя с детства любимая стихия!

Более 20 лет работал механиком на танкерах загранплавания.

В 80-тых годах прошлого столетия я издал в Краснодарском книжном издательстве две книжечки детских морских рассказов «Первая вахта» и книжку повестей для детей и юношества «Время покажет», в которую вошли две мои повести, объединённые темой нравственного выбора, поставленного перед молодым поколением эпохой 50—60 годов прошлого столетия. В такой же бескомпромиссной стилистической манере были написаны все мои морские рассказы, которые, только после того, как были в редакциях должным образом «причёсаны», публиковались в московских журналах «Морской флот», «Юный натуралист», «Вокруг света», центральной, краевой и местной прессе.

В своей не лёгкой жизни я никогда не заискивал перед власть имущими и в угоду им ничего не писал, потому, что считаю такое занятие делом постыдным и не украшающим любого уважающего себя человека.

В настоящее время подготовил к изданию свой бескомпромиссный роман «Во имя отца и сына», который повествует о трагической судьбе Кубанского казачества в годы Великой смуты в 1917г. Этот сокращённый вариант вышеупомянутого романа, в 2019 году был опубликован в Супер издательстве (Санкт-Петербург), а его электронная и бумажная версия продаётся на российских книжных площадках RIDERO, OZON, LитРес и других.

Однако я не склонен обольщаться тем, что кто-то будет читать этот роман «Во имя отца и сына» и мои морские рассказы «СЕДЬМОЕ ЧУДО СВЕТА»! Сейчас, к нашему общему стыду и несчастью, правит бал и свирепствует страшнейший и опаснейший микроб бездуховности, а безмерная жажда обогащения заполонила некоторые совсем не русские души и перехлестнула через край допустимого! Вся эта оголтелая воровская чертовщина вокруг нас, наш русский народ, как видно, до хорошего не доведет! Мы все, как смирная и покорная лошадь, плетёмся на коротком поводке у хитро-расчетливой «Западной культуры», которая, в конце-концов, приведет нас к обрыву неминуемой гибельной пропасти!

С уважением

Виктор Заярский

Первая вахта

В июне 1967 года на Синайском полуострове вспыхнула четвёртая шестидневная арабо-израильская война, или так называемая война Судного дня. В связи с этим конфликтом Суэцкий канал был закрыт. Вот поэтому нашему танкеру «Севастополь» для того, чтобы доставить свой груз в Индийский порт Бомбей, пришлось огибать весь Африканский материк.

После успешного окончания Одесского Высшего инженерного морского училища меня направили четвёртым помощником капитана на танкер «Севастополь».

Мой первый заграничный рейс на танкере «Севастополь» начался тогда, когда в России была зима.

От порта Дакар суток десять подряд команду нашего танкера изматывала изнуряющая жара. А когда мы наконец очутились у южной оконечности Африки, у мыса Доброй Надежды, то на траверзе порта Кейптаун я сразу почувствовал морозное дыхание Антарктиды и, естественно, ощутил близость ревущих сороковых широт.

Терпкий запах моря всегда меня пьянит, околдовывает синевой и манит за свой загадочный синий горизонт в далёкие и бескрайние морские дали.

В это время я как четвёртый помощник капитана нёс вахту на капитанском мостике и наблюдал, как огромные вечные странники – острокрылые королевские альбатросы парили низко над водой Атлантического океана. Этот океан считается самым большим среди пяти океанов на нашей Земле. Королевские альбатросы тем временем заходили то справа, то слева, и с необыкновенной лёгкостью проносились у самого борта танкера, едва не касаясь своим мускулистыми крыльями его стальной обшивки. Эти королевские альбатросы считаются одними из самых крупных летающих птиц, а у каждого из них размах крыльев достигает рекордной величины – до четырёх метров, а иногда и более.

Королевский альбатрос – это очень большая и сильная птица. В день она может, без посадки на воду или на землю, свободно пролететь до тысячи километров. Скорость у этих вечных странников в полёте порой достигает ста километров в час. Безбрежная океанская гладь является для них родным домом. Эта птица способна неделями не видеть сушу и проводить всё время над морской волной. Живёт королевский альбатрос около шестидесяти лет и является удивительным однолюбом: он до конца своей жизни остаётся верным своей единственной подруге.

Когда южноафриканский порт Кейптаун быстро растаял за кормой танкера в морской сизоватой дымке и скрылся из виду, то уже непривычный, пронизывающий до костей холод, резко сменивший жару, начал всерьез нас морозить до самого острова Мадагаскар. Десятибалльный шторм принялся беспощадно трепать наш танкер с неимоверной жестокостью. Танкер зарывался форштевнем в крутую волну и, вырываясь из морской пучины, вздрагивал, как от озноба.

Королевские альбатросы летели следом и ещё долго сопровождали нас.

И, как это бывает в длительных рейсах, стали одолевать меня чувство оторванности от дома, тоска по Родине, по родным и близким.

Вечером, после очередной четырехчасовой вахты на капитанском мостике, я спустился в свою каюту, вынул из своего альбома с семейными фотографиями пожелтевшую от времени грамоту, долго её рассматривал и не без грусти вспоминал…

…Как много лет назад, когда моя мама работала на танкере «Славгород» буфетчицей, а я учился в третьем классе, со мной произошла такая конфузная история.

Однажды зимой танкер «Славгород» возвратился из дальнего рейса в родной порт Новороссийск, и я вместе с дедушкой и бабушкой пришел встречать маму. К моей неописуемой радости, капитан танкера Олег Александрович Голимбиевский, несмотря на шестимесячный рейс, решил со мною пошутить. По его приказу боцман нарядил меня в полушубок, который оказался мне, естественно, велик не по годам, повязал нарукавную повязку и как дублера вахтенного матроса назначил дежурить у трапа-сходни, спущенного с борта танкера на причал.

– Во время несения вахты без пропуска, Серега, на борт танкера никого не пропускать! Ясно? – со всей строгостью и с определенной серьезностью на лице наказал боцман, а вахтенного матроса предупредил: – смотрите тут в оба.

– Ясно! – поспешил я ответить, гордясь порученным делом, и с особым рвением принялся за выполнение ответственного задания.

Исключительность столь серьёзного положения, в котором я оказался под присмотром малоразговорчивого вахтенного матроса, тревожила и занимала меня, как никогда раньше. Оставшись наедине с ледяным порывистым новороссийским ветром норд-остом, я маялся в ожидании посетителей, чтобы показать свою значимость.

Однако на борт танкера, как назло, в такую погоду никто не поднимался. Я с интересом рассматривал ржавую палубу, которую не раз опаляло тропическое солнце, а также трепали штормы и ураганы. Потом меня отвлек зарычавший брашпиль, при помощи которого матросы, в связи с усилением ветра, стали потуже натягивать стальные швартовые концы, чтобы не оторвало громадину танкер от причала.

В это время дедушка и бабушка, покидая танкер, подошли к трапу вместе с моей мамой.

– Небось, озяб, внучек? – спросила меня обеспокоенная бабушка.

– Еще чего! – грубовато ответил я и, приободрившись, с гонором добавил: – Мне, бабуля, в шубе так тепло, как у нас в хате на русской печке.

Дедушка поправил на моем рукаве повязку вахтенного матроса и на прощание с нарочитой серьёзностью сказал:

– Нам, внучек, пора домой, а ты тут стереги свой корабль, да смотри никого постороннего не пропусти.

Я возмутился такому напутствию и рассмеялся.

– Тоже мне, «стереги»! – упрекнул я дедушку и тут же его поправил: – У трапа, дедуля, не стерегут, а несут вахту!

Моя мама проводила дедушку с бабушкой в город, до ближайшего автобуса, и возвратилась назад.

– А ну-ка, покажи свой пропуск? – остановил я её требовательным голосом, как подобает вахтенному матросу.

Озябшая мама растерянно пошарила в карманах пальто и виновато улыбнулась:

– Серёженька, а если у меня нет пропуска?

– Тогда не пропущу, вот и всё!

– Как же так, мне, родной маме, – и нельзя?

– Сказано – нельзя, значит, нельзя! Нужно соблюдать морской порядок! – очень строго ответил я.

Мама взмолилась:

– Сереженька, сыночек, я свой пропуск, видно, в каюте забыла.

Я был неумолим и стоял на своём.

– Вот не пущу тебя на танкер, тогда будешь знать, как забывать документы. У нас в школе если тетрадку забудешь, то посылают домой за родителями, – напомнил я, удивляя маму своим упрямством.

Мне, конечно, было жаль продрогшую маму, но что я мог поделать: приказ капитана есть приказ, и его нужно выполнять. И все-таки на какой-то момент я заколебался, но тут же представил, как появится капитан Олег Александрович и скажет: «Как же так, Краснокутский, получается? Для чего я тебя у трапа на дежурство поставил?»

Мама вдруг нажала кнопку, которая располагалась у трапа, и таким образом вызвала вахтенного помощника капитана, который тотчас подошел к трапу.

– Что случилось? – спросил он у меня.

– Без пропуска! – ответил я, кивая в сторону мамы.

– Где ваш пропуск, Валентина Николаевна? – спросил её вахтенный помощник со всей строгостью.

– Должно быть, в каюте на столе забыла.

– Нехорошо, Валентина Николаевна, такие документы нужно держать при себе, – улыбаясь, пожурил он её и приказал вахтенному матросу принести к трапу мамин пропуск и показать его дублёру вахтенного матроса Сергею Краснокутскому.

Вскоре тот возвратился и подал маме её документ. Она развернула его и предъявила мне.

Я поправил сползавшую на глаза шапку с огромным морским крабом, внимательно прочитал всё, что было в нём написано, и сказал:

– Вот теперь, мама, можешь пройти на свой танкер! И больше не забывай свой пропуск.

Вахтенный помощник с упреком посмотрел на мою маму, допустившую такую непростительную оплошность, а затем обратился ко мне и похвалил:

– Молодец, Серёга! Благодарю за образцовое несение вахты. Сегодня же непременно доложу капитану о твоём добросовестном несении службы.

К концу моей вахты совсем стемнело. Ледяной новороссийский ветер норд-ост усилился. Я уже начал чувствовать под шубой холод. И, чего греха таить, темнота пугала меня, но тут пришла мама, подхватила меня на руки и понесла меня в свою каюту.

На ужин в кают-компанию меня пригласил капитан танкера.

Когда я робко переступил порог, то услышал:

– Вот так нужно, товарищи командиры, нести вахту – как Сережа Краснокутский, – сказал капитан своим офицерам, которые сидели за столом. При этом он делал вид, что меня не замечает.

Соблюдая старые морские традиции, я попросил у него разрешения, прежде чем войти.

– Да, Серёжа, заходи и подойди ко мне поближе! – пригласил меня весёлым голосом капитан.

Все офицеры, с непонятной мне заинтересованностью, повернулись в мою сторону.

Капитан поднялся с места и одёрнул свою морскую куртку.

– Товарищи, да это ж наш сегодняшний герой Серёжа Краснокутский, о котором я вам только что рассказывал! – представил меня капитан и пригласил сесть рядом.

В это время я был на седьмом небе от счастья! Капитан взял в руки лист бумаги, который лежал перед ним на столе, и начал читать:

– За образцовое несение вахтенной службы и проявленную бдительность при несении служебных обязанностей 30 декабря сего года на борту танкера «Славгород» с 16.00 до 18.00 дублера-матроса Краснокутского Сергея награждаю грамотой Нептуна и от имени экипажа вручаю ему вафельный торт!

Все командиры зааплодировали мне. В это время судовой кок, войдя в кают-компанию, поставил передо мной огромный торт, на котором сверху было написано цветным кремом: «В честь 1-й вахты!»

Возвратясь к маме в каюту с тортом, я быстро развернул грамоту с бородатым Нептуном и обомлел. А на торте была сделана надпись кремом, которую мама прочитала вслух: «Бог морей и океанов Нептун благословляет будущего моряка Сергея».

Мама искренне обрадовалась и, глядя на мой торт, начала восторгаться и прицокивать языком:

– Вот это да!

Я тут же расщедрился, угостил её тортом и, конечно же, оставил дедушке и бабушке. Решил их тоже угостить, как только возвращусь домой.

В тот вечер я лежал на кровати под боком у своей мамы и долго не мог уснуть. Прислушивался, как завывает за толстыми стеклами иллюминаторов злющий ветер норд-ост, как бухают черноморские волны о борт танкера. Мучаясь угрызениями совести перед мамой, я решил извиниться за свой поступок у трапа. Поэтому не выдержал и повернулся к ней:

– Ты прости меня, мама, я не мог тогда поступить иначе, – прошептал я маме на ухо. – Сама понимаешь, вахта есть вахта, да еще морская, поэтому я не мог пропустить тебя без пропуска на танкер.

– Я всё понимаю, сынок, ты у меня теперь стал совсем как взрослый.

И только после этой исповеди я спокойно уснул крепким сном.

Моя мама давно уже на пенсии. Живёт она теперь вместе с дедушкой и бабушкой в Новороссийске, и они с нетерпением ждут меня из дальних рейсов.

А когда я смотрю на эту пожелтевшую грамоту, которую вручил мне много лет назад капитан танкера «Славгород», то мне кажется, что именно с той первой вахты и началась моя счастливая морская судьба.

Птицы вернулись

После окончания уроков я возвратился из школы к себе домой и сразу кинулся на балкон. А когда обнаружил свои птичьи клетки пустыми, бросил с горя в сторону портфель, заплакал навзрыд и долго не мог успокоиться.

Бабушка вышла ко мне из комнаты, глянула на мои пустые птичьи клетки и в изумлении ахнула. Потом она обхватила голову руками и, сокрушаясь, взмолилась:

– Это я, внучок, должно быть, наделала беды. Помню, покормила твоего Ворчуна и Белую Крапинку, а закрыть их клетки, наверное, забыла.

– Забыла… – упрекнул я бабушку и, пиная ногами пустые клетки, опять заплакал.

Бабушка всплеснула руками и начала, сокрушаясь, оправдываться:

– Дорогой ты мой внучек, не хотела я, пойми.

– Не хотела! – опять я упрекнул её, всё ещё не в состоянии успокоиться.

– Ну, не плачь, Сереженька, не плачь, внучек. Чего ж теперь… – взмолилась бабушка. – Вот скоро твоя мама возвратится домой на корабле из Италии и непременно новых птиц тебе привезёт. Не горюй, мой хороший.

Я закрылся в своей комнате и ещё долго не мог смириться с утратой.

Никакие бабушкины уговоры на меня не подействовали, когда я обнаружил свои птичьи клетки пустыми. Честно сказать, тяжело мне в тот день далось расставание со своими птицами, потому что я к ним привык и полюбил их.

Моя мама – морячка. В то время она работала буфетчицей на танкере дальнего плавания. Однажды ранней весною, после возвращения из заграничного рейса, мама привезла мне чёрного ворона, которого я назвал Ворчуном, и скворку, которую я тут же окрестил Белой Крапинкой.

Мама подобрала этих птиц в Чёрном море, когда они, обессиленные после трудного перелёта, опустились передохнуть на палубу танкера. Мама отогрела их в своей каюте, вдоволь накормила, напоила, а потом, когда вернулась домой из плавания, отдала их мне и сказала: «Подкорми сынок, этих птиц и, как только они окрепнут, обязательно выпусти их на волю».

Мама мне долго рассказывала, что ранней весной все перелётные птицы после зимовки в тёплых странах спешат побыстрее добраться до своих родных гнездовий. И тут на их пути, сразу за скалистыми турецкими берегами, встаёт трудно преодолимая преграда – огромное Чёрное море. Но птиц, которые устремились домой, уже ничем не остановить: ни ветром, ни снегом, ни дождём, ни морозом.

Ранней весной моих будущих питомцев Белую Крапинку и Ворчуна, как только они оторвались от турецких берегов, встретил сильный холодный ветер и снежный заряд вперемежку с дождем. Мама говорила, что в такую штормовую погоду многим птицам, обессиленным длительным перелётом, далеко не улететь. Более выносливые из них набирали высоту над грозным и опасным Чёрным морем и упорно продолжали свой тяжёлый путь к себе на родину. А слабых птиц жестокий ветер прижимал к свинцовой воде, и они стаями гибли среди разбушевавшихся морских волн.

Скворца и ворона от явной гибели спасла палуба маминого танкера, который случайно встретился на их пути.

– Российские моряки, – говорила мама, – такой уж народ, сынок, они всегда готовы помочь всем слабым и беззащитным.

За месяц я как следует подкормил Ворчуна и Белую крапинку, но на волю выпускать воздержался и стал обучать разным словам. Ворчун и Белая Крапинка оказались удивительно понятливыми, и мне стало жаль расставаться с этими забавными птицами. Ворчун в учёбе удивлял меня своими успехами, а Белая Крапинка немного от него отставала. Тогда я завёл тетрадь и стал каждый день проставлять каждому из них оценки за успеваемость.

Перед началом занятий я показывал своим воспитанникам их любимое лакомство – например, заранее приготовленного дождевого червя или ещё что-либо вкусненькое и говорил:

– Ну-ка, повторяйте за мной: «Привет, Сережа!»

Ворчун быстро усвоил это выражение и первым выкрикивал его, торопясь склевать честно заработанное лакомство.

Тогда я наставлял нерасторопную скворку и говорил ей:

– Вот видишь, Белая Крапинка, тебе никогда не достанется лакомство, если ты будешь такой несмелой и медлительной.

Обжора Ворчун, хитровато глядя на зазевавшуюся Белую Крапинку, каждый раз торопился с ответом.

Тогда я жестом руки его приостанавливал и просил:

– Помолчи, Ворчун, – и тут же советовал Белой Крапинке повторить следом за мной: – «Привет, Сережа!».

– Пр-р-и-ет, Сер-рёжа! – спешил опередить её невыдержанный Ворчун, торопясь заполучить очередную порцию лакомства.

– Ну и нахал же ты, Ворчун! Посмотри на свой клюв, какой он у тебя грязный, – стыдил я неряху ворона. – Не успел одного червя проглотить, как за следующим лезешь!

– Нахал! Нахал! – вдруг мне на удивление начинала верещать Белая Крапинка и торопливо склёвывала червя, которого я ей подсовывал.

В это время ненасытный и ревнивый Ворчун сердился на Белую Крапинку. Он всячески пытался своим грозным клювом отпугнуть скворку подальше от меня.

С большим трудом я пережил осень и длиннющую зиму. Наконец-то наступила очередная долгожданная весна. После её наступления я томился и не находил себе места в ожидании возвращения своих говорливых любимцев. Я почему-то надеялся, что мои любимцы этой ранней весной должны обязательно возвратиться ко мне назад.

Частенько по вечерам я выходил на балкон и, напрягая слух и зрение, всматривался в бездонное небо.

Однако мне приходилось улавливать только досадный шорох пожухлых листьев на земле, а высоко над землёй я слышал грустную перекличку журавлей, которые после зимовки за морем, в тёплых краях спешили к местам своих постоянных гнездовий. Мне становилось обидно, что Белая Крапинка и Ворчун никак не возвращались.

В середине весны я приметил, что из-за Чёрного моря потянулись к родным берегам совсем измученные перелётом огромные стаи птиц. Некоторые стаи подолгу кружили над моим приморским городом Новороссийском, но опускаться на землю не решались. Они с большим трудом набирали высоту над Маркотхским перевалом и летели дальше, вглубь России. Другие зависали над Колдун-горою и над Цемесской бухтой, похожей с высоты птичьего полета на огромную подкову, всё-таки садились на Малую землю передохнуть и подкрепиться чем-нибудь съестным. В Новороссийске, как это частенько бывает в зимнюю пору, хозяйничал свирепый ветер норд-ост. А последние холода ещё держали землю в цепких лапах и уступать весне свои права не собирались.

Однажды, когда за окном бушевал ветер, я возвратился из школы домой и, в расстроенных чувствах, присел за свой письменный стол. Потом размечтался, долго глядел в окно и думал: как там, в дальнем пятимесячном рейсе, чувствует себя моя мама на танкере среди грозных волн, в такую погоду? И тут я обратил внимание на телеантенну соседнего пятиэтажного дома, на которую присела небольшая стайка скворцов. Лететь им, беднягам, как видно, осталось ещё немало.

Возбуждённые скворцы то взлетали, то прыгали вокруг одного из сородичей, который сидел невозмутимо на своём месте. Мне показалось, что они бранили своего опрометчивого вожака и выказывали ему своим задиристым видом негодование за то, что привёл он их сюда, из теплых краев в такой холод. Оскорблённый вожак, видимо, сознавая свою оплошность, втянул голову в шею и молча сидел, нахохлившись, как будто не мог простить себя за то, что подвёл свою компанию.

Я не вытерпел, вышел на балкон и стал наблюдать за скворцами в морской бинокль, который подарила мне мама на день рождения. И вдруг увидел, как чёрный ворон, пролетавший над этой говорливой стаей, бесцеремонно опустился рядом, на занятую ими телеантенну. Большинство испуганных скворцов закричали и поднялись в воздух. Только один из них, как я понял, самый смелый, остался сидеть на месте, как ни в чём не бывало. Он, вроде бы извиняясь за не гостеприимство своих сородичей, кивал ворону головой.

Я боялся оторвать взгляд от птиц, оставшихся сидеть на телеантенне. И почему-то решил, что среди этих птиц и мои беглецы вернулись, поэтому раскрыл балкон настежь и закричал:

– Эй, вы, Ворчун и Белая Крапинка, летите сюда, ко мне! Я вас вдоволь накормлю и согрею!

Но разве перекричишь такой ветер, как новороссийский норд-ост.

– Серёжа, – вдруг позвала меня бабушка из другой комнаты. Потом она подошла ко мне сзади и, глядя на меня поверх очков, строго приказала: – Ишь ты, размечтался. Сейчас же иди обедать, а потом садись за уроки!

Я наскоро поел и нехотя сел за письменный стол, но голова моя то и дело поворачивалась к балкону. И вдруг, не веря своим глазам, я увидел, как сизый ворон залетел на балкон и уселся напротив меня на подоконник. Он повертел головой по сторонам и выкрикнул:

– П-р-и-ет, Сер-рёжа!

– Ура-а! Ворчун вернулся! – закричал я от радости, подхватился с места и бросился к балконной двери.

Испуганная бабушка, которая сидела за швейной машинкой в другой комнате, даже со стула подскочила.

Рядом с Ворчуном на подоконнике я увидел вдруг появившуюся Белую Крапинку, которая стучала клювом в стекло и, как прежде, верещала:

– Кашки, кашки, кашки!

Я щедро рассыпал по балкону сохранившийся с осени птичий корм и начал упрекать своих любимцев:

– Как вам не стыдно было на целую зиму улетать от меня! Разве я вам что-то плохое сделал, глупенькие вы мои?

А Ворчун, как будто не чувствуя своей вины, привычно кивнул мне своею сизой головкой и заученно пробубнил:

– Пр-р-и-ет, Сер-рёжа! Пр-р-и-ет!

Я смотрел на своих любимцев со слезами на глазах и был неописуемо счастлив.

Почти целую неделю над городом бесился свирепый норд-ост, а над моим балконом стоял весёлый гомон собравшейся стаи скворцов и картавые покрикивания счастливого Ворчуна. Несколько раз я пытался заманить едой Белую Крапинку и Ворчуна в их старые клетки, но птицы никак не хотели туда идти. Да и понятно, они предпочли сытой неволе свободу.

Когда над Цемесской бухтой установилась непривычная тишина, я раскрыл балконные окна настежь. Белая Крапинка пропела мне свою прощальную песенку и улетела вместе с подвернувшейся стаей скворцов. – видимо, туда, где родилась. Вслед за Белой Крапинкой неохотно поднялся в небо и Ворчун.

А я стоял на балконе и со слезами на глазах провожал своих любимцев до тех пор, пока они не скрылись из виду.